Дата: Воскресенье, 04 Февраля 2018, 23.42.34 | Сообщение # 241
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
К вопросу о допинге...
Ант СКАЛАНДИС
ПОСЛЕДНИЙ СПРИНТЕР
Председатель Международного комитета по охране Зоны Тоннеля и член Всемирного Координационного Совета Игорь Волжин проснулся в своей постели от странной, совершенно неуместной качки, как на большом океанском лайнере.
«Бред какой-то», — подумал Волжин, присел на кровати и настороженно прислушался. Все было тихо, только над головой слегка покачивалась люстра.
Он даже не сразу сообразил, куда можно обратиться. Сейсмической службы в этом штате не было, и Волжин нашел по справочнику телефон метеоцентра.
Да, это было землетрясение, да, совсем слабенькое (три балла в эпицентре, в двухстах километрах от Зоны), да, явление уникальное.
Волжин сидел, замерев на краю постели, и чувствовал, как покрывается холодным липким потом. Тоннель не был рассчитан на землетрясение даже в два балла, и то, что взрыва не произошло, можно было считать чудом. Строго говоря, чудом было уже то, что тоннель вообще простоял все эти три года. Подумать только! Целых три. И всего три.
Всего три года назад умер Уильям Рэймонд Дэммок — бывший владелец гигантских военных заводов концерна «Дэммок компани» и на принадлежавшей ему богом забытой ферме обнаружили нечто настолько странное и дикое, что поначалу приняли за шутку. У Дэммока, увлекавшегося в свое время спортом, была там стометровая тартановая дорожка. Под крышей. И снаружи здание сильно смахивало на коровник. Местные так и называли его. И вот на следующий после смерти владельца день над входом в «коровник» появилась большая яркая вывеска: «Тоннель Уильяма Р. Дэммока», а рядом с воротами за небольшой дверцей в этаком стенном шкафу пришедшие поглазеть на диво обнаружили магнитофон с записью и книгу под названием «Инструкция». Магнитофон включили, и зазвучал голос:
«Я обращаюсь ко всему человечеству. Я выстроил этот тоннель в память о том, что я был. Я — Уильям Рэймонд Дэммок — продавец смерти и самый богатый человек в мире. Вы думаете, что покончили с оружием навсегда, но вы еще не покончили с «Дэммок компани». А я ненавижу вас и не хочу признавать поражения. Под этим тоннелем лежит значительная часть моего состояния в виде исторических, художественных и прочих ценностей общей суммой в восемнадцать миллиардов долларов.
Но еще под этим тоннелем лежит ядерный заряд мощностью в двести пятьдесят мегатонн. И он взорвется, если кто-то из вас войдет в тоннель или попробует каким бы то ни было способом извлечь ценности. Но он никогда не взорвется сам по себе. Он будет вечным напоминанием о том, что я сильнее вас. Но я не только сильнее — я еще и великодушнее, Я оставляю вам шанс. Мою бомбу может обезвредить человек, который пробежит по тоннелю не более чем за 8,20 секунды. Длина тоннеля — сто метров ровно. Инструкция прилагается».
А в прилагаемой инструкции (это был том страниц на четыреста) Дэммок помимо указаний, как отключить взрыватель и чего при этом делать не стоит, изложил еще и свои взгляды, приведшие его к столь оригинальной форме мести.
Дэммок любил большой спорт, спорт высших достижений. В юности занимался легкий атлетикой, выступал за сборную университета, а под старость стал рьяным болельщиком и полюбившимся ему спортсменам оказывал порой значительную материальную помощь. Но за годы жизни Дэммока слишком многое в мире переменилось. Совсем другие ветры дули теперь и над стадионами.
Всемирный Комитет Здоровья большинством голосов принял закон о запрещении профессионального спорта. Причем под профессионалами имелись в виду не только те, кто на занятиях спортом сколачивал состояния, но и вообще все, сделавшие спортивный результат целью своей жизни. Ни статус профессионала, как его понимали раньше, ни размер денежного вознаграждения не имели значения для ВКЗ, для ВКЗ имело значение только здоровье. А здоровье в XXI веке ценилось превыше всего. И было показано с цифрами и фактами в руках, что все спортивные рекорды последних лет являются не результатами использования скрытых возможностей человека, как было раньше, а результатом крайне вредной для здоровья искусственной стимуляции развития отдельных органов и систем. Во всех видах спорта, где фиксируются рекорды, человек уже вышел на предел. Но не остановился, а пошел дальше. По ту сторону предела, в запретную с точки зрения здоровья зону. И самое страшное было то, что «запредельные» методы тренировок стали применяться не только теми, кто работал на рекорд, но и всеми спортсменами вообще. Они вошли в привычку, а в пылу состязания изобретались новые, все более варварские способы «достройки» человеческого организма. И «достройка» не развивала человека, как пытались убедить мир и самих себя апологеты старого спорта, а уродовала его. Вот почему настал момент, когда решили с этим покончить.
Методики тренировок были в корне пересмотрены. Введение стимулирующих препаратов — полностью запрещено под страхом пожизненной дисквалификации. Максимальный объем спортивных занятий был ограничен пятнадцатью часами в неделю, а для детей до двенадцати лет — девятью. Всех спортсменов обязали учиться и осваивать неспортивные профессии даже в тех случаях, когда они собирались стать тренерами. Виды спорта, связанные с проявлением агрессивного начала (всевозможная борьба, бокс, фехтование, американский футбол), были запрещены вовсе. Также попала в черный список тяжелая атлетика, как вид, вызывающий наиболее заметные отклонения от гармоничного развития. В гимнастике, фигурном катании, синхронном плавании, фристайле на первое место выдвигалось теперь эстетическое впечатление, а по технике элементов были введены ограничения. С отменой рекордов ушли в прошлое соревнования по легкой атлетике, плаванию, конькобежному, лыжному спорту. Все эти виды служили теперь лишь дЛЯ отдыха и развлечения, но от этого не сделались менее популярными в массах. А спорт мастеров, большой спорт, спорт зрелищный вступил в эпоху игровых видов. Четыре Олимпиады, состоявшиеся после принятия закона о спорте, прошли с огромным успехом, и на каждой устанавливались рекорды: по числу участников, по числу зрителей и по числу игр, включенных в программу, ведь фантазия человеческая неисчерпаема.
Новый спорт совершал триумфальное шествие по планете. Но оставался еще и спорт старый, у которого нашлись свои могущественные сторонники. Одним из них и был Дэммок. Оставшись не у дел, лишенный заводов, он все силы, влияние и добрую часть капитала употребил на то, чтобы в обход закона добиться особого разрешения для нескольких частных фирм содержать спортивные клубы старого образца. В этих клубах проводились турниры по всем видам спорта, вплоть до женского бокса и кетча, и устанавливались новые, абсолютно фантастические рекорды. Какими средствами — никто не спрашивал: в клубах Дэммока цель оправдывала средства. Конечно, между клубами и ВКЗ шла постоянная необъявленная война, и ко времени, когда Дэммок умер, в Старом Свете уже не было профессиональных спортклубов, а все клубы Нового Света объединились в один большой спортивный центр в Хьюстоне. Но и там становилось все меньше спортсменов экстра-класса даже в таких традиционно американских видах, как легкая атлетика, плавание, бокс.
Дэммок видел, к чему идет дело, и не мог простить нанесенной ему обиды. И нашел оригинальный способ отомстить. Избавление планеты от последней чудовищной бомбы он поручил спринтеру, которого не было среди людей, но который, безусловно, мог бы быть, пойди человечество и дальше по пути достижения спортивных результатов любыми средствами. 8.20 — это был очень тонко рассчитанный результат: не достижимый, но почти. Ни один из живущих спринтеров-профессионалов не рискнул бы его гарантировать, но в принципе, теоретически, случайно, при исключительном стечении обстоятельств, кто-то из них все-таки мог показать такой результат. И Дэммок хотел продемонстрировать людям, как много они потеряли, отказавшись от старого спорта. Это было глупо и мелко. Как если бы Моська тяпнула за ногу слона. Ведь Дэммок не был, как хвастался, сильнее человечества. Рядом со всей планетой он был именно Моськой, вот только тяпнуть эта Моська могла пребольно.
На Земле еще ни разу не взрывали бомбу в двести пятьдесят мегатонн, и теперь, после всеобщего и полного разоружения, когда новое поколение уже не знало, что такое угроза войны, было бы особенно обидно оставлять на теле планеты такую страшную рану.
Меры были приняты незамедлительно. Не прошло и десяти часов от первого звонка в службу безопасности штата, как ферма была оцеплена, все дороги к ней перекрыты, а шеф Интернациональной службы безопасности и председатель Всемирного комитета по контролю прибыл», на место лично. В ходе расследования было установлено, что да, действительно на подземных заводах Уильяма Р. Дэммока во время оно было изготовлено и не оприходовано какое-то количество ядерной взрывчатки, однако выяснить, какое именно, а также кто и когда транспортировал груз на ферму и устанавливал автоматику в тоннеле, не удалось. Все, кто мог иметь к этому хоть малейшее отношение, оказались убиты, причем убиты неинформированными «специалистами», как правило, гастролерами из Европы, а заказчик был все время один — Дэммок. Завершающей список жертвой стал человек — труп его нашли на ферме, — который, очевидно, и осуществил последние приготовления к зловещему спектаклю: вывеска, магнитофон, инструкция.
Так появилась Зона Тоннеля — круг со стокилометровым радиусом, обнесенный двумя рядами колючей проволоки, и через каждые двести метров — вышки и локаторы, и ни единой живой души внутри. Только раз в полгода в Зону приезжала экспертная комиссия во главе с крупнейшим специалистом по ядерному оружию бывшим генералом Джонатаном Брайтом. Члены комиссии оценивали состояние Тоннеля, дискутировали о возможных методах отключения автоматики, предлагали новые системы охраны, обсуждали планы дальнейших действий. И на каждом заседании вновь и вновь поднимался уже набивший оскомину вопрос: взрывать Тоннель или ждать, пока придет решение? И были еще вопросы. Честно ли оценил Дэммок спрятанные ценности? И есть ли вообще ценности под Тоннелем? Что, если это просто злая шутка? А директор Международного института кибернетики доктор Себастьян Диего Корвадес предположил, что шутка даже и не злая, дескать, под Тоннелем и бомбы-то никакой нету. Но даже это невозможно было проверить, так как не найдено было пока методов зондирования, не предусмотренных инструкцией. И проблема оставалась проблемой, и было только одно положительное решение — решение, подсказанное Дэммоком. Однако никто к этому серьезно не относился, никто не верил в возможности спринтеров, а Корвадес — так прямо заявлял, что, чем пускать по Тоннелю спортсмена, уж лучше попробовать один из способов отключения автоматики: вероятность успеха та же, а жизнью человеческой рисковать не придется.
А меж тем Тоннель Дэммока подстерегала уйма всевозможных случайностей. Он был чем-то вроде бочки с порохом, которую используют в качестве пепельницы, чем-то вроде дамоклова меча, висящего, как известно, на конском волосе. Странное созвучие этих двух имен — Дэммок и Дамокл — привело к тому, что Тоннель стали называть Дамокловым Тоннелем и только уже потом вспомнили, что пресловутый меч был подвешен не Дамоклом, а над Дамоклом, и сделал это сиракузский тиран — царь Дионисий, гораздо больше похожий на Дэммока, но уже не по звучанию, а по сути.
И вот случилось. И, как всегда, совсем не то, чего можно было ожидать. И это было серьезно. Землетрясение произошло накануне очередного выезда экспертной комиссии в Зону, и в эту ночь вся комиссия была здесь, в отеле при Комитете по охране.
Волжину вдруг почудилось, что он сидит на бомбе, а под рукой — пружина взрывателя, и стоит только шелохнуться, как двести пятьдесят мегатонн ядерного заряда поднимут в воздух миллионы тонн земли. Он с трудом заставил себя протянуть руку к видеотелефону и набрать номер Джонатана Брайта. Брайт не спал. Он был в пиджаке и при галстуке. То ли еще не ложился, то ли уже успел собраться. Второе было вполне возможно: Брайт — старый армейский волк — одеваться привык молниеносно. ...... Полностью не помещается, читать https://www.e-reading.club/chapter....29.html Алексей Крупин
Дата: Воскресенье, 18 Февраля 2018, 22.27.06 | Сообщение # 242
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Леонид Каганов ДАЛЕКАЯ ГЕЙПАРАДУГА
Комиссия РОНО к первому уроку не приехала. Не приехала она ни ко второму уроку, ни к концу большой перемены. Старый учитель русского языка и литературы, а по совместительству — толерантности и мультикультуризма, зашел попрощаться с директором, виновато развел руками на пороге кабинета и ушел домой. Юрий Васильевич смотрел из окна, как грустный словесник, проработавший в этой школе сорок лет, ковыляет по школьному двору, одной рукой опираясь на трость, а другой придерживая на голове старомодную шляпу, которую норовил сорвать холодный октябрьский ветер.
Прозвенел звонок. Гул и визги за дверью начали стремительно стихать, и вскоре школьные коридоры опустели. Юрий Васильевич побарабанил пальцами по сенсорной панели, и над столом снова возникла прозрачная голографическая таблица расписания. Две клетки в ней упорно пустовали — заполнить их было нечем. Юрий Васильевич поднял руку и подвигал в пространстве блоки туда-сюда. И что ей приспичило уходить в декрет? Кто же будет вести географию со следующей четверти на таком мизерном окладе?
За дверью послышались шаги. Они были совсем не детские — цоканье каблуков и размеренный топот ботинок. Затем дверь без стука распахнулась — в кабинет входила комиссия из РОНО. Возглавляла ее полная дама неопределенного возраста в сером деловом пиджаке, с высокой копной черствых от лака волос и смешной фамилией Дурцева — давний предмет шуток в учительской. Рядом вышагивал ее неизменный секретарь Гриша — застенчивый верзила, молодой и румяный, который постоянно краснел, словно ему вечно было неудобно за свою службу. А вот третий человек оказался незнакомым — смуглый кавказец с курчавой бородкой. Одет он был в безупречный костюм-тройку, лакированные черные ботинки и почему-то в папаху.
— Так, — произнесла Дурцева, по-хозяйски оглядывая кабинет. — Почему портрет президента старый? — спросила она.
— Здравствуйте, — ответил Юрий Васильевич, вставая к ней из-за стола и стараясь выглядеть жизнерадостно. — Что же вы так долго, мы вас ждали с утра.
— Пробки, — пробасил Гриша и покраснел, опустив глаза в пол.
— Хотите чаю, кофе? Есть конфеты... — продолжал Юрий Васильевич. — Он обернулся к незнакомцу: — Позвольте представиться, я директор этой школы, меня зовут Юрий Васильевич.
— Баркала, — гортанно представился человек в папахе. Юрий Васильевич пожал ему руку.
— Нет времени на чай, — отрезала Дурцева. — Проведите нас на урок.
Директор вздохнул.
— К сожалению, мультикультуризм и толерантность по пятницам у нас идут первым и вторым часом.
— И что вы хотите этим сказать? — насторожилась Дурцева.
— Ничего, просто уроки закончились. Учитель ушел домой, он пожилой человек. Дети на других занятиях.
В кабинете воцарилась зловещая тишина.
— Вы нас подводите, — отчеканила Дурцева, холодно глядя в глаза директору. — Вы знали, что к нам поступила жалоба на учителя толерантности. Вы знали, что сегодня должна состояться показательная проверка на его уроке. Вы знаете, что созвана комиссия, приехал даже представитель диаспоры, очень важный и занятой человек.
— Баркала, — уточнил человек в папахе.
— Вы знали, — продолжала Дурцева, — что от результатов этой проверки зависит не только, останется ли он учителем, но и отчасти ваша должность. Создается впечатление, что вы уклоняетесь от проверки.
— Ну что вы! — развел руками Юрий Васильевич. — Зачем вы так? Сами посудите — я же не могу поменять расписание уроков. Когда мы с вами говорили по телефону, я же сказал, что толерантность и мультикультуризм у нас сегодня только до большой перемены. Мы вас ждали с утра, пятиклассникам велели прийти в парадной одежде.
— Вас послушать, так выходит, я во всем виновата? — отчеканила Дурцева.
Юрий Васильевич молча развел руками.
Дурцева кинула взгляд на маленькие часики на запястье.
— Хорошо, — решительно кивнула она. — Раз уж мы здесь, давайте проверим какой-нибудь другой урок.
— Так ведь жалобы не было... — пробасил Гриша и покраснел.
— И очень хорошо, что не было жалобы, — отчеканила Дурцева. — Тем независимей будет проверка.
Юрий Васильевич подошел к столу и покрутил голограмму расписания.
— Смотрите, у нас сейчас в спортзале идет физра, в мастерских — труд, а также мы можем сейчас посетить урок географии и физики. Что бы вы хотели посмотреть?
— Мы осмотрим всё, — решительно сказала Дурцева.
* * *
Урок географии комиссию не заинтересовал, за исключением Баркалы, который завороженно смотрел, цокая языком, на географичку и ее указку, которая порхала по светящейся доске в районе Ближнего Востока.
— А почему она с таким животом? — строго спросила Дурцева, когда они вышли в коридор.
— Она скоро уходит в декрет, — сообщил Юрий Васильевич. — Это для школы большая проблема, мы ищем учителя географии, и я как раз хотел с вами поговорить...
— А почему она у вас уходит в декрет посреди учебного года? — перебила Дурцева.
Юрий Васильевич ничего не ответил.
— И как не стыдно с таким животом выходить к детям? — вдруг возмущенно произнес Гриша.
Юрий Васильевич изумленно глянул на него — Гриша тут же залился румянцем и опустил глаза.
— Пройдемте в спортзал, — предложил Юрий Васильевич.
В спортзале было светло и гулко. Девятый класс прыгал через резиночку.
— По команде... Рряс! Два! — как ни в чем ни бывало продолжил физрук, и воздух снова наполнился грохотом десятков ног.
Дурцева долго вглядывалась в прыжки, слегка наклоняя голову то налево, то направо.
— Это хорошо, — похвалила она. — Тут чувствуется дисциплина.
— Валерий Петров — хороший педагог, бывший военный, — охарактеризовал физрука Юрий Васильевич. — Он у нас ведет уроки военной подготовки, физры и чтения. Кроме того, он по своей инициативе организует для детей походы.
— Походы куда? — насторожено обернулась Дурцева.
— На природу, в свободное от уроков время. Для желающих.
— Это надо прекратить, — сказала Дурцева. — В программе такого нет. Гриша, сделайте пометку, проконтролируем.
Юрий Васильевич мысленно выругался.
— А почему они все прыгают через резинку? — заинтересовалась Дурцева.
— Толерантное межполовое воспитание, согласно присланной вами методичке от февраля нынешнего года, — сухо отчеканил Юрий Васильевич. — Женские виды спорта чередуем с мужскими в равной пропорции. Сегодня урок женских видов спорта — мальчики наравне с девочками учатся прыгать в резинку. В следующий раз будет футбол и бокс.
— Какой-то странный вид спорта — резинка, — подал голос Гриша.
— К сожалению, в методичке не расшифровывается, что такое женские виды спорта, — возразил Юрий Васильевич. — Мы решили на педсовете, что это прыжки через резинку и вращение обруча. Вы знаете какой-то другой чисто женский вид спорта?
— Ну, например... — Гриша надул щеки и задумался, а затем вдруг покраснел.
— Здесь мне всё нравится! — удовлетворенно подытожила Дурцева. — Идемте дальше.
Уже на подходе к кабинету отчетливо слышался добродушый басок старика Михалыча.
— Да шош ты... — ворчал он. — Хто ж так железо пилит? Так, дочка, железо не попилишь! Ты не рви, шож как эта... да стой, полотно угробишь! Ты плаа-а-авненько веди... вот, о, да — ну? Води-води! Вишь, молодец какая? Совсем, значить, другое дело! Во, стружа пошла сразу...
Дурцева распахнула дверь и вошла в мастерскую. Здесь пахло краской, маслом и металлическими опилками. Школьники — мальчики и девочки в одинаковых фартуках — трудились над верстаками, распиливая ножовками пруты арматуры. Вдоль верстаков расхаживал Михалыч. Увидев комиссию, он махнул детям рукой, чтоб продолжали работать, а сам подошел поближе.
— Толерантное межполовое воспитание, — пояснил Юрий Васильевич, — предписывает одинаковые навыки труда для мальчиков и девочек.
— Ага, мы тута, значить, железо пилить учимся, — подтвердил Михалыч. — Пилим, значица, и красим в черный цвет. Девчонкам, понятдело, трудно. Но тож стараются...
Дурцева молча осматривала класс.
— А старшим классам я преподаю, значить, сварку, — пояснил Михалыч. — Сварка — оно всегда дело полезное, и уже, считай, профессия. Верно ж говорю? Пиление, сварка и покраска — вот три, значить, главных предмета нашего труда. Пиление, покраска и сварка.
— Почему у вас в коридоре перед входом такое нагромождение железных рам? — кивнула Дурцева на дверь.
— Дык то ж оградки лежат готовые, сваренные и покрашенные. Материал учебный, значить, производим. Скоро, значить, грузовик приедет и увезет.
— Надо увезти, — подтвердила Дурцева. — Отметь, Гриша. Так, что у нас еще?
— Физика, — подсказал Юрий Васильевич.
— Физику не хочу, — поморщилась Дурцева. — Что там может быть такого, в физике? Она глянула на свои часики. — Хотя... давайте физику заодно посмотрим, будет полная проверка. Отметь, Гриша — провели полную проверку школы.
Шестиклашки в кабинете физики по команде вскочили и встали рядом с партами.
— Здравствуйте, Юрий Васильевич! — нескладным хором поприветствовали они.
— Здравствуйте, мои хорошие, — кивнул Юрий Васильевич. — Садитесь, продолжайте. Мы отсюда немножко посмотрим, как вы учитесь.
Молодая физичка Мариночка, первый год после педучилища, защебетала снова:
— И вот однажды пастух Магнус заметил, что железные гвозди в его сапогах прилипают к странному камню! Этот камень назвали «камнем Магнуса» или магнитом. Посмотрите!
В руках у Мариночки вдруг появился металлический брусок. Половина бруска была окрашена ярко-красной краской, другая половина — синей. Мариночка поднесла к бруску металлическую указку. Хлоп! Указка прилипла.
— Видите? — торжествующе сообщила Мариночка. — Сила магнитного притяжения способна удерживать металлические предметы! Впервые магнит упоминался еще в шестом веке до нашей эры древнегреческим философом Фалесом.
— Кем? — тихо переспросил Гриша и покраснел.
— Но первая книга о магните была написана только в тринадцатом веке нашей эры. Ее написал средневековый ученый Петр Перегрин. Она так и называлась «Книга о магните». Перегрин писал, что у магнита есть два полюса. Он называл их северным и южным. Посмотрите! — Мариночка подняла брусок так, чтобы все видели: — Северный полюс — синий, южный полюс — красный. Они похожи, но они такие разные! Как мальчики и девочки!
«Господи, что она плетет!» — подумал Юрий Васильевич.
— Теперь смотрите, мы берем второй магнит... — В руках Мариночки появился второй такой же брусок. — И пробуем их соединить разными концами. Щелк! Видите, какой крепкий получился союз? Но стоит нам их разнять... разнять... вот. И попробовать соединить одинаковыми концами... Видите? Одинаковые — никак не хотят соединяться! Ну никак не хотят!
— Это почему же они не хотят? — вдруг прогремел на весь класс голос Дурцевой.
Наступила тишина, дети разом обернулись. Мариночка растерялась.
— Ну... это же магниты... — произнесла она. — Попробуйте сами!
В гробовой тишине Дурцева прошагала к учительскому столу и взяла из рук Мариночки оба магнита. Она пробовала их соединить сперва двумя синими концами, затем двумя красными, но магниты не давались — соскальзывали и рвались из рук.
— Не понимаю, — ледяным тоном произнесла Дурцева, оглядывая Мариночку с ног до головы. — Вас послушать, так разное может соединяться, а одинаковое — не может?
— Так это же магниты... — тихо повторила Мариночка.
— Это очень нетолерантные магниты! — отчеканила Дурцева. — А вы их сравнили с мальчиками и девочками!
«Начинается...» — подумал Юрий Васильевич с ужасом.
— Вас послушать, — возмущенно продолжала Дурцева, — то семью могут создавать только граждане разного пола, а людям одного пола следует отталкиваться друг от друга?
— Я такого не говорила! — взвизгнула Мариночка испуганно.
— А вот и говорила! — поддакнул Гриша и покраснел.
Дурцева встала пред всем классом и снова попыталась свести красные полюса двух магнитов.
— Безобразие! — сообщила она возмущенно. — Вы преподаете детям нетерпимость к монополовым союзам! Что же из них теперь вырастет?
Юрий Васильевич шагнул вперед и примиряюще поднял руку:
— Минуточку! Мы, наверно, неправильно друг друга поняли. Магнетизм, как свойство физики, известен много тысячелетий, его изучение входит в школьную программу физики, согласно методичке...
— А вы мне не тычьте моей же методичкой! — возразила Дурцева и угрожающе подняла вверх магниты, снова с усилием пытаясь их свести. — Видите? Видите, что вы преподаете?
— Давайте пойдем в коридор, я все объясню... — предложил Юрий Васильевич.
— Мы не в коридор теперь пойдем с вами, а в суд! — рявкнула Дурцева и сделала еще одну попытку свести магниты. — Мало того, что ваш учитель толерантности на уроках мультикультуризма читает стихи и рассказывает о негритянском происхождении русского поэта Пушкина, будто в России нет настоящих примеров мультикультурной интеграции этнических диаспор... Так у вас еще и на физике преподается превосходство разнополых браков! У вас разное, значит, охотно сближается, а одинаковое, значит, близости избегает?
— Это же просто магниты... — с отчаянием произнесла Мариночка.
Дата: Воскресенье, 30 Сентября 2018, 16.20.22 | Сообщение # 243
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Первая чеченская война. «Питерская» рота
Никто сейчас не вспоминает о том, что в 1995 году была возрождена морская традиция времён Великой Отечественной войны – на базе более чем двадцати подразделений Ленинградской военно-морской базы была сформирована рота морской пехоты. Причём командовать этой ротой пришлось не офицеру морской пехоты, а моряку-подводнику… https://www.warchechnya.ru/pervaya-chechenskaya-vojna-piterskaya-rota/ Алексей Крупин
Дата: Суббота, 20 Октября 2018, 22.53.03 | Сообщение # 244
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Смех и бес
Дмитрий Воденников
У многих первобытных народов существует строгий запрет: женщинам и детям нельзя под страхом смерти слышать звуки священных флейт. Почему?
Я, услышав эту древнюю, как мир, новость, стал искать, чтобы понять причину, ничего толком не нашел. Придется поверить на слово. Может, разговаривая с богами, ты в опасности? И у тебя способен повредиться рассудок? Или детям и женщинам сложные мистические трели просто не доступны? Не по уму, так сказать?
С религией и священными культами вообще черт голову сломит.
Вот, например, на днях Русская православная церковь разорвала отношения с Константинополем. Из-за Украины.
Я вообще атеист, мне эти дележи непонятны (то есть, конечно, я понимаю, отчего это всё, но я сейчас про детские игрушки ссор и разрывов), но мне неприятно. Мне не нравится, что мы ссоримся всё сильнее и дальше.
Уже и по разным квартирам разъехались, и таблички на дверях поменяли, теперь еще и совочки с ведерками разделили. Ну, ок. Будем теперь слушать священные флейты отдельно друг от друга.
… Был такой рассказ Бориса Лавренева. «Сорок первый». Я, когда в детстве о нем услышал, еще не читая, подумал, что это про начало войны. Оказалось, что про войну, да не эту. Про Гражданскую. Если кто забыл, я напомню.
Идет Гражданская война. Красноармейка Марютка убила уже сорок белогвардейцев. И вот однажды, захватив в плен белогвардейского поручика, она вынуждена его конвоировать через пустыню к морю. У Говорухи-Отрока важное донесение в белогвардейский штаб. Говоруха-Отрок – враг. Но дорога длинная, глаза у белогвардейца синие, а поэтическое (Марютка пишет плохие стихи) сердце девушки слабое. И пока идут они – а идут они долго, белогвардеец даже успевает заболеть и выздороветь (она его и выходила) – девушка умудряется классового врага полюбить. Ой, не слушай, Марютка священных флейт. Ой, не думай про синие, как море и небо, глаза. Но она думает и слушает.
Бе-ле-ет па-рус о-ди-но-ки-кий В ту-ма-не моря го-лу-бом-бом-бом… Бим-бам. Бом-бом, Голу-бом!
Так пел, пляша и высоко взбрасывая тонкие ноги в изорванных штанах, полюбившийся враг. И допелся.
Когда уже показалось обещанное море и, потом, на горизонте появился корабль, увидела Марютка, что их спасителями будут, к ее отчанию, белые. А она твердо помнила наказ своего командира: «На белых нарветесь ненароком, живым не сдавай».
Ну вот и не сдала. Выстрелила. В сорок первый раз. Не промахнулась.
«Поручик упал головой в воду. В маслянистом стекле расходились красные струйки из раздробленного черепа. Марютка шагнула вперед, нагнулась. С воплем рванула гимнастерку на груди, выронив винтовку. В воде на розовой нити нерва колыхался выбитый из орбиты глаз. Синий, как море, шарик смотрел на нее недоуменно-жалостно. Она шлепнулась коленями в воду, попыталась приподнять мертвую, изуродованную голову и вдруг упала на труп, колотясь, пачкая лицо в багровых сгустках, и завыла низким, гнетущим воем: - Родненький мой! Что ж я наделала? Очнись, болезный мой! Синегла-азенький! С врезавшегося в песок баркаса смотрели остолбенелые люди.
Был у меня раньше приятель (назовем его для цветущей сложности Георгий). Живет он в Киеве. Я никогда его не видел. Просто зафрендились на Фейсбуке (он прислал запрос), комментировали, «бегали», дурачились, смешили друг друга. Да-да, смеялись мы много. А потом началась наша – между странами – ссора. И всё меньше приходил Георгий в мои комментарии, и я всё меньше к нему. Потом и «лайки» пропали.
Слизали все наши лайки и наш смех священные флейты.
А на днях Русская православная церковь разорвала отношения с Константинополем. Из-за Украины. И все с той стороны очень этому радовались. И Георгий тоже. Отбелел одинокий парус, отзвучал смех. Почему-то мне именно этого беспричинного смеха жалко больше всего.
«У многих первобытных народов существует строгий запрет: женщинам и детям нельзя под страхом смерти слышать звуки священных флейт».
Не знаю, что там про свирели, но одна моя знакомая когда-то рассказала. Сидели мы с ней тогда в Петербурге, хохотали, пили вино. «Как же вы хорошо смеетесь, Юля!» - не удержался я.
А она говорит: «Мне однажды муж сказал: «Когда ты перестанешь смеяться - всё закончится».
Дата: Воскресенье, 21 Октября 2018, 11.45.11 | Сообщение # 245
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
ЦитатаСаня ()
всё и закончилось
Официант в римском кафе услышал нашу русскую речь и спросил улыбчиво: "Русские?" - и ещё несколько слов добавил, о нашем заказе. Мои спутники (два итальянца и два эмигранта, давно здесь живущие) радостно переглянулись, и едва он отошёл, сказали мне довольно: - Русский, смотри! Надо спросить откуда он. Я говорю: - Нет, он украинец. Давайте поедим, а потом спросим. Вдруг парню будет неприятно с нами иметь дело. (У него был явственный южный выговор). Мы поели устриц и сыра, выпили немного вина. Расплатились и я спросил: - Вы откуда? - Запорожье, - ответил он негромко. - А вы? - спросил он, и, глядя на меня добавил, - Вы, кажется, давно в Италии живёте? - Нет, - говорю, - Я из Донецка... - он ничего не выказал, и я добавил, - Увидимся. - Я обратно на Украину не собираюсь, - быстро и чуть строго ответил он. - Ничего, - сказал я, - Увидимся потом. - Вы говорите о... конфликте... На это намекаете? - спросил он уже напряжённо. - Я не хочу в этом участвовать. - Нет, - сказал я, - Когда всё успокоится, мы встретимся с вами. Спокойно. Или в Донецке или в Запорожье. Я это имел в виду. Он кивнул. - Да, мы всегда были братьями и я не понимаю в чём дело, - сказал он. Мы попрощались пошли, и он уже издалека крикнул: - Хорошего дня! Это было больше, чем просто традиционное приветствие официанта. И рукой взмахнул.
Дата: Вторник, 20 Ноября 2018, 23.08.03 | Сообщение # 246
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВАРВАРОВ
Эдуард Лимонов …Some people arrived from the frontiers,
and they said that there are no longer any barbarians.
And now what shall become of us without any barbarians?
Those people were a kind of solution.
CAVAFY. Expecting the barbarians
…А с государственных границ нам донесли,
что их и вовсе нет уже в природе.
И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход.
Константинос Кавафис. Ожидая варваров (еревод С. Ильинской)
1
Ранним утром 29 сентября 19.. года самолет Аэрфранс 001, аккуратно пролетев положенное количество километров, отделяющих Париж от Москвы, прорезав густые облака, стал снижаться, чтобы затем приземлиться в Шереметьево, но ни аэродрома, ни столицы СССР в нужном месте не оказалось. Сквозь проливной дождь, идущий над территорией Союза Советских Социалистических Республик, пилоты смогли разглядеть лишь белую твердь, напоминающую свежезасохший гипс.
Посовещавшись и придя к выводу, что весь экипаж Аэрфранс не мог одновременно заболеть редкой формой глазной болезни или же вдруг загаллюцинировать, пилоты обратились к приборам. Стрелки индикатора высоты нормально и, по-видимому, безгрешно показывали высоту самолета над белой твердью. Индикаторы широты и долготы свидетельствовали, что самолет находится как раз над аэропортом Шереметьево. И только радио отказывалось поддержать другие приборы — никаких сигналов из аэропорта Шереметьево не поступало. Далекие и слабые, в эфире можно было услышать переговоры над аэропортами ближайших больших городов Европы, однако Москва и ее аэропорт исчезли. Радиозвуков вообще не доносилось с русской земли.
Экипаж решил, что врут индикаторы широты или долготы. "Очень возможно, — сказал главный пилот, — что мы пролетели аэропорт и теперь находимся где-нибудь к северу от Москвы. И, может быть, летим сейчас над соляным озером". Штурман сказал, что он сомневается в том, что за столь непродолжительное время они могли намного отклониться от цели. Плюс он не знает о существовании соляных озер в районе столицы Советского государства. На свой страх и риск, не меняя высоты, не запрашивая Париж, экипаж прогнал Аэрфранс 001 сто километров в южном направлении. Все та же белая твердь просвечивала внизу сквозь легкие волокна облаков. Встревожив пассажиров сообщением о том, что Шереметьево не примет Аэрфранс 001 из-за плохой погоды, и тем успокоив их, командир экипажа положил самолет на обратный курс.
2
В 9.25 утра в аэропорту Шарль де Голль командир экипажа был снят прямо с борта присланными самим Президентом агентами и с полицейским эскортом, с воем сирен, доставлен в Елисейский дворец. Кабинет министров в полном составе выслушал краткое сообщение командира Аэрфранс 001 с недоверием. Начавшийся обмен мнениями был прерван опоздавшим на чрезвычайное заседание специальным поверенным в делах мсье Раймоном Жиру. Мсье Жиру был бледен как аспирин. Он прошел за спину Президента и прошептал ему на ухо: "Мсье Президент… случилось ужасное. Россия исчезла… Снимки американских сателлитов…" Трясущимися руками Жиру разложил перед Президентом фотографии. Президент вгляделся. Когда он поднял голову, взгляд его выражал отчаяние. "Господа министры! Члены кабинета! Присланные нашими американскими друзьями снимки, сделанные с сателлитов над советской территорией, свидетельствуют непостижимое: Союз Советских Социалистических Республик… исчез с лица земли. На фотографиях видна только…" "Белая плоскость, напоминающая свежезасохший гипс…" — перебил Президента командир экипажа Аэрфранс 001. И, испугавшись, замолчал. "Господа члены кабинета, прошу убедиться…" — похоронным голосом объявил Президент и жестом пригласил министров приблизиться к фотографиям. Министры расхватали фотографии.
"Господин Президент…" — начал вошедший личный секретарь Президента, бледный как аспирин.
"Господин Президент! Господа министры!.. Радиосвязь с Советским Союзом, так же как и телефонная и телеграфная связи, больше не существует. Утренние поезда из СССР, ожидаемые в Польше, Чехословакии и Венгрии, не прибыли к местам назначения и не пересекли границу СССР".
Президент встал с оттоманки. "Властью, данной мне французским народом, я объявляю чрезвычайное положение. Наш ядерный арсенал и обычные вооруженные силы страны должны быть немедленно приведены в боевую готовность. Господа министры, займитесь своими обязанностями в соответствии с планом X. Мсье Жиру, вас я назначаю ответственным за связь с нашими союзниками".
Министры встали.
"И еще, господа… Конфиденциальные сведения, полученные вами только что об… — Президент проглотил слюну, — исчезновении Советского Союза, прошу считать строго секретными и не разглашать вплоть до специального уведомления".
3
Массовое безумие охватило пограничные войска стран восточноевропейского блока, стоящие на границе с Советским Союзом. Взводы, роты, даже целые батальоны ударялись в бессмысленное бешенство и агрессивность, увидав, что сочная трава луга или березовая роща, подползающая к границе с их стороны, вдруг резко останавливается и на советской стороне… сменяется белой субстанцией непонятного происхождения, равнодушно простирающейся в глубь советской территории, насколько может видеть глаз и цейсовские бинокли пограничников. Правительства восточноевропейских стран, шокированные происшедшим, сумели кое-как замять дело, срочно сменив войска на границе с… белой гипсовой пустыней. Тысячи деморализованных солдат были отправлены в закрытые психиатрические госпитали. Однако тот факт, что такая же субстанция покрыла территории внутри стран восточноевропейского блока, на которых до сего времени помещались казармы, службы и полигоны подразделений советских войск, оказалось куда труднее скрыть. Впрочем, созвав секретное совещание в Праге, главы восточноевропейских государств сообща нашли выход из положения. Населению объявили, что советские войска срочно переведены на новые квартиры и что белая субстанция — фундаменты, на которых будут построены различные сооружения, срочно необходимые для народного хозяйства стран. И что фундаменты выполнены из сверхбетона нового типа.
Между тем первые разведывательные самолеты НАТО робко углублялись в воздушное пространство над пустыней, ранее называвшейся Союзом Советских Республик. Они не были обстреляны, и никаких странностей с ними не произошло, если не считать странным то обстоятельство, что нигде пилоты-разведчики не увидели и клочка живой земли.
Несколько дней правительства Запада и Востока скрывали суперновость от прессы. Однако слухи ползли с Востока.
4
Энергичные, мясистые американские журналисты узнали об исчезновении СССР, разумеется, самыми первыми. Второго октября принадлежащая Руперту Мурдоху "Нью-Йорк пост" вышла с громадным красным заголовком "РУССКИЕ УШЛИ. ВСЕ! КУДА?"
"Русские опять обманули нас. По сведениям, полученным "Нью-Йорк пост" от Си-ай-эй, фотоснимки, сделанные нашими сателлитами, повсюду над территорией СССР обнаруживают однообразную белую поверхность, напоминающую свежезасохший гипс. (Никаких рек, озер, гор или железных дорог и полей, люди!)"
"Одновременно прекратились все радио- и кабельные коммуникации с СССР. Регулярные рейсы Аэрфранс, Ал-Италии и Бритиш Аэрвэйс в Москву прекращены, так как начиная с 29 сентября вылетавшие в Москву самолеты не могли обнаружить ни столицы СССР, ни ее аэродрома".
"Наши европейские партнеры по НАТО подозревают, что коммунисты выкинули хитрый трюк, природа которого еще не ясна".
"Альфред Стайн, споксмен для базирующейся в Вашингтоне исследовательской группы АТЛА, уже сто семьдесят пять лет работающей над разгадкой причин исчезновения Атлантиды, с которым "Нью-Йорк пост" связалась по телефону, сказал: "Если могла исчезнуть Атлантида, то почему не может исчезнуть Советский Союз?"
Экс-кандидат в Президенты референт Джэсси Джаксон заявил: "Правильно сделали! Черные тоже должны уйти в знак протеста".
В свою очередь доктор Киссинджер сказал: "Хм… Я думаю, что они сделали вид, что обиделись. Это может быть паблисити-трюк. Они хотят, чтобы Соединенные Штаты попросили их вернуться. Мы должны оставаться твердыми".
Профессор Хельмут Браун, Лос-Аламос, Нью-Мексико, спрошенный о природе явления исчезновения Советского Союза, сказал: "Причиной может быть что угодно. Неизвестной нам природы поля, подобные магнитным, создающие внутри себя колоссальное напряжение, способное отрывать материю и уносить ее куда угодно. И далеко в космос". О природе белой корки профессор Браун сказал: "Нам в Лос-Аламос еще два дня назад были доставлены для анализа пробы этой «корки», как вы ее называете. Субстанция не оказалась ни металлом, ни горной породой. Чтобы определить, что она такое, нам необходимо время. На сегодня мне кажется, что корка может быть накожным заболеванием Земли, так сказать — грибком, коростой. Корка также может быть интересным для исследователя видом гигантского инопланетного существа, которое, сожрав СССР, каковой оно сейчас переваривает, начнет жрать свободный мир".
Обычно сдержанный "Уолл-стрит джорнэл" появился с эмоциональным заголовком: "Сверхограбление! Сбежав, русские остались должны Западу 6000 биллионов долларов!"
Третьего октября по всем каналам ТВ транслировали долгожданное обращение Президента Соединенных Штатов к нации. На сей раз Президент явился народу в костюме популярного героя Дракулы, тщательно загримированный. Ночь перед выступлением Президент, как обычно, провел в холодильнике. Рядом с Президентом по правую руку от него находился новый государственный секретарь Соединенных Штатов экс-певец Майкл Джексон в костюме другого популярного национального героя Мики Мауса. "Несколько дней мы выясняли подробности омерзительной провокации, не желая понапрасну волновать чувствительный американский народ". Едва сдержав нахлынувшие на глаза слезы, Президент продолжал: "Это непростительное, варварское нарушение Советским Союзом общепринятых международных норм еще раз ярко продемонстрировало свободному миру, что русские способны на все. Я объявляю их с сегодняшнего дня не принадлежащими к западной цивилизации…" Президент вынул из кармана алый платок и стер со щеки слезу. "Чтобы доказать нашим сделавшимся невидимыми врагам, что Соединенные Штаты Америки сильны как никогда, я. Президент и Верховный Главнокомандующий, отдаю приказ вооруженным силам вступить в… Мексику. Я также вношу в Сенат Соединенных Штатов предложение об увеличении военного бюджета на 1111 %… Если русские хотят жить с нами в мире, они появятся… Для того чтобы танцевать танго, необходимы двое".
Журнал «Тайм» высказал предположение, что теперь, "когда Большой Брат покинул их, коммунистические империйки Восточной Европы рассыплются в мгновение ока, как карточные домики". И заметил, что "неисправимая злобная природа русских сказалась и в их, может быть, последнем акте — уходя, они оставили после себя ни на что не употребимую пустыню".
"Чаттануга таймс" практично заметила, что американские ученые должны немедленно приступить к работе над проектами использования освободившейся советской территории, однако неуклюже выдала государственную тайну, сообщив, что еще с 31 сентября американские инженеры из CIA бурят белую субстанцию на Камчатке. "Но пока ничего интересного", — лаконично отчиталась газета.
5
Во Франции первым высказался по поводу исчезновения русских конечно же супермен оппозиции Жак Ширак. Пятого августа в «Фигаро» появилось очередное обвинение Ширака в адрес правительства социалистов. "Социалистическое правительство конечно же знает, где русские. Простые французы и француженки также имеют право знать, где они. Левые, ответьте французскому народу, где русские? Я лично не верю в то, что господина Марше не предупредили из Кремля…"
"Либерасьон" суммировала происшедшее заголовком: "Супертрюк! Если бы Тристан Тцара, Пикабиа и вся сюрреалистическая банда были живы сегодня, они бы аплодировали русским. После революции, Ленина, Сталина, архипелага Гулаг, Ялты и Афганистана — блистательное исчезновение в духе Атлантиды. Браво, русские!"
Журнал «Актюэль» послал своего специального корреспондента в Польшу, денег не пожалели. Корреспондент, пробравшись к польско-русской границе и подкупив пограничников, сумел уговорить их разрешить ему поставить босую ступню на часть советской территории. Фотография некрасивой ступни, покоящейся на белой тверди, украсила собой обложку «Актю-эля». Однако Томас Джонсон, внезапно уволенный сотрудник «Актюэля», стал утверждать, что ступня принадлежит ему, а твердь под ногой — песчаник Нормандии.
"Харакири" поместил на обложке фотографию стада черных козлов, символизирующих собой страны Восточной Европы и "третьего мира". Белые надписи по брюхам помечали козлов: Китай, Мозамбик, Польша, Вьетнам, Иран, Сирия, Ливия… "Какой из них? Свободному миру нужен новый козел отпущения. Может быть, Албания станет главным козлом отпущения для свободного мира?.. Нет, слишком мала… Такого удобного козла, каким был СССР, нам больше не найти…" — грустные размышления профессора Шарона комментировали фотографию.
"Ле Нувель Обсерватер", верный своей репутации основательности, подошел к проблеме серьезно, посвятив исчезновению СССР пятнадцать страниц. Журнал скрупулезно поместил мнения десяти русских диссидентов крупного калибра, проживающих на Западе, уделив каждому по странице. Идейные враги Советского государства не ударили лицом в грязь, сообщив свои интересные мнения. "Сеанс коммунистического гипноза", — заявил Зиновьев. "Идеологическая диверсия! Необходимо увеличить финансирование Интернационала сопротивления", — заявил Максимов. "Вовремя исчезли. Я как раз вчера послал в Пентагон гениальный план. Нужна будет всего одна ядерная бомба, которую пронесут в мавзолей баптисты" — генерал Григоренко. "Это КГБ уничтожил всех русских людей, всю страну!" — Владимир Буковский. "Я им не верил и не верю. Я не знаю, в чем дело, но они вас обманут, они хитрые, вы их не знаете…" — Плющ. "Это пропаганда. Советы купили продажных западных журналистов. Я верю в религиозное возрождение России, и я туда вернусь" — Солженицын. Пять страниц журнал уделил произведению под названием "Красный Некролог" — творению известного военного стратега и нового философа Андре Глюксмана. На фотографиях этот новый философ всегда стоит справа от покойного Сартра и слева от покойного Раймона Арона. (Не путать с другим тоже новым философом Бернаром Леви, который на фотографиях помещается слева от покойного Сартра и справа от покойного Арона.) "Из мира исчез Союз Советских Социалистических Республик — главная лаборатория зла на Земле, уступавшая только Аушвицу и Дантову аду. Будем надеяться, что действительно ушел, а не притаился за дверью, ожидая, когда наш слишком свободный мир окончательно расслабится, чтобы напасть. И тогда мы все попадем в лагеря смерти под красным флагом. А бородатые варвары будут пожирать наши патэ и пить наше французское вино в кафе на бульваре Сен-Жермен и Елисейских полях… и читать нашего Пруста…"
Лидер Национального Фронта Жан-Мари Ле Пэн в интервью «Антенн-2» прореагировал на исчезновение СССР оптимистически: "Мы не буржуа салонов. Исчезли — исчезли. Освободилась территория. Мы должны воспользоваться случаем и переселить наших иностранцев с асфальта французских городов на советский гипс".
"Русская мысль" — эмигрантский листок афганистанской ориентации, издающийся в Париже на русском языке на американские деньги, вышел с радостным заголовком: "Русских больше нет!"
И только проверив факты, тщательно взвесив все за и против, получив специальное письменное разрешение мадам премьер-министра, двадцатого октября о суперисчезновении сообщила Би-би-си… "Новости, читаемые вам Юджином Лонгом. Вначале главные новости: лидер свободного профсоюза «Солидарность» Лех Валенса заболел. У него насморк… Неожиданное исчезновение Советского Союза… Принц Чарлз упал с лошади…"
6
Проходили месяцы. Постепенно выяснилось, что русские, куда бы они ни исчезли, в ближайшее время возвращаться не собираются. Мир начал приспосабливаться к жизни без русских. И в процессе приспособления оказалось, что русские были всем нужны.
Вдруг произошли серьезные изменения в структуре экономики, вызванные незапланированным упадком спроса на некоторые продукты, связанные с существованием СССР. На пропаганду и оружие.
Первые массовые увольнения начались в сфере пропаганды. 30 октября в Лондоне, Вашингтоне, Париже, Мюнхене и Нью-Йорке состоялись демонстрации сотрудников радиостанций "Радио Либерти", "Голос Америки", "Немецкая волна", "Свободная Европа" и других пропагандных учреждений, расформированных по причине "временного исчезновения объекта пропаганды". "Верните нам Советский Союз!", "Мы были нужны вам, пока существовал СССР! Сейчас вы выбросили нас на улицу!" — выкрикивали демонстранты. В Мюнхене и Париже демонстранты вступили в схватку с полицией. Около пяти с половиной миллионов человек приняло участие в демонстрациях. Миллионы новых безработных серьезно ухудшили и без того тяжелую экономическую ситуацию в западном мире.
В промышленности первыми, осторожно и небольшими порциями, стали увольнять рабочих авиационные фирмы. Враг номер один исчез, и в тучах военных самолетов не было больше необходимости. К авиационным присоединились вскоре судостроительные компании. Военная промышленность Соединенных Штатов некоторое время продолжала работать благодаря войне в Мексике, но когда война перешла в стадию партизанских операций, последовали неизбежные увольнения. АФЛ-СЮ нехотя, под давлением своих членов пришлось объявить всеобщую забастовку. 23 октября миллионы рабочих вышли на улицы американских городов под циничным лозунгом: "Воюйте хоть с Марсом, но руки прочь от нашей работы!" Президент немедленно убрал профсоюз с улиц, швырнув военной промышленности единовременную субсидию. Однако дольше так продолжаться не могло, необходимо было предпринять что-либо радикальное. Во Франции 270 тысяч человек из общего числа 280 тысяч, занятых в военной промышленности, потеряли работу.
28 октября "Нью-Йорк таймс" опубликовала неизвестными путями попавший в газету совершенно секретный документ — стенографическую запись первого заседания совместной Американо-Европейской комиссии по созданию новой специальной программы исследований в космосе под кодовым названием «Пенелопа». "Найдите нам срочно враждебную звезду или лучше Галактику — врага, дабы нам не пришлось уволить десятки миллионов рабочих во всем мире и тем создать революционную ситуацию. Или найдите нам bloody е…ых русских!" — потребовал у ученых устроитель проекта «Пенелопа» — Президент Соединенных Штатов, одетый по этому случаю в синий с красным костюм супермена и явившийся в сопровождении Байоник Вумэн и Спайдермена. ("Вот она, русская хитрость! Вот чего они хотели добиться своим исчезновением — революционной ситуации!" — выкрикнула с места мадам премьер-министр Англии, одетая в Эс-Энд-Эм, комплект-тройку черной кожи.) "Или придумайте врага, — заметил доктор Киссинджер, конечно же участвовавший в заседании. — Но правдоподобного".
29 октября "Нью-Йорк таймс" опубликовала текст секретного доклада главы Дальневосточного отдела Си-ай-эй, зачитанного на заседании по учреждению проекта «Пенелопа», касающийся Китая. "Китай, увы, отказывается быть врагом Запада. Китайцы боятся", — заявил глава Дальневосточного отдела. "Теперь, с исчезновением русских, вся военная гигантская мощь Запада будет направлена на них". "Объясните китайцам, что враждебность будет несерьезной, только для публики. Если они согласятся, мы дадим им секретные займы, при помощи которых они модернизируют свою экономику", — заявил доктор Киссинджер, сверкая очками. "Поздно, — с горечью комментировал глава Дальневосточного отдела. — Их премьер еще неделю назад выступил с официальным заявлением, что китайский народ встретит любого врага так же, как он в свое время встретил монголов. Отдастся на милость победителя и затем ассимилирует его в себе. Даже если на это понадобятся тысячи лет". "Китай уподобится кастрюле, кипящей на огне", — заявил их премьер.
В рапорте из Кавендиш, штат Вермонт, журнал «Тайм» 1 ноября коротко сообщил читателям, что эмигрантский писатель Александр Солженицын запил и прекратил работу над 145-й главой 86-го тома, 12-го узла истории Русской революции. "Кажется, соседу придется переменить профессию, — сказал Тимоти Миллер, 78 лет. — Догадываюсь, что его бизнес в развалинах. Подобная ситуация случилась со мной после отмены сухого закона".
7
Хотя Большой Брат и оставил их без поддержки, коммунистические империйки не спешили разваливаться. Вначале при вести об исчезновении Советского Союза в двух из них действительно вспыхнули беспорядки. В Праге группы интеллектуалов вышли на улицы с лозунгами "Наконец мы свободны!" и "Прощай, Большой Брат!", но их быстро убрала с улиц мордатая и ловкая чешская полиция. В Польше в Гданьске и Вроцлаве рабочие бросили работу и во главе с католическими священниками отправились в близлежащие церкви поблагодарить Матку Боску Ченстоховску за чудесное освобождение от исторического врага — русских. Однако польские национальные войска, на сей раз не сдерживаемые рукой Большого Брата, грубо разогнали рабочих и, когда те попытались сопротивляться, открыли по ним огонь. Сорок пять человек было убито и сотни ранено.
Прагматичный венгерский премьер в своем интервью журналу «Ньюсуик» на не очень тактичный вопрос: "Почему ни одна из коммунистических сатрапий Восточной Европы до сих пор не стала капиталистической? Ведь Большой Брат ушел…" — ответил со снисходительной улыбкой: "Наши государства сложились, наши общества устоялись. Радикальная смена общественного строя нам дорого обойдется. И в смысле человеческих жизней, и в смысле конкретных, без сомнения, громадных потерь для нашей экономики, которые принесут с собой забастовки, бунты и перемещения социальных слоев". Однако вспыхнули вдруг забытые во времена владычества Большого Брата разногласия между странами Центральной и Восточной Европы. В середине ноября Венгрия объявила войну Румынии, а Польша напала на Чехословакию.
Стали распространяться и усиливаться слухи, что исчезновение Советского Союза — дело рук Си-ай-эй. Исследователи Си-ай-эй, десятилетиями изучавшие секретные иероглифические тексты Древнего Египта, будто бы уничтожили Советский Союз по рецептам древних египтян. Другие слухи утверждали, что панк-президент Ронни Вишес все-таки осуществил свое желание выбомбить русских с лица земли, что Соединенные Штаты втайне от союзников забросали территорию СССР могущественными ядерными бомбами нового типа, расплавившими поверхность страны в белую сверхнатуральную корку.
8
Первая радость по поводу исчезновения русских сменилась пока не очень понятной человечеству грустью. "Кому мешали русские?" — робко спросил "Ле Монд" на своей первой странице в декабре. «Ньюсуик» опубликовал шокирующие данные, предоставленные ему Медицинским центром Калифорнийского стэйт юниверсити в Лос-Анджелесе, согласно которым средний вес американского гражданина (обоего пола) увеличился на четыре килограмма за четыре месяца без русских в мире. "Мы жиреем без русского врага", — философски заметил журнал.
Отсутствие русских стало давать себя знать даже в мелочах. Читатель Джон Глэн из Тулсы, Оклахома, в своем письме в «Тайм» пожаловался: "До сего времени я пугал трехлетнего Боба: "Если ты не будешь чистить зубы перед сном, я отошлю тебя в Советский Союз, и там тебя съедят большие красные коммунисты". Со времени исчезновения СССР Боб перестал чистить зубы". С письмом отчаявшегося отца соседствовало письмо попавшего в затруднительное положение учителя Тима Качвачидзе из Южного Бронкса, Нью-Йорк: "Раньше, чтобы продемонстрировать моим доминиканским и пуэрториканским ученикам, что мы не так плохо живем в развалинах Южного Бронкса, я рассказывал им о зловещей империи СССР. Теперь мне не с чем сравнить капиталистическое общество, и факт того, что мы в Южном Бронксе наслаждаемся свободой, не так очевиден".
"Скучно в мире? Сами виноваты. Нужно было беречь русских", — лаконично подвел итог общему умонастроению читатель Атилла Скотт из Воватозы, Висконсин.
Французская интеллигенция, и правая, и левая, лишилась мальчика для битья. Атмосфера застольных бесед в Ла Куполе, Липпе и Клозери де Лила заметно помрачнела. Так как предмет постоянных насмешек — неуклюжие советские государственные деятели в мешковатых костюмах — исчез со страниц газет и экранов ТВ, французы наконец заметили склонность отечественных политических деятелей к позерству. Ввиду исчезновения "анфан террибль дю монд" политические споры стали неинтересны. Уровень шума в парижских кафе снизился на несколько децибелов, поскольку модные словечки «сталинизм», «Гулаг», «Сибирь», «Кремль», «КГБ», «Политбюро» вынуждены были исчезнуть из лексикона. Как результат, не сопровождаемая беседами, как всегда лучшая в мире французская кухня плохо переваривалась, и среди французской интеллигенции увеличилось количество желудочных заболеваний. И напротив, количество диссертаций и докторатов на социально-политические темы сократилось на 90 процентов.
Журналам и газетам стало не хватать материалов. Но зато сексуальная жизнь французской интеллигенции сделалась куда более интенсивной. Франсуаза Саган на «Апострофе» объяснила этот феномен исчезновением Советского Союза. "Из политики вместе с русскими ушел азарт. Поэтому мужчины ищут компенсацию в сексе". Профессия составителя докладов сделалась необыкновенно трудной профессией. Несколько крупнейших представителей профессии умерли от разрыва сердца, пытаясь заменить "советскую угрозу" столь же весомой опасностью-аргументом. Оставшиеся в живых образовали интернациональный профсоюз, потребовали значительного повышения заработной платы и без труда получили требуемое.
9
Между тем механизм мира барахлил все серьезнее. Война в Мексике, к большому неудовольствию военно-промышленного комплекса Соединенных Штатов, кое-как закончилась. Но в Бразилии в феврале вдруг ни с того ни с сего произошла странная революция, в результате которой в стране образовалась… рабовладельческая (!) республика. Специалисты по пропаганде Си-ай-эй запустили было, как полагалось по совершенно секретной инструкции, в латиноамериканскую и мировую прессу "совершенно секретные" сведения о связях нового бразильского режима с Москвой и Кубой, но юный энтузиаст, только что начавший работать в организации, прочел подлежащие опубликованию документы и доложил своему начальству, что Москва уже пять месяцев не существует в природе. Заменили настоящее время неопределенным прошедшим и запустили в прессу. Второго марта, к восторгу военной промышленности, американская морская пехота высадилась на Кубе в заливе Свиней.
Шестого марта Президент Соединенных Штатов, на сей раз в своем любимом костюме только что реинкарнированного Франкенштейна, произнес свое 2013-е обращение к нации, в котором объявил Китай не принадлежащим к числу цивилизованных стран. Седьмого марта пять «лимитированных» ядерных ударов были нанесены по… острову Тайвань (!). "Что вы хотите? — защитил Президента ведущий телевизионной станции НВС. — У парня пока еще мало опыта в интернациональных делах. Он спутал Китайскую Народную Республику с Демократической Тайваньской Китайской Республикой, только и всего…"
Вдохновленные примером Соединенных Штатов, страны мира стали успешно вершить правосудие своими руками. В апреле объединенные силы восьми стран Латинской Америки, предводительствуемые мстительной Аргентиной, высадили десант на побережье Великобритании. Норвегия, не объявляя войны, вторглась в Данию. В Афганистане муджахетдины, не сдерживаемые более советскими войсками, о местах стоянки которых напоминали лишь белые плато в горах, наконец перерезали всю интеллигенцию страны, по несчастью, вся она оказалась принадлежащей к местной компартии, и зажили, как прежде, мирно занялись контрабандой и бандитизмом.
Оказалось, что русские как-то скрепляли мир. "Если русских больше нет, то, может быть, нужно их придумать?" — спросила «Либерасьон» в апреле. Один из социалистических министров назвал Соединенные Штаты "зловещей империей". "Хорошо бы исчезли и Соединенные Штаты", — мечтала радикальная молодежь в Европе. В Брюсселе, Вене и Дюссельдорфе открылись общества защиты оставшихся русских. В народе распространились не подтвержденные печатью слухи, что "определенные круги" собираются начать колонизацию территории СССР и специальные вербовщики уже ищут по всем странам мира биологически чистых русских эмигрантов для вербовки их на трудные роли предполагающихся родоначальников возрожденной русской нации. Бывшим членам коммунистической партии СССР будто бы отдается предпочтение, а русских еврейского происхождения просят не беспокоиться.
Рассуждения по поводу того, куда и почему ушли русские, продолжают волновать мировую печать, но мнения по-прежнему склоняются к объяснению трагедии катаклизмом или происками Си-ай-эй. Единственно оригинальное мнение, появившееся за последнее время, было высказано неким Джи. Пи. Эм. в "Акт гратюи" — рекламном журнальчике, бесплатно распространяющемся в парижских бутиках и парикмахерских. Джи. Пи. Эм. грустно предположил: "А может быть, мы им смертельно надоели? Своей навязчивой придирчивостью, разглядыванием их нижнего белья под микроскопом, хвастливым рекламированием своего "свободного мира". Может быть, мы надоели им своими нотациями, как зазнавшийся брюзгливый старый учитель, погрязший в пороках, надоедает живым и неглупым детям? И вот, не желая совершать «правильных» поступков, они сбежали из душной классной комнаты?"
Дата: Понедельник, 03 Декабря 2018, 23.38.36 | Сообщение # 247
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Врио Губернатора Липецкой области Игорь Артамонов, заработавший за прошлый год 139 миллионов рублей сказал своим избирателям следующее «Если вас не устраивают цены, то это вы мало зарабатываете, а не цены высокие…».
Напомнило старый рассказ Пелевина: Тайм-аут, или Вечерняя Москва Виктор Пелевин
* * *
Тайм-аут, или Вечерняя Москва
Taken: , 1
После банальной кончины (взорвали козлы в собственном поршаке) Вован Каширский, наконец, очнулся. Он находился в странном тускло-сером пространстве, а под ногами была ровная плита из тёмного камня, уходящая во все стороны, насколько хватало зрения. Сквозь туман светили далёкие и тусклые разноцветные огни, похожие на лампочки гирлянд Нового Арбата, но Вован не успел к ним приглядеться: вдалеке послышался тяжёлый удар по камню, потом ещё один и он содрогнулся от ужаса. «Янлаван идёт», – понял он.
Янлаван был огромен, как многоэтажный дом, и шёл странно, поворачиваясь при каждом шаге вокруг оси, но такого момента, когда бы он повернулся к Вовану спиной, не было, потому что у Янлавана не было спины, а вместо неё были вторая грудь и второе лицо.
Если первое его лицо было бешено беспощадным (Вован сразу вспомнил про одну гнилую разборку в Долгопрудном, на которую ну совсем не надо было ходить), то другое лицо было на редкость снисходительным и добрым, и, видя его, Вовчик уже ни о чём не вспоминал, а хотел просто бежать к Янлавану и, захлёбываясь в слезах, жаловаться на жизнь и, в особенности, на смерть. Но шёл Янлаван быстро и поскольку в один момент Вовану хотелось кинуться от него прочь, а в другой, наоборот, изо всех сил побежать к нему, в результате он остался на месте и очень скоро Янлаван навис над ним, как Пизанская башня.
«А вот сейчас будет суд», – подумал Вован с оглушительной ясностью. Но суд оказался простой и не страшной процедурой, Вован, на самом деле, даже не успел всерьез испугаться или хотя бы зажмуриться. В руках у Янлавана появился странный предмет, похожий на гигантскую мухобойку. Описав широкую дугу, она взлетела вверх и яростно страшное лицо, которое было в тот момент повёрнуто к Вовану, открыло рот и громовым голосом произнесло приговор: – Калдурас.
Правда, это произошло не совсем так. На самом деле гневное лицо произнесло «кал», но Янлаван повернулся на пятке, и доброе лицо произнесло «дурас». Получилось странное слово «калдурас». Но Вован не успел ничего осмыслить, потому что с небес упала гигантская мухобойка и ударила его обухом, как хоккейная клюшка по шайбе.
Вован упал на какой-то заброшенной улице возле старой футбольной площадки. Был бы он жив, то от такого удара немедленно отдал бы кому-нибудь душу. Но поскольку он был мёртв, ничего не произошло, только было очень больно. Его сразу окружили не то карлики, не то дети, схватили за руки, куда-то потащили. По дороге они покатывались от счастливого смеха и приговаривали низкими треснувшими голосами:
– Лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме, лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме.
Свита подтащила Вована к двери, над которой висела табличка «ЗАО РАЙ» (Вован принял это как должное, недаром ведь он носил тяжёлую цепь с гимнастом) и втолкнула внутрь. Дверь за ним закрылась, это его тоже не удивило, акционерное общество ведь было закрытого типа, и Вован оказался в маленькой комнатке. В ней стояла большая бронзовая сковородка, при одном взгляде на которую становилось ясно, что вещь эта невероятно древняя. На стене над ней висел такой же древний бронзовый термометр непонятного принципа, у него внутри зеленела какая-то спираль, на циферблате, к которому подходила грубая стрелка, была только одна отметина. На другой стене висела инструкция под названием «К сведению акционера». То, что Вован прочёл в этой инструкции, наполнило его глубоким унынием. Как выяснилось, содержанием его новой работы было охлаждать эту бронзовую сковородку таким образом, чтобы стрелка ни в коем случае не зашкаливала за отметку на циферблате. Но, что было самым жутким, охлаждать её надо было исключительно обнажёнными ягодицами, причиной чего была некоторая древняя тайна, о которой инструкция говорила уклончиво, а в случае нежелания Вована работать инструкция просто и без околичности обещала такое, что Вован понял – работать он будет. Вован посмотрел на сковородку и вздрогнул: она уже светилась явственным тёмно-багровым цветом, а стрелка успела чуть подняться по циферблату. Вован стал быстро читать инструкцию дальше. В случае если стрелка поднимется выше отметки, гарантировалось такое, что он стал быстро и нервно расстёгивать штаны.
Прошло около месяца и Вован освоился на новом месте. Не таким уж оно было и страшным. На сковороде не надо было сидеть всё время, она охлаждалась довольно быстро, правда, по мучительности процедуру охлаждения ни с чем нельзя было сравнить. Но зато, когда стрелка опускалась в самый низ циферблата, можно было отдыхать довольно долго, несколько часов, пока она опять поднимется к отметке. Эти несколько часов инструкция называла «тайм-аут».
А в конце месяца случилась неожиданная радость. Чёрт из службы безопасности принёс Вовану первую зарплату. Это была огромная картонная коробка с надписью «рангхиров», полная запаянных в пластик гринов. Столько бабок вместе Вован видел только раз в жизни, после одной гнилой разборки в Долгопрудном, да и то ему ничего из них не досталось.
Довольно скоро у Вована установился новый распорядок: с воплями дожав стрелку до самой нижней отметки, он хватал свою коробку с деньгами, выскакивал на улицу, и, считая про себя секунды, мчался к одному из местных центров досуга. Их в радиусе досягаемости, так, чтобы он успел добежать до места и вернуться назад до того, как стрелка пересечёт отметку, было два: клуб финансовой молодёжи «Гайдар твейдер» и кафе «Мандавошка», где собирались представители элитарных богемных кругов.
Разницы меду ними не было никакой. И тут, и там сидели тёмные фигуры в капюшонах, ни одного лица Вован так и не увидел, и пили что-то из глиняных чашек. Вован пробовал заговорить с ними, но они ничего не отвечали, а времени на повторные попытки у него не было, надо было бежать назад.
Ходя вокруг сковородки, перед тем как сделать решительный прыжок, он часто размышлял о том, колымит ли он в Гондурасе или всё же гондурасит на Колыме – истина, похоже, была посередине. К такому выводу подталкивали не только собственные наблюдения, но и книжки, которые ему принёс чёрт из службы безопасности. Одну из них написал некий Кокс, а другую некий Сейси. По Коксу выходило, что он калдурасит на гоныме, а по Сейси, что он гонымит на калдурасе. Одна из них была по экономической философии, и в ней содержался основной вопрос вечности: «авенебут это много?», а вторая была по философской экономике, и в ней заключался основной ответ вечности: «ой – это до хрена». Но главное, что Вован понял из книг, это то, что в жизни нет ничего слаще тайм-аута. Он это знал и сам, можно сказать, чувствовал жопой, но книги объясняли: чтобы иметь возможность позволить себе этот тайм-аут, его надо постоянно откладывать и работать, работать и работать, потому что люди, вся жизнь у которых проходит в одном непрерывном тайм-ауте, никогда не накопят достаточно денег, чтобы позволить его себе хоть когда-нибудь.
Вскоре Вован узнал, что в обоих кабаках у пацанов из службы безопасности можно взять коксу. Правда, когда Вован услышал, сколько этот кокс стоит, он чуть не припух, всей его коробки с гринами хватало только на одну дорожку. Но у службы безопасности были свои резоны: возить сюда кокс было куда сложнее, чем в Москву. Кстати, эти пацаны были совсем свои, тамошние черти. Вован уже давно прятал свои хибари в таз с водой, куда иногда опускал на несколько минут зад, а черт, приносивший ему зарплату, делал вид, что ничего не замечает. В ответ Вован не замечал того, что коробка с гринами была распечатана и некоторые пластиковые упаковки разорваны. Словом, шла нормальная командная игра. Да и потом, ничего другого на эти бабки купить было толком нельзя, так что Вован жадничал недолго.
Купив коксу на одну дорожку, он вытягивал его сквозь свёрнутую банкноту и выходил из «Мандовошки» на пленэр, и тут наступали те три минуты, которые он ждал каждый месяц. С души отступала тяжесть, смутные огни в тумане наливались забытой красотой и он бывал почти счастлив. Поэтому, когда однажды в самом начале второй минуты пленэра к нему подошел какой-то странный ангел в тёмных очках «Ray-ban», он вздрогнул и испугался, что выстраданный кайф обломится.
– Слушай, – сказал ангел, озираясь по сторонам. – Чё ты здесь так маешься? Пошли отсюда, тебя здесь никто не держит.
– Да? – недружелюбно сказал Вован, чувствуя, как по зеркалу кайфа поползла мелкая противная рябь. – Куда же это я пойду? У меня здесь зарплата.
– Да ведь твоя зарплата говно, – сказал ангел. – На неё ведь всё равно ничего не купишь.
Вован смерил ангела взглядом:
– Знаешь, что, лох, лети-ка отсюда.
Ангел, судя по всему, обиделся. Взмахнув крыльями, он взвился в чёрное небо и скоро превратился в крохотную снежинку, летящую вертикально вверх.
Вован чуть приподнялся на задних ногах и задумчиво поглядел на далёкую цепочку тусклых огней.
– Зарплата говно, а? – повторил он недовольно. – Вот лох. Небось, и Сейси читали, и Кокса, знаем, знаем. Зарплата на самом деле ох..ннная, просто такой дорогой кокаин. Алексей Крупин
Дата: Воскресенье, 03 Марта 2019, 13.58.30 | Сообщение # 248
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Винные мемуары
Типа мои встречи с интересными людьми из рок-движения 80-90-х. Когда стал вспоминать, то выяснилось, что все так или иначе было завязано на бухле, универсальном символе 80-х. Наркота была уделом избранных (о трех случаях моего соприкосновения с этим предметом напишу ниже), а вот алкоголь был всегда одним из участников любого мероприятия. Возможно, действительно 80-е не давали альтернативы. Как пели "ДК": "ты понял, что жизнь дерьмо, смейся и веселись, на каждом шагу вино, не мучай себя нажрись...". Надо отметить, что мое знакомство с алкоголем и куревом произошло в университете, в школе я был примерным мальчиком и накушался, как и положено, только на выпускном. Правда, сильно. К рок-музыке мы придем выпусков через десять, а пока расскажу про истоки...
Наш факультет в те времена был весьма либеральным местом. До лигачевских алкогольных проскрипций оставалась еще пара лет и табу на спиртное отсутствовало. Неподалеку от факультета была кафешка "Ветерок" с полным набором напитков от пива до коньяка и во время большого перерыва студенты сидели за столиками не таясь преподавателей, которые сами сидели рядом за столиками и в отличие от бедных студентов, попивающих пиво, потребляли более благородные напитки. Никаких этических и дисциплинарных проблем в связи с этим не наблюдалось до тех пор, пока студент не перебарщивал с дозой. Помню, как один мой приятель, перебрав лишнего винного, пошел сдавать курсовик по истории России. Я увязался следом, решив немного вздремнуть на защите. У чела проблемы начались уже в тот момент, когда он передал рукопись курсовика преподу. Только в этот момент выяснилось, что мороженое, купленное нами на закуску, было завернуто именно в нее, а не в случайно обнаруженные в дипломате листочки, как думалось ранее. Теперь курсовик имел весьма неприглядный вид, пачкал руки, к тому же жир от пломбира затруднял чтение написанного. Понятно, что преподы высказали неудовольствие, но все можно было поправить, не будь приятель на взводе и если бы комиссию не возглавлял сам С.Ф Коваль, самый главный декабрист в Союзе, человек с массой неприятных привычек (о которых при желании могу сделать отдельный дыбр) и крайне неуживчивый. Брезгливо держа в руках промасленные бумажки, он стал отчитывать чела за крайне неразборчивый почерк. Приятелю бы промолчать, но он, встав в гордую позу, произнес горделивую тираду на тему: "У меня превосходный университетский почерк, я прекрасно понимаю все, что написано на этих страницах и если кто-то не может в них разобраться, то становится удивительно, как подобного человека допускают к расшифровке писем Волконского". После чего все шансы на легкую защиту были для него потеряны, а экзамены у Коваля стали для него испытанием мужества и терпения (Впрочем, для меня тоже, но по другим причинам). Само алкогольное опьянение для преподов послужило лишь поводом высказать свое суждение о хлипкости нынешнего поколения. Поэтому неудивительно, что тренировались все. Помню самую первую вечерину нашего курса. Мы закончили первый месяц обучения и решили познакомиться поближе. Эта пьянка запомнилась надолго и стала образцом для сравнения с последующими. Один студент, перекрывшись портвейном и агдамом, призывал всех делать революцию на вокзалах и в качестве первого шага сбрил незамедлительно все волосы на голове. У другого передоз вызвал желание заначить выпивку (а ее было ящика три), он тырил бутылки и прятал их в самые невероятные места трех комнат, заставляя остальных участников отвлекаться на следопытские поиски. Надо отметить, что на четвертом курсе этот чел сошел с ума, начитавшись романов Стефена Цвейга. Я же впервые дорвавшись до спиртного пил и, как казалось мне, совершенно не мог напиться. Но эта была видимость. Как мне рассказали наутро, я убил магнитофон "Маяк" вылив ему во внутренности стакан "Агдама" со словами "Почему ни одна сволочь гармонисту не нальет". На этом временно пляски в комнате прекратились. Пока искали другой аппарат, я успел объясниться в любви одной девушке, попутно выкинув в окно мешавшегося под ногами котенка, объяснив подруге, "что по его глазам было видно, он меня не любил". Несмотря на явный испуг девушка намека не поняла и на половой контакт не пошла. Тем временем к нам ворвались пятикурсники с котом-парашютистом в руках и от этой гринписовской братии пришлось откупаться двумя бутылками бормотухи. Тут принесли новый магнитофон, все пошли танцевать, а я познакомился с сокурсником, который стал моим приятелем на долгие годы. Я заметил, как один высокий парень в вельветовом костюме цвета детского дерьма стоит за шторой и втихаря кидает при помощи чайной ложечки куски торта в спины танцующим. Разумеется, он был ослепительно пьян. Я подошел к нему и сказал: "может хватит заниматься фигней с тортом и просто его съедим", благо всем все равно уже было не до него. Так мы и сделали. Кстати, метание тортами и пирожными на вечеринках затем вошло у нас в моду и многие специально дожидались этого момента. Разбредались уже за полночь с песнями и криками. На автобусной остановке я вспомнил о "революции на вокзалах", разбил газетный киоск и достал газету "Известия", чтобы узнать чем кончилось дело. И тут же получил первую в жизни пощечину от милой девушки, сильно увлеченной комсомольской деятельностью. "О твоем поведении я поставлю вопрос на комсомольском собрании", - объявила она заплетающимся языком. Это было нелегко пережить и я вместе с обретенным приятелем и еще одним студентом, который после этого тоже стал одним из моих друзей, решили вернуться в общагу. Девушки неохотно пустили к себе, но кроме трех бутылок портвейна так больше ничего не дали и мы устроили небольшой ночной концерт на три голоса: расположившись под тремя кроватями мы слаженно спели песню "Веселится и ликует весь народ", после чего скончались до утра. Первой парой был семинар, отвечать не было сил и препод высказал мысль, что вот у товарища вчера были силы по стенкам ползать, а сегодня он говорить не может. В тот момент я понял, что стуком земля полнится и надо быть аккуратней. В перестройку я узнал, что этот преподаватель был, ко всему прочему, кгбэшным стукачом. Спустя неделю мы получили первую стипендию и я с новым товарищем (тем, что метал харч ложкой) решили устроить чисто мужское соревнование, кто кого перепьет. Матч должен был состояться у него на даче. То, что случилось в дальнейшем достойно быть увековечено пером более талантливого литератора. Продолжение следует...
Дата: Воскресенье, 03 Марта 2019, 13.59.41 | Сообщение # 249
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Винные мемуары ч.2
В прошлой серии мы остановились на том, что я и мой новый друг Евгений К. решили раз и навсегда выяснить вопрос, кто из нас круче, устроив попойку до полного уничтожения противника. Как известно, мериться пиписьками традиционно мужская забава, поэтому неудивительно, что к данному мероприятию мы подошли весьма серьезно. Были заранее выбраны день и место (день - первый выходной после стипендии, место - дача Евгения К.). Накануне события мы вместе пришли в лабаз и купили: десять бутылок "Яблочного", две бутылки "Аромат задов садов", три бутылки румынского рислинга, две бутылки шампанского и два коньяка "Апшерон". В качестве закуски была взята трехлитровая банка "Яблок в вине". На следующий день, груженные всем этим жидким богатством, мы выдвинулись на электричке к месту дуэли. Это был конец октября, осень уже закончилась, но зима еще так и не наступила. За пару дней до поездки прошли дожди и дорога до дачного поселка превратилась в дорогу грязевой смерти. На дачах уже практически никто не жил и лишь сторож кооператива проводил нас недобрым взглядом. Зайдя в дом и выложив на стол заготовленные бутылки, мы только тут сообразили, что в пылу приобретений не позаботились о закуске. В итоге, в качестве закуски у нас были яблоки в яблочной бормотени и невесть каким ветром занесенный на полку кухонного шкафа болгарский баночный цыпленок в томате. Молодость победила страх и мы приступили к схватке. Для большей аристократичности из сухой травы возле крыльца были приготовлены трубочки для коктейлей. Да, да, если вы в своей постперестроечной наивности не можете вообразить, какой коктейль может получиться из рублевой бормоты, шампанского и коньяка, то мы в своей советской невинности даже не задавались вопросами алкогольной несовместимости. Впрочем, сперва разминались яблочным. Кто пробовал рублевое, а если точнее, девяностокопеечное, яблочное, тот уже никогда не забудет этот аромат, в котором удивительным образом смешался запах гнилых фруктов и кошачьей мочи. После бутылки яблочного можно было не поморщившись выпить Спрайт, если бы в те времена, подобные напитки были в продаже. За давностью лет не вижу позора в признании, что в тот день я умер первым. Смерть меня настигла в маленьком, на четыре деревца садике, позади дачи, в тот момент, когда я носил дрова для растопки бани. Буквально секунду назад голова была ясной и светлой, но спустя мгновение все вокруг окутал туман, словно я попал в фильм о зловещих мертвецах. Как потом сказал Женя, он услышал дикий вопль "Помогите, я заблудился в лесу!", а затем раздались какие-то странные звуки. Когда он прибежал к месту событий, то я уже лежал под березой, укрытый поленьями. Когда он раскопал меня из-под завала, я спросил его, почувствовал ли он мощный подземный толчок. "Придется пить на улице, внутри дома при землетрясении находиться опасно". Поняв, что я нахожусь в полностью измененном состоянии, он пробовал привести меня в чувство, вылив мне на голову два ведра воды, после чего потребовал определить, сколько пальцев я вижу перед глазами. На что я выкрикнул "убери от меня свои псевдоподии" и попробовал убежать. Новый подземный толчок окончательно погрузил меня в темноту. Сознание вернулось ко мне часа через четыре. Было уже примерно одиннадцать часов вечера. Я спал на кровати, а за столом сидел Евгений, по пояс в грязи и жадными глотками допивал коньяк. Когда он обернулся ко мне, я понял, что он уже неимоверно пьян. "Что, сволочь, проснулась? - злобно спросил он. Не чувствуя за собой никакой вины, а лишь одну чудовищную головную боль, я спросил, а в чем собственно дело. Он мне рассказал историю, достойную "Сумеречной зоны". Оказывается, после того, как я обрубился, Евгений принялся мешать "Аромат садов" с рислингом и не заметил, как окончательно стемнело. К тому моменту, когда ему послышался шорох за окном, он дошел до того состояния, в котором я уже бился с поленьями. Он прислушался, шорох явно раздавался из-за окна. Наверное, кошка, подумал он. Но тут в окне показалась черная рука, она судорожно скребла по окну пальцами, словно пытаясь проскребсти проход в нашу реальность. Тут Евгений от страха если и не побелел волосами как Хома Брут, то протрезвел на раз. Первым делом он бросился будить меня, но я, в ответ на его сбивчивый рассказ, смог пробормотать лишь "Напиши об этом Севе Новгородцеву" и отключился снова. Рука продолжала маячить в окне и Евгений принял на удивление мужественное для него решение: он взял стоявшую в сенях швабру и босиком с диким криком на перевес выскочил во двор. Забежав за угол, он увидел такую картину: пьяный в драбадан сторож, из последних сил ползший на свет, умер в затейливой позе, выпростав правую руку в окно. Можете представить с какой яростью Евгений гнал этого бомжа по грязной дороге до самой сторожки, обламывая об его бока остатки швабры. Так что, когда я пришел в себя, функция наблюдателя перешла ко мне. Евгений ушел в автономное плавание, кричал о том, что кто-то прорубил лишние двери в стене, шел напролом в центральную, стукнулся об косяк, вывалился во двор и исчез в ночи. Я доел цыпленка, выпил рислингу и пошел искать пропавшего собутыльника. Женя по пути в сортир, как подстреленный кабан, оставлял видимый след на всех кустах вдоль дорожки. В финале он был найден в летнем сортире, свернувшимся колечком вокруг очка. Оставлять его в подобном состоянии было нельзя - ночью стало по настоящему холодно и он вполне мог замерзнуть как Карбышев. Надо было его тащить на себе. Если когда-нибудь решите завалить человека ростом два десять, заранее разработайте план переноски тела. После разных экспериментов я решил тащить его за ноги. Когда я внес его в дом, он уже был равномерно грязен. Я выпил еще бутылку яблочного и тихо опочил. Утро выдалось хмурым. Страшная головная боль терзала юные организмы, электричка прибывала лишь в 16.00, и в этот момент лекции академика Углова получили бы благодарную аудиторию. Помучившись часа два, мы решили завязать с бухлом. Из последних сил выкопали во дворе яму и закопали в ней четыре оставшиеся бутылки яблочного. Была произнесена краткая, но яркая надгробная речь. Спустя еще пару часов яма была раскопана и бутылки опустошены. В электричке мы были самыми страшными... В то время я устроился работать на местное радио. Мне поручали мелкие репортажи о событиях из жизни школ, институтов, а потом стали доверять освещать и всякие культурные мероприятия. Так я впервые столкнулся с рок-движением лицом к лицу. Тогда к нам приезжал очень популярный "Карнавал" с Барыкиным, я выклянчил право взять интервью и таким образом прошел на концерт без билета. К сожалению, эта работа на радио продолжалась недолго и кончилась весьма плачевно. Мне поручили сделать репортаж о кружке умелые руки и тамошних Самоделкиных в одной из школ города, но меня в этот день пригласили на вечеринку и я там , приняв солидную порцию, согласился на авантюру. Я принялся задавать заготовленные вопросы, а мои собутыльники буратиными голосами стали молоть всякую чушь о своих технических достижениях. У меня хватило совести и ума принести эту запись на работу. Скандал был большой и на семь лет путь на радио был мне закрыт.. Тем временем приближался наш профессиональный праздник "Геродот", который стоило бы переименовать в "Сатирикон". Об этом и многом другом в следующем выпуске.
Дата: Воскресенье, 21 Апреля 2019, 09.57.51 | Сообщение # 250
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Попутчики
Видавший виды грузовичок ЗИС с брезентовым тентом над кузовом подъехал к железнодорожной станции и, скрипнув тормозами, замер на остановке. Во время войны, эти крытые брезентом машины во множестве ходили по дорогам страны и выполняли функции общественного транспорта. Сзади кузова открылась дверца и, опустив руками небольшую откидную лесенку в четыре ступеньки, на землю спрыгнула молоденькая кондукторша. - Граждане пассажиры, - заученно крикнула она, - станция Егозово, конечная! Из машины, с узлами и чемоданами один за другим, стали высаживаться пассажиры. Алефтина ехала к мужу Леониду, которого после длительного лечения в госпитале направили в Сталинск на учёбу. Там он должен был освоить специальность термиста. Сначала Леонид жил в общежитии при механическом заводе, но выдержать долгой разлуки с молодой женой не мог, поэтому снял комнату в частном секторе.
В тот момент, когда Алефтина, ступила на шаткую металлическую ступеньку, её ловко подхватили сильные мужские руки и вместе с чемоданом поставили на землю. Сначала, растерявшаяся Алефтина увидела перед собой надраенные до блеска хромовые сапоги, а затем и улыбающееся лицо попутчика. Это был подполковник, лет сорока, в новенькой с иголочки офицерской форме, перетянутой портупеей, с пистолетом в кобуре на боку. На груди подполковника красовались несколько боевых орденов. Офицер, расплывшись в улыбке и странно прищурившись, проговорил:
- Куда это вы, девушка, с таким тяжёлым чемоданом собрались в дорогу? На что Алефтина, улыбнувшись в ответ, сказала, что едет к мужу. - У вас там случайно не гранаты? - продолжал шутить подполковник. Он властно взял под локоть растерявшуюся Алефтину, и увлёк её в сторону вокзала. - Лейтенант, - громко крикнул офицер, обращаясь к кому-то позади себя, - возьми у девушки чемодан, видишь ей тяжело! Из-за спины подполковника появился молоденький старший лейтенант с перекинутым через плечо ремешком планшетки и, подхватив чемодан Алефтины, молча понёс его следом.
- Так куда же мы всё-таки едем? - сделав вид, что не расслышал, уже более настойчиво переспросил подполковник, и пристально посмотрел ей в глаза. - Да в Сталинск я еду, к мужу - проговорила сбивчиво Алефтина. Надо сказать, что в то тяжёлое военное время вся страна была наводнена немецкими агентами разных мастей. Частенько агенты проникали в уголовную среду и в составе бандитских групп курсировали по железным дорогам, собирая информацию о передвижении воинских эшелонов. Они были хорошо обучены, вооружены и имели при себе безупречные документы. Специально для борьбы с ними на базе военной контрразведки была создана организация с грозным названием СМЕРШ, что расшифровывалось, как смерть шпионам.
На каждом шагу висели плакаты – «Болтун-находка для шпиона», «Строго храни государственную и военную тайну». У сотрудников СМЕРШа были неограниченные полномочия, даже простой лейтенант из этой организации мог запросто арестовать любого генерала. Все жили в состоянии тотальной подозрительности. В стране действовал приказ о чрезвычайном положении в военное время. Улицы круглосуточно патрулировались, любой гражданин, будь то штатский или военный при сопротивлении к проверке документов, мог быть застрелен на месте, без предупреждения.
- А ведь мы с вами попутчики - неожиданно сменив нарочито строгий тон на вальяжный, проговорил подполковник. Между тем, они уже вошли в здание вокзала, где у касс стояла огромная толпа пассажиров. - Мне нужно в кассу за билетом, - проговорила Алефтина. - Не беспокойтесь, - ответил подполковник, - сейчас мы это дело организуем через воинскую кассу, и обратившись к лейтенанту, скомандовал: - Лейтенант, задача ясна? Действуйте! Лейтенант быстро прошёл к воинской кассе и буквально через пятнадцать минут вернулся обратно с билетами. - А как-же деньги за билет? - растерянно спросила Алефтина и протянула лейтенанту несколько ассигнаций. - Ну, что вы, девушка, какие деньги, - повысил голос подполковник и решительно отвёл её руку с деньгами в сторону. - Раз уж мы попутчики, то провезём вас как сотрудницу по бесплатному билету.
Разговаривая с Алефтиной, офицеры цепко ощупывали взглядом толпу пассажиров. До прибытия поезда оставалось ещё часов пять, и Алефтине было предложено пообедать в привокзальном ресторане, на что, немного поколебавшись, она согласилась. Чтобы не таскать за собой чемодан, она тут же на вокзале сдала его в камеру хранения. - Значит так, - сказал подбежавшему официанту подполковник, - нам с лейтенантом по сто пятьдесят водочки и закусить, а даме чего-нибудь пообедать, красненького и шоколадку. Шустрый официант, почувствовав денежного клиента, быстро их обслужил. - Мы так и не познакомились, - сказал, улыбнувшись одними губами, подполковник. Глаза его при этом оставались насторожёнными и внимательными. - Меня зовут Сергей Сергеевич, а лейтенанта можно, просто Саша. Лейтенант, ты не против, если тебя будут звать просто Саша, - спросил он у жующего старлея. Тот в ответ утвердительно кивнул головой и расплылся в улыбке.
После ресторана они отправились в зал ожидания. Неожиданно, со стороны перрона в здание вокзала вошёл военный патруль: три вооружённых автоматами солдата и дежурный офицер в звании капитана с красной повязкой на рукаве. - Граждане пассажиры, - громко произнёс капитан, - прошу всех приготовить для проверки документы. Толпа пассажиров взволнованно загудела и зашевелилась. От толпы, стараясь быть незамеченными, отделились две женщины с большими тяжёлыми чемоданами. За ними шмыгнул чернявый мужичок в помятой кепке и в таком же помятом пиджаке. Троица проследовала к одному из боковых выходов и растворилась в толпе снующих пассажиров. Офицеры, до того спокойно сидевшие с Алефтиной, сославшись на служебную необходимость, куда-то поспешно ушли.
Возбуждённые, они появились перед самым приходом поезда. Алефтина обратила внимание на то, что у старшего лейтенанта, появился в руках добротный фибровый чемодан. В репродуктор объявили посадку, и пассажиры бросились к своим вагонам. Через полчаса, Алефтина уже сидела в четырёхместном купе мягкого вагона и от нечего делать, неспешно, играла в карты с попутчиками. Четвёртым пассажиром оказался мужчина средних лет по имени Николай. Из вещей у Николая был с собой лишь чем-то набитый портфель, с которым он ни на минуту не расставался. Раз за разом Николай оставался в дураках. - Ты, Коля, не расстраивайся, - успокаивал его подполковник, - карты - это дело такое: - Бывает, долго не везёт, а потом раз - и выиграл. - Саша, - обратился он к лейтенанту. - Давай-ка сходи в вагон ресторан, да купи чего-нибудь для поднятия настроения.
На предложение выпить Николай сразу же согласился, и старший лейтенант вышел из купе. Незаметно день подходил к концу, за окном вагона стало смеркаться. На маленьком, откидном столике стояли уже три пустые бутылки и нехитрая закуска. Лейтенант продолжал резаться с захмелевшим Николаем в карты, а Подполковник вышел перекурить в тамбур. Заметив, что Алефтина стала позёвывать, лейтенант предложил: - Вы, Алечка, устраивайтесь на верхней полке, а мы ещё посидим, в картишки поиграем. Алефтина запрыгнула на полку, устроилась поудобнее и заснула под мерный стук колёс. Проснулась Алефтина очень рано, услышав подозрительное движение в купе и звон рассыпавшейся по полу мелочи. Раньше в купейных поездах над нижними полками были укреплены длинные, узкие зеркала. Вот в такое зеркало она неожиданно и увидела то, что происходило под её полкой.
Подполковник с лейтенантом, уверенные в том, что Алефтина спит и ничего с верхней полки не видит, быстро обшаривали карманы спящего, совершенно пьяного Николая. Закончив обшаривать попутчика, подполковник взял со столика графин с водой и выплеснул под спящего Николая воду: - Зови проводника», - тихо сказал он лейтенанту. От всего происходящего на Алефтину напал жуткий страх. Она вдруг ясно осознала, что перед ней никакие не военные, а переодетые бандиты, каковых в то время было огромное количество. Появился лейтенант в сопровождении сонного проводника. - Это что за безобразие, - стал громко возмущаться Подполковник, - немедленно уберите из нашего купе эту пьяную свинью. Напился, да ещё и обос…ся!
На громкий голос шумевшего подполковника стали выглядывать пассажиры из соседних купе. Алефтина сделала вид, что только что проснулась и не понимает, что здесь происходит. Соскочив с верхней полки, она с напускным удивлением стала наблюдать за происходящим. Пьяного Николая, общими усилиями пассажиров, вынесли в узкий проход и положили на полу у стенки.
-Мне нужно в туалет, - скороговоркой выпалила Алефтина попутчикам, и как только за ней задвинулась дверь купе, бросилась по проходу в конец поезда. Оглянувшись на бегу, она увидела догоняющего её лейтенанта. Она вдруг чётко вспомнила, как властно держал её за локоть подполковник, как пристально он ощупывал её взглядом, это прибавило ей сил и, уже не оглядываясь она, объятая ужасом, побежала из вагона в вагон. Бандиты поняли, что Алефтина их раскусила. Добежав до тамбура последнего вагона, она с силой рванула на себя ручку торцевой двери. На её счастье, дверь поддалась и открылась нараспашку. Не раздумывая, Алефтина прыгнула на мелькающие под ногами шпалы. Удар был такой силы, что на какое-то время она потеряла сознание.
Придя в себя, Алефтина увидела в кровь разбитые руки и колени. Новое крепдешиновое платье висело на ней клочками. В синяках и кровоподтёках, без документов, она оказалась на рельсах в чистом поле. Кое-как, собравшись с силами, Алефтина поковыляла по шпалам в обратном направлении, до ближайшего полустанка. Вскоре, в своём изодранном платье, она сидела в кабинете линейного отделения милиции и рассказывала дежурному милиционеру о своих попутчиках. Внимательно выслушав рассказ, милиционер составил протокол и попросил её расписаться. Потом он куда-то долго звонил, и за ней прислали машину с двумя сотрудниками СМЕРШа. Алефтину привезли в Сталинск, в областной отдел НКГБ и продержали там ещё сутки, до выяснения всех обстоятельств.
Там, сидя в каком-то кабинете, она услышала тихий разговор сотрудников о том, что на станции Егозово, за складами, обнаружили два женских и один мужской трупы. Мужчина был застрелен в упор, а женщины убиты ударами ножа. В поезде, следовавшем в Сталинск, во время проверки документов, был застрелен неизвестный в форме подполковника. У второго задержанного обнаружили сумочку с документами Алефтины, а в чемодане множество женских украшений и зубных протезов из золота. Но самой интересной находкой оказался шифровальный блокнот.
Дата: Воскресенье, 21 Июля 2019, 22.03.17 | Сообщение # 251
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Эдмонд Гамильтон "Как там в небесах?" 1952 г.
Участник экспедиции на Марс возвращается домой. Конечно, всем — друзьям, знакомым и просто случайным собеседникам — интересно «как там, на Марсе»? Но разве он может рассказать правду? https://www.litmir.me/br/?b=54893&p=1 Алексей Крупин
Дата: Понедельник, 19 Августа 2019, 19.19.48 | Сообщение # 252
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Постников С. И. В далеких гарнизонах. 2004 Аннотация издательства: Автор книги Станислав Иванович Постников — известный военачальник наших Вооруженных Сил, отдавший службе около полувека. За это время он прошел все ступени армейской жизни от командира взвода до Главнокомандующего войсками Западного направления, от лейтенанта до генерала армии. Непредвзято и точно он описывает многие важнейшие политические события, участником которых был, и дает достоверные портреты государственных и военных деятелей, с которыми ему приходилось соприкасаться. На фоне огромного потока низкопробной и лживой литературной макулатуры об армии воспоминания С. И. Постникова выделяются своей правдивостью и честностью. http://militera.lib.ru/memo/russian/postnikov_si/index.html
Думаю, будет интересно прочитать о событиях тех лет с точки зрения военного руководителя.
XIII. Главное командование войск Западного направления В конце июня министр обороны предупредил, что 30 числа в связи с предполагаемым назначением меня примет М. С. Горбачев. Я тщательно готовился к этому — не каждый же день встречаешься с Генсеком, Верховным Главнокомандующим. Действительно 30-го июня я был у М. С. Горбачева. Беседа длилась около часа. Михаила Сергеевича заинтересовал вопрос — не много ли у нас в Сухопутных войсках и в целом в Вооруженных Силах военных училищ различного назначения: общевойсковых, танковых, инженерных, авиационных, военно-морских, артиллерийских и т. д. ... Михаил Сергеевич сказал примерно следующее: «Да, военным, как и нам, партработникам, приходится жить постоянно на колесах, в переездах». Говоря это, Горбачев, [452] мягко говоря, кривил душой — из автобиографии Генсека всем было известно, что он, кроме как в Ставрополе и Москве, нигде не работал и не жил. Да и не только он, а и все руководящие партийные деятели росли от районного комсомольца до первого секретаря обкома партии, как правило, у себя в областях. Я далек от того, чтобы как-то обвинять этих людей. Для них, наверное, и не требовалась такая частая замена, как у военных. Но заниматься мальчишеской бравадой — вроде того, что и мы «пахали» в должности руководителя государства, — мне кажется, не следовало. ... Что это такое — войска Западного направления, для чего они созданы, их цели и задачи, — я довольно подробно изложил, описывая деятельность Н. В. Огаркова и как начальника Генерального штаба, и как Главнокомандующего войсками направления. Чтобы у читателя сложилась полная картина, что же противостояло группировке войск НАТО на Западном ТВД (о чем я докладывал Горбачеву и Политбюро), я, насколько возможно, дам краткую характеристику войскам Западного направления. Войска Западного направления к концу 80-х годов XX столетия в своем составе имели (на мирное время):
— Группу Советских войск в Германии (ГСВГ, позднее ЗГВ);
— Центральную группу войск, стоявшую на территории Чехословакии (ЦГВ);
— Северную группу войск, стоявшую в Польше (СГВ);
— Войска Белорусского военного округа;
— Войска Прикарпатского военного округа.
Кроме того, в оперативном подчинении Главкомата войск направления находились — Балтийский флот и ряд воздушных армий и армий ПВО. К этому надо добавить мощную авиационную группировку в составе четырех воздушных армий военных округов (три из них фронтовые) и нескольких отдельных авиационных дивизий (в ЦГВ и Балтийском флоте). Большое количество соединений и частей боевого обеспечения, тыла и обслуживания.
В Военной энциклопедии (т. 2, стр. 419, издание 1994 г.) о Главном командовании войск Западного направления дословно говорится: «Главкомат войск ЗН — штаб в г. Легница (Польша) с 1991 г. в г. Смоленск. Объединяло Западную (ГСВГ), Центральную и Северную группы войск, Белорусский и Прикарпатский военные округа; в оперативном подчинении имело Балтийский флот, две воздушные армии и армию ПВО, а также войска, выделяемые от армий ГДР, ПНР и ЧССР в рамках Варшавского договора». ... Руководитель Польши В. Ярузельский очень тепло встретил нас. В это время «Солидарность» опять начала поднимать голову. Запестрели листовки и лозунги в городах и селах Польши с призывами голосовать за «Солидарность». Вновь начиналось брожение среди шахтеров и особенно среди докеров Гдыни, Гданьска и других городов Балтийского побережья Польши. После моего представления генерал армии Войцех Ярузельский подробно рассказал нам об обстановке в стране. Перед нашим приездом он только что закончил работу с членами Политбюро Польской объединенной рабочей партии (ПОРП), после чего все участники должны были разъехаться по крупнейшим городам страны с целью разъяснения трудящимся политики, проводимой ПОРП внутри страны. На мой взгляд, это была слабая попытка государственной власти как-то препятствовать возрастающему влиянию «Солидарности». Но об этом позже. После беседы с нами В. Ярузельский собрал руководство страны и в их присутствии много теплых слов высказал в адрес Н. В. Огаркова. Этот день мы завершили в Министерстве обороны ПНР, где министр Ф. Сивицкий представил меня как вновь назначенного Главнокомандующего войсками Западного направления. ... Весной 1989 года мы с В. И. Бровиковым служебным самолетом летели на очередной Пленум ЦК КПСС. Владимир Игнатьевич поделился со мной, что намерен выступить на Пленуме с критикой проводимой перестройки. Тезисно он объяснил суть и содержание выступления. Такое выступление требовало огромного гражданского мужества. И вот в ходе работы Пленума среди, в основном, елейных выступлений, славящих М. С. Горбачева, критика Владимиром Игнатьевичем [463] работы Политбюро и лично М. Горбачева создала эффект разорвавшейся бомбы. Речь В. И. Бровикова не только была одобрена шквалом аплодисментов, но и положительно повлияла на последующих выступающих. В числе других с критикой работы Генсека М. Горбачева выступил известный писатель, активный участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза В. Карпов. В своем выступлении В. Карпов, говоря о возрастающем влиянии Запада на советских людей (главный идеолог страны — А. Яковлев), в частности, сказал, что власть не принимает мер по борьбе с этим влиянием, не обращает внимания, что на многих домах в Москве появляются знаки фашистской свастики и т. п. На эту критику М. С. Горбачев ответил ему: «Да Вы не бойтесь, это не так страшно». В ответ В. Карпов ответил: «Это Вам надо бояться, Михаил Сергеевич. А мне бояться нечего, я всю войну пропахал в разведке». ... Свидница, один из красивых городов Польши (районного масштаба), стоял на туристическом маршруте, и расположение в нем наших частей (штаб СГВ и части обслуживания) создавало определенные трудности для туристов и курортников. Министерство обороны Польши неоднократно выходило с просьбой о выводе из г. Свидница наших частей. Наконец такое решение было принято нашим министром обороны, и мы начали готовить базу для размещения штаба СГВ рядом с собой — [470] в Легнице. В пору моего вступления в должность это строительство было в полном разгаре. Завершалась стройка здания штаба ВЗН (старое здание планировалось передать под штаб СГВ), общежития для бессемейных офицеров и прапорщиков, двух 75-квартирных домов и других объектов. Большое строительство шло в войсках Белорусского военного округа. Командующие войсками этого округа генералы В. Шуралев и А. Костенко очень много уделяли внимания вопросам обустройства. Правительство Белоруссии оказывало округу всяческую поддержку в приобретении строительных материалов, отводе земель под объекты и т. п. За зимний период 1989 года я сумел довольно конкретно разобраться с положением дел в подчиненных округах и группах войск. Проведенные тренировки, учения, общение с руководством округов, армий, дивизий и полков позволили мне довольно реалистично оценивать обстановку и вносить определенные коррективы в планы работы Главного командования войск Западного направления. ... Тем временем, во второй половине 1989 года, власть ПОРП в Польше значительно ослабла. «Солидарность» завоевывала все большие и большие привилегии, росло ее влияние на трудящихся, активность в борьбе с ослабевающим влиянием ПОРП на различные слои населения. Приближались очередные выборы высших органов власти страны. Все дома, фонарные столбы, заборы городов и населенных пунктов красочно пестрели призывами голосовать за представителей «Солидарности» — Мазовецкого и других. И где-то скромно в уголке одиноко располагались один-два агитационных призыва от правящей партии — ПОРП.
Мазовецкий, видный деятель политической оппозиции в ПНР, в 1981 и 1989 годах был главным редактором журнала «Тыгодник Солидарность» и советником независимого профобъединения «Солидарность», на него делала ставку оппозиция на предстоящих выборах и не ошиблась. Т. Мазовецкий в 1989 году стал председателем Совета [475] Министров Польши. Следовательно, можно смело сказать, что «Солидарность» в Польше официально пришла к власти вкупе с католическим духовенством. Информационная и агитационная война проигрывалась ПОРП по всем статьям. Создавалось впечатление, что такое положение в стране устраивало и существующее правительство, и Польскую объединенную рабочую партию. Особенно возросли роль и влияние «Солидарности» к осени 1989 года. В сентябре 1989 года Польша широко отмечала начало второй мировой войны — сентябрь 1939 года — полувековой юбилей. Основные мероприятия развернулись на Балтийском побережье Польши в районе Вестер-платте, где впервые польские войска героически отразили немецкое нашествие. Многие сотни делегаций от всех воеводств страны съехались на эти торжества. И все эти толпы, как правило, шли под знаменами и транспарантами «Солидарности», шли докеры, шахтеры, железнодорожники, рабочие других профессий, крестьянство, шли люди, которых вряд ли можно было отнести к врагам существующего строя в стране. Но эти люди, в результате правильно организованной агитационной работы оппозиции и беззубости правящей партии, были уже целиком на стороне «Солидарности». Мне с группой генералов и офицеров Министерства обороны СССР довелось принять участие в этих торжествах. Отношение огромной массы людей к нашей делегации в целом было хорошее, дружеское. При виде нас поднимались руки, слышались возгласы «Рот фронт», «Советский Союз», но были уже и другие, типа «Русские — домой». В такой обстановке, когда устои социализма в ряде государств начали расшатываться, горбачевское руководство ничего лучшего не придумало, как начать разоружать наши войска, стоящие за границей. В конце лета 1989 года мы получили распоряжение (директиву) Генерального штаба ВС СССР о сокращении штатов дивизий ЗГВ, СГВ и ЦГВ и уменьшении количества дивизий, содержащихся в этих группах войск, составляющих первый оперативный эшелон. По этой директиве мы были вынуждены сократить каждую танковую и мотострелковую дивизии почти на 100 танков, на большое количество артиллерии, противотанковых средств (ПТУРС и ПТО) и другого вооружения. Безусловно, это сразу снизило боеспособность группировки войск направления, учитывая и то, что в войсках НАТО, противостоящих нам на Западном театре, никаких сокращений и не предвиделось. Наоборот, там шла полным ходом модернизация вооружения и усиление отдельных составных этой ударной группировки нашего [476] потенциального противника. Конечно, все это беспокоило Главное командование войск направления, командование групп войск, но наши протесты и предложения никто не принимал во внимание ни министр обороны, ни Генеральный штаб ВС СССР. ... http://militera.lib.ru/memo/russian/postnikov_si/13.html Алексей Крупин
Дата: Понедельник, 19 Августа 2019, 21.13.52 | Сообщение # 253
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Георгий Голубенко Наметанный глаз
Если бы у Коли и Оли спросили в тот день: «Какой самый короткий месяц в году?» – они бы не задумываясь ответили: «Медовый». Только через четыре месяца после его начала, когда у Оли наконец впервые возникла потребность в платье (во всяком случае, в выходном), они с Колей вышли из своей комнаты в общежитии, держа в руках отрез крепдешина, купленный молодым на свадьбу в складчину всеми студентами и преподавателями родного техникума, и направились к дамскому портному Перельмутеру.
В тот день Коля точно знал, что его жена – самая красивая женщина в мире, Оля точно знала, что ее муж – самый благородный и умный мужчина, и оба они совершенно не знали дамского портного Перельмутера, поэтому не задумываясь нажали кнопку его дверного звонка.
– А-а!.. – закричал портной, открывая им дверь. – Ну наконец-то! – закричал этот портной, похожий на композитора Людвига ван Бетховена, каким гениального музыканта рисуют на портретах в тот период его жизни, когда он сильно постарел, немного сошел с ума и сам уже оглох от своей музыки.
– Ты видишь, Римма? – продолжал Перельмутер, обращаясь к кому-то в глубине квартиры. – Между прочим, это клиенты! И они все-таки пришли! А ты мне еще говорила, что после того, как я четыре года назад сшил домашний капот для мадам Лисогорской, ко мне уже не придет ни один здравомыслящий человек!
– Мы к вам по поводу платья, – начал Коля. – Нам сказали…
– Слышишь, Римма?! – перебил его Перельмутер. – Им сказали, что по поводу платья – это ко мне. Ну слава тебе, господи! Значит, есть еще на земле нормальные люди. А то я уже думал, что все посходили с ума. Только и слышно вокруг: «Карден!», «Диор!», «Лагерфельд!»… Кто такой этот Лагерфельд, я вас спрашиваю? – кипятился портной, наступая на Колю. – Подумаешь, он одевает английскую королеву! Нет, пожалуйста, если вы хотите, чтобы ваша жена в ее юном возрасте выглядела так же, как выглядит сейчас английская королева, можете пойти к Лагерфельду!..
– Мы не можем пойти к Лагерфельду, – успокоил портного Коля.
– Так это ваше большое счастье! – в свою очередь успокоил его портной. – Потому что, в отличие от Лагерфельда, я таки действительно могу сделать из вашей жены королеву. И не какую-нибудь там английскую! А настоящую королеву красоты! Ну а теперь за работу… Но вначале последний вопрос: вы вообще знаете, что такое платье? Молчите! Можете не отвечать. Сейчас вы мне скажете: рюшечки, оборочки, вытачки… Ерунда! Это как раз может и Лагерфельд. Платье – это совершенно другое. Платье, молодой человек, это прежде всего кусок материи, созданный для того, чтобы закрыть у женщины все, на чем мы проигрываем, и открыть у нее все, на чем мы выигрываем. Понимаете мою мысль? Допустим, у дамы красивые ноги. Значит, мы шьем ей что-нибудь очень короткое и таким образом выигрываем на ногах. Или, допустим, у нее некрасивые ноги, но красивый бюст. Тогда мы шьем ей что-нибудь длинное. То есть закрываем ей ноги. Зато открываем бюст, подчеркиваем его и выигрываем уже на бюсте. И так до бесконечности… Ну, в данном случае, – портной внимательно посмотрел на Олю, – в данном случае, я думаю, мы вообще ничего открывать не будем, а будем, наоборот, шить что-нибудь очень строгое, абсолютно закрытое от самой шеи и до ступней ног!
– То есть как это «абсолютно закрытое»? – опешил Коля. – А… на чем же мы тогда будем выигрывать?
– На расцветке! – радостно воскликнул портной. – Эти малиновые попугайчики на зеленом фоне, которых вы мне принесли, по-моему, очень симпатичные! – И, схватив свой портняжный метр, он начал ловко обмерять Олю, что-то записывая в блокнот.
– Нет, подождите, – сказал Коля, – что-то я не совсем понимаю!.. Вы что же, считаете, что в данном случае мы уже вообще ничего не можем открыть? А вот, например, ноги… Чем они вам не нравятся? Они что, по-вашему, слишком тонкие или слишком толстые?
– При чем здесь… – ответил портной, не отрываясь от работы. – Разве тут в этом дело? Ноги могут быть тонкие, могут быть толстые. В конце концов, у разных женщин бывают разные ноги. И это хорошо! Хуже, когда они разные у одной…
– Что-что-что? – опешил Коля.
– Может, уйдем отсюда, а? – спросила у него Оля.
– Нет, подожди, – остановил ее супруг. – Что это вы такое говорите, уважаемый? Как это – разные?! Где?!
– А вы присмотритесь, – сказал портной. – Неужели вы не видите, что правая нога у вашей очаровательной жены значительно более массивная, чем левая. Она… более мускулистая…
– Действительно, – присмотрелся Коля. – Что это значит, Ольга? Почему ты мне об этом ничего не говорила?
– А что тут было говорить? – засмущалась та. – Просто в школе я много прыгала в высоту. Отстаивала спортивную честь класса. А правая нога у меня толчковая.
– Ну вот! – торжествующе вскричал портной. – А я о чем говорю! Левая нога у нее нормальная. Человеческая. А правая – это же явно видно, что она у нее толчковая. Нет! Этот дефект нужно обязательно закрывать!..
– Ну допустим, – сказал Коля. – А бюст?
– И этот дефект тоже.
– Что – тоже? Почему? Мне, наоборот, кажется, что на ее бюсте мы можем в данном случае… это… как вы там говорите, сильно выиграть… Так что я совершенно не понимаю, почему бы нам его не открыть?
– Видите ли, молодой человек, – сказал Перельмутер, – если бы на моем месте был не портной, а, например, скульптор, то на ваш вопрос он бы ответил так: прежде чем открыть какой-либо бюст, его нужно как минимум установить. Думаю, что в данном случае мы с вами имеем ту же проблему. Да вы не расстраивайтесь! Подумаешь, бюст! Верьте в силу человеческого воображения! Стоит нам правильно задрапировать тканью даже то, что мы имеем сейчас, – и воображение мужчин легко дорисует под этой тканью такое, чего мать-природа при всем своем могуществе создать не в силах. И это относится не только к бюсту. Взять, например, ее лицо. Мне, между прочим, всегда было очень обидно, что такое изобретение древних восточных модельеров, как паранджа…
– Так вы что, предлагаете надеть на нее еще и паранджу? – испугался Коля.
– Я этого не говорил…
– Коля, – сказала Оля, – давай все-таки уйдем.
– Да стой ты уже! – оборвал ее муж. – Должен же я, в конце концов, разобраться… Послушайте… э… не знаю вашего имени-отчества… ну, с бюстом вы меня убедили… Да я и сам теперь вижу… А вот что если нам попробовать выиграть ну, скажем, на ее бедрах?
– То есть как? – заинтересовался портной. – Вы что же, предлагаете их открыть?
– Ну зачем, можно же, как вы там говорите, подчеркнуть… Сделать какую-нибудь вытачку…
– Это можно, – согласился портной. – Только сначала вы мне подчеркнете, где вы видите у нее бедра, а уже потом я ей на этом месте сделаю вытачку. И вообще, молодой человек, перестаньте морочить мне голову своими дурацкими советами! Вы свое дело уже сделали. Вы женились. Значит, вы и так считаете свою жену самой главной красавицей в мире. Теперь моя задача – убедить в этом еще хотя бы нескольких человек. Да и вы, барышня, тоже – «пойдем отсюда, пойдем»! Хотите быть красивой – терпите! Все. На сегодня работа закончена. Примерка через четыре дня.
Через четыре дня портной Перельмутер встретил Колю и Олю прямо на лестнице. Глаза его сверкали.
– Поздравляю вас, молодые люди! – закричал он. – Я не спал три ночи. Но, знаете, я таки понял, на чем в данном случае мы будем выигрывать. Кроме расцветки, естественно. Действительно на ногах! Да, не на всех. Правая нога у нас, конечно, толчковая, но левая-то – нормальная. Человеческая! Поэтому я предлагаю разрез. По левой стороне. От середины так называемого бедра до самого пола. Понимаете? А теперь представляете картину: солнечный день, вы с женой идете по улице. На ней новое платье с разрезом от Перельмутера. И все радуются! Окружающие – потому что они видят роскошную левую ногу вашей супруги, а вы – потому что при этом они не видят ее менее эффектную правую! По-моему, гениально!
– Наверное… – кисло согласился Коля.
– Слышишь, Римма! – закричал портной в глубину квартиры. – И он еще сомневается!..
Через несколько дней Оля пришла забирать свое платье уже без Коли.
– А где же ваш достойный супруг? – спросил Перельмутер.
– Мы расстались… – всхлипнула Оля. – Оказывается, Коля не ожидал, что у меня такое количество недостатков.
– Ах вот оно что!.. – сказал портной, приглашая ее войти. – Ну и прекрасно, – сказал этот портной, помогая ей застегнуть действительно очень красивое и очень идущее ей платье. – Между прочим, мне этот ваш бывший супруг сразу не понравился. У нас, дамских портных, на этот счет наметанный глаз. Подумаешь, недостатки! Вам же сейчас, наверное, нет восемнадцати. Так вот, не попрыгаете годик-другой в высоту – и обе ноги у вас станут совершенно одинаковыми. А бедра и бюст… При наличии в нашем городе рынка «Привоз»… В общем, поверьте мне, через какое-то время вам еще придется придумывать себе недостатки. Потому что, если говорить откровенно, мы, мужчины, женскими достоинствами только любуемся. А любим мы вас… я даже не знаю за что. Может быть, как раз за недостатки. У моей Риммы, например, их было огромное количество. Наверное, поэтому я и сейчас люблю ее так же, как и в первый день знакомства, хотя ее уже десять лет как нету на этом свете.
– Как это нету? – изумилась Оля. – А с кем же это вы тогда все время разговариваете?
– С ней, конечно! А с кем же еще? И знаете, это как раз главное, что я хотел вам сказать про вашего бывшего мужа. Если мужчина действительно любит женщину, его с ней не сможет разлучить даже такая серьезная неприятность, как смерть! Не то что какой-нибудь там полусумасшедший портной Перельмутер… А, Римма, я правильно говорю? Слышите, молчит. Не возражает… Значит, я говорю правильно… Алексей Крупин
Дата: Понедельник, 02 Сентября 2019, 22.11.27 | Сообщение # 254
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
"... Мне почудилось, что Оля, глядя на меня печальными глазами, говорит: "Видишь? Не зря я невзлюбила военных. Вот и ты..." Оля, ответил бы я ей, я просто не мог иначе. И дело тут не только в моем отце, дивизионном комиссаре Акимове. Но боюсь, Оля, ты не совсем поймешь меня. Потому что мы с тобой воспитаны по-разному. Ты родилась и живешь после войны, а я жил перед войной и свое воспитание получил именно тогда. Сейчас борются за мир, и ты и твои сверстники утешаете себя тем, что войны не будет, а мы в те годы твердо знали, что она будет, и что надо быть к ней готовым. Нам не на кого было надеяться, кроме самих себя, какой бы ни была тогда наша политика и дипломатия: только на самих себя. А надеяться на себя означало - надеяться на Красную Армию. Но на кого надеешься, того и любишь; и мы любили армию - армию как целое, и каждого военного человека в отдельности. Романтика, скажешь ты, атавистическая мужская романтика... Без романтики жить нельзя, однако тут была далеко не только она; тут было ощущение великих целей и великих задач, ради которых наша армия существовала. Повторяю, я говорю о том, как мы воспитывались, чем дышали в детстве. Мы, мальчишки, бежали за каждым красноармейцем, как будто он был уже героем - бежали, потому что были уверены, придет час - и он героем станет. Только не говори, что в этом было что-то от милитаризма, пусть неосознанного, нет. Но то была эпоха людей, для которых гражданская война была куда ближе по времени, чем для тебя - вторая мировая, и мы знали, что наша страна существует лишь потому, что Красная Армия победила в гражданской войне, и будет существовать только в том случае, если наша армия выиграет и войну с фашизмом. Я, мое поколение впитали это чувство вместе с воздухом, которым дышали, и от него нам уже не освободиться до самой смерти, да мы и не хотим освобождаться. Эпоха была такой, что служба в армии воспринималась как одно из высших человеческих предназначений, и ради этого, ради исполнения такого предназначения мы были бы готовы и на большие жертвы, чем ограничение личной свободы и все прочее. Армии же сегодня нужны как раз такие люди, которые, в принципе, могли бы избрать себе любую другую профессию и преуспеть в ней, но все же пошли в армию, потому что были уверены в необходимости и правильности этого шага. И пусть наша жизнь нелегка, но она нужна и оправдана. Вот почему я стал тем, кто. я есть, и никем иным; вот почему я не могу сейчас поступить иначе, хотя для нас обоих это - большая, может быть, непоправимая беда; и хотя, я понимаю, тут, видимо, сработала не настоятельная необходимость, а обычный армейский рефлекс немедленной исполнительности - я не могу иначе. Военный знает, что в любой момент от него могут потребовать отдать свою жизнь, выполняя приказ чего нельзя потребовать ни от одного штатского человека. И точно так же приказ может потребовать отдать и твое долгожданное, только что забрезжившее счастье ..."
В.Д. Михайлов "Один на дороге" 1987 г. Алексей Крупин
Дата: Четверг, 26 Марта 2020, 20.42.36 | Сообщение # 256
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Ллойд Биггл-младший. "Какая прелестная школа!.."
1966 г. Мисс Милдред Болц всплеснула руками и воскликнула: "Какая прелестная школа!" Школа восхитительно поблескивала под ярким утренним солнцем - голубовато-белый оазис пастельных цветных пятен, жемчужина среди стандартных башен, куполов и шпилей буйно разросшейся метрополии. Но, даже произнося эти слова, мисс Болц сделала мысленную оговорку. Форма у здания была неудачная, утилитарная - просто коробка. Лишь окраска придавала ему прелесть. Водитель аэротакси чертыхался себе под нос, оттого что залетел не на ту линию и теперь не мог развернуться. Он виновато взглянул на пассажирку и переспросил: - Вы что-то сказали? - Да, я о школе, - повторила мисс Болц. - Прелестный цвет. Машина пробралась к следующему развороту, описала полукруг и вылетела на нужную линию. Тогда водитель снова обернулся к пассажирке. - Про школы я слыхал. Они когда-то были на западе. Но это не школа. Мисс Болц растерянно заглянула в его серьезные глаза, надеясь, что она не слишком краснеет. Женщине в ее возрасте неудобно краснеть. Она сказала: - Должно быть, я вас не так поняла. Мне надо было в... - Да, мэм. Это тот адрес, что вы назвали. - В таком случае... конечно же, это школа! Я учительница. Буду здесь преподавать. Он покачал головой. - Нет, мэм. У нас нет никаких школ. Посадка была такой неумолимо внезапной, что мисс Болц проглотила свои возражения и вцепилась в предохранительный пояс. Но вот машина села на стоянке, и водитель открыл дверцу. Мисс Болц расплатилась и вышла из такси с достоинством, подобающим учительнице средних лет. Ей хотелось докопаться до сути странного представления о школах, но не стоило опаздывать на прием. Да и вообще... какая чепуха. Что же это, если не школа? В лабиринте коридоров, помеченных двумя, а то и тремя буквами, каждый поворот, казалось, вел не туда, и мисс Болц уже с трудом дышала и боролась с легким приступом страха, когда, наконец, прибыла по назначению. Секретарша спросила у нее фамилию и строго сказала: - Мистер Уилбинс вас ждет. Входите же. На двери висела замораживающая табличка: "РОДЖЕР УИЛБИНС, ЗАМЕСТИТЕЛЬ ЗАВЕДУЮЩЕГО УЧЕБНОЙ ЧАСТЬЮ (СРЕДНЯЯ ШКОЛА), СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ШКОЛЬНЫЙ ОКРУГ США, БЕЗ ДОКЛАДА НЕ ВХОДИТЬ". Мисс Болц замешкалась, и секретарша повторила: - Входите же. - Благодарю вас, - отозвалась мисс Болц и открыла дверь. В центре огромной комнаты за письменным столом сидел человек со свирепо-бессмысленным выражением лица. Внимание мистера Уилбинса было поглощено бумагами, разбросанными по всему столу, и он молча указал ей на кресло, не давая себе труда поднять глаза. Она прошла через комнату напряженно, как по натянутому канату, и села. - Вам придется чуть-чуть подождать, - сказал мистер Уилбинс. Мисс Болц приказала себе успокоиться. Она же не вчера со студенческой скамьи, не девчонка, что с замиранием сердца ищет первой работы. У нее за плечами двадцатипятилетний стаж, и она всего лишь явилась по новому месту назначения. Однако нервы не повиновались приказу. Мистер Уилбинс собрал бумаги в стопку, постучал ими о стол и вложил в папку. - Мисс... э... э... Болц, - сказал он. Она, как зачарованная, глаз с него не сводила - такая у него была причудливая, претенциозная внешность. Он носил очки (приспособление, которого она не встречала много лет), а над верхней губой у него чернела аккуратная полоска волос, какую она видела только в фильмах и на сцене. - Я ознакомился с вашим личным делом, мисс... э... э... Болц. - Он нетерпеливо отодвинул от себя папку. - Мой вам совет - выходите в отставку. Секретарша даст вам бланки, которые надо заполнить. Всего хорошего! Неожиданность нападения вернула ей спокойствие. Мисс Болц невозмутимо ответила: - Ценю ваше внимание, мистер Уилбинс, но в отставку не собираюсь. Так вот, о моем назначении. - Дорогая мисс Болц! - Он решил быть обходительным. Выражение его лица заметно изменилось и теперь колебалось между улыбкой и ехидной усмешкой. - Меня ведь заботит только ваше благополучие. Насколько я понимаю, отставка связана для вас с финансовыми лишениями, и при данных обстоятельствах я считаю себя обязанным добиться соответствующего увеличения вашей пенсии. Вы будете обеспечены, получите возможность заниматься чем хотите, и поверьте, вы не... - Он выждал, постучал пальцем по столу. - ...Не пригодны к работе учителя. Как вам ни неприятны мои слова, это чистая правда, и чем скорее вы поймете... Какое-то злосчастное мгновение она была не в силах сдержать смех. Мистер Уилбинс осекся и сердито воззрился на нее. - Извините, - сказала она, отирая глаза. - Я преподаю вот уже двадцать пять лет - и хорошо преподаю, как вам известно, если вы прочитали мои характеристики. Работа учителя - вся моя жизнь, я люблю это дело, и сейчас уже поздновато говорить мне, что я не гожусь в учителя. - Преподавание - профессия молодых, а вам под пятьдесят. Да, кроме того, мы должны считаться с вашим здоровьем. - Которое не оставляет желать лучшего, - вставила она. - Правда, я перенесла рак легких. На Марсе это не редкость. Он легко излечивается. - Если верить вашим бумагам, вы перенесли это заболевание четырежды. - Четырежды перенесла и четырежды вылечилась. Я вернулась на Землю только потому, что врачи считали, будто у меня особое предрасположение к марсианскому раку. - Преподавание на Марсе... - Он пренебрежительно махнул рукой. - Вы нигде больше не преподавали, а когда вы были студенткой, ваш колледж готовил учителей специально для Марса. В преподавании произошла революция, мисс Болц, но вы об этом даже не подозреваете. - Он опять строго постучал по столу. - Вы не пригодны к преподавательской работе. По крайней мере в нашем округе. Она упрямо ответила: - Будете вы соблюдать условия контракта или мне придется действовать через суд? Он пожал плечами, взял в руки папку. - Английский письменный и устный. Десятый класс. Надо полагать, вы думаете, что справитесь. - Справлюсь. - Ваш урок - ежедневно с четверти одиннадцатого до четверти двенадцатого, кроме субботы и воскресенья. - Меня не интересует частичная загрузка. - Это полная загрузка. - Пять часов в неделю? - Считается, что сорок часов в неделю у вас будут уходить на подготовку к урокам. Скорее всего вам понадобится еще больше времени. - Понятно, - сказала она. Ни разу в жизни она не чувствовала такого замешательства. - Занятия начнутся со следующего понедельника. Я выделю вам студию и сейчас же созову техническое совещание. - Студию? - Студию. - В его голосе прозвучала нотка злорадного удовольствия. - У вас будет примерно сорок тысяч учеников. Он вынул из ящика письменного стола две книги. Одна из них, чрезвычайно увесистая, называлась "Техника и приемы телеобучения", а другая, отпечатанная на ротаторе и переплетенная в пластик, - программа по английскому языку для десятого класса северо-восточного школьного округа США. - Здесь все нужные вам сведения, - сказал он. Мисс Болц с запинкой произнесла: - Телеобучение? Значит... мои ученики будут слушать меня но телевизору? - Безусловно. - Значит, я их никогда не увижу? - Зато они вас увидят, мисс Болц. Этого вполне достаточно. - Наверное, экзамены будут принимать машины, но как быть с сочинениями? Я ведь за целый семестр не успею проверить даже одно задание. Он нахмурился. - Никаких заданий нет. Экзаменов тоже нет. По-видимому, на Марсе все еще прибегают к экзаменам и заданиям, чтобы заставить учеников заниматься, но мы шагнули далеко вперед по сравнению с таким средневековьем в образовании. Если вы собираетесь вколачивать материал при помощи экзаменов, сочинений и тому подобного, выбросьте это из головы. Все эти приемчики характерны для бездарного учителя, и мы бы их не допустили, даже если бы существовала практическая возможность допустить, а ее-то и не существует. - Если не будет ни экзаменов, ни сочинений и если я никогда не увижу учеников, то как же мне оценивать свою работу? - Для этого у нас есть свои методы. Будете каждые две недели узнавать показатель Тендэкз. У вас все? - Еще один вопрос. - Она слабо улыбнулась. - Не объясните ли вы, почему так явно настроены против моего сотрудничества? - Объясню, - равнодушно ответил он. - У вас на руках устаревший контракт, который мы обязаны соблюдать, но мы-то знаем, что вам не выдержать договорного срока. Когда вы уйдете, придется среди учебного года искать вам замену, а до тех пор несколько недель сорок тысяч учеников будут учиться плохо. Если вы до понедельника передумаете, я гарантирую, что пенсия вам будет выплачиваться полностью. Если нет, учтите: суды признают за нами право увольнения учителя по непригодности независимо от его должности и стажа. Секретарша мистера Уилбинса назвала номер комнаты. - Это будет ваш кабинет, - сказала она. - Подождите там, я кого-нибудь пришлю. Кабинет был маленький, в нем стояли книжные шкафы, письменный стол, картотека и проекционный аппарат. Узкое оконце позволяло увидеть длинные ряды таких же узких окошек. В стену против письменного стола был вмонтирован телевизионный экран размером метр двадцать на метр двадцать. У мисс Болц это был первый в жизни кабинет, и она уселась за письменным столом, чувствуя, как неодобрительно хмурятся унылые серовато-коричневые стены, ощущая одиночество, смирение и немалый страх. Зазвонил телефон. Она стала отчаянно разыскивать его, обнаружила на пульте в углублении письменного стола, но к этому времени звонки прекратились. Она осмотрела весь письменный стол и нашла другой пульт с дисками настройки телевизора. Всего было четыре диска, и на каждом - цифры от нуля до девяти. Она подсчитала, что число возможных каналов составляет 9999. Она испробовала несколько номеров, но экран оставался пустым, и только канал 0001 откликнулся объявлением: "ЗАНЯТИЯ НАЧИНАЮТСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК, 9 СЕНТЯБРЯ, СЕЙЧАС ПРОВОДИТСЯ РЕГИСТРАЦИЯ. ЕСЛИ ХОТИТЕ БЫТЬ ДОПУЩЕННЫМ К ЗАНЯТИЯМ И ПОЛУЧИТЬ ДОКУМЕНТЫ ОБ ОКОНЧАНИИ КУРСА, ЗАРЕГИСТРИРУЙТЕСЬ". В дверь постучали. Вошел добродушный с виду, седеющий человек лет за пятьдесят; он представился: "Джим Паргрин, главный инженер". Паргрин присел на краешек письменного стола и широко улыбнулся. - Я уж боялся, что вы заблудились. Я звонил, а мне никто не ответил. - Пока я нашла телефон, вы повесили трубку, - объяснила мисс Болц. Он усмехнулся, потом стал серьезен. - Значит, вы с Марса. А знаете ли вы, на что напросились? - Вас прислали запугивать меня? - Меня никто никогда не пугается, если не считать молоденьких инженеров. Просто я подумал... ладно, неважно. Пойдемте в вашу студию, я вам объясню что к чему. Ряды кабинетов быстро остались позади, и в каждом кабинете было широкое застекленное окно, выходящее в коридор. Мисс Болц все это напомнило марсианский аквариум, куда она порой водила учеников, чтобы показать им диковинную морскую жизнь Земли. Паргрин отпер дверь и вручил мисс Болц ключ. - Шесть - четыре - три - девять. От кабинета далековато, но хоть на одном этаже. Перед узкой доской раскорячился уродливый черный письменный стол на толстых металлических ножках. С противоположной стены глазела вниз камера, а рядом с нею был контрольный экран. Паргрин открыл пульт управления, и внезапно вспыхнувший свет ослепил мисс Болц. - Вы преподаете английский, поэтому они считают, что специальное оборудование вам не нужно, - сказал Паргрин. - Видите эти кнопки? Первая дает обзор стола, доски и пола вон до той линии. Вторая - крупный план стола. Третья - крупный план доски. - Не понимаю. Он коснулся другого выключателя. - Смотрите. Контрольный экран осветился, как бы ожил. Мисс Болц оказалась к нему лицом - лицом к коренастой женщине средних лет - и подумала, что экран безжалостно стирает ее. Платье, купленное накануне после долгих колебаний и за слишком большую цену, стало непривлекательным цветным пятном. - Попробуйте вторую, - посоветовал Паргрин. Она села за стол и нажала вторую кнопку. Камера дернулась, мисс Болц увидела себя крупным планом и содрогнулась. Третий кадр - мисс Болц у доски - был не лучше. Паргрин выключил камеру и закрыл пульт управления. - Вот здесь, у двери, табельная кнопка, - сказал он. - Если вы не нажали ее до четверти одиннадцатого, ваш урок автоматически отменяется. И еще: как только кончится ваш урок, в четверть двенадцатого, надо сразу уйти, чтобы очередной учитель приготовился к следующему уроку - он начинается в одиннадцать тридцать. Правда, считается хорошим тоном стереть с доски и прибрать на столе. Мел в ящике стола. Все ясно? - По-моему, да, - ответила мисс Болц. - Неясно только, как я должна преподавать английский письменный и устный, не слыша, как ученики говорят, и не видя, что они пишут. Пока они шли из студии, он молчал. - Я понимаю ваше недоумение, - сказал он, когда они вернулись в ее кабинет. - Когда я был ребенком, все было иначе. Телевизор я смотрел, когда мне разрешали родители, а в школу ходил вместе с другими ребятишками. Но теперь все изменилось и, видимо, к лучшему. По крайней мере важные чины говорят, что нынешняя система целесообразнее. Как бы там ни было, желаю больших удач. Она снова уселась за письменным столом и задумчиво раскрыла "Технику и приемы телеобучения". В понедельник утром, в пять минут одиннадцатого, мисс Болц нажимала на табельную кнопку в своей студии. За это она была вознаграждена светом белой лампочки над контрольным экраном. Мисс Болц села за письменный стол, нажала на кнопку номер два и сложила руки в ожидании. Ровно в четверть одиннадцатого белый огонек сменился красным, и с контрольного экрана неодобрительно глянуло ее лицо. - Доброе утро, - сказала она. - Начинаем урок английского языка для десятого класса. Я мисс Болц. Она решила посвятить первый урок знакомству с учениками. Пусть ей не суждено познакомиться с тысячами учеников, зато они узнают о ней хоть что-нибудь. Уж этого-то она у них не отнимет. Она рассказала о годах работы на Марсе, о том, как ученики приходили в школу гурьбой, объяснила, что в одном классе занималось человек двадцать - двадцать пять, не так, как здесь, - сорок тысяч человек сидят перед сорока тысячами телевизоров. Описала перемены, упомянув, что школьники, выходя поиграть за пределы защитного купола, всегда надевают респираторы. Рассказала об экскурсиях, во время которых класс, а иногда и вся школа, изучал растительность Марса, его минералы, его почву. Она привела несколько вопросов о Земле, чаще всего задаваемых марсианскими школьниками. Невыносимо медленно ползли минуты. Мисс Болц казалось, будто она пленница немигающего глаза камеры, ее изображение на контрольном экране приняло измученный и перепуганный вид. Она не подозревала, что урок может стать таким непосильным трудом. Конец часа пришел как смертная агония. Мисс Болц слабо улыбнулась, и с контрольного экрана ее изображение выдавило отвратительную пародию на улыбку. - До завтра, - сказала мисс Болц. - Всего хорошего. Красный свет сменился белым. Мисс Болц с содроганием бросила последний взгляд на камеру и обратилась в бегство. Она потерянно сидела за письменным столом у себя в кабинете и пыталась сдержать слезы, когда к ней заглянул Джим Паргрин. - Что случилось? - спросил он. - Просто я жалею, что не осталась на Марсе. - С чего это вы? Начало превосходное. - Не думаю. - А я думаю. - Он улыбнулся. - Сегодня на последних десяти минутах мы замерили пробный Тендэкз. Иногда это делается для новых учителей. Большинство учащихся начинает занятия по своей программе, но если учитель слаб, ученики быстро переключаются на что-нибудь другое. Вот мы и устраиваем проверку в конце первого урока - смотрим, как дела у нового учителя. Уилбинс попросил замерить вам Тендэкз и сам проследил за этой процедурой. По-моему, он был раздосадован. - Паргрин лукаво усмехнулся. - Показатель чуть-чуть ниже ста, то есть практически идеален. Он вышел, прежде чем мисс Болц успела поблагодарить, а когда она снова склонила голову над письменным столом, уныние рассеялось как по волшебству. Мисс Болц с воодушевлением окунулась в переработку программы английского языка для десятых классов. "Рекомендуемые пьесы, - стояло в плане. - "Нельзя жениться на слонихе" Г.Н.Варга. Восхитительный фарс..." Решительной рукой мисс Болц перечеркнула этот абзац и записала на полях: "В.Шекспир. Венецианский купец". Увлекательный роман Персивала Оливера о Старом Западе "Одеяла в седле и шестиствольные пистолеты" она заменила "Повестью о двух городах" Диккенса. Раздела, посвященного поэзии, мисс Болц вообще не нашла, и пришлось создавать его самостоятельно. Ее перо безжалостно искромсало план, но мисс Болц не чувствовала угрызений совести. Разве в справочнике не было указано, что самостоятельность учителя достойна похвалы? На другое утро, направляясь по коридору в студию, она больше не волновалась. Недружелюбные просторы здания и унылое одиночество кабинета так подавляли, что мисс Болц стала готовиться к урокам у себя дома. К середине третьей недели она отыскала путь на десятый этаж, где, как было указано в справочнике, находился кафетерий. В очереди у раздаточного автомата, в молчаливом окружении молодых учителей и учительниц мисс Болц чувствовала себя прямо-таки доисторической древностью. Когда она направилась к столику, кто-то замахал ей рукой. Джим Паргрин встал, взял у нее из рук поднос. Незнакомый человек помоложе выдвинул ей стул. После долгих часов одиночества мисс Болц просто задыхалась от неожиданного внимания к себе. - Это мой племянник, - сказал Паргрин. - Лайл Стюарт. Он преподает физику. Мисс Болц - учительница с Марса. Молодой человек был смугл, красив, охотно улыбался. Мисс Болц сказала, что рада познакомиться с ним, и нисколько не покривила душой. - Да ведь вы первый учитель, с которым я хоть словом перемолвилась! - воскликнула она. - Как правило, мы избегаем друг друга, - согласился Лайл Стюарт. - В нашей профессии, сами понимаете, выживают наиболее приспособленные. - Но, казалось бы, лучше объединиться... Стюарт покачал головой. - Предположим, вы придумали что-то сильнодействующее. У вас высокий Тендэкз, это известно другим учителям. Вот они и смотрят ваши уроки и, если могут, крадут у вас находки. Вы, в свою очередь, смотрите их уроки, чтобы воспользоваться их находками, и замечаете, что они применяют вашу технику. Вам, естественно, это не нравится. Среди наших учителей дело доходит до драк, судебных процессов и злостных интриг. В лучшем случае, мы друг с другом не разговариваем. - Как вам здесь нравится? - спросил Паргрин у мисс Болц. - Скучаю по ученикам, - ответила она. - Меня тревожит, что я с ними не знакома и не могу следить за их успехами. - Не пытайтесь примешивать сюда абстрактные понятия вроде успехов, - с горечью сказал Стюарт. - Теория нового обучения смотрит на дело так: мы подвергаем ученика воздействию какого-то материала по нужному предмету. Воздействие имеет место у ученика на дому, то есть в самой естественной для него среде. Ученик усвоит столько, сколько позволят его индивидуальные способности, а большего мы не вправе ожидать. - Ребенок лишен чувства свершения - у него нет стимула к учебе, - возразила мисс Болц. - При новом обучении то и другое неважно. Мы всячески прививаем навыки, которые сделали рекламу столь важным фактором нашей экономики. Привлечь внимание человека, заставить его покупать против своей воли. Или привлечь внимание ученика, заставить его учиться, хочет он того или нет. - Но ведь ученики не получают общественных навыков! Стюарт пожал плечами. - Зато в нашей школе не возникает проблема дисциплины. Не надо следить за внешкольной деятельностью учеников. Я вас не переубедил? - Конечно, нет! - Пусть это останется вашей тайной. И, между нами, скажу вам, какой фактор самый решающий в философии нового обучения. Деньги. Вместо того чтобы вкладывать целые состояния в земли и здания, вместо того чтобы содержать тысячи школ, мы строим одну телестудию. Еще одно состояние экономится за счет заработной платы учителя: один учитель приходится не на двадцать-тридцать учеников, а на много тысяч. Одаренные ребятишки будут учиться, как ни скверно обучение, а это все, что нужно нашей цивилизации: горстка одаренных людей, которые создадут уйму одаренных машин. - Он отодвинул свой стул. - Приятно было познакомиться с вами, мисс Болц. Может быть, мы станем друзьями. Вы преподаете английский, я - физику, навряд ли мы будем обворовывать друг друга. А теперь мне надо идти выдумывать новые трюки. Мой Тендэкз скакнул вниз. Мисс Болц задумчиво смотрела ему вслед. - У него слишком утомленный вид. - У учителей по большей части не такие контракты, как у вас, - пояснил Паргрин. - Их можно уволить в любую минуту. После этого учебного года Лайл хочет перейти в промышленность, а если его уволят, ему нелегко будет найти работу. - Он отказывается от профессии учителя? Какой позор! - Это бесперспективная профессия. - У хорошего учителя всегда есть перспективы. Паргрин покачал головой. - Центральный округ уже дает экспериментальные уроки, записанные на кинопленку. Наймите хорошего учителя, отснимите год его работы - и больше не надо никаких учителей. Нет, преподавание лишено будущего. Вам сообщили ваш показатель Тендэкз? - Да нет. А должны были? - Сведения поступают раз в две недели. Вчера рассылали очередные. - Я ничего не получила. Он тихонько выругался и примирительно посмотрел на мисс Болц. - Мистер Уилбинс бывает коварен, если ему нужно. Вероятно, хочет застать вас врасплох. - Боюсь, что я ничего не смыслю в этих показателях. - В них нет ничего сложного. Раз в две недели мы делаем для каждого учителя выборку тысячи его учеников. Если все смотрят положенный урок, Тендэкз учителя равен ста. Если смотрит только половина, Тендэкз - пятьдесят. У хорошего учителя Тендэкз как раз и составляет пятьдесят. Если Тендэкз падает ниже двадцати, учителя увольняют. За непригодностью. - Значит, дети могут не смотреть урок, если не хотят? - Родители обязаны приобрести телевизор, - ответил Паргрин. - Они должны следить, чтобы ребенок проводил классные часы перед телевизором - это называется "следить за посещаемостью"; но они не отвечают за то, что именно смотрит ребенок. Иначе пришлось бы следить за ребенком поминутно, а суды считают, что это бессмысленно. Так вот, ученики сидят у телевизоров, и телевизоры включены, но если им не нравится ваш урок, они могут переключиться на что-нибудь другое. Теперь вы видите, как важно для учителя, чтобы его уроки были занимательными. - Понимаю. А какой у меня Тендэкз? Он отвернулся. - Нуль. - Вы хотите сказать... _никто_ не смотрит? А я-то думала, что все делаю правильно. - Должно быть, в первый день вы сделали что-то такое, чем они увлеклись. Может, это им с тех пор приелось. Такое бывает. А вы смотрели уроки других учителей? - Да нет же! Я так занята, что мне это и в голову не приходило. - Возможно, Лайл что-нибудь придумает. Я просил его зайти к вам в кабинет перед двухчасовым уроком. А потом... что ж, посмотрим.
Лайл Стюарт разложил на письменном столе какие-то бумаги, и мисс Болц склонилась над ними. - Вот показатели Тендэкз, - сказал он. - Вам тоже полагался экземпляр. Мисс Болц пробежала глазами список фамилий и нашла свою. Болц Милдред. Английский, десятый класс. Время - 10:15. Канал 6439. Нуль. Средний годовой показатель - нуль. - Речь идет о том, что вам надо решиться на какие-то трюки, - продолжал Стюарт. - В два часа начнется урок Марджори Мак-Миллан. Она преподает английский для одиннадцатого класса, у нее Тендэкз шестьдесят четыре. Это очень много. Посмотрим, как она этого добивается. Он установил диски в нужном положении. Ровно в два часа появилась Марджори Мак-Миллан, и поначалу мисс Болц с ужасом заподозрила, что та раздевается. Туфли и чулки Марджори Мак-Миллан были аккуратно сброшены на пол. Она как раз расстегивала блузку. Марджори Мак-Миллан глянула прямо в объектив. - Что вы здесь делаете, кошечки и котики? - проворковала она. - А мне-то казалось, что я одна. Это была нарядная блондинка, красивая вызывающей, вульгарной красотой. Ее одежда выставляла напоказ умопомрачительные формы. Марджори Мак-Миллан улыбнулась, тряхнула головой и на цыпочках попятилась. - Ну да ладно, раз уж я среди друзей... Блузки не стало. За нею пришел черед юбки. Марджори Мак-Миллан предстала в соблазнительно легком костюме, состоящем только из трусиков и лифчика. Камера превосходно передавала его золотисто-алую гамму. Марджори Мак-Миллан прошлась в танце и мимоходом нажала кнопку крупного плана доски. - Пора приниматься за работу, дорогие кошечки и котики, - сказала она. - Вот это называется "предложение". - Она произносила фразу вслух, пока выписывала ее на доске. - Человек... шел... по улице. "Шел по улице" - это то, что делал человек. Это называется "сказуемое". Смешное слово, верно? Вы все поняли? Пораженная мисс Болц негодующе воскликнула: - Английский для _одиннадцатого_ класса? - Вчера мы с вами проходили глагол, - говорила Марджори Мак-Миллан. - Помните? Держу пари, что вы невнимательно слушали. Держу пари, что вы и сейчас слушаете невнимательно. Мисс Болц ахнула. Лифчик на Марджори вдруг расстегнулся. Его концы свободно затрепыхались, и мисс Мак-Миллан подхватила его уже на лету. - На этот раз чуть не свалился, - заметила она. - Может быть, на днях свалится. Вы ведь не хотите это пропустить, правда? Следите же внимательно. А теперь займемся этим гадким сказуемым. Мисс Болц тихо произнесла: - Вы не находите, что для меня все это исключается? Стюарт выключил изображение. - У нее высокий показатель недолго продержится, - сказал он. - Как только ее ученики поймут, что эта штука никогда не свалится... Давайте-ка лучше посмотрим вот это. Английский для десятого класса. Мужчина. Тендэкз сорок пять. Учитель был молод, сравнительно красив и, бесспорно, умел. Он балансировал мелом на носу. Он жонглировал ластиками. Он пародировал знаменитостей. Он читал вслух современную классику - "Одеяла в седле и шестиствольные пистолеты", и не просто читал, а воспроизводил действие, уползал за письменный стол и тыкал оттуда в камеру воображаемым шестиствольным пистолетом. Зрелище было весьма внушительное. - Ребята будут его любить, - заметил Стюарт. - Этот учитель продержится. Посмотрим, нет ли чего-нибудь еще. Была учительница истории - степенная женщина, одаренная незаурядным талантом художника. Она с поразительной легкостью рисовала шаржи и карикатуры, веселой беседой увязывая их воедино. Был учитель экономики - он показывал фокусы с картами и монетами. Были две молодые женщины, которые явно подражали Марджори Мак-Миллан, но проделывали все не так откровенно. Их показатели были поэтому гораздо ниже. - Хватит, теперь вы получили представление о том, какая перед вами задача, - сказал Стюарт. - Если учитель умеет только обучать, он оказывается в страшно невыгодном положении, - задумчиво подытожила мисс Болц. - Эти учителя просто актеры. Они не обучают, а только потешают. - Они обязаны освещать свой предмет в рамках программы. Если ученики смотрят телевизор, они не могут не усвоить хоть _что-нибудь_.
На бесплодном, негостеприимном Марсе мисс Болц двадцать пять лет мечтала о Земле. Мечтала пройтись босиком по зеленой траве, и чтобы вокруг были зеленые деревья и кустарник, а над головой вместо неразличимой прозрачности атмосферного купола - бездонное голубое небо. В унылой марсианской пустыне мисс Болц мечтала о бурных волнах океана, вздымающихся до самого горизонта. И вот она снова на Земле, живет в бескрайнем городском комплексе Восточных США. На крохотные парки покушаются улицы и дома. Голубое небо почти не видно из-за воздушного движения. Океан она видела мельком раза два, из окна аэротакси. Но где-то ведь остались зеленеющие поля, озера, реки и океан - только поезжай туда! А мисс Болц все работала. Корпела над материалами, готовясь к урокам. Часами записывала и переписывала примеры, часами детальнейшим образом репетировала, снова и снова повторяла часовой урок, прежде чем отдать его на съедение жадному глазу камеры. И никто на нее не смотрел. В течение первых же двух недель она теряла учеников десятками, сотнями, тысячами, и, наконец, не осталось ни единого. Мисс Болц пожала плечами, изгнала мысли о своем унижении и взялась за "Венецианского купца". Джим Паргрин помог ей, дав возможность продемонстрировать великолепные фильмы о Венеции и разные экранизации пьесы. Мисс Болц грустно сказала: - Ну не обидно ли показывать такие прекрасные ленты, когда их никто не смотрит? - Я смотрю, - возразил Паргрин. - С удовольствием. Его добрые глаза опечалили мисс Болц, напомнив давнее - красивого юношу, который провожал ее на Марс, смотрел на нее таким же взглядом и обещал приехать, как только окончит политехнический колледж. Он поцеловал ее на прощанье, а потом она узнала, что он погиб в нелепой катастрофе. Долгие годы пролегли между двумя нежными взглядами, но мисс Милдред Болц не находила, что эти годы прошли впустую. Она никогда не считала труд учителя неблагодарным, пока не оказалась в тесной комнате под окном камеры. Когда рассылались очередные показатели Тендэкз, ей позвонил Паргрин. - Вы получили экземпляр? - Нет. - Я раздобуду и пришлю вам. Так он и сделал, но мисс Болц и без того знала, что показатель у Болц Милдред - английский, десятый и так далее - нуль. Она перерыла библиотеки в поисках книг по технике телеобучения. Книги пестрели примерами тем, выгодных для наглядного изложения, но почти не помогали преподавать английский десятому классу. Мисс Болц обратилась к педагогическим журналам и исследовала тайны нового обучения. Она прочитала о том, что личность священна, и о праве ученика получать образование на дому, не отвлекаясь на общественные обязанности. Прочитала о психологической опасности конкуренции среди учителей и о пагубе искусственных критериев; о вреде устаревшего группового метода обучения и его зловещей роли в росте детской преступности. Паргрин принес новые показатели Тендэкз. Мисс Болц вымученно улыбнулась. - Опять нуль? - Ну, не совсем. Она уставилась на бумагу, мигнула, опять уставилась. Показатель был 0,1 - одна десятая процента. Затаив дыхание мисс Болц произвела в уме кое-какие арифметические действия. У нее есть один ученик! В тот миг она бы отказалась от будущей пенсии, лишь бы познакомиться с этим верным подросткам. - Как по-вашему, что теперь будет? - спросила она. - С вашим контрактом шутить не приходится. Уилбинс ни шага не предпримет, пока не будет уверен, что дело бесспорное. - Так или иначе, приятно сознавать, что у меня есть ученик. Как вы думаете, может быть, он не один? - А почему вы не предложите им написать? Письма учеников пригодятся вам на суде как доказательства. - Меня не интересуют доказательства, - ответила она, - но я попрошу, чтобы мне написали. Спасибо. - Мисс... а-э... Милдред... - Да? - Нет, ничего. То есть я хотел... Вы бы не согласились завтра пообедать со мной? - Охотно. Целую неделю мисс Болц не решалась попросить своих учеников, чтобы они ей написали. Причину своих колебаний мисс Болц понимала слишком хорошо. Она боялась не получить ответа. Но вот настало утро, когда она кончила излагать урок за минуту до звонка, сложила руки и натянуто улыбнулась камере. - Я хочу попросить вас об одной услуге. Пусть каждый напишет мне письмо. Расскажите о себе. Расскажите, нравятся ли вам произведения, которые мы проходим. Вы обо мне все знаете, а я ничего о вас не знаю. Пожалуйста, напишите мне. Мисс Болц получила одиннадцать писем. Благоговейно вскрыла их, любовно перечитала и с возрожденной верой в себя стала объяснять "Повесть о двух городах". Алексей Крупин
Сообщение отредактировал Penguin - Четверг, 26 Марта 2020, 20.43.37
Дата: Четверг, 26 Марта 2020, 20.44.19 | Сообщение # 257
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Она показала письма Джиму Паргрину и, когда он кончил читать, заметила: - Таких ведь тысячи - способные, пылкие детишки, которые были бы рады учиться, если бы все это развлекательство не одурманило их до пассивного безразличия. - Уилбинс не подавал голоса? - Ничуть. - Он распорядился, чтобы следующий ваш Тендэкз я составлял не по тысячной, а по двухтысячной выборке. Я сказал, что для этого нужно особое распоряжение дирекции. Навряд ли он станет возиться. - Очевидно, он готовится что-то предпринять. - Боюсь, что так, - сказал Паргрин. - По-настоящему пора выработать свою линию защиты. Вам нужен будет адвокат. - Не знаю, стану ли я защищаться. Я вот думаю, что надо попытаться найти частные уроки. - Учтите, что есть частные школы. Тот, у кого есть деньги, посылает туда своих детишек. Тот, у кого нет денег, не может платить и вам. - Все равно, как только у меня появится свободное время, я навещу тех ребят, которые мне написали. - В понедельник будет очередной Тендэкз, - сообщил Паргрин. - Тогда-то, наверное, Уилбинс подаст голос. В понедельник утром ее вызвал Уилбинс. Она не видела его со дня первого разговора, но в ее памяти крепко запечатлелись сварливые манеры и нелепая внешность заместителя заведующего. - Вы знаете, что такое показатель Тендэкз? - спросил Уилбинс. Мисс Болц знала, что он нарочно оставлял ее в неведении, и простодушно покачала головой. Она не испытывала при этом угрызений совести. Уилбинс терпеливо объяснил принцип и цель подсчета. - Если Тендэкз так важен, как вы рассказываете, - спросила мисс Болц, - то почему учителям не сообщают, какой у них показатель? - А им сообщают. Они получают экземпляр каждой сводки. - Я ничего не получала. - Это, вероятно, случайное упущение - ведь вы здесь только первый семестр. Но вот у меня они все здесь, кроме сегодняшней, которую принесут, как только она будет готова. Прошу вас, можете ознакомиться. Он перебрал все сводки, педантично отыскивая ее нули. Дойдя до показателя 0,1, он помедлил. - Вот видите, мисс Болц, из каждой тысячи ваш урок смотрит лишь один ученик. С таким скверным показателем мы еще не сталкивались. Я вынужден просить вас уйти добровольно, а в случае вашего отказа у меня не останется выбора... Он умолк на полуслове, так как тут на цыпочках вошла секретарша с новой сводкой Тендэкзов. - Ага. Спасибо. Так вот. Болц Милдред... Его палец потешно дрогнул. Уилбинс, казалось, онемел. Мисс Болц отыскала свое имя и повела пальцем вниз по столбцу, к показателю. Там стояло двадцать семь. - Как видно, я исправилась, - услышала она собственный голос. - У вас есть еще что-нибудь? Уилбинс не сразу оправился от потрясения, а когда заговорил, его голос стал заметно тоньше. - Нет. Больше ничего. Выходя из приемной, мисс Болц невольно подслушала, как Уилбинс сердито простонал в переговорный рупор: - Паргрина. Немедленно позвать ко мне Паргрина. Паргрин поджидал ее в кафетерии. - Надеюсь, все кончилось благополучно, - сказал он с напускной небрежностью. - Слишком благополучно. Он откусил чуть ли не половину бутерброда и стал сосредоточенно жевать. - Зачем ты это сделал, Джим? - Что именно? - Подтасовал мой Тендэкз. - Тендэкз никто не _подтасовывает_. Это невозможно. Спроси Уилбинса, если не веришь, - ответил он и мягко прибавил: - Как ты узнала? - Это единственно возможное объяснение, и напрасно ты так сделал. У тебя могут быть неприятности, а ведь ты только оттягиваешь неизбежное. В следующей сводке я опять окажусь на нуле. - Неважно. Рано или поздно Уилбинс что-нибудь предпримет, но теперь он не будет действовать сгоряча. Они ели в молчании, пока не появился заведующий кафетерием и не сообщил о срочном вызове к мистеру Уилбинсу. Паргрин подмигнул мисс Болц: - По-моему, я сейчас получу большое удовольствие. Ты будешь днем в кабинете? Она покачала головой: - Пойду навещать учеников. - Значит, увидимся завтра. Мисс Болц задумчиво посмотрела ему вслед. Она искренне надеялась, что не навлекла на него беду. На крыше, на посадочной площадке, мисс Болц попросила, чтобы ей вызвали аэротакси. Ожидая, она вынула из сумки и перечитала письмо. "Меня зовут Дэррел Уилсон. Мне шестнадцать лет, почти все свое время я провожу дома, потому что я перенес полиомиелит и теперь частично парализован. Я люблю ваши уроки. Нельзя ли нам пройти еще какие-нибудь пьесы Шекспира?" - Ваша машина, мэм. - Спасибо. - Мисс Болц положила письмо в сумочку и проворно поднялась по лесенке в такси.
Джим Паргрин взъерошил себе волосы и уставился на мисс Болц. - Постой, постой. Как ты говоришь? _Классная комната_? - У меня есть девять учеников, которые будут приходить сюда каждый день, как в школу. Надо же их где-то посадить? Паргрин тихонько прищелкнул языком. - У Уилбинса откроется кровотечение! - Занятия по телевидению отнимают у меня пять часов в неделю, и работа спланирована на весь год. Кто станет возражать, если в свободное время я буду вести группу избранных учеников? Им это _нужно_, - пояснила мисс Болц. Дети были чудесные, талантливые, но они хотели задавать вопросы, учиться, выражать свои мысли и чувства, видеть сочувственное отношение к своим трудностям. Они отчаянно нуждались друг в Друге. Десятки, сотни тысяч одаренных детей задыхались интеллектуально и морально в бесплодном уединении телевизионных уроков. - Чего Уилбинс не знает, о том не страдает, - ответил Паргрин. - Во всяком случае, я на это надеюсь. Но... классная комната? Во всем здании нет ничего похожего. Тебе бы не подошла большая студия? Стекло можно завесить портьерой, чтобы никто тебя не беспокоил. А в какое время у твоего класса будут занятия? - Целый день. С девяти до трех. Они будут приносить с собой завтрак. - Постой-ка! Не забывай, что у тебя есть и телевизионные уроки. Даже если их никто не смотрит... - Я не забываю. В течение этого часа мои ученики будут готовить задания. Вот если бы можно было устроить, чтобы я давала телевизионный урок из большой студии... - Это можно. Я устрою. - Чудесно! Не знаю, как тебя благодарить. Он пожал плечами и лукаво отвел глаза. Трое учеников приехали в инвалидных креслах. Элла - хорошенькая восприимчивая девочка - родилась безногой и, хотя наука снабдила ее протезами, предпочитала обходиться без них. Дэррел и Чарлз были жертвами полиомиелита. Шарон была слепа. Телевизионные фокусники не могли ее потешить, зато она с восторженным выражением лица ловила каждое слово мисс Болц. По уровню развития эти ученики намного превосходили все классы, какие когда-либо вела мисс Болц. Она почувствовала смирение и немалую тревогу; но тревога рассеялась в первое же утро, едва мисс Болц увидела сияющие лица и поздравила своих учеников с возвратом к старому обучению. У нее были два сообщника. Джим Паргрин лично занимался технической стороной телевизионного часа и с радостью показывал в кадре весь класс. Лайл Стюарт, не устоявший перед искушением поработать с живыми учениками, ежедневно уделял им два часа, преподавая физику и математику. Мисс Болц твердо установила программу собственных уроков. История, английский, литература и общественные науки. В дальнейшем, если класс не распадется, она введет урок иностранного языка. Эта среда была у нее самым счастливым днем с тех пор, как она вернулась на Землю. В четверг курьер принес ей казенного вида конверт. Внутри оказалось предупреждение об увольнении. - Я уже слышал, - отозвался Джим Паргрин, которому она позвонила. - Когда будет разбор дела? - В ближайший вторник. - Все сходится. Уилбинс добился разрешения дирекции на внеочередной Тендэкз. Даже пригласил постороннего инженера проследить за этим делом, а для пущей уверенности сделал выборку из двух тысяч учеников. Тебе нужен адвокат. Есть у тебя свой? - Нет. На Земле я почти никого не знаю. - Мисс Болц вздохнула. Она так воодушевлена была первым днем настоящего преподавания, что грубое столкновение с действительностью ее пришибло. - Боюсь, что адвокат стоит немалых денег, а деньги мне самой понадобятся. - Такая мелочь, как разбор увольнения в дирекции, стоит недорого. Предоставь это мне - я найду адвоката. Она хотела возразить, но у нее не было времени. Ученики ждали. В субботу она обедала с Бернардом Уоллесом - адвокатом, которого порекомендовал Джим Паргрин. Это был маленький пожилой человек с проницательными серыми глазами, колюче поблескивающими из-под прикрытых век. За обедом он без нажима расспрашивал ее о всякой всячине, а когда они отодвинули тарелки со сладким, откинулся на спинку стула, повертел связку ключей на пальце и улыбнулся. - Среди моих знакомых самые славные люди были учителями, - сказал он. - Я думал, таких больше нет. Навряд ли вы понимаете, что ваше племя угасает. - На Марсе много прекрасных учителей, - возразила мисс Болц. - Естественно. Колонисты относятся к образованию совершенно иначе. Брать с нас пример - все равно что покончить с собой. Иной раз я думаю, что, быть может, мы тут, на Земле, совершаем самоубийство. Это новое обучение дает результаты, которые вам, наверное, неизвестны. Худший из них - то, что дети не получают образования. В учреждениях приходится обучать новых служащих с самых азов. Это сказалось и на правительстве. Чего можно ждать от избирательной кампании, если подавляющее большинство избирателей приучилось усваивать информацию в минимальных дозах и в виде подслащенных пилюль? Поэтому я рад, что буду работать над таким делом. О гонораре не беспокойтесь. Я ничего не возьму. - Вы очень добры, - прошептала мисс Болц. - Но помощь одной-единственной задерганной учительнице мало что изменит. - Я не обещаю выиграть ваше дело, - трезво заметил Уоллес. - У Уилбинса на руках все козыри. Он сразу же выложит их на стол, а вы должны прятать свои карты, потому что для вас наилучшая линия защиты - показать, какая отпетая бессмыслица это новое обучение, а этого-то и нельзя делать. Мы не смеем бороться с новым обучением. Им дорожит дирекция, она не раз успешно защищала его в суде. Если нам суждено выиграть дело, мы выиграем на условиях противника. - Выходит, дело безнадежное? - Откровенно говоря, оно трудное. - Уоллес вынул из кармана старинные золотые часы и засек время. - Откровенно говоря, я еще не знаю, как за него приняться. Я ведь сказал, что все старшие карты у Уилбинса, и с чего бы я ни пошел, он бьет козырем. Но я пораскину умом и, возможно, изобрету сюрприз-другой. Вы занимайтесь уроками, а волноваться предоставьте мне. Когда мисс Болц ушла, он заказал еще чашку кофе, стал медленно потягивать душистый напиток и волноваться. В понедельник утром мисс Болц был преподнесен сюрприз совсем с другой стороны: в кабинете ее ожидали три мальчика и четыре девочки, которые попросили разрешения поступить к ней в класс. Они видели урок по телевизору, и им показалось, что в классе интересно. Мисс Болц была польщена, но полна сомнений. Лишь один мальчик официально числился ее учеником. Она записала фамилии остальных и отправила их по домам. Своему же ученику позволила остаться. Это был неуклюжий пятнадцатилетний подросток, на вид смекалистый, но от его отрешенной замкнутости мисс Болц стало не по себе. Звали его Рэнди Дуб. ("Дурацкое имя, но я притерпелся", - пробормотал он.) Мисс Болц привела цитату из Шекспира насчет имен, и Рэнди в изумлении разинул рот. Первым побуждением мисс Болц было отослать его домой вместе с остальными. Один такой никудышник способен разложить весь класс. Остановила ее мысль о том, что именно так и поступила бы та, другая учительница английского языка - вкрадчивая кошечка, блестящий образчик нового обучения. Отослала бы его домой. Велела бы смотреть уроки по телевизору в священном уединении естественной среды, где он не напроказит и где, между прочим, никогда не научится уживаться с людьми. Она сказала себе: "Я не учительница, а самозванка, если не могу установить в классе дисциплину". Мальчик беспокойно переминался с ноги на ногу под изучающим взглядом мисс Болц. Он был выше ее на целый фут, но покорно смотрел мимо и, казалось, считал, что голая стена - необычайно интересное зрелище. Сутулясь, он поплелся за мисс Болц в классную комнату, где сел за самую дальнюю парту и мгновенно застыл в молчаливой неподвижности, граничащей с трансом. Прочие пытались втянуть его в разговор, но он не поддавался. Когда бы ни взглянула на него мисс Болц, его глаза были прикованы к ней. В конце концов она поняла: он ходит в школу, но все еще смотрит урок будто по по телевизору. Телевизионный час прошел хорошо. Всей группой обсуждали "Повесть о двух городах", и мисс Болц только диву давалась, до чего смышлены эти юнцы. В одиннадцать пятнадцать погас красный свет. Джим Паргрин помахал на прощанье рукой, мисс Болц тоже помахала в ответ и перешла к уроку истории. Она порылась в памяти, пытаясь отыскать способ извлечь Рэнди Дуба из телевизионного панциря. Когда мисс Болц подняла голову, ученики пристально смотрели на дверь, которая бесшумно открылась. Кто-то сухо спросил: - Что здесь происходит? Это был Роджер Уилбинс. Он снял очки, снова надел. - Ну-ну! - сказал он, нервно дергая усами. - Прошу объяснить, что все это значит. Никто не отвечал. Мисс Боли, тщательно подготовила объяснение на случай, если придется оправдывать свои незаконные уроки, но Уилбинс появился так неожиданно, что она лишилась дара речи. - Мисс Болц! - Несколько раз он беззвучно открывал и закрывал рот, подыскивая нужные слова. - Я насмотрелся на учителей, вытворявших идиотские номера, но подобного идиотизма ни разу в жизни не видел. Рад получить еще одно подтверждение вашей безнадежной некомпетентности. Мало того, что вы вопиюще бездарная учительница, вы еще и страдаете умственным расстройством. Ни один взрослый человек, будучи в здравом уме, не собрал бы такой... такой... Он замялся. Внезапно Рэнди Дуб вышел из своего транса. Одним прыжком он очутился перед Уилбинсом и прорычал: - Возьмите назад свои слова! Уилбинс смерил его холодным взглядом. - По домам! Немедленно! - Он обвел взглядом весь класс. - Все вы! По домам! Немедленно! - Вы нас не заставите, - сказал Рэнди. Уилбинс ответил с недосягаемой высоты своего должностного положения: - А всякие юные уголовники... Рэнди яростно тряхнул его за плечи. Очки Уилбинса описали в воздухе длинную дугу и разбились вдребезги. Он вырвался, дал сдачи. Ответный удар Рэнди был сокрушителен. Заведующий учебной частью отлетел к портьере и мягко соскользнул на пол, а разбитое стекло высыпалось в коридор. Над Уилбинсом склонилась мисс Болц. Рэнди околачивался поблизости, полный испуга и раскаяния. - Очень сожалею, мисс Болц, - пролепетал он. - Не сомневаюсь, - ответила она. - Но пока что... мне кажется, тебе лучше пойти домой. В конце концов Уилбинса увели. К немалому удивлению мисс Болц, он больше ничего не сказал; но, выходя из класса, метнул в нее такой взгляд, что дальнейшие переговоры были излишни. Джим Паргрин привел рабочего - вставить новое стекло. - Очень жаль, - заметил он. - Хуже Уилбинс к тебе не станет относиться, потому что хуже некуда, но теперь на разборе он будет упирать на твой класс. - Не отправить ли их по домам? - озабоченно спросила она. - Полно! Ведь это значит сдаться, не так ли? Продолжай урок, мы тебе не помешаем. Мисс Болц вернулась к письменному столу и раскрыла свой блокнот. - Вчера мы с вами говорили об Александре Великом...
По одну сторону длинного узкого стола сидели пятнадцать членов школьной дирекции. Это были бизнесмены и специалисты, в большинстве пожилые, все важные, кое-кто из них явно торопился. По другую сторону этого стола с одного края сидела мисс Болц с Бернардом Уоллесом. Другой край занимали Роджер Уилбинс и скучающий инженер, которому предстояло записать все происходящее на магнитофон. В комнату впорхнул суетливый человек (Уоллес узнал в нем директора), перебросился несколькими словами с Уилбинсом и упорхнул. - Большинство из них - честные люди, - прошептал Уоллес. - Они справедливы, и у них самые добрые намерения. Это нам на руку. Беда в том, что они ничего не смыслят в образовании и давно уже забыли свое детство. Председатель, сидящий в середине, призвал всех к порядку. Он строго посмотрел на Уоллеса. - Здесь у нас не суд, - заявил он. - Это всего лишь разбор дела с целью получить информацию, необходимую дирекции, чтобы вынести правильное решение. Мы не собираемся затрагивать правовые вопросы. - Он сам адвокат, - шепнул Уоллес, - и притом хороший. - Начинайте, Уилбинс, - распорядился председатель. Уилбинс встал. Под глазом у него был великолепный синяк, и он с трудом улыбнулся. - Мы здесь собрались по поводу того обстоятельства, что у Милдред Болц есть контракт типа 79Б, выданный ей в 2022 году. Как вы помните, наш школьный округ первоначально ввел такие контракты в период нехватки учителей на Марсе, когда... Председатель постучал по столу. - Это все понятно, Уилбинс. Вы хотите уволить Милдред Болц по непригодности. Представьте доказательства ее непригодности, послушаем, что скажет о них мисс Болц, и покончим с этим делом. Мы не собираемся заседать здесь целый день. Уилбинс вежливо поклонился. - Сейчас я раздам присутствующим сведения о четырех регулярных показателях Тендэкза у Милдред Болц и одном внеочередном, на который недавно было получено разрешение дирекции. Кругом зашелестели бумагами. Мисс Болц взглянула лишь на внеочередной Тендэкз, которого еще не видела. Показатель был 0,2 - две десятых процента. - Четыре из этих показателей либо нулевые, либо до того малы, что практически можно считать их нулевыми, - сказал Уилбинс. - Показатель же, равный двадцати семи процентам, - это особый случай. Председатель подался вперед. - Разве не странно, что показатель так резко отклонился от средней величины? - У меня есть основания полагать, что этот показатель обусловлен одним из двух: либо подделкой, либо ошибкой. Я вынужден признаться, что не могу представить весомые доказательства. Члены дирекции взволнованно зашептались. Председатель медленно проговорил: - Меня по меньшей мере тысячу раз заверяли, что Тендэкз непогрешим. Соблаговолите объяснить, откуда у вас такое особое мнение? - Я предпочел бы не объяснять. - В таком случае мы пренебрежем вашим частным мнением. - По-настоящему оно даже не относится к делу. Даже с учетом показателя двадцать семь за девять недель средний показатель мисс Болц чуть выше пяти. Бернард Уоллес сидел, откинувшись на спинку стула, одна рука у него была в кармане, другая позвякивала ключами. - Мы не согласны, что показатель двадцать семь не относится к делу, - заявил он. Председатель нахмурился. - Может быть, вы дадите Уилбинсу кончить свое сообщение... - Охотно. Чего он ждет? Уилбинс покраснел. - Невозможно себе представить, чтобы у учителя, хоть сколько-нибудь пригодного к работе, показатель упал до нуля или до долей процента. Приведу другое свидетельство непригодности мисс Болц: да будет известно дирекции, что, не имея на то разрешения, мисс Болц собрала в этом здании десятерых учеников и в одной из студий пыталась обучать их совместно в течение целого утра и целого дня. Прекратилось шарканье подошв, попыхивание сигаретами, небрежный шепоток. Все, как один человек, изумленно взглянули на мисс Болц. Уилбинс, насладившись тишиной, продолжал: - Не буду объяснять, как гибельны последствия столь устаревшего подхода к обучению. Всем вам они известны. Если определенные факты нуждаются в подтверждении, я готов представить справку о материальном ущербе, причиненном зданию во время одного из таких уроков, а также свидетельство о телесных повреждениях, нанесенных мне лично неким юным хулиганом - подопечным мисс Болц. К счастью, я раскрыл этот злодейский заговор против молодежи нашего округа прежде, чем результаты незаконного обучения стали неисправимыми. Разумеется, немедленное увольнение мисс Болц положит делу конец. У меня все, джентльмены. Председатель сказал: - Мне просто не верится, мисс Болц. Не объясните ли вы дирекции, почему... - Сейчас наша очередь? - прервал его Бернард Уоллес. Председатель заколебался, окинул взглядом всех сидящих за столом, ожидая каких-нибудь предложений, и, не услышав их, ответил: - Давайте. - Вопрос к вам, джентльмены: кто из вас получил начальное или среднее образование в смертоносных условиях, только что описанных Уилбинсом? Поднимите, пожалуйста, руки, только честно. Восемь, десять, одиннадцать. Одиннадцать из пятнадцати. Благодарю вас. Приписывают ли эти одиннадцать джентльменов свой нынешний жалкий образ жизни порочной методике полученного ими образования? Члены дирекции заулыбались. - Теперь вы, Уилбинс, - продолжал Уоллес. - Вы рассуждаете так, словно каждому известны или должны быть известны пагубные последствия группового обучения. Сами-то вы - авторитет в этой области? - Я, естественно, знаком со всеми образцовыми трудами и исследованиями, - сдержанно ответил Уилбинс. - Сами-то вы испытали на себе такое обучение? Или преподавали по такому методу? - Безусловно, нет! - В таком случае сами вы не авторитет. Обо всех так называемых пагубных последствиях вам известно лишь то, что написал какой-нибудь другой пустомеля. - Мистер Уоллес! - Ладно, оставим. Верно ли мое утверждение по существу? Все, что вы знаете... - Я всегда готов прислушаться к мнениям признанного авторитета в данной области. - А у кого-нибудь из признанных авторитетов есть опыт группового обучения? - Если это выдающиеся авторитеты... Уоллес грохнул кулаком по столу. - Я не о том спрашиваю, - бросил он. - Выдающиеся среди кого? Я спрашиваю, действительно ли они знают, о чем пишут. Ну-с? - Боюсь, что не могу сказать, на какой базе основаны их изыскания. - Скорее всего не на единственно достойной базе - знании предмета. Если бы я нашел специалиста с многолетним опытом группового преподавания, поверили бы вы этому специалисту на слово относительно последствий - пагубны они или наоборот? - Я всегда рад ознакомиться с работой надежного авторитета, - сказал Уилбинс. - А вы, джентльмены? - Мы не специалисты в вопросах обучения, - за всех ответил председатель. - Мы волей-неволей полагаемся на авторитеты. - Превосходно. Так вот перед вами мисс Милдред Болц, которая двадцать пять лет вела групповое обучение на Марсе и стала, вероятно, крупнейшим авторитетом западного полушария в этом вопросе. Мисс Болц, приносит ли групповое обучение вред ученикам? - Конечно, нет, - ответила мисс Болц. - За двадцать пять лет я не помню ни единого случая, когда групповые занятия не влияли бы на учеников благотворно. С другой стороны, телеобучение... Она умолкла, так как Уоллес невежливо ткнул ее локтем в бок. - Такова цена последней части выступления Уилбинса, - сказал Уоллес. - Мисс Болц - специалист в области группового обучения. Никто из вас не располагает достаточными знаниями, чтобы оспаривать ее суждение в этой области. Если она собрала десятерых учеников, значит, она отвечает за свой поступок. Больше того, лично я считаю, что школьному округу полезно держать в штате учителей специалиста по групповому обучению. Уилбинс, по-видимому, со мной не согласен, но вы, господа члены дирекции, возможно, захотите обдумать этот вопрос. А теперь об этих нелепых показателях. - Показатели Тендэкза вовсе не нелепы, - холодно возразил Уилбинс. - Я бы, наверное, мог вам доказать, что вы заблуждаетесь, но не стоит тратить время. Вы утверждаете, будто показатель двадцать семь объясняется подделкой или ошибкой. Откуда вы знаете, что другие показатели не объясняются ни подделкой, ни ошибкой? Возьмем хоть последний, внеочередной. Откуда вы знаете? - Если вам непременно хочется поспорить по этому вопросу, - заявил Уилбинс, - то я отвечу, что мисс Болц дружна с сотрудником технического отдела, имеющим возможность произвольно изменять показатели. Этот друг знал, что мисс Болц вот-вот будет уволена. Внезапно, и только однажды, ее показатель взлетел до удовлетворительного уровня. Обстоятельства говорят сами за себя. - Почему вы так уверены, что последний показатель не вызван ни подделкой, ни ошибкой? - Потому что я пригласил инженера со стороны, человека, которому можно доверять. Он лично замерил последний показатель мисс Болц. - Вот вам, пожалуйста, - с презрением заключил Уоллес. - Уилбинс хочет уволить мисс Болц. Он не слишком верит в то, что показатель, замеряемый инженерами школьного округа, послужит его целям. Поэтому он приводит какого-то приятеля со стороны, которому доверяет получить нужный результат. Если уж _тут_ не благодатная почва для подделки и ошибки... От взрыва хохота задрожали оконные стекла. Уилбинс вскочил на ноги и что-то прокричал. Председатель молотил по столу, призывая к порядку. Члены дирекции с жаром препирались между собой. - Джентльмены, - сказал Уоллес, когда ему удалось перекрыть гул голосов, - я не специалист по Тендэкзу, но могу вас уверить, что эти пять показателей и обстоятельства, при которых они были замерены, в сумме не дают ничего, кроме неразберихи. Я с радостью соглашусь на передачу дела в суд, где вас высмеют и откажут в иске, если вам так хочется, но есть более легкий путь. На сегодняшний день никто из нас не знает, пригодна ли Милдред Болц к учительской работе. Давайте выясним. Давайте подсчитаем ее показатель Тендэкза, но без этой путаницы с выборками, давайте выведем Тендэкз по _всем_ ученикам мисс Болц. Я ничего не обещаю, но если в результате показатель окажется аналогичен приведенным здесь средним цифрам, я сам буду склонен рекомендовать мисс Болц уволиться, не передавая дела в суд. - Логично, - согласился председатель. - И разумно. Приведите сюда Паргрина, Уилбинс, и посоветуемся, можно ли это сделать. Мисс Болц упала на стул и хмуро уставилась на полированную крышку стола. У нее было такое чувство, будто ее предали. Было совершенно ясно, что единственная ее надежда - опровергнуть истинность показателей Тендэкза. Замер, предложенный Уоллесом, подтвердит эти показатели так неопровержимо, что вдребезги разобьет любую линию защиты. Джим Паргрин должен это понять. Вошедший Джим Паргрин упорно избегал ее взгляда. - Это можно, - сказал он, когда председатель объяснил, что от него требуется. - Мы выбьемся из графика и запоздаем с очередным Тендэкзом, но, если надо, мы это сделаем. Завтрашний день подходит? - Подходит вам завтрашний день, Уилбинс? - спросил председатель. - Там, где замешана мисс Болц, я не верю ни в какие показатели, если их замеряют наши сотрудники. Паргрин приподнял брови. - Не знаю, к чему вы клоните, но если у вас есть какие-то сомнения, присылайте своего инженера, пусть помогает. При таком объеме лишней работы наши сотрудники, наверное, будут ему признательны. - Это вас устраивает, Уилбинс? - спросил председатель. - Вполне, - кивнул Уилбинс. - Очень хорошо. Урок мисс Болц заканчивается в одиннадцать пятнадцать. Можем мы получить результаты к половине двенадцатого? Чудесно. Завтра дирекция соберется в половине двенадцатого и вынесет окончательное решение по делу. Заседание окончилось. Бернард Уоллес погладил руку мисс Болц и шепнул на ухо: - Ну-ну, ни о чем не беспокойтесь. Держитесь как ни в чем не бывало и покажите нам лучший телевизионный класс, на какой вы способны. Все равно дела так плохи, что перемены возможны только к лучшему. Она вернулась в класс, где ее заменял Лайл Стюарт. - Ну как, доказали? - спросил Стюарт. - Вопрос еще не решен, - ответила она. - Но боюсь, что особенно решать его не придется. Завтра, возможно, будет у нас последним днем, так что постараемся сегодня успеть побольше. В среду телевизионный урок прошел, как никогда. Ученики отвечали блестяще. Глядя на них, мисс Болц с болью в сердце думала о тысячах потерянных для нее учеников, которые пристрастились к созерцанию жонглеров, фокусников и молоденьких учительниц в обтягивающих брючках. Красный свет погас. Вошел Лайл Стюарт. - Очень мило, - сказал он. - Какие вы молодцы! - похвалила мисс Болц свой класс. Слепая девочка Шарон со слезами в голосе спросила: - Вы нам скажете, чем все кончилось, ладно? Сразу? - Скажу, как только узнаю, - пообещала мисс Болц. Она вымученно улыбнулась и быстро вышла из студии. Когда она торопливо шагала по коридору, ей наперерез выступила долговязая фигура; это был бледный юноша, его безумный вид внушал страх. - Рэнди! - воскликнула мисс Болц. - Что ты здесь делаешь? - Простите меня, мисс Болц. Я, право же, сожалею и больше никогда так не сделаю. Можно мне вернуться? - Я бы с радостью взяла тебя снова, Рэнди, но, видимо, у нас больше не будет класса. Рэнди стоял как громом пораженный. - Не будет класса? Она покачала головой. - Я очень боюсь, что меня уволят. Или, как говорится, выгонят. Он стиснул кулаки. По его лицу заструились слезы, он горько расплакался. Мисс Болц пыталась его утешить, она не сразу поняла причину этих слез. - Рэнди! - воскликнула она. - Ты ведь не виноват в том, что меня увольняют. Твой проступок здесь вовсе ни при чем. - Мы не позволим вас выгнать, - всхлипывал он. - Мы все... мы, ученики... не дадим. - Надо подчиняться правилам, Рэнди. - Но вас не выгонят. - Его лицо прояснилось, он возбужденно затряс головой. - Вы лучшая в моей жизни учительница. Я уверен, что вас не уволят. Можно мне будет вернуться? - Если завтра будут занятия, Рэнди, ты можешь вернуться. А теперь мне надо спешить. Я опаздываю. На первый этаж она попала уже с опозданием. Запыхавшись, она добралась по коридору до комнаты дирекции и остановилась перед закрытой дверью. Часы показывали без четверти двенадцать. Она робко постучала в дверь. Никто не ответил. Она постучала громче, потом чуть-чуть приоткрыла дверь. Помещение было пусто. Ни членов дирекции, ни инженеров, ни Уилбинса, ни адвоката Уоллеса. Все решено и подписано, и никто не потрудился даже сообщить ей, каков исход. Знали, что она сама догадается. Мисс Болц вытерла рукавом глаза. - Крепись, - шепнула она себе и пошла прочь. В коридоре ее кто-то догнал. Это был Бернард Уоллес, он ухмылялся. - Я удивился, отчего вы так задержались, - сказал он. - Ходил выяснять. Вы уже слыхали? Мисс Болц покачала головой. - Ничего не слыхала. - Ваш Тендэкз 99,2. Уилбинс посмотрел и взвился под самый потолок. Он хотел завопить "Подделка!", но не посмел - ведь в подсчете участвовал и его инженер. А дирекция посмотрела и прекратила дело. По-моему, у них руки чесались уволить Уилбинса, но все слишком торопились. Мисс Болц перевела дыхание и прислонилась к стенке. - Не может быть! - Все точно. Это, собственно, было запланировано. Мы с Джимом засекли фамилии всех ваших учеников и разослали им письма. В среду - особое классное занятие. Не прогадаете. Спешите видеть. Почти никто не пропустил. Уилбинс сыграл нам на руку, и мы его умыли. - Нет, - сказала мисс Болц. Она со вздохом покачала головой. - Не стоит обманывать. Я, конечно, благодарна, но это лишь уловка, и когда раздадут следующую сводку, мистер Уилбинс начнет все сначала. - Это уловка, - согласился Уоллес, - но она продержится. Дело вот в чем. Младшее поколение никогда не видело ничего похожего на ваш настоящий живой класс. В первый день вы рассказывали о марсианской школе и покорили своих телеучеников. Приковали их внимание. Это я узнал от Джима. Мы рассчитали, что ваш класс тоже их покорит. Уилбинс замерил внеочередной Тендэкз до того, как вы наладили занятия с классом, но с тех пор Джим исподтишка замеряет каждый день, и ваш показатель все растет. Вчера он был выше десяти, а теперь, когда все ребята знают, чем вы занимаетесь, он подпрыгнет вверх и таким останется. Итак, больше не о чем тревожиться. Рады? - Очень рада. И очень благодарна. - Еще одно. Председатель дирекции хочет побеседовать с вами о вашем классе. Я с ним вчера обедал и кое о чем его проинформировал. Он заинтересовался. Как я подозреваю, у него есть некоторые сомнения относительно нового обучения. Конечно, за сутки с телеобучением не удастся покончить, но мы хорошо начинаем. А теперь мне надо работать. Мы с вами еще увидимся. Он ушел шаркающей походкой, позвякивая ключами. Мисс Болц обернулась и увидела, что к ней подходит Джим Паргрин. Она схватила его за руку и сказала: - Всем этим я обязана тебе. - Никому ты не обязана, кроме себя. Я был наверху, сообщил твоему классу. Там дикое торжество. - Господи... надеюсь, они там ничего не разобьют! - Я рад за тебя. Но немного жалею... - Опять он смотрел на нее таким взглядом, от которого она чувствовала себя помолодевшей, почти юной. - Я подумывал, что, если ты останешься без работы, мне удастся уговорить тебя выйти за меня замуж. - Он застенчиво поглядел в сторону. - Конечно, ты бы скучала без детей, но, может быть, у нас бы появились свои... Она густо покраснела. - Джим Паргрин! В нашем возрасте? - Я хочу сказать - приемные. - Право же... я никогда не задумывалась над тем, чего лишаюсь, не имея своих детей. Всю жизнь у меня была семья, с тех пор как я стала преподавать, и, хотя дети каждый год менялись, я их всегда любила. И теперь меня тоже ждет семья, а я утром так волновалась, что забыла в кабинете конспект по истории. Мне надо бежать. - Она отошла на несколько шагов и оглянулась. - Почему ты решил, что я за тебя не выйду, если буду преподавать? Его изумленное восклицание она не разобрала, но, даже свернув за угол, слышала, как он насвистывает. На шестом этаже она торопливо направилась к себе в кабинет - ученики справляли торжество, и ей хотелось присутствовать при этом. Но тут она заметила, что дверь кабинета медленно приоткрывается. Чья-то голова обернулась в ее сторону, дверь распахнулась, и долговязая фигура умчалась прочь. Это был Рэнди Дуб. Мисс Болц замерла на месте. - Рэнди! - прошептала она. Что ему понадобилось у нее в кабинете? Там ничего нет, кроме конспектов, блокнотов и... кошелька! Она оставила кошелек на письменном столе. - Рэнди! - опять прошептала мисс Болц. Она заглянула в кабинет. И вдруг рассмеялась - рассмеялась и заплакала, прислонясь к дверному косяку, и воскликнула: - И как это ему только в голову пришло? На столе, нетронутый, лежал кошелек. Рядом при свете лампы ярко поблескивало неправдоподобно большое глянцевое яблоко. Алексей Крупин
Дата: Четверг, 09 Апреля 2020, 23.02.13 | Сообщение # 259
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Томас Тед
Целитель
Гант открыл глаза, и на мгновение ему показалось, что он снова у себя дома в Пенсильвании. Он сел рывком, обвёл пещеру затравленным взглядом и только тут вспомнил, где находится. От его резкого движения проснулись жена и сын Дан. Они вскочили, пригнувшись для прыжка, насторожённые, готовые защищаться. Гант буркнул что-то успокаивающее и слез с застеленной мхом каменной платформы, которую он сам соорудил вместо кровати. Первые проблески зари пробивались в пещеру, прогоревший костёр у входа едва тлел. Набрав охапку сухих веток, Гант поворошил угли и раздул огонь.
В последний раз столь яркие воспоминания о прежней жизни в том далёком мире, что находился за полмиллиона лет отсюда, посещали его очень давно. Невольно он взглянул на стену пещеры, где на камне старательно отмечались каждые прожитые сутки. Сегодня исполнилось ровно десять лет с того дня, когда за ним закрылся люк молибденовой темпоральной капсулы в Пенсильванском университете. Что он тогда сказал?.. «Разумеется, я согласен. Для первого опыта врач нужен обязательно. Только медик сможет правильно оценить физиологическое влияние перемещения во времени. И кроме того, эксперимент попадёт в историю, а я тоже туда хочу…»
Гант перешагнул через костёр и, внимательно вслушиваясь, подошёл к барьеру, загораживающему выход из пещеры. Снаружи доносились чьё-то тяжёлое дыхание и шорох кустарника. Выходить было ещё рано, и они сели у костра, не торопясь, поели сушёного бизоньего мяса, запивая его водой из кожаного мешка, и стали ждать.
Наконец стало светлее, огромный ночной зверь ушёл. Гант подошёл к выходу, прислушался, затем отодвинул барьер и, махнув рукой жене и сыну, выбрался из пещеры. Оглядевшись, он двинулся по каменистой тропе к подножию скалы. Надо бы пройти лесом и поискать чего-нибудь съедобного, но это позже, на обратном пути…
В болоте, что лежало неподалёку за густыми зарослями кустарника, находился один из памятников его многочисленным неудачам. Там он пытался вырастить пенициллиновую плесень в каменных и деревянных ступках с соками всевозможных ягод, что произрастали вокруг. Гант давил ягоды и сливал сок в самые различные сосуды. За три года он провёл сотни опытов, но в итоге получал лишь липкую серую массу, которая начинала гнить, едва на неё попадали солнечные лучи.
Добравшись до нужной пещеры, Гант перекинул тяжёлый каменный топор в правую руку, подал голос и только после этого зашёл внутрь. Обитатели пещеры встретили его насторожёнными взглядами, держа оружие наготове, и он был рад, что не забыл предупредить их криком о своём приходе. Он проследовал в дальний угол, не обращая больше на них внимания, и склонился над маленькой девочкой, которую хотел осмотреть ещё с вечера. Она сидела на голом камне, прислонясь к стене, тяжело дышала ртом и смотрела на него бездумными глазами, почти чёрными на фоне пробившихся на лице светлых волос. Гант обернулся и, зарычав для острастки, сдёрнул медвежью шкуру с постели взрослого мужчины. Завернул в неё больную девочку и, отодвинув спутанные волосы, потрогал рукой горячий узкий лобик. Температура — сорок, может быть, даже больше… Он положил её на спину и постучал пальцем по груди. Лёгкие отозвались тяжёлым гулким звуком. В том, что у девочки запущенная пневмония, не оставалось сомнений. Она часто хватала ртом воздух, но всё равно задыхалась. Гант взял её на руки и больше часа держал, меняя положение, чтобы ей было легче дышать. Затем он принёс горсть мокрых листьев и положил ей на лоб, пытаясь хоть как-то облегчить лихорадочный жар, но помочь было уже нельзя… Вскоре у девочки начались судороги, и всё было кончено.
Гант положил тело на каменный выступ и подозвал мать умершей. Она склонилась над мёртвой девочкой, осторожно дотронулась до её лица, затем выпрямилась и беспомощно посмотрела на Ганта. Он снова взял девочку на руки, вышел из пещеры и направился в лес. Чтобы деревянной палкой выкопать могилу достаточной глубины, потребовалось больше часа.
По дороге домой ему удалось убить короткопалого толстого зверя, беспечно свесившегося с нижней ветви дерева. От туши неприятно пахло, но всё же это было мясо, в котором они нуждались. У обломка скалы, из-под которого вытекал маленький ручей, Гант обнаружил множество молодых побегов тростника, только-только пробившихся из мягкой, сырой земли. Он собрал, сколько мог унести в руках, и отправился к своей пещере.
Жена и Дан были дома. Когда они увидели его добычу, их лица озарились радостью и жена тут же принялась разделывать зверя острым обломком камня. Дан внимательно следил за её действиями, то и дело наклоняясь к огню и принюхиваясь к ароматному запаху жареного мяса. Гант в который раз сравнивал приземистую, волосатую женщину у костра и худенького мальчика, своего сына. В нём он без труда узнавал себя. И у жены, и у сына были массивные надбровные дуги под низким лбом, выступающие челюсти, характерные для пещерных людей, но сын рос стройнее, тоньше, и глаза у него были голубые и яркие. Он часто присаживался рядом с отцом и иногда выходил с ним из пещеры. Однажды во время грозы Гант заметил его у выхода. Не со страхом, а с любопытством и удивлением сын вглядывался в ночное небо, исполосованное молниями, и прислушивался к грому. Гант подошёл и положил руку ему на плечо, пытаясь найти слова, которыми можно было бы рассказать про электрические разряды, но слов не было…
Тем временем мясо поджарилось, побеги тростника размякли, и все трое сели к огню и принялись за еду. Снаружи послышался шорох гравия. Гант вскочил, в прыжке подхватив свою дубину, и приготовился к бою. Жена с сыном скрылись в дальнем конце пещеры.
У входа появились двое мужчин. Один из них поддерживал другого за плечи, и оба были без оружия. Поняв, чтр у одного из них серьёзная травма — он держал правую ногу на весу, Гант подошёл ближе, помог ему сесть и, наклонившись, внимательно осмотрел повреждение. Нога над лодыжкой сильно распухла, кожа приобрела нездоровый цвет, ступня неестественно выгнулась. Судя по всему, перелом большой и малой берцовых костей. Гант огляделся в поисках палок для шины. Скорее всего человек умрёт: некому будет заботиться о нём долгие недели, необходимые, чтобы нога зажила, и некому будет охотиться для него, но надо попытаться сделать для него хоть что-то…
Он нашёл две толстые щепки и несколько небольших полосок выделанной кожи, наклонился над больным и осторожно протянул руки, так чтобы человек мог видеть, что он собирается дотронуться до ноги. Мышцы мужчины свело от боли, и даже сквозь густые волосы было заметно, как побледнело его лицо. Гант жестом указал второму охотнику, чтобы тот встал на виду, затем взялся за сломанную ногу и начал вправлять кость. Мужчина вытерпел лишь секунду, потом взревел от боли и попытался ударить его здоровой ногой. Гант увернулся, но не успел избежать нападения второго охотника. Удар пришёлся в голову; он упал и выкатился из пещеры, но тут же вскочил на ноги и вернулся. Охотник стоял у входа, защищая больного, но Гант оттолкнул его и вновь опустился на колени. Кость встала на место, и он аккуратно закрепил на ноге приготовленную шину. Ослабевший, беспомощный больной уже не сопротивлялся. Гант поднялся, показал второму охотнику, как лучше нести покалеченного, и проводил их немного по тропе.
Вернувшись в пещеру, он присел к костру и принялся за еду. Мясо уже остыло, но он всё равно был доволен. Сегодня они впервые пришли к нему за помощью! Они учатся, начинают понимать… Он рвал зубами жёсткое мясо, давился тростником, но улыбался. Сегодня великий день.
Было время, когда он надеялся, что эти люди будут благодарны ему за заботу, что они будут звать его Целителем… И вот много лет спустя он без меры счастлив лишь оттого, что хоть один из них пришёл к нему со своей бедой. Но Гант уже достаточно хорошо изучил их, чтобы обманываться на этот счёт. Эти люди даже понятия не имеют, что такое врачебная помощь, и когда-нибудь его просто убьют во время операции.
Он вздохнул, подобрал дубинку и вышел из пещеры. Примерно в миле от него жил другой больной с большой рваной раной на левой ноге. Несколько дней назад Гант старательно вычистил рану, промыл, переложил мхом и туго забинтовал полосками кожи. Пришло время проверить больного. Озираясь и прислушиваясь к звериному рёву в лесу, он пошёл напрямик через заросли. Охотник сидел у входа в пещеру и обтёсывал каменный обломок. Увидев Ганта, он кивнул и дружелюбно оскалился. Гант показал зубы в ответ, склонился над раной и обнаружил, что охотник снял повязку, убрал мох и растёр рану птичьим помётом. Он наклонился ниже, и в лицо ему пахнуло гниющим мясом. Вверху под коленом кожа почернела, размокла и вспухла. Гангрена… Гант оглянулся на остальных жителей пещеры. Попытался объяснить, что он от них хочет, но никто не обращал на него внимания. Раненый охотник был так же крепок, как и все остальные, движения его всё ещё сохраняли чёткость и быстроту, и проводить ампутацию в одиночку не было никакой возможности. Гант снова попробовал объяснить, что охотник умрёт, если ему не помогут, но его не слушали. Он покачал головой, повернулся и побрёл прочь.
Заглядывая в каждую пещеру вдоль тропы, он нашёл в одной из них женщину с распухщей щекой. Она выла от боли и почти сразу позволила ему осмотреть полость рта. Обнаружить гнилой зуб не составило труда. Присев на корточки, Гант жестами объяснил женщине, что надо удалять зуб и что сначала будет больно, но потом будет хорошо. Женщина, казалось, поняла его. Гант нашёл сучок, зачистил конец и подобрал камень потяжелее. Затем усадил женщину так, чтобы её голова лежала у него на коленях, и, зная, что у него будет лишь одна попытка, направил сучок в десну, стараясь наверняка зацепить корень. С силой ударив камнем по сучку, он почувствовал, как больной зуб поддался, и увидел, что из распухшей десны брызнула кровь. Женщина закричала, вскочила на ноги и рванулась к Ганту. Он увернулся и прыгнул в сторону, но тут кто-то ударил его сзади, и он упал, прижатый к земле двумя охотниками. Со злобным рычанием один из них подобрал сучок и камень, и, не раздумывая долго, выбил Ганту передний зуб, после чего оба вытолкали его из пещеры. Он скатился по склону, но быстро поднялся и кинулся обратно. Один из охотников замахнулся дубиной. Гант увернулся и ударил его по голове попавшим под руку камнем. Второй охотник пустился наутёк. Сорвав пригоршню мягкого мха со стены пещеры, Гант подошёл к женщине. Он приложил клок мха к тому месту, где ещё недавно был зуб, и наклонился, показывая, что кровь больше не течёт. Женщина схватила мох из его протянутой руки и запихала в рот на место выбитого зуба, потом кивнула ему, потрогала за руку и стёрла кровь с подбородка. Не оглядываясь на лежащего без сознания охотника, Гант вышел из пещеры.
Когда-нибудь они наверняка убьют его… Разбигая челюсть болью отзывалась на каждый шаг, и он направился вдоль скал домой. На сегодня хватит.
Из пещер доносился обычный шум человеческой суеты, но в одной из них кричали особенно громко. Проходя мимо, Гант подумал, что там, должно быть, делят большую добычу и лишний кусок свежего мяса ему не помешает, но заходить не хотелось: боль и усталость были невыносимы. Крики стали громче. Он передумал и вернулся.
На полу пещеры лежал мальчишка примерно такого же возраста, как Дан. При каждом вздохе он выгибался дугой и мышцы его болезненно напрягались. Лицо у мальчишки было иссиня-белое. Гант протолкался сквозь толпу, опустился рядом с ним на колени и заставил открыть рот. Горло и язык у мальчишки распухли настолько, что почти закрыли проход для воздуха. Гант бегло обследовал его, но не нашёл ни раны, ни признаков какоголибо заболевания. Очевидно, мальчишка съел или жевал что-то, что вызвало столь острую аллергическую реакцию. Гант перевёл взгляд на горло: опухоль заметно увеличилась. Торчащая челюсть мальчишки затрудняла искусственное дыхание. Требовалась срочная трахеотомия.
Он бросился к костру, подобрал два камня и резким ударом один о другой разбил их на осколки. Затем выбрал короткий острый обломок и склонился над мальчишкой. Коснувшись остриём гортани, он крепко сжал осколок пальцами, так чтобы торчало только полдюйма импровизированного лезвия, а затем надавил и сделал надрез. За спиной послышался шум борьбы, и краем глаза Гант заметил, что несколько человек пытаются удержать женщину с каменным топором в руках. Он подождал, пока её вытолкают из пещеры, затем вернулся к операции. Осторожно повернув осколок, он раскрыл надрез в дыхательном горле и положил мальчишку на бок, чтобы кровь не стекала в открывшееся отверстие. Результат проявился немедленно. Конвульсии прекратились, и в наступившей тишине ясно послышались звуки ровного, глубокого дыхания. Даже собравшимся вокруг пещерным людям стало понятно, что больному значительно лучше. Они подошли ближе, молча разглядывая его, и Гант заметил на их лицах проблески интереса. Но мать мальчишки не вернулась.
С полчаса Гант удерживал осколок в нужном положении. Несколько раз мальчишка начинал беспокойно ёрзать, и ему пришлось успокаивать его. Зрители вновь занялись своими делами, а Гант сидел рядом с больным. Наклонившись, он услышал, что воздух снова проходит через горло. Ещё минут через пятнадцать опухоль совсем спала, и одним быстрым движением он вытащил осколок. Мальчишка попытался было сесть, но Гант снова уложил его и прижал края раны пальцами. Через некоторое время кровь подсохла и он встал. Никто не обернулся, когда он вышел.
Не обращая больше внимания на звуки, доносящиеся из каменных жилищ, он двинулся домой. Вскоре из-за поворота показался вход в его собственную пещеру. Деревянный барьер был сдвинут в сторону, и из полутьмы доносились крики, визг и рычание. Гант вбежал в пещеру: его жена и ещё какая-то женщина катались по полу, сцепившись в яростной схватке. Они царапали друг друга ногтями, и каждая пыталась достать зубами до горла противницы. Гант ударил вторую женщину ногой в бок, она резко выдохнула и обмякла на полу. Отогнав жену, он выволок её противницу из пещеры и столкнул под откос в заросли кустарника. И, повернувшись, едва успел поймать жену, которая бросилась было вслед. Она вырывалась, отталкивала Ганта, и только потому, что её отпустила убийственная ярость, ему удалось вернуть её в пещеру. Там она перестала сопротивляться и, подбежав к постели, склонилась перед каменной ступенью. Гант потрогал рукой саднящую челюсть, подошёл ближе и замер: на полу с разбитым черепом лежал Дан. Гант опустился на колени, взял на руки ещё тёплое тело сына и заплакал. Прижав его к себе, забыв обо всём, он сидел на каменном полу, с горечью думая о годах, которые хотел посвятить сыну, обучая его искусству врачевания. Вдруг он почувствовал чьё-то прикосновение.
Жена неловко погладила его по плечу, пытаясь как-то по-своему утешить, и он очнулся от тяжёлых мыслей. Вспомнив о том, кто это сделал, он вскочил и выбежал из пещеры. Внизу уже никого не было, но он успел заметить в зарослях чей-то силуэт и бросился вдогонку. Потом остановился. Злость прошла, оставив в душе лишь чувство тяжёлой опустошённости.
Он вернулся в пещеру за Даном и пошёл в лес. Механически копая землю, Гант совершенно ничего не чувствовал, и, только засыпав могилу и отметив место большим камнем, он без сил опустился рядом, закрыл ладонями лицо и снова заплакал.
Позже, не заходя домой, он отправился по руслу высохшей реки к подножию горы. Там, у каменной осыпи, наполовину скрытая порослью сосняка, лежала груда покорёженного металла. Глядя на неё, он вспомнил опять тот самый день десять лет назад. Здесь всё началось и всё кончилось. Здесь через полмиллиона лет будут Пенсильвания и Пенсильванский университет…
Раньше при виде стальных обломков капсулы у него часто наворачивались на глаза слёзы, но это время уже прошло. В этом мире предстоит много работы, и он единственный, кто может её сделать.
Кивнув собственным мыслям, Гант двинулся вверх по тропе к своей пещере. Там были жена, и холодное мясо, и молодой тростник…
Может быть, у него ещё будет сын… И сегодня в первый раз больной сам пришёл к нему за помощью! Алексей Крупин
Дата: Воскресенье, 14 Июня 2020, 20.10.11 | Сообщение # 261
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Саймак Клиффорд - Когда в доме одиноко
Рассказ об одиночестве и отзывчивости. Старик Мозе находит нечто инопланетное, которое умирает. Все попытки продлить существу жизнь оказываются безуспешны, а далее история развивается таким образом, что читатель может и радоваться, и сочувствовать, и, ставя себя на место героя, предположить, как бы поступил сам. Это трогательная история, в которой автор противопоставляет значимость материального и душевного богатства. Саймак не наставляет и не морализаторствует, он легко повествует о важном, а читатель проникается душевностью, и, возможно, становится чуть более чутким к окружающему его миру. Без надрыва и патетики автор между строк говорит о жизненных принципах человечности: безвозмездно помогая другим, сам становишься счастливее; одиночество отступает, когда дома тебя кто-то ждёт и есть с кем поговорить, даже если собеседник может только слушать, не отвечая; серебряные монеты – это всего лишь металлические кружочки, а настоящее богатство заключается в совершенно ином.
Дата: Понедельник, 23 Ноября 2020, 12.24.50 | Сообщение # 262
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
С. Лукьяненко Дураки и дороги ... Он двинулся туда, где некогда, похоже, был центр деревеньки. Трудно было назвать это площадью, скорее просто маленькая площадка перед зданием, раньше бывшим поселковым советом или дирекцией совхоза. Здесь росло с десяток старых, выродившихся яблонь, лишь на некоторых завязались редкие зелёные плоды. И ещё было что-то грязно-белое, заваленное мусором и заросшее бурьяном в человеческий рост, между деревьями.
Колков, раздвигая руками бурьян, стал пробираться в центр площадки. Кондратьев, помедлив, достал из кармана здоровенный складной нож, выщелкнул лезвие и стал помогать.
Это был обелиск. Простой бетонный обелиск с обломленным навершием, когда-то выкрашенный белым, а сейчас побуревший от грязи. Угадывались слова «Жителям села...» и отдельные буквы из длинного ряда фамилий.
— Очень много одинаковых, — сказал Колков. — Только не разберу... на «Ко...» начинаются... говоришь, отсюда твои предки родом?
— Но это уже ни в какие ворота не лезет, — продолжил Кондратьев. — Если твоя дорога решила обойти заброшенные деревни из-за разрушенного памятника... и останков в земле... это уже не программная логика. Это разум!
Колков молчал.
— Хорошо, — решил Кондратьев. — Дорогу пока не трогаем. Три дня тебе даю, ясно? Снимайте свои логи, товарищи учёные... Трое суток.
Он протянул контейнер с ампулой обратно учёному.
Колков хотел было сказать: «Неделю надо», но неожиданно для себя произнёс:
— Спасибо. Мы успеем.
...Колков приехал в деревню ровно через трое суток. Его автомобиль, маленький городской седан с электромотором, цепляя защитой булыжники и проваливаясь в колдобины, въехал в центр села, устало остановился рядом со здоровенным внедорожником. Багажник внедорожника был открыт, внутри стояли какие-то банки, мешки с сухой смесью, инструменты. Лежала коса — ручная, старинная на вид, но с рукоятью из пластика «под дерево».
Кондратьев сидел на табуретке перед обелиском. Трава была выкошена, деревья подрезаны. Сколы и выбоины на памятнике исчезли, он был выкрашен яркой белой краской, полыхающей на солнце. Кондратьев аккуратно обводил буквы на обелиске ручным принтером, из которого торчала длинная золотистая проволока. Буквы оживали, наполнялись цветом.
— Копыловы, — сказал Кондратьев, не оборачиваясь. — Вся деревня была Копыловых. Так и звалась — Копыловка. Сорок три человека на войну ушли, вернулось двое. Так и кончилась деревня...
Колков кивнул. Неловко переступил с ноги на ногу. Сумка, в которой лежал мешочек цемента и две баночки краски, показалась ему нелепой и смешной, он поставил её на землю. ...
Дата: Воскресенье, 17 Января 2021, 22.56.42 | Сообщение # 263
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Кот там | Юлия Гладкая
– Уезжают, – домовой Еремей растерянно глядел на бывших жильцов, грузящих нехитрые пожитки в скрипучую телегу. Вот отец семейства повернулся к дому, и у Еремея забарабанило в груди: неужели? Но нет, мужик подтянул веревку на рубахе, служащую ему поясом. Поклонился отчему дому, так низко, что мазнул бородой по раскисшей от дождей земле. И, перекрестившись, полез на место возницы. Тряхнул поводьями, и серая кобылка, печально мотнув гривой, медленно потянула тарантас в новую жизнь, прочь из деревни. Еремей смотрел им вслед и все не мог поверить, что люди, чьи отцы и деды жили в этих стенах, покинули родное гнездо, не забрав с собой домового. Вот кота взяли, а его, домового, нет. – Может, вернутся? – сам себя подбодрил Еремей, дергая короткими пальцами за клочковатую бороду. Сказать сказал, а сам не верил. На улице начал накрапывать дождь, и по сморщенной мордашке Еремея покатились капли. Первое время домовой еще старался, следил за домом. Гонял крыс, расплодившихся в подполе, прочищал трубу в печи – на всякий случай – да подкармливал кукушку в настенных ходиках обещаниями и вчерашним днем. Осень сменилась зимой, и в нетопленом доме стало неуютно и одиноко. Сначала Еремей прекратил гонять крыс. Что ему, жалко, что ли? Пущай зимуют. Затем прекратил заглядывать в трубу, надежно укрытую от вьюг в снежную шапку. И наконец, отсыпав кукушке с запасом потерянного времени, устроился поудобнее в ходиках и уснул.
– Танюш, Тань! Гляди, какие я часы привез! Громкий мужской голос просачивался сквозь сон домового, мешая тому спать. Еремей перевернулся на другой бок, но голос не исчез. – Представляешь, приехали сегодня сносить избушки, что на окраине, и дернуло меня в одну из них заглянуть. Изба по окна в землю ушла, можно сказать, только стены да печка остались. И вот на тебе, на одной из стен часы. Как думаешь, с кукушкой? – Похоже на то, – согласилась женщина, и часы закачались, словно корабль, приплывший в гавань. Еремей, растерявший к этому моменту остатки сна, прижимал к груди перепуганную кукушку и все не мог поверить в услышанное. Надо же, его избушку, его родной очаг снесли. Как же так вышло? Неужели никому дом не приглянулся? Там ведь и сад яблоневый имелся, и сарай – хоть и старый, а все же для лошадки место. Да и дом крепкий был, на совесть построенный. Он своими руками каждую щелку мхом проконопатил. А они снесли. – Давай их на кухне повесим? –предложила женщина. – Только механизм починить надо. – Давай сейчас повесим, а мастера я найду, ну уж больно они колоритные, согласись. Мне кажется, у моей бабки такие же в деревне были, – в голосе мужчины послышались нотки ностальгии. – Ладно, иди вешай, только хоть пыль стряхни! Каким бы извергом ни оказался неизвестный мужичок, а через полчаса ходики украшали стену его коттеджа. Все это время Еремей сидел внутри и злился на судьбу. Он охал, вспоминая родной дом. Ухал, негодуя о людях, бросивших его. И эхал – просто так, чтобы было. – Я тебя слышу, – раздался протяжный бархатистый голос, и Еремей насупился, – я слышу, как ты сопишь, вылезай давай, знакомиться будем, – мурлыкнул кот, разглядывая хозяйскую находку. – А ежели не выйду? – поинтересовался Еремей, слегка приоткрывая дверку. – Выйдешь, – пообещал кот, – заскучаешь и выйдешь. – Ишь, умный какой, – фыркнул домовой. – А то, – согласился кот. – Ну так что, знакомиться будем? Меня вот Варфоломей звать, а тебя как? – Не твое дело, мохнатый, – огрызнулся Еремей, решив, что никогда не покинет часы. – А мне тут хозяева молока налили. Вкусное, наверное, – завел кот песенку. – Ну, раз вкусное, то пей, – буркнул Еремей, изнывая от желания оглядеться. – Я бы выпил, но не люблю, – признался кот. – Как так? – домовой до того удивился, что распахнул дверь и едва не выпал из убежища. – А вот так, – черный кот, лежащий на столе, лениво махнул пушистым хвостом и уставился на домового. – Ну, чего гляделки лупишь? – заворчал тот. – Домовых не видал? – Ни разу, – признался кот, заваливаясь на широкую спинку и складывая лапки на пузико. – Врешь! – Еремей ошеломленно глядел на зверя, позволяющего себе такие вольности на хозяйском столе. – Ничуточки, – признался кот и вдруг насторожился. – О, хозяин спать пошел, пора. – Кот слегка расплылся в воздухе, стал размазанным и полупрозрачным. В тот же миг сверху послышался грохот и возмущённый крик: – Таня, эта мохнатая тварь нарочно посреди дороги легла! Я же не вижу в темноте! Кот мурлыкнул и, обретя былую четкость, подмигнул домовому: – Здорово я его, да? – Слабое наказание для того, кто разрушил мой дом, – фыркнул Еремей, – ну ничего, я сейчас сам возьмусь за дело. – Он оглядел комнату. Всюду виднелись ящики и шкафы, а посередине стоял стол, на котором валялся Варфоломей. – Тут что хозяйка делает? – Варит, – мяукнул кот и начал вылизывать лапу. – А печь где? – изумился домовой. – Ежели это кухня, то я сейчас сажи из трубы в горшок намету. – Печи нет, – обескуражил его кот, – и горшка тоже. – Подпол! – обрадовался домовой. – Где тут запасы хранят, показывай, мышей зазову – пусть все попортят. – Запасы в холодильнике, – кот вздохнул, – ты столько проспал-то, дедушка? – Какой я тебе дедушка? – возмутился Еремей. – Я еще юн, мне годков двести пятьдесят, не более. – Он обиженно глянул на кота. – Ладно, хвостатый, что с тобой говорить, пойду кур пугну, вмиг нестись перестанут. – Кур не держим, – кот прошёлся по шкафу и, сунув нос в вентиляцию, звонко чихнул.
– Ни печи, ни погреба, ни кур, – Еремей загибал пальцы, – может, хоть корова имеется? Молоко тебе откель добыли? – Из упаковки, – пояснил Варфоломей, выглядывая из-под стола, – а я его не пью, мне больше сбалансированный корм нравится. – Прекрати мельтешить, – рассердился домовой, – что за жизнь-то пошла у вас? – Замечательная! – кот вновь расплылся и громко замурлыкал, в детской хозяйская дочка погладила рукой пушистый бок, и приснившийся кошмар лопнул мыльным пузырем. – Дурной дом, – вздохнул Еремей, грустно глядя на вездесущего кота, – ясно, чего у вас домового своего нет: он тут не к месту. – Ну вот и оставайся, поможешь мне, а то столько дел – спать некогда, –пожаловался кот. – В этом доме моё дело – месть, – пригрозил Еремей и захлопнул за собой дверцу часов.
Домовой старался как мог. – Вот что ты делаешь? – кот лениво разглядывал, как домовой откручивает крышки на баночках с перцем и солью и меняет их местами. – А то сам не видишь? – чихая, отозвался Еремей. – Вижу, – кивнул кот, – зря тратишь время, банки-то подписанные!
– А теперь что? – кот с любопытством смотрел на домового, который, кряхтя, выливал воду из вазы с цветами. – Пусть, пусть с утра до колодца бегут, а цветочки-то все увянут, – радовался Еремей. – Ерунда, – зевал кот и лапой открывал кран, вновь наполняя вазу. – Лошадь ночью щекотать буду, – делился идеей Еремей, – чтоб с утра она в мыле ни пахать, ни возить не могла. – Ой, не могу, – кот покатывался со смеху, изредка мерцая, чтоб поцарапать хозяина или поорать в запертом шкафу.
– Таня, сколько у нас котов?! – восклицал уставший хозяин, в очередной раз наступая на хвост Варфоломея. – Один, любимый, – утешала хозяина жена. – Ты меня обманываешь, – вздыхал мужчина, – я думаю, что котов у нас штук десять, не меньше.
Через неделю уставший от неудачных попыток навредить домовой Еремей прихлебывал молоко из кошачьей миски и жаловался усатому: – Мир у вас неправильный, все нонче не так. Вот вроде и дом, а разве ж это очаг, разве ж родовое гнездо? Все неправильное, вроде как жизнь на дармянку. Хозяйка утром огонь в печи не разводит, а щелк выключателем – вот тебе и чай. За водой дочурку не гонит, даже ты, морда раскормленная, кран открывать умеешь. А хозяин – лошадь не чистит, не кормит, а садится в самоходную телегу и был таков. – Прогресс, – пояснил домовому кот, хрустя сбалансированным кормом, – а ты, темнота, не ценишь! – Да ну вас, даже собаки сторожевой нет! – крикнул Еремей, топая босыми пятками по тёплому ламинату. – У нас сигнализация имеется, – Варфоломей проглотил последний сухарик и хотел было завалиться на бок, но замер. – Погоди-ка. Где-то возле входной двери раздался кошачий ор, будто мохнатому наступили на хвост, а после шипение и глухой удар. Еремей не успел удивиться, как кот с кухни исчез.
– Тань, шумят, – промямлил хозяин, поворачиваясь на другой бок. – Кот там, – откликнулась супруга, окунаясь в новый сон.
– Ох, батюшки, – домовой засуетился, всплескивая руками, – это как же, это куда ж кот-то делся! Что деется?! – он приложил ухо к половицам и прислушался, стал един с домом, как в старые добрые времена. Застонали половицы, пискнули глубоко под землей мыши, ветер загудел, шлепая по крыше ладонью. В доме хозяйничал чужак. Некто злой и хитрый. Шуршал бумагами, стучал ящиками, скрипел половицами, наполняя ночь жуткими звуками. А еще Еремей услышал слабое царапанье, угасающее, как огонек лучины к рассвету. Домовой метнулся к дверям. Варфоломей и впрямь был тут. Ночной тать зло приложил кота об стенку, и теперь мохнатый лежал неподвижно. Блестящая шёрстка потускнела, и кот походил на побитый молью мех. – Как же это, – запричитал домовой, – как же, а? Ну Варфоломеюшка, ну добренький, не уходи, а? Кот, услыхав домового, слегка приоткрыл глаз, но более сделать ничего не смог. – Ах ты ж гад! – рассердился Еремей на грабителя. – Попрыгаешь у меня! – Он ужом скользнул в комнату, где вор вскрывал железный шкаф, встроенный в стену. «Брям!» – и позади грабителя упала и раскололась напольная ваза. Злодей дернулся, но не ушел: он все еще надеялся открыть замок. «Та-да-да-дат», – пропели клавиши на фортепьяно, пылившемся в углу. Окно, ведущее во двор, внезапно само распахнулось, и ворвавшийся сквозняк в припляс прошелся по комнате.
– Тань, точно шумят! – Хозяин сел на кровати. – Да некому вроде, – прошептала Таня, но тоже села, цепляясь за пёстрое одеяло. – Я пойду гляну, – Хозяин нашарил тапки и побрел вниз.
Тать понял, что пора бежать, он сгреб в мешок все, что успел добыть, и кинулся к открытому окну, ведущему в сад, но стоило только ему приблизиться, как окно с силой захлопнулось. Еремей невидимкой скакал по комнате, подсовывая под ноги вору то стул, то рассыпанные авторучки, то осколки вазы. Когда свет ярким солнышком залил гостиную, домовой нанес последний удар, дернув на себя ковер, на котором стоял тать. Грабитель, не удержавшись, рухнул и, приложившись головой об пол, затих. Хозяин дома, стоя в дверях, растерянно глядел на чужака и на погром, учинённый в доме.
– А ты неплохо справился для того, кто желает только мстить, – хвалил Еремея кот, пытаясь вылизать загипсованную лапу. – Ерунда, – отнекивался домовой. – Так, тряхнул стариной. – Да уж, стариной, – мурлыкал Варфоломей, – думаю, для нашего незваного гостя этот визит стал незабываемым. Еремей усмехнулся и взглянул на часы. Кукушка, почищенная и отремонтированная мастером, ловко выскочила из домика и крикнула: «Полночь!» – Ну, мохнатый, отлеживайся, а я делом займусь. – Домовой, кряхтя, поднялся, пару раз присел и исчез. Ему еще надо было помыть машину, отогнать плохие сны от ребенка и устранить утечку в туалете. Уставший, но довольный, он заглянул в хозяйскую спальню. Как раз в этот момент с кухни раздался грохот: Варфоломей снова пытался запрыгнуть на стол. – Тань, шумит, – пробормотал хозяин. Домовой заботливо подоткнул мужичку одеяло и прошептал вместо спящей жены: – Это Кот там. https://vk.com/wall-74962618_103175 Алексей Крупин
Дата: Суббота, 13 Марта 2021, 14.15.49 | Сообщение # 265
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
С «чужими» против «своих»
полковник авиации Владимир Бабич при участии Владислава Морозова
Опубликованная в ИА №2/2002 (15) и №3/2002 (16) статья «Последняя классическая война XX века», в которой рассказывалось о применении авиации в вооружённом конфликте между Эфиопией и Эритреей (в 1998-2000 гг.), судя по всему, не оставила равнодушным почти никого из наших читателей. И вскоре в редакцию стали приходил, письма с просьбой рассказать о действиях авиации в войне между Эфиопией и Сомали 1978-1979гг.
Дата: Вторник, 08 Июня 2021, 14.51.53 | Сообщение # 266
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
1942 год я встретил на посту. Шагал возле навеса, под которым стояли грузовики и трактора. Пятьдесят восемь шагов — пятьдесят восемь обратно. К концу дежурства тропинка стала длинней: теперь получалось шестьдесят два шага. Снег скрипел под валенками весело, новогодне. Но это был праздник снега, а не мой. Прошлые праздничные радости казались такими далекими, что в них уже и не верилось. Нет, лучше вспоминать будни. «А ну, подкинем-ка по десять палок!» — слышу я голос старшего кочегара Степанова. «Кочегар на горне — что капитан на корабле…» Как хорошо было в горновом цеху! Какое ровное сухое тепло обволакивало тебя там!..Иногда я останавливался, чтобы отдохнуть. Сразу же наступала тишина. В этой мерзлой тишине из-под навеса становились слышны тихие стуки, короткие вздрагиванья: это зяб металл. Я опять начинал вышагивать. Стоять нельзя, замерзнешь. Тем более нельзя ни на что присаживаться. На днях красноармеец Алапаев замерз на посту, вот на этом самом. Он присел на подножку ЗИСа, уснул и не проснулся. Меня и еще шестерых назначили в похоронный наряд, и мы долбили промерзшую землю в леске возле дороги. Могила получилась совсем мелкая, на глубокую не хватило сил, хоть работали в три лома и в четыре лопаты.Надо ходить-пошагивать.Впереди — просторное, отглаженное ветром нехоженое снежное поле, за ним торчат из сугробов колья с колючей проволокой, которой сейчас не видно; дальше — кустарник, а еще дальше — небо. Иногда в небе вспыхивают красноватые зарницы. Где-то справа, может быть над Васильевским островом, набухает вишнево-дымный свет, он ширится, ползет по горизонту: опять что-то горит. Но небо сторожат летчики, мне положено смотреть не на небо, а на землю. Если кого-нибудь увижу на поле — надо стрелять. Кто бы там ни был и что бы там ни было (кроме разводящего и карнача) — неизвестный человек, лошадь, сосед по нарам, корова, старшина, танк, родной отец, лось, самолет с неизвестными опознавательными знаками, сестра, брат, парашютист, невеста, жена, — надо стрелять… Ну, в Лелю я стрелять бы не стал. Да она и не может здесь появиться, она сейчас ухаживает за тетей Любой: та слегла. Письма от Лели приходят нежные и спокойные, но я знаю, чего ей стоит это спокойствие.Скоро меня сменят и пойду спать.Я теперь сплю у самой печки. Меня отделяли от нее два человека, но одного откомандировали на Ладожскую ледяную дорогу, он шофер; второй — в госпитале. Он все пил кипяток с солью, даже в зеленоватый хвойный настой, который дают пить, чтобы не было цинги, он добавлял соль. Печка днем и ночью теплая. Топливо есть. Вернее, его вроде бы и нет вокруг землянки, но каждый ухитряется принести то какую-то доску, то штакетину от изгороди, то еще что-то. Недалеко на взгорье стоит несколько покинутых домиков, к которым запрещено подходить, но от них скоро останутся одни голые бревенчатые стены. А потом и до стен очередь дойдет.Наше начальство старается не очень гонять нас в наряды; сторожевые посты с некоторых второстепенных объектов сняты и заменены патрулированием. Времени для сна теперь больше. Но засыпать на голодное брюхо трудно. Тракторист Бабинко принес кирпич и, ложась на нары, подкладывает его под живот; он говорит, что когда кишки стиснуты, не так хочется жрать и легче спится. Я тоже попробовал спать на животе, подкладывая противогазную сумку, но ничего не получается: не улежать; я ворочаюсь, почесываюсь: у меня завелись «друзья», так мы называем вшей. У трактористов и шоферов их почти нет: «друзья» не любят запаха бензина и солярки.Засыпаешь не сразу, но, уж когда засыпаешь, сразу вдавливаешься в сон, как в мягкую, разрыхленную теплую землю. Однако спишь недолго. Начинают сниться сны, иногда очень красивые и странные, — и вдруг просыпаешься из-за того, что переполнен мочевой пузырь. Это тоже от голода. Мы, кажется, выливаем из себя больше, чем вливаем. Некоторые выбегают за ночь по восемь, а то и по двенадцать раз. Иногда в темном тамбуре сталкиваются несколько человек, тычутся в стены, натыкаются друг на друга и не могут сразу найти выхода из-за того, что при дистрофии теряется чувство ориентировки.Я возвращаюсь на свое место у печки, скидываю с плеч шинель и засыпаю до очередного пробуждения. Но иногда засыпаю не сразу. Мне все чаще начинает мерещиться, что там, в нашей изразцово-кафельной комнате, на печке лежит непочатая банка сгущенного молока. Володька по ошибке забросил ее туда, а я просмотрел ее, когда лазил за пустыми банками и хлебными корками. Она лежит под карнизом, с левой стороны. По-моему, я даже видел ее, но почему-то позабыл взять. Я начинаю строить планы, как добыть эту банку и что последует после этого. С этой-то банки все пойдет по-другому, по-хорошему. Банка эта — только начало, только рычаг, с помощью которого я переверну мир. В моем сознании возникают стройные, беспроигрышные логические схемы, следуя которым, я достану много жратвы. Но все должно начаться с этой банки. Надо отпроситься в Ленинград, однако так хитро отпроситься, чтобы никто из начальства не знал, что я еду за этой банкой. Если узнают, то меня нарочно пошлют во внеочередной наряд, а сами поедут вместо меня, сделают обыск в комнате и возьмут банку. Никто не должен знать!Но логика тут же изменяет мне. Сосед по нарам, Тальников, только что вернулся из наряда, он еще не спит. Я поворачиваюсь к нему и говорю, что он должен помочь мне уговорить старшину и ротного срочно отпустить меня в город. Попутно я выбалтываю, для чего мне нужна эта поездка.— Спи ты, не бредь! — сердито шепчет мне Тальников. — Это тебе чудится только, это голодная кровь в тебе ходит.Мне вдруг становится ясно, что никакой банки на печке нет и быть не может. Я засыпаю. Но на другой день этот мираж опять морочит мне голову. Я стою на посту у склада ГСМ и все время думаю о банке, о том, как ее добыть, и о том, что сулит мне эта банка. Хожу-похаживаю, все вижу, все слышу, к складу никого не подпущу — а где-то там, в подвале сознания, перекатывается банка, манит своей бело-синей этикеткой, сверкает жестяным донцем, ждет не дождется консервного ножа.Надо нести службу. Воинский порядок существует несмотря ни на что, и на нем-то все и держится. Он выгоняет нас из теплой землянки в наряды и на посты, на лютый холод этой зимы — но он же придает смысл нашему трудному существованию и заставляет нас сопротивляться смерти.В конце января у меня заболело горло, стало трудно глотать. Теперь даже тот скудный паек, что нам давали, съедал с трудом. В санчасть обращаться я не хотел: ребята говорили, что там очень холодно; если оставят там на лечение, то окочуришься. Лучше уж перетерпеть в теплой землянке. Я попросил старшину дать мне отлежаться, и меня два дня не посылали в наряды. Потом, когда начался жар и озноб, меня все-таки отвели в санчасть. Там продержали сутки, а затем отвезли в госпиталь; он находился километрах в семи от аэродрома. Из санчасти я успел написать Леле коротенькое письмо, в нем сообщил ей о том, что меня будто бы посылают на две недели в командировку на Ледовую дорогу. Я не хотел, чтобы она знала о госпитале. Так она будет меньше обо мне беспокоиться и не будет удивляться, что нет писем.Госпиталь помещался в бывшем доме отдыха, в длинном двухэтажном деревянном здании с высоким каменным фундаментом. Меня поместили в большую двухсветную палату, где лежало много народу, потом сделали операцию по поводу флегмоны и перевели в другую палату, которую я помню смутно. Чувствовал я себя плохо, а иногда просто никак не чувствовал себя, лежал в забытьи. Флегмона — болезнь не шибко опасная, да и операция прошла нормально, но у меня началась, как мне потом объяснили, третья степень дистрофии.По ночам мне снились всякие вкусные блюда и — неизменно — банка сгущенного молока, которую я будто бы открываю консервным ножом. Но когда просыпался, наяву есть мне уже не хотелось, будто я досыта наелся во сне.Вскоре меня перевели в третью по счету палату. В ней часто умирали. Койку умирающего сестричка заслоняла ширмочкой, потом приходили санитары и уносили тело. Некоторые умирали — как засыпали, некоторые перед смертью стонали и звали матерей или родных, — будто тащили на плечах что-то очень тяжелое и просили помочь. Однажды внесли в палату двух солдат, которые нашли где-то мешок алебастра, часть его развели в воде и съели эту алебастровую кашу. Они умирали очень тяжело.То, что рядом со мной мрут люди, меня не пугало и не удивляло, будто это так и надо. Я словно одеревенел. Мыслей о том, что и я могу отправиться на тот свет, у меня не было. Я просто не думал об этом.Потом все переменилось. Однажды мне дали выпить большую рюмку коньяка, а на закуску — дольку шоколада. Может, коньяк тут и ни при чем, а просто это совпало с уже наметившимся в организме поворотом к лучшему, но только с тех пор дело пошло на поправку. Я почувствовал, что выхожу из пике.Меня опять перевели в новую палату, где никто не умирал, а все только и говорили о еде. Теперь я все время хотел есть — и во сне, и наяву. Я жил от завтрака до обеда и от обеда до ужина. К этому времени нормы питания повысили, а потом еще раз повысили; к тому же стали приходить из тыла посылки; их вскрывали и распределяли между больными.Однажды мне и соседу по койке Копухову, который тоже был из БАО, завезли посылку из нашей части, но велели, чтобы мы ее съели не сразу. Мы разделили махорку, печенье из ржаной муки, несколько вкрутую сваренных яиц, а большой кусок вареного мяса, завернутый в холщовое полотенце, спрятали в тумбочку до утра. Ночью Копухов разбудил меня и сказал, что мясо надо съесть немедленно, а не то завтра нас снимут с довольствия, так как мы имеем запасы. Только есть мясо надо не в палате, потому что может войти дежурная сестра. Надо выйти в сад, он знает туда дорогу.Мы накинули халаты. Копухов пошел впереди, я последовал за ним, неся под халатом мясо. Крадучись, спустились мы по деревянной лестнице на первый этаж, прошли через банно-душевое помещение, свернули в коридорчик. Копухов открыл низенькую дверь, и мы вошли в темный холодный подвал. Я немного отстал от своего ведущего и начал левой рукой искать стену. Стены не было, а торчали какие-то не то доски, не то колья, лежащие горизонтально.— Держись за меня, — сказал Копухов. — Тут покойники складены. — И на ходу объяснил, что в самый голод и холод у медперсонала не было сил хоронить умерших, и они до поры сложили их здесь в штабеля.Мы вышли в сад и по протоптанной в сугробах тропке побежали к музыкальной ротонде. Встав на ступеньку, начали поочередно откусывать от куска мясо. Стояла морозная, лунная февральская ночь. Нас пробирал холод, ноги в больничных тапочках стыли, и каждый, как журавль, стоял то на одной, то на другой ноге. Копухов громко чавкал, его чавканье отдавалось из музыкальной раковины шипящим эхом. Наверно, сейчас и я ел не тише его, только за собой этого не замечаешь. В детдоме нас учили прилично есть, и это привилось, но здесь, наверно, и я чавкал.Мне вдруг почудилось, что я лежу в палате и сплю, а здесь меня нет, это все мне снится. И этот сад, где на снегу, как черные доски, лежат тени деревьев, и эта ротонда, и Копухов… А что, если я умер?Мы вернулись в палату, легли и уснули, а ночью у нас схватило животы и поднялась температура. Утром дежурный врач приказал сестричке строже следить за больными, которые подвержены голодным психозам.Мы быстро выздоровели после этого ночного пира, но даже когда мы маялись брюхом, мы только и думали о еде, съедали все и норовили выпросить у санитарки вторые порции. То, чего не могли съесть сразу, мы тайком прятали в тумбочке, чтобы съесть ночью. Потом начали входить в норму, стали спокойнее относиться к пище. Сейчас вспоминать эти голодные дни не очень-то приятно, да и не легко. Память сопротивляется. Она помнит все, но такие воспоминания хранит за семью замками, в глубине; она капсюлирует их, обволакивает другими воспоминаниями, более легкими и светлыми. Но надо вспоминать все. Пусть это ляжет на бумагу, и пусть кто-то это прочтет. А я постараюсь забыть. Вернее, не забыть, потому что совсем забыть нельзя, а опять вернуть это памяти на глубинное хранение.
В марте я послал Леле длинное письмо. Написал о том, что ни в какую командировку не ездил, что нахожусь в госпитале, что состояние у меня было неважное, что одно время я даже немножко запсиховал, но теперь все в порядке, и скоро меня выпишут…Я ждал ответа на четвертый день, но через два дня меня перевели в батальон выздоравливающих. Он находился в Ленинграде, на Выборгской стороне. Отсюда я сразу же написал Леле. Но прошло два, три, четыре дня, а ответа все нет и нет. На душе было неспокойно, но сильного страха за Лелю я не испытывал. В те дни шла большая эвакуация, и я подумывал, что Леля, быть может, уехала на Большую землю, к отцу. Он ведь не в армии, он какой-то ответственный геолог, работает в Сибири.С утра нас разбивали на команды, и мы отправлялись работать на разные улицы. Мы скалывали лед с мостовой, разбирали завалы. В те дни началась уборка города; его, как могли, приводили в порядок к весне, чтоб не возникли эпидемии. Работали мы не много, с частыми перекурами, но в остальном порядки были строгие, увольнительных почти что не давали. На пятый день я все-таки выпросил себе увольнительную до восьми вечера — под тем предлогом, что достану граммофонных иголок: в клубной комнате имелся патефон, но иглы совсем затупились.В этот воскресный день началась с утра недолгая оттепель. Когда я ступил на Сампсониевский мост, над Невой стоял легкий туман. Отсыревшие стены зданий на другом берегу казались темными, почти черными. Пахло сырым снегом и древесным дымом. Почти такая же погода стояла, когда я шагал по дороге в Амушево, еще не зная, что есть на свете Леля, не зная, что жизнь моя готова перемениться, что все завтра пойдет по-новому. Я вспомнил, как вошел тогда в библиотеку, как там пахло жженым сахаром, как в читальню неторопливо вошла девушка в синем халате…— Увалень толстомордый! Надо смотреть, куда идешь! — укоризненно, но без злости сказала женщина, скалывавшая лед с тротуара. Оказывается, задумавшись, на ходу, я наступил на пирамиду ледяных осколков, которые она уложила на фанерный лист. Я нагнулся, помог ей сложить ледяшки обратно на фанеру и пошел дальше.Я обрадовался, что женщина обозвала меня толстомордым. Значит, я действительно вышел из пике. Правда, полнота эта не совсем здоровая, последистрофическая, и ноги я свои ощущаю как-то странно — они не то какие-то ватные, не то совсем чужие, — но все-таки я живой, я иду по Ленинграду, я скоро увижу Лелю, если только она не на работе и не эвакуировалась.А вдруг там, на Большой земле, она постепенно забудет меня и полюбит другого? Ведь говорил же мне Костя не раз: «Чухна, она не для тебя. Когда-нибудь она уйдет и не вернется». Ну что ж, значит, это судьба. Шикзаль, как говорит тетя Люба. Нет, я не возненавижу Лелю за это, она по-прежнему будет самой лучшей на свете. Но только пусть она будет с другим счастлива, пусть она не нарвется на какого-нибудь прохвоста, она очень доверчивая и совсем не знает, какие сволочи есть на земле… А я буду помнить ее всю жизнь. Говорят, из батальона выздоравливающих посылают в пехоту, а пехота долго не живет. Ну что же, довольно летной практики, пора и на войну, мистер Чухна.Я изрядно устал, пока дошел до Тучкова моста. Но теперь недалеко. Сойду с моста — и начнется родной Васильевский… Здесь мы в декабре расстались с Лелей. Здесь она дотронулась варежкой до перил и сказала: «Вот Тучков мост». Когда кончится война, мы через этот мост пойдем к Ждановке на лодочную станцию, и я в этом месте дотронусь рукой до теплых, нагретых летним солнцем деревянных зеленых перил и скажу: «Вот Тучков мост. Ты помнишь, Леля?..» Она улыбнется и скажет: «Да-да-да! Я помню!» Это, конечно, если буду жив.Вот дом, где живет Леля. Он в полном порядке, пробоин нет. Правда, окна заколочены фанерой, но это уже давно, тут уж ничего не поделаешь. Я стал взбираться по лестнице. Она оказалась не такой скользкой, как в прошлый раз; лед, наросший на ступени, теперь густо посыпан золой. Я довольно быстро добрался до верхней площадки.Осторожно постучал в дверь и стал ждать. Но никто не торопился впустить меня в прихожую. Было тихо. Я постучался сильнее и приложился к двери щекой. Сквозь шапку-ушанку ничего не слышно. Развязав тесемки, я приник к двери голым ухом. Дверь очень холодная. В квартире стыла тишина. Я принялся колотить в дверь изо всей силы.Тогда открылась дверь квартиры напротив. Вышла женщина в серой беличьей шубе, в толстом сером платке.— Вы зря стучите, — сказала она. — Любовь Алексеевна три недели как в стационаре.— А Леля? — спросил я. — А где Леля?— Лели нет, — ответила женщина. — Уже дней… — она прищурила глаза, припоминая. — Уже недели две.— Леля эвакуировалась, да?— Лели нет, — повторила она. — Леля при обстреле убита.Женщина притворила за собой дверь и стала говорить мне, что Леля с Риммой из девятнадцатой квартиры пошли в тот день на Неву за водой, и начался обстрел. Их убило первым же снарядом…— Нет ли у вас хлеба? Я, конечно, вам заплачу.— Вот, нате, — я вынул из противогазной сумки кусок хлеба и протянул ей.— Сейчас я вам вынесу… — она открыла дверь.— Нет, не надо… Вы не знаете, где похоронили?— Теперь никто не знает, где кого хоронят, — ответила она. Потом повторила: — Теперь никто не знает, никто… Ну, спасибо вам большое.Она вернулась в свою квартиру, а я еще постоял перед Лелиной дверью. Потом начал спускаться. Костя как-то сказал, что у меня плохая теплопроводность, как у кирпича, — все до меня очень медленно доходит. И теперь до меня доходило очень медленно. Я понимал, что все так оно и есть, а поверить сразу в это не мог.Может быть, и сейчас, через двадцать четыре года, это еще не совсем дошло до меня. ... Я возвращаюсь на Большой и с него сворачиваю на Симпатичную линию. Лелин дом — на месте. Вхожу в парадную. Из-под дверей аптеки тянет горьковатым полынным сквозняком. По лестнице подниматься нет смысла: в Лелиной квартире давно живут чужие люди. Но не хочется сразу уходить из этого дома. У меня есть законный повод задержаться — сердце последние два года пошаливает; я захожу в аптеку и спрашиваю таблетки валидола. Потом выхожу на площадку и прислушиваюсь. Но шагов не слышно.И опять иду бродить по василеостровским линиям и проспектам.От того, что я не видел, как ее убило, и даже не знаю, где она похоронена, я не могу представить ее себе мертвой, я помню ее только живую. Она живет в моей памяти, и когда меня не станет, ее не станет вместе со мной. Мы умрем в один и тот же миг, будто убитые одной молнией.И в этот миг для нас кончится война. В.С. Шефнер "Сестра печали" 1963-1968 Алексей Крупин
Дата: Четверг, 04 Ноября 2021, 19.48.16 | Сообщение # 267
Группа: Старейшина
Сообщений: 1206
Статус: Отсутствует
Виктор Колупаев
Мама!
Что знаем мы, двадцатилетние, о войне? Мы, ни разу не видавшие разрывов бомб, не слышавшие свиста пуль, никогда не голодавшие, не знавшие, что такое похоронная, безногий отец, в тридцать лет поседевшая мать.
Что знаем мы о войне?
...Близилась экзаменационная сессия. Около Университетской рощи нельзя было пройти, не захлебнувшись запахом цветущей черемухи. Днем уже было жарко. Вечером — прохладно. Проспект Ленина от Дворца Советов до Лагерного сада заполняла шумная, смеющаяся толпа. Время вечерних и ночных гуляний.
Я учился в Усть-Манском политехническом институте на факультете операторов машин времени. Мы гурьбой шли с лекции по теории прогнозирования будущего на лабораторные занятия в десятый корпус.
— А вы знаете, — сказал Валерий Трубников, — эта лабораторная — практически зачет по прогнозированию настоящего.
— Ну да! — ахнула идущая рядом со мной Вера и схватила меня за локоть. — Это правда?
— Правда, правда, — Трубников утвердительно закивал в ответ.
— Откуда ты взял? Откуда ты знаешь? — загалдели вокруг.
— Знаю — и все. Сами увидите.
Нельзя сказать, что его заявление нас обрадовало. Все знали педантичную скрупулезность старшего преподавателя Тронова, который вел лабораторные. Его любимой фразой было:
— С временем шутить нельзя.
Он выжимал из нас все. Он заставлял нас думать так, что голова раскалывалась на части. Его не устраивали витиеватые, эмоциональные рассуждения и доказательства. Ему нужна была строгая логика. Только логика.
После яркого солнца легкий полусумрак коридоров был даже приятен. Кабины учебных машин времени располагались в правом крыле здания в аудитории N_307. Все лабораторные я делал вместе с Верой. И в группе уже перестали шутить на эту тему. Привыкли.
Старший преподаватель Тронов вошел в кабину и положил на стол конверт.
— Если кому-нибудь станет плохо, нажмите вот эту кнопку, — сказал он. — Это случается.
— Почему? — спросила Вера.
— Война... Что вы знаете о войне? — Тронов пожал плечами.
— Знаем, и многое, — сказал я. — Брест, Ленинград, Майданек.
— Сталинград, — подхватила Вера. — Хиросима.
— Люди, в первую очередь люди, — тихо сказал Тронов и вышел из кабины.
— Значит, мы будем участвовать в войне? — сказала Вера. — Ой, как здорово!
— «Участвовать», — передразнил я ее. — Смотреть со стороны. Кино.
— Ну да. Кино... Это не кино. Это действительно было.
Мы прочитали задание, набрали на пульте машины координаты пространства и времени и включили ее.
Пронзительно завизжали тормозные колодки, и поезд остановился. Из теплушек как горох посыпались люди. Над головами на бреющем полете пронеслись один за другим три самолета. Горели два соседних вагона. Люди скатывались с насыпи и бежали в степь. Женщины и дети.
Эффект присутствия был ошеломляюще полным.
Рядом со мной упала женщина. Она была в сером тяжелом платье, черном платке и кирзовых сапогах. Девчушка лет пяти раза два дернула ее за руку, говоря: «Мама, мама». Потом, поняв, что мама уже не поднимется, закричала страшно, захлебываясь слезами и тряся маленькими кулачками:
— Ма-а-ма!
Рядом, оставляя за собой полоску крови, ползла женщина к краю воронки, где еще что-то шевелилось, бесформенное, полузасыпанное землей, что было ее ребенком, мальчиком или девочкой.
В открытом поле смерть настигала людей быстро и безжалостно. Горели уже почти все вагоны. Обезумевшие люди бегали по полю, падали, зарываясь ногтями в землю. Пахло горелым. Пахло цветами. Это смешение запахов было настолько неестественным, диким, что хотелось кричать, чтобы криком разбить эту страшную картину крови и летней степи, детей и пулеметных очередей.
Все это навалилось на нас так внезапно. Смерть, смерть кругом. После солнца и весны, после запаха черемухи...
Какой-то офицер, еще почти мальчишка, пытался навести порядок в этом кричащем мире, приказывая лежать или бежать к балке, видневшейся метрах в трехстах, в зависимости от того, где были самолеты.
Вера стояла на обгоревшей траве рядом с воронкой.
— Ложись! — крикнул я, хватая ее за руку и рывком пытаясь бросить на землю. — Ложись!
Она вырвалась и бросилась к сидевшему метрах в пяти ребенку, спокойно подбрасывающему комья земли. И когда земля, рассыпаясь, летела ему в лицо, он смеялся и смешно отплевывался, пуская пузыри. Рядом с ним возникли бурунчики пулеметных очередей. Это его не испугало. Для него еще не существовало понятия «война».
Вера бросилась к нему и вдруг в полуметре, широко расставив руки и навалившись грудью, как бы уперлась в твердую стену воздуха, не пускающую дальше. Она стучала о невидимую преграду кулачками и что-то кричала, пока, обессиленная, не сползла вниз, к траве.
Я на ощупь нажал кнопку возврата... Панели пульта управления, высокие стойки аппаратуры, мягкий приглушенный свет, букетик цветов в стакане на столе. Скорченная фигура Веры в углу кабины, возле самого входа. Я бросился к ней и приподнял, думая, что она потеряла сознание. Но она широко открытыми глазами посмотрела на меня, вдаль, в пустоту и осторожно высвободилась. Подошла к столу, села, уронив голову на ободранную столешницу. Я знал, что творится в ее душе. Знал ее чувствительную натуру. И если я наверняка не выдержал бы еще нескольких минут, то что сейчас происходило с ней?
Так она сидела минут пятнадцать, и я не смел потревожить ее. Потом она подняла голову и сказала:
— Все сначала.
— Можно отказаться от этой работы и попросить другую.
— Другой такой не может быть. Я выдержу.
...Пронзительно завизжали тормозные колодки, и поезд остановился... Мы стояли на краю воронки. Ветер, смешанный с дымом, рвал волосы.
Плача и размазывая слезы по грязным щекам, кричала девочка:
— Ма-а-а-ма!
Играл сухой обгоревшей землей ребенок. Он был еще настолько мал, что нельзя было понять: девочка это или мальчик. Бурунчики пулеметных очередей возникли почти рядом с ним, и он, смешно переваливаясь на крохотных неокрепших ножках, затопал к этому месту, неумело повторяя: «Мма... мма... мма...»
Через секунду он был убит.
Страшный эпизод далекого прошлого на мгновение смазался, и изображение исчезло.
— У нас мало времени, — сказала Вера. — Начнем моделирование. — Ее глаза сухо блеснули, встретившись с моими. — Ничего, Сергей. Мы успеем.
Нам нужно было проследить судьбу малыша в предположении, что он останется живым. И мы делали десятки таких предположений, выбирая наиболее вероятный вариант его будущей жизни. Логическая машина, используя информацию о прошлом человека, о людях, которые его окружали, событиях, выбирала наиболее возможный вариант, и мы его видели. Вся трудность заключалась в том, чтобы учесть наибольшее количество существенных, главных факторов, отыскать их среди, может быть, на первый взгляд более бросающихся в глаза, более эффектных. Эта работа требовала железной логики, умения мыслить строгими логическими категориями, подавлять в себе эмоции, обязательно возникающие при этом. Эта работа требовала обширных знаний о том времени.
И вот мы увидели, как маленький человечек неуверенно сделал шаг к своей смерти, покачнулся и упал, не дойдя до нее двух шагов. А через минуту самолеты, израсходовав весь свой боезапас, скрылись за горизонтом.
Вокруг плакали, перевязывали раненых, искали родных и знакомых и находили их лежащими в неестественных позах смерти. Смерть всегда неестественна.
Потом вереница людей потянулась вдоль насыпи на восток. Ребенка несла на руках чужая старуха, почерневшая от горя, сухонькая, маленькая. Как она только его несла? Мальчик, это оказался мальчик, попал в детдом, окончил школу, Томский университет. В сорок лет он разработал математическую теорию раковых заболеваний. Это почти на год раньше, чем произошло на самом деле. Кто-то другой сделал это на год позже. На год позже... Сколько жизней не удалось спасти из-за этого.
Второй человечек, тот, который грязным комочком еще шевелился на краю воронки, работал бы простым учителем истории в каком-то захолустном уголке, где, может быть, еще и сейчас нет учителя истории.
Ну что ж. Мы выполнили задание лабораторной работы. Как всякая лабораторная, она не имела практической ценности.
До звонка оставалось не более трех минут, когда Вера сказала:
— Я хочу изменить судьбу девочки. Пусть ее мать останется живой. Хоть краем глаза я хочу посмотреть на это.
Я молча кивнул.
Сначала мы увидели то же, что и раньше. Женщину, лежащую с запрокинутой головой, и девочку. Услышали ее крик:
— Ма-а-ама!
Потом то, что хотели увидеть.
Улетающие на запад самолеты и женщину, исступленно целующую свою дочь. Слезы радости, безмерной радости и счастья, что ее дочь жива и невредима, что еще несколько часов, и она уже будет в безопасности, что ей уже ничего не будет грозить, что она будет жить. Девочка, прильнувшая к матери. К заплаканному, постаревшему лицу матери.
Я тронул Веру за локоть.
— Звонок.
Она сама нажала кнопку возвращения в настоящее.
Вся группа собралась в коридоре. Не было обычного оживления и вопросов: «ну как?», «успели?».
Результаты работы мы узнаем на следующий день. Проверка работ будет происходить без нас. От нас никто не потребует дополнительных объяснений. Мы узнаем только результат.
На площади перед корпусом по-прежнему было солнечно и жарко. В Лагерном саду гуляли люди. Где-то пели песню. Мы вышли на обрыв к Мане. Здесь было прохладнее. Внизу уже купались нетерпеливые любители поплавать. Вода была еще очень холодная.
— Эх, война, война, — сказал кто-то.
— Да-а, — ответили ему.
Что мы знали о войне?
— Я пойду, — сказала Вера. — К Тронову.
— Зачем?
— Ответ должен быть другим. Разве дело в том, что одним великим человеком могло быть больше? Просто человек мог быть... Дело не в том, что убили будущего ученого. Они этого еще не могли знать. Убили чью-то радость, чье-то счастье. Главное в том, чтобы не было этого страшного крика: «Ма-а-ма!» Чтобы никогда не было этого страшного крика. Пусть из нее или него никогда и не получилось бы гения, все равно людям от этого было бы лучше.
— Тронова этим не возьмешь, — сказал Трубников. — Ему нужна только логика, строгие доказательства без эмоций.
— Это самая лучшая логика! — крикнула Вера. — Я пойду...
— Я с тобой, — сказал я.
Мы побежали по молодой, еще только начинающей выбиваться из земли траве, торопясь застать Тронова.
Дата: Воскресенье, 26 Ноября 2023, 13.14.57 | Сообщение # 268
Группа: Модератор
Сообщений: 25173
Статус: Отсутствует
В последнее воскресенье ноября в России отмечается День матери
Мамочка, я так тебя ждал
Марина не сразу поняла, что поезд тронулся, за окном исчезает старый родной город, а впереди, впрочем, она не знала, что ждет ее впереди. Проводница прошла по вагону, собрала деньги за белье, Марина заплатила, хоть ехать ей было всего шесть часов, но отдохнуть было необходимо. Молодая женщина наспех застелила слегка влажное белье, забралась на вторую полку и закрыла глаза. Сон не шел, в вагоне было душно, попутчики с нижних полок раскладывали ужин и громко смеялись. Марина смотрела на пробегающие темные пустые поля, слегка припорошенные первым снегом, на частокол деревьев и думала, что делать дальше.
Ей казалось, что за последние полгода слезы закончились, но страх, что эта призрачная надежда окажется тщетной, сжал грудь. Стало нечем дышать.
«Митька, Митька», — отбивали колеса. Марина еле сдерживала рыдания. Вот уже полгода она искала своего четырехлетнего Митьку по разным городам, полгода не могла спать, почти перестала есть. Все это время она ругала себя, что позволила отцу ребенка погулять с ним в парке.
Они познакомились семь лет назад и почти сразу решили жить вместе. Позже она часто спрашивала себя — почему не видела, что Клим любит только себя, что он просто не способен что-то чувствовать к другим? Но пока они были молоды, беззаботны, что ей за дело, что она зарабатывает больше, что он часто проводит досуг не дома, а в компании своих холостых друзей, что живут они в квартире, купленной ее родителями? Но наступил день, когда она, приготовив романтический ужин, ждала его с работы, чтобы сообщить радостную новость – у них будет малыш. Почему Марина думала, что это известие его обрадует, что сразу после они обязательно пойдут в ЗАГС?
Она не любила вспоминать подробности того вечера, впрочем, у нее просто не было времени на переживания. Клим ушел, а она осталась наедине со сложной беременностью, с материальными проблемами и тяжелыми родами. Но в больницу Клим все же пришел, принес пакет яблок и какую-то погремушку.
— Марина, я запишу его на свое имя, не сомневайся.
Зачем она тогда согласилась, ведь он всем говорил, что сын не его, что он и сам не знает, кто отец? Алименты он, разумеется, не платил, но Марина и не настаивала, она уже поняла свою ошибку и, единственное, что хотела, чтобы он просто исчез из жизни. На алиментах настояла ее мама, Елена Сергеевна:
— Почему Митька должен в чем-то нуждаться, нам очень сложно поднимать его даже сейчас, а дальше, ты подумала, что будет дальше?
Отнесла и забыла, она слишком хорошо знала, как взыскивают деньги у нерадивых отцов. А год назад Елена Сергеевна опять стала настаивать:
— Почему ты ничего не доводишь до конца, он уже больше двух лет должен платить, сумма значительная. Нам как раз не хватает немного, чтобы купить дачу, мы бы проводили лето с Митей на свежем воздухе.
Сумма, действительно, оказалась значительной, и приставы зашевелились – довольно быстро нашли Клима, вручили ему уведомление, напугали судом и реальным заключением. После этого он и пришел к Марине, долго уговаривал ее, чтобы подождала, что у него просто временные трудности, но он согласен помогать по мере сил, а потом вдруг заметил Митьку, который трусливо прятался за мамой от незнакомого дяди.
— Видишь, он меня и не знает совсем, давай буду приходить в выходные, играть, гулять с ним?
И она согласилась, он приходил ровно месяц, а в последнее воскресенье показал ей билеты в кукольный театр и попросил отпустить сына.
— Мы потом еще в парке погуляем, не переживай, я накормлю его.
Через два часа Марина забеспокоилась, звонила Климу, но телефон был отключен. Он был отключен всю ночь, ночь, показавшуюся ей адом. Она была в отделении полиции, когда с телефона Клима пришло сообщение: «Не ищи нас, ребенку будет лучше с отцом».
А потом были суды, встречи с приставами, штурм квартиры родителей Клима, поиск по соцсетям, поездки по каким-то селам и городкам, где, якобы, видели Клима и Митьку.
— Куда ты поедешь одна? – увещевала Елена Сергеевна дочь, когда та засобиралась, получив сообщение, что Клим прячет мальчишку в доме своей любовницы по определенному адресу. — Дождись, когда приставы подключатся, от Клима можно ожидать чего угодно.
— Нет, мама, я еду, не могу больше ждать.
Улица, указанная в сообщении, была совсем рядом с вокзалом, она быстро нашла небольшой одноэтажный дом, скрытый щербатым забором. Было шесть часов утра, Марина огляделась – вокруг было тихо. Она пробралась ближе к окну и застыла, вглядываясь в темноту. К утру мороз окреп, леденящий холод пробирался под тонкую куртку и легкую шапочку молодой женщины, но, казалось, она не замечала ни немеющих пальцев, ни инея на своих ресницах. Наконец, свет зажегся, и женщина увидела Митьку. Над диваном склонилась неизвестная женщина, она грубо стянула одеяло с ребенка и дернула его за ручку. Марина еле сдержалась, чтобы не закричать, вместо этого она как можно тише выбралась на улицу и пошла прочь.
Через два часа Марина вернулась, но не одна, а в сопровождении приставов. Она прижимала плачущего малыша к себе и не видела, как Клим и его любовница пишут объяснения, как мужчину отводят в служебную машину.
— Мамочка, я так тебя ждал, — прошептал Митька, когда Марина его одевала. Геннадий Шпротава 339-й ОБС ,,Плазма,, 1969-1971г.г.
Дата: Среда, 27 Декабря 2023, 14.39.18 | Сообщение # 269
Группа: Модератор
Сообщений: 25173
Статус: Отсутствует
27 декабря 1990 г. 33 года назад Образован Российский корпус спасателей
Жених не приехал в ЗАГС
Лера не сразу вышла из машины, все ждала, что Костя подойдет, что это просто дурная шутка, но жениха не было, зато был свидетель, он и открыл машину свадебного кортежа.
— Лерка, не знаешь что с Костей?
— Откуда, вроде бы ты с ним должен быть, одевать, ну все такое.
— Я и хотел, но он только рассмеялся, ты же знаешь, как он относится к традициям.
— Саш, вот только честно, вчера не перестарались на мальчишнике?
— Будто не знаешь, за кого выходишь замуж, он вообще не пьет, да и мальчишника никакого не было, приходил к нему вечером, он после смены, проснулся поздно, убирался. Мы достали костюм, галстук, все развесили, посидели, чайку попили, и он меня выпроводил. Даже на машину не уговорил, я хотел из салона заказать, с букетом на крыше, Костя усмехнулся и твердо так: «На своей поеду. А ты прямо в загс приезжай».
Лера не сразу вышла из машины, все ждала, что Костя подойдет, что это просто дурная шутка, но жениха не было, зато был свидетель, он и открыл машину свадебного кортежа.
— Лерка, не знаешь что с Костей?
— Откуда, вроде бы ты с ним должен быть, одевать, ну все такое.
— Я и хотел, но он только рассмеялся, ты же знаешь, как он относится к традициям.
— Саш, вот только честно, вчера не перестарались на мальчишнике?
— Будто не знаешь, за кого выходишь замуж, он вообще не пьет, да и мальчишника никакого не было, приходил к нему вечером, он после смены, проснулся поздно, убирался. Мы достали костюм, галстук, все развесили, посидели, чайку попили, и он меня выпроводил. Даже на машину не уговорил, я хотел из салона заказать, с букетом на крыше, Костя усмехнулся и твердо так: «На своей поеду. А ты прямо в загс приезжай».
— Ну и что делать? – невеста набирала знакомый номер, но шли длинные гудки, — он трубку не берет.
— Я тоже пытался.
Из машин стали выходить гости. Лера опустила голову и прошептала:
— Стыд какой, лучше бы и не устраивали эту свадьбу.
Костя проснулся рано от мысли, что сегодня они с Леркой станут мужем и женой. «Пережить бы все их церемонии», — думал молодой человек, стоя под душем. Но даже предстоящее торжество, напыщенные Леркины родственники, не смогли бы испортить радость такого дня.
— Просыпаешься, моя невеста? — спросил он, набрав номер девушки.
Лера в ответ тихо засмеялась.
— Нежиться потом будем, а сейчас давай, вставай. У тебя, наверное, полон дом гостей?
— Нет, только бабушка у нас ночует, остальные в отеле.
— Какой ужас, — честно сказал жених.
— Совсем не ужас, должен же у меня быть день роскошного белого платья.
— А оно роскошное?
— Увидишь, — сказала Лера и отключилась.
До выхода оставалось два часа, Костя позавтракал и включил телевизор. Он не сразу услышал, скорее, почувствовал — что-то не то, а еще этот запах, к которому он так привык за годы работы, запах беды. Подбежал к окну, когда из окон соседского дома вырывались языки огня. Сдернул покрывало с дивана, нацепил ботинки, как профессиональный пожарный он знал, что обувь очень важна, и выскочил на улицу. У дома уже толпились соседи.
— Там дети, там маленькие дети.
— Сколько? – крикнул на ходу Костя.
— Двое, мальчик лет пяти и девочка совсем маленькая.
— Два года ей.
— А родители?
— Машка вечером куда-то уходила, может быть и не возвращалась, кто ее знает, она только с приятелями своими общается.
— А отец?
— Какой там отец, дети постоянно одни дома.
— Кто знает, где дети спят?
— Да вон, окна.
— А огонь?
— Это из кухни, она прямо перед выходом.
— Ясно. Вызвали МЧС?
Он увидел маленькие ладошки с обратной стороны стекла, пока пробирался сквозь сугробы палисадника, это была перепуганная девочка.
— Отойди, — крикнул он ребенку, — но малышка или не слышала, или испугалась настолько, что, заметив помощь, не смогла решиться сделать шаг назад. Костя попытался отжать форточку, благо в кармане домашних брюк оказалась отвертка. Рамы были старые, дерево затрещало. Молодой человек боялся, что лопнет стекло, и осколки повредят малышку, но все обошлось.
— Где братик? – спрашивал он, когда передавал ее в чьи-то руки.
— Она не разговаривает, — ответил кто-то за ребенка.
Языки пламени показались в соседних окнах, медлить было нельзя, накинув покрывало на голову, он шагнул в оконный проем. Он не сразу обнаружил мальчика, тот лежал за кроватью в соседней комнате бесформенной кучей тряпок. Подхватил легкое тельце и бегом к окну.
— Дышит?
— Не знаю.
Вокруг ребенка сразу же собрались люди, послышался окрик:
— Разойдитесь, я врач. Да разойдитесь же, не мешайте.
Константин подходил к своему дому, когда услышал звук сирен. Он еще успел подумать, что сегодня дежурит бригада Аверьяненко, прежде чем упал в сугроб, очнулся, когда его грузили на носилки.
— Да вы что, я на собственную свадьбу опаздываю, не поеду, лучше ребенком займитесь.
— Его увезли уже, жив, дыма наглотался, ожоги есть, но не значительные. А вас надо госпитализировать.
— Никуда я не поеду, я и так опоздал уже. – Константин встал и, пошатываясь, пошел в дом.
Телефон разрывался от звонков.
— Лера, Лерочка, прости, я сейчас в душ и приеду.
— Куда ты приедешь, наше время прошло, как ты мог, где ты вообще был?
Ответить он не успел, доктор, вошедший за ним, отобрал трубку:
— Девушка, он не хочет ехать в больницу, а сам еле держится… Пострадал на пожаре, спасая соседских детей. Хорошо, передаю.
— Послушай, Лера, мне очень жаль… — договорить он не успел.
— Костя, мой глупый Костя, у тебя появился шанс обойтись без торжества. А платье, я сейчас приеду к тебе в больницу в этом платье. Геннадий Шпротава 339-й ОБС ,,Плазма,, 1969-1971г.г.
Дата: Среда, 27 Декабря 2023, 15.35.12 | Сообщение # 270
Группа: Друзья СГВ
Сообщений: 1268
Статус: Отсутствует
ЦитатаSokol ()
Жених не приехал в ЗАГС
добрые, немного надуманные рассказы, но как они в наше время согревают душу: мы всё еще понимаем, что есть самое главное в жизни. ОЛЬГА Наше дело правое.
