109Я вот сижу, думаю. Вспоминаю, сравниваю. Вспомнить я могу не так много, как может показаться. Но и не мало. Мне 27 лет. Я родился в 1983 году в городе Сухуми. У меня всегда были свои взгляды на различные темы, свое видение мира, как у любого человека. Сейчас я глубоко задумался, открыл WORD на своем компе и решил излить свои размышления на суд тех, кто может быть читает это сейчас. Натолкнул меня на такие размышления комментарий к демотиватору о Сталине… «да он был мудак»

Куча народу считает Сталина и коммунистов в целом шайкой, мягко говоря, отъявленных злодеев. Новодворская брызжет ядовитой слюной, рассказывая о немыслимых злодеяниях коммунистов при каждом удобном случае, «коммуняги» кричит она… Помер Солженицын и все телеканалы хором начали соболезновать и возвышать этого товарища. А чем он так хорош? Вот может быть, я с каким-то детским взглядом смотрю на этот вопрос, но вот чем? Книжку написал? «Архипелаг ГУЛАГ» или стихи у него какие-то мега красивые, умные? Или может быть мне надо восхищаться тем, как он описал ход российской истории? Это все лишь его МНЕНИЕ. Все, что он понаписал. Его видение. Никаким образом я считаю, не стоит расценивать его письмена как 100% правду в последней инстанции. Ну ладно так. Деяния. Вот мне от них ни холодно, ни жарко. Этот человек никакого отпечатка не оставил в моей жизни и абсолютно ни на что не повлиял. За что мне тогда его уважать? Вот к примеру ГАГАРИН. Он сделал так, что я ходил по улицам и меня распирало от гордости. От гордости за страну. За ее прорыв. От того, что это моя страна, в которой я родился и живу. Когда я узнал о Гагарине я учился в 1 классе. Меня это очень сильно впечатлило. Мотивировало. Я хотел быть космонавтом как 90% всех детишек СССР тогда. Я хотел заниматься спортом, чтобы быть здоровым и тренированным, для того чтобы у меня был ШАНС когда я вырасту стать настоящим космонавтом. Увидеть галактику, полетать от одной планеты к другой, совершать какие-то открытия, исследовать бездну космоса. Я ночами не спал, я лежал с закрытыми глазами и представлял себе другие планеты, космические корабли, скафандры и так далее… Это захватило мой разум. Я хотел быть как дядя Юра. Этот замечательный, добродушно улыбающийся с фотографии дядя Юра. Меня переполняло уважение к нему. А что сейчас? О чем сейчас думает первоклассник? О том СКОЛЬКО зарабатывают папа и мама. Есть ли у него рюкзак с черепашками ниндзя? Тупо опускает голову вниз если папа на заводе зашибает копейки а мама экономит из последних сил и они не могут заплатить какой-то очередной взнос в школу ЗА УЧЕБНИКИ? Или нюхает клей в подъезде? ЧТО СЕЙЧАС?

Есть у меня один товарищ. У него такая замечательная фраза по любому поводу «РЕЗУЛЬТАТ НА ТАБЛО». Я вот поддерживаю. Давайте сравним результаты «мудака Сталина» и всей этой шайки с результатами Вовы и Димы.

ДЕТИ.
Все дворы были усеяны детскими площадками во времена правления красных. Всяких разных кружков авиамоделирования, танцов, авто и мото спорта и т.д. было ЗАВАЛИСЬ… И дети ходили и занимались. И им было интересно. Им было чем заняться. И не просто «чем заняться», они развивались. Что сейчас? Сейчас некоторым можно будет праздновать свое совершеннолетие, когда придет их очередь в детский сад. Сейчас и не мечтайте о кружках авиамоделирования. Максимум какой-нибудь сомнительный качок «научит» за определенную стоимость вашего сына «карате». Не факт, что карате. Есть вероятность того, что дите придет с такого рода занятий с непоправимо вывихнутой на всю жизнь спиной и смещенными шейными позвонками. Ибо это никак и ничем не регулируется и не проверяется. И вы не можете по факту придти и спросить с этого «киокусенкая» лицензию на его деятельность. И даже если случится чудо и он вам покажет какой-нибудь сертификат. То скорее всего, в лучшем случае, он получил его за шоколадку и пузырь шампанского.
ОБРАЗОВАНИЕ.
Педагоги во времена правления коммунистов были в большинстве своем профессиональны. Было интересно сидеть на уроках. Преподаватель умел заинтересовать и обратить внимание на свой предмет. Если у тебя были хорошие оценки – тебя ждало высшее учебное заведение. Если же нет – училище. В любом случае, даже если ты самый откровенный дебил, которому ничего не дается, ничего от жизни не надо, тебя научат чему-нибудь. Будешь маляром, сварщиком, осенизатором, сантехником, да кем угодно. УСТРОЯТ НА РАБОТУ!!! БУДЕШЬ РАБОТАТЬ И ПОЛУЧАТЬ ЗАРПЛАТУ. На которую можно было позволить себе и еду и одежду и обувь. И еще в сочи пузо сполоснуть на море раз в год. Если же ты учишься в ВУЗе, ты уже на 4 курсе знаешь где ты будешь работать ПО РАСПРЕДЕЛЕНИЮ. А что сейчас? Сейчас даже после ВУЗа тебе надо вылизать определенное количество анальных отверстий чтобы получить мало-мальски оплачиваемую работу. Причем не только получить, а вылизывать придется ежедневно, чтобы остаться. Если же у тебя папа торгует нефтью или еще каким-нибудь определенным образом забивает плюсики перед нужными людьми – тогда да, лизать ничего не придется, даже если ты ПОЛНЫЙ Д..........Б у тебя все шансы в каком-нибудь НИИ вести исследование влияния электромагнитных полей на тушку тушканчика. Зачем? Ты сам не будешь знать зачем, равно как и значение термина «электромагнитное поле» - главное другое – денежки капают и ты состоялся как «личность». Можно жарить проституток в бане и не париться. А вот во времена СССР в баню ходили именно париться. Когда я учился в 10 классе у нас в школе преподавал физику дважды герой советского союза. Старик делал из урока ШОУ. При чем бенни хил, эдди мерфи и подобные петросяны курили нервно в сторонке. Так интересно не было нигде. Ни в одной точке мира. По крайней мере мне так казалось сидя в кабинете эти 45 минут. Он был старой советской закалки. Он вел урок так, что я, молодой и придурковатый подросток, который только и думал о том, кому бы присунуть (в силу возраста и играющих гормонов), где бы и с кем нажраться и так далее… не мог позволить себе пропустить ни одного урока, даже если вместо урока судьба сулила мне море отборного немецкого пива и дюжину американских моделей по типу памелы андерсон с раздвинутыми ногами. И вот настал момент когда наш товарищ, великий гуру своего дела, простудился и на его замену пришла молодая, красивая и умная преподавательница, у которой на тот момент уже был СТАЖ около 7 лет преподавания физики. На первом же уроке она пыталась применить закон ОМА для УЧАСТКА цепи ко ВСЕЙ цепи. Я, удивившись такому, поправил ее устно. На что получил ответ «Ах да… это же в изотермическом процессе…» (те, кто в теме, громко не ржите, а те, кто не в теме, это все равно, что спросить «сколько время?», а в ответ услышать «28 килограмм», да еще потому, что «у меня аллергия на кроликов»). В общем, если бы старикан был женского пола, я бы встретил его тогда с больничного с ЦВЕТАМИ.

ЭКОНОМИКА.
Я не знаю никаких экономических законов, терминов и так далее. Но я знаю другое. Доллар стоил меньше РУБЛЯ. Моя мать получала 120 рублей. Отец 140. Этого хватало чтобы: ЕСТЬ, ПИТЬ, ОДЕВАТЬСЯ, воспитать, одеть, накормить и обуть таких двух балбесов как я и мой брат, построить СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ ДОМ (за 6 лет, отец строил сам, не привлекая никого извне, тратился только на стройматериалы), КУПИТЬ АВТОМОБИЛЬ ВАЗ-2101, который со временем сменился хитом того времени ВАЗ-2106. И периодически баловать своих балбесов различными серьезными по меркам того времени подарками, такими как велосипед «КАМА»(мне) и «УРАЛ» (брату) или Магнитофон «РОМАНТИК 306» и т.д. Я видел как мой брат (старше меня на 6 лет) каждое утро гладил свой алый пионерский галстук, одевал его и шел в школу. Я видел как чувак чувствовал ответственность, за все что он делает. Никогда и никому не приходило в голову тогда сидеть на корточках и произносить фразы по типа «есть мелочь?» или «есть мобила?» и, поверьте на слово, не потому, что тогда мобил не было. А потому что, когда батя дает «трешку» этого хватало и на кино и на пирожки и на мороженное и еще оставалось. Вся шантрапа начиная от 6 лет и кончая 18 лет гоняла летом футбол, тусила по пионерским лагерям, ходила в кружки самодеятельности, орала песни под гитару, ходила в походы. Самые отъявленные негодяи того времени максимум отличались тем, что надували лягушек через ж..у соломинкой, но никак не висли на героине в подъезде. Что сейчас? Сейчас я не могу позволить себе построить дом на зарплату. Мне даже вшивая ВАЗовская семерка с окладом в 10 000р светит только через 16 месяцев. И то если я все до копейки буду откладывать, не есть не пить не одеваться как раз за 16 месяцев наберу 160 тыщ и куплю сие чудо. С кривыми дверями, кожурками от семечек в цилиндрах, и дай бог если именно в тот момент когда ее собирали какому-нибудь бравому парню с АвтоВАЗа не приспичило в туалет по большому, и он не нас...л в 3 цилиндр, ибо туалет от места сборки на линии в 800 метрах (я знаю что пишу, почти все знакомые работают на ВАЗе, кстати да, сейчас живу в тольятти). В советское время можно было придти в магазин со своей зарплатой пусть даже 100р и позволить себе купить магнитофон РОМАНТИК 306 за 32 рубля. Что сейчас? Ну получил я эту десятку тысяч… обалдеть… ТЫСЯЧ!!!... пришел в магазин. Хочу современную магнитолу в машину. Нормальную такую. ХОРОШУЮ. РОМАНТИК-то не хламом тогда считался! И что я вижу? Пионер или алпайн? Тысяч эдак за 7-8. Мне даже после этой покупки на колонки не хватит… На две, не на 4! Потому как нормальный звук стоит от 3 тысяч и выше. А если я обращу внимание на магнитолку с возможностью BLUETOOTH… так за нее не менее 15 надо выложить. А что есть? Что пить? Чем платить за квартиру? Пенсионеры коммунистического времени сидели дома и не знали чем заняться. Многие «ушли в огороды». Потому как пенсии хватало. Хватало на все. А сейчас я пришел в магазинчик за сигаретами и вижу как бабушка вытащила все на витрину: кошелек, конвертик, и даже носки. Все это содержало в себе деньги. Она выпотрошила все. Бабулька при чем покупает не сервелат, а тупо булку хлеба и пакет молока (сделанный из клея ПВА и пародии молочного порошка). И ей не хватает 8 рублей!!! Она судорожно, с огромным тремором рук (в силу возраста) пытается найти у себя еще какую-нибудь заначку, за ней уже образовалась очередь, продавец смотрит на нее взглядом коршуна и не хочет считать даже, что она там высыпала(на тарелочке для денег лежат монеты достоинством «1 копейка» «5 копеек» и подобная мелочь), а очередь состоит из пузатых ублюдков, вроде тех, кто «сожалеет» о Солженицыне, с подтеками жира и соуса от шаурмы на 2-ух дневной щетине, с пятихаткой в руке и заготовленной фразой «мне два пузыря миллера» и им пох..й, они наоборот торопят бабульку. А продавщица начинает хамить и надменно убирает с витрины поданный ею пакет молока со словами «ну раз не хватает, только хлеб возьми». ВОЗЬМИ!!! Не возьмиТЕ, а возьми! И это при всем при том, что у бабульки из под старого пальто и кучи старых платков, в которые она закуталась, чтобы не замерзнуть виднеются на старом затертом до дыр пиджаке медали и, насколько я сумел разглядеть, даже ОРДЕН. У бабуши потекли слезы, она еще быстрее засуетилась в поисках этих 8 рублей… Знаете, я не выдержал. Автор наломал дров тогда в магазине, наломал так, что щепки пытались собрать 6 омоновцев, провел какое то время в замкнутом пространстве, но сожаления о содеянном в тот день так и не посетили его до сих пор.

МЕНТАЛИТЕТ.
Девушки. О эти прекрасные создания, от них веет теплом и уютом. Заботой и нежностью. Мне хотелось бы так думать. Но девушки совсем не те, не те старшеклассницы из моего детства, которые увидев мальчишку лет 6-7 сивоватой наружности, гладили его нежной рукой по голове, проходя мимо и угощали ириской. Сейчас модно смотреть тупые сериалы, боевики и прочие экскременты, содержащие в себе насилие и продажную любовь. Причем не просто содержащие, а пропагандирующие такое поведение в таком ключе, что зритель принимает увиденное как норму жизни. «ЗАНАВЕС» то пал. Сейчас среди большинства девушек принято думать, что определенная форма груди и ягодиц основополагающий фактор счастья женщины. А «приличность» девушки меряется такими факторами как, дала в первый день знакомства – ну бывает… Дала через неделю – ты «приличная». Через месяц – ты супер «приличная». Сос.....шь в подъезде у двоих и более – шалава. Вот и вся система оценки. Смысл жизни найти богатого у большинства. Чтобы были деньги на весь тот хлам из ящика, который не нужен, но в силу рекламы становится просто НЕОБХОДИМ. Факторами «счастья» женщины стали материальные ценности. А по шкале счастливее та, у кого шуба дороже, причем вторая, у которой оказалась дешевле, резко начинает чувствовать свою никчемность. Доходит до смешного. В некоторых больших населенных пунктах, таких как Москва или Питер, существуют даже, так называемые «охотницы». Это девушки, которые ОЧЕНЬ ПЛОТНО посадили в свою голову мысль о богатом муже, очень тщательно следят за своим внешним видом, надеясь таким образом влюбить в себя потенциального мужа, бегают, в буквальном смысле за ними. Посещают различного рода клубы, вечеринки и подобные мероприятия, где водится такая «дичь». Если ты встречаешься с девушкой, и вдруг, по какому-то стечению обстоятельств вы поссорились (не важно из-за чего и почему) и перестали общаться друг с другом на этой почве, то раньше это все решалось как-то по людски, походили врось, подулись друг на друга, да помирились. А сейчас нельзя себе позволить «подуться» на девушку около недели))) сейчас за неделю она успеет сменить 2-3 ухажёров))) Есть, конечно, девушки, к которым это неприменимо, но все же таких ОЧЕНЬ МАЛО. А раньше то, девчата ждали своих ребят из армии по 2 а то и по 3 года(морфлот например). И большинство не то чтобы в неверности замечено не было во время ожидания, такую «ожидающую» хрен обнимешь, не то что в постель завалишь. А почему так было? Да потому что по радио шуршало «и вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди… И ЛЕНИН ТАКОЙ МОЛОДОЙ!!! И ЮНЫЙ ОКТЯБРЬ ВПЕРЕДИ!!!» а не расфуфыренные сучки с поясом вместо юбки вещали с экрана б...дство в открытом виде.
В моем сознании это сравнение может продолжаться довольно долго. И могу сказать уверенно, что нынешний строй проигрывает. Причем проигрывает довольно сильно и во всех областях, это еще я не затрагивал цен на бензин, коммунальных платежей, охраны порядка, коррупции и еще кучи всего. И везде преимущество у СССР. Это была огромная страна, мощная держава, которую боялся весь мир. У которой было ВСЕ СВОЕ и она ни от кого не зависела. Вот эти буквы USSR производили на другие страны примерно такой же эффект, как производит бойцовский пес на драного кота. И благодаря таким, как Солженицын и Новодворская, мы имеем то, что имеем. И колбасу различных сортов на полках мы получили(которую не все могут себе позволить), только вот зачем мне набитая жиром и соей перемолотая и застывшая жижа в полиэтиленовой упаковке, в то время как развитое сельское хозяйство СССР снабжало всю страну МЯСОМ - я до сих пор не понимаю. И привело это к тому, что везде разруха и пьянство, милиция самая продажная в мире, чиновники с мигалками давно забыли зачем они нужны и кому они должны служить, по улицам ходят бритоголовые дибилы, идут войны с бывшими братскими республиками, в стране нет образования, вследствие чего основное количество людей – быдло, которое очень просто ведется и впитывает нацизм. НАЦИЗМ, который искоренил СТАЛИН. Не было бы СТАЛИНА, сейчас бы все не «здрасьте» говорили, а «гутен таг». Сделал он это, как смог. Другие вряд ли смогли бы. И если за это нужно было заплатить такими как Солженицын, я полностью его поддерживаю. И когда Вова или Дима с экрана вещают о том, как сильно они подняли экономику России и озвучивают какие либо проценты, я твердо и уверенно знаю, что 85% домов в этом городе строились во времена красных, все заводы, которые работают по сей день и не разворованы построены в тоже время, все коммуникации, любая связь, даже интернет, о котором не знали в СССР, проложен по тем канавам, которые были вырыты коммунистами, все основопологающие элементы выживания, которые до сих пор функционируют придумали во время СССР. А Вова и Дима просто продолжают разворовывать государство, наследие СССР. И даже та самая, ВАЗовская пятерка, которую хаят с экранов, которая является предметом шуток различных увеселительных шоу и т.д. в том году, в котором ее выпускали составляла нехилую конкуренцию иномаркам, как по качеству, так и по «современности». А такие как Вова и Дима, равно как Боря и Миша палец об палец не ударили чтобы эта пятерка в 2010 была ничуть не хуже всяких бентли. И все равно как ни крути вазовская нива в старом кузове, сделанная 36 лет назад, является до сих пор лучшим внедорожником, обойдя по своим ТТХ все лэндкруизеры и им подобные жестянки. Вот вам яркий пример технологий СССР и его наследия.

Святочный рассказ....

Петрович шёл в магазин. Запросы его были более чем скромные – килограмм картошки, кило лука, батон белого, буханку чёрного, подсолнечное масло («нерафинированное!», как было особо оговорено в выданном супругой списке), а также незатейливые ингредиенты для традиционного новогоднего блюда «оливье», имеющего такое же отношение к известному французскому ресторатору, как финский Йелопукки к отечественному Деду Морозу, а также пакет молока и кое-что по мелочи и, вне списка, втайне от суровой благоверной - четвертинку «беленькой», только тссссссс!

Поскальзываясь на заледенелом тротуаре, не обработанном куда-то девшимися представителями братского таджикского народа, Петрович двигался в магазин. Эконом-класса. Поскольку его пенсии револьверщика шестого разряда с трудом хватало на оплату квартиры, лекарства вечно больной супруге и питание семьи.

Проходя мимо обувного магазина, Петрович в очередной раз с вожделением глянул на его витрину, где красовался дивный образец сапожного мастерства – ботинки! Обувь была всем хороша – и прочной кожей цвета каштана, и крепкой рифлёной подошвой, и настоящий мех внутри, казалось, так и манил согреть там замерзающие ступни. Эти ботинки давно притягивали Петровича, очаровывали его, всё в них было хорошо, практично, кроме несообразно высокой стоимости… Цена была явно заоблачной и составляла ровно две трети петровичевого пенсиона.
Петрович вожделенно-грустным взглядом приласкал привлекательную обувку и продолжил путь.

В продуктовом магазине, который важно назывался супермаркетом и в предновогодние дни прямо-таки кишел покупателями, сметавшими с прилавков продукты, как будто будучи в расчёте нажраться от пуза на всю оставшуюся жизнь, Петрович завладел тележкой, и стал бродить меж рядов с товарами, постоянно сверяясь со списком.

Наполнив тележку яствами и напитками, Петрович направился к кассе, где хозяйничала узкоглазая красотка с трудночитаемым именем «Базарайым» на бейджике.

Когда подошла очередь Петровича, восточная чаровница довольно споро просканировала продуктовый разврат Петровича, и объявила итог:
- Шестьсот девятнадцать рублей сорок копеек!
Петрович подал тысячерублёвую купюру, взамен Бзым.. Брым..., короче, девушка ловко отшуршала ему сдачу (легко и непринуждённо обсчитав на двадцать рублей), и вместе с чеком дала какую-то красную бумажку с надписью «Акция!!!»

Петрович сложил покупки в оставшуюся со «времён очаковских и покоренья Крыма» сеточку-авоську, довольно метко звавшуюся в народе «нифигаськой», и машинально положил в карман красную бумажку, вспомнив о ней только на выходе. Он достал непонятный листок и прочёл: «Акция!!! При покупке товаров у нас на сумму 500 рублей у вас есть уникальный шанс выиграть автомобиль, поездку в страны Западной Европы, холодильник, пылесос и ещё сотни призов!»

Петрович не доверял рекламным акциям. Давно, лет пятнадцать назад, он сходил с женой на рекламное сборище - презентацию какой-то фирмы, где с них после длительной езды по ушам содрали триста долларов на якобы льготную поездку в Испанию, но контора оказалась надувательской, и им пришлось довольствоваться летним отдыхом на своих шести сотках в загородной бытовке, которую супруга важно и до тошноты бразилисто именовала «фазендой». Самому Петровичу претил отдых в положении оверкиль на грядках с корнеплодом морковь, вызывал отвращение полив огурцов (хотя в солёном виде и под закусь в холодные зимние вечера он их очень уважал), и доставка всеъх продуктов натурального хозяйства домой в невдолбенных размеров рюкзаке в забитой, как банка шпрот, электричке, но спорить с супругой он был не в состоянии.

Петрович уже хотел было выкинуть никчёмную бумажку, но его взгляд упал на надпись над чёрным квадратиком: «Сотрите здесь»,
- А, не убудет! – махнул рукой Петрович, достал мелкую монетку и начал соскабливать защитный слой. Под сдираемой поверхностью появился нолик, потом ещё один. Сердце Петровича резко увеличило систолический объём. По мере стирания ноликов становилось всё больше, их стало сперва четыре, потом пять, вот и показался шестой, предваряемый единицей в самом начале.
- «Миллион!» - зазвенело в ушах.
- «Миллион» - пискнул кассовый аппарат.
- «Миллион!» - влекущее зашуршали купюры.
Воображение услужливо подсунуло радужную картину, на которой были белый мелкий песочек, синева тёплых вод атолла, зелень солидных пальм и развратная улыбка сисястой блондинки в розовом «кадиллаке» на фоне роскошного бунгало.
Петрович, сдерживая волнение и не веря своим глазам, напрягая зрение, проверил ещё раз.
Нет, ошибки быть не могло – да, была единица, и шесть нулей после неё, а для таких же тупых, как Петрович, был и текст: «ОДИН МИЛЛИОН РУБЛЕЙ».

Петрович схватился за сердце, потом за карман, где лежала упаковка спасительного нитроглицерина.
* * *
Спасибо прессе, о везении Петровича узнали все – его фотография с радостно-растерянной улыбкой и увесистыми пачками купюр была опубликована во всех местных СМИ.
Вот тогда-то и начались беды.
Сперва к Петровичу подвалили крепкие ребята с бычьими шеями и бритыми затылками, в спортивных костюмах и с внушительными золотыми крестами на массивных цепях. Что-то в их облике говорило Петровичу, что к Русской православной церкви данные индивидуумы явно не имеют никакого отношения. Парни в кратких, но доходчивых фразах объяснили Петровичу христианский принцип «Бог велел делиться», причём выражения их лиц были доступны для понимания даже амёбе, периодически делающей это добровольно, а сумма, полученная Петровичем после этого разговора, похудела ровно наполовину.

«Ничего!» - утешал себя радостный Петрович. – «И на ремонт в квартире хватит, и жене на операцию, и детям подкину, соседям праздник устрою, и на ботинки останется!»
На устроенном по случаю нежданно свалившегося богатства Петровичем фуршете для соседей, которые жрали выставленные Петровичем водку и коньяк, закусывали шпротами, салатами, восхитительно приготовленным женой Петровича мясом по-французски, холодцом, молочным поросёночком в золотой корочке, икрой красной, икрой чёрной, невиданными доселе мидиями, французскими виноградными улитками, для пущего форсу купленными Петровичем, каменным пармезаном и разукрашенным плесенью рокфором, нежнейшей тихоокеанской селёдочкой, о политой маслицем и обильно припорошенной нарезанным зелёным лучком, сёмгой слабосолёной, осетринкой копчёной, шпиком, благоухающем ароматом чеснока и перца, присутствующие произносили поздравления, говорили правильные и душевные речи, основным лейтмотивом было то, какой хороший и замечательный даже человек Петрович, но в глазах их явственно читались зависть и злоба.

Умудрённый опытом Петрович поставил новую металлическую дверь, по уверениям мастера, покруче, чем её аналоги в американском форте Нокс, но несчастья продолжали сыпаться.

Сперва позвонил сын, которому до этого момента Петрович был глубоко параллелен, и стал горестно вздыхать, что требуется сто тысяч на ремонт раздолбанной машины. Петрович внял слёзным речам отпрыска и ассигновал требуемую сумму. Затем приехала дочь, которая до сего дня относилась к любимому папе как одна из дочерей короля Лира в одноимённом произведении Шекспира, и горестно поведала, что у мужа-бизнесмена проблемы с налоговой и ментами. Петрович дал сто пятьдесят.
Потом, потом… В итоге у Петровича оказалась куча родственников, о которых он знать не знал, и среди них безвестные дядя Толя из Конотопа, племянник Улугбек из Самарканда, а также двоюродный племянник жены Резо из Телави и брат третьего мужа средней сестры Изя из Биробиджана. Вся родня хотела одного – денег, щедро сдабривая свои просьбы рассказами об ужасных напастях и пуская слезливые нотки в голоса. Петрович по доброте душевной слушал, огорчался, сам пускал слезу и отправлял болезной и неимущей родне деньги, причём столь часто, что стал легко узнаваем в местном отделении связи.

* * *

«Ну, сегодня-то уж точно куплю ботинки!» - решительно сказал сам себе Петрович, открыл секретер, достал из него шкатулку, поднял крышку… На дне шкатулки сиротливо лежали две сотенные купюры, причём отнюдь не с портретами американских президентов.

«Вот тебе и купил..» - огорчённо подумал Петрович. – «А, легко пришли, легко и ушли! Пожалуй, на бутылку с закуской хватит!»
Он уже одел растоптанные ботинки, которым местный умелец-армянин Арам дал уже не одну жизнь, с кряхтением стал одевать пальто, как вдруг в прихожей раздался звонок.

Петрович открыл замок и распахнул дверь. На пороге стояла Янка, внучка, единственная, пожалуй, кто ничего не просила, весёлая, с трогательной чёлкой и длиннющими – своими, а не от «Буржуа»! – ресницами над карими лучистыми глазами, очаровательными ямочками на румяных щёчках, и милой девичьей улыбкой.
- Привет, деда! – она звонко чмокнула старика в небритую щеку. – С наступающим!
- Заходи, внученька!
- Ой, деда, я на минутку, спешу, сегодня в ЗАГС со Славиком заявление подаём! А это тебе, - протянула она ему полиэтиленовый пакет.

Петрович достал из пакета коробку, обмотанную пёстрой бумагой, развернул её, открыл крышку…
В коробке лежали, заботливо укрытые полупрозрачной бумагой, ТЕ САМЫЕ ботинки, на которые он долгое время смотрел с вожделением…

© Штурм

ЗАКОН ЛОМА ДЛЯ ЗАМКНУТОЙ ЦЕПИ

- Нет, - сказал Большой Али. - Мы эту работу не возьмем. Скучно,
долго, много возни. Мы любим, чтобы быстро, понял? Бац - и капуста. Будет
такая работа, приходи.
- Неужели вам трудно ограбить дом? - спросил заказчик. - Просто войти,
пошуровать внутри, и уйти?
- Он не понял, - вздохнул Али, и оглянулся по сторонам, будто в
надежде, что кто-нибудь разъяснит заказчику ситуацию. Впрочем, это было
чисто риторическое оглядывание. Парни из банды согласно кивали и бросали на
заказчика хмурые взгляды, но рта никто не раскрыл.
Попробовали бы они.
- Слушай, ты, перец, - сказал Большой Али. - Есть такая вещь -
профессия. Вот это, - он ткнул громадным черным пальцем в расстеленную на
столе план-схему, - не наша профессия.
- Какого же черта я перед вами битый час распинался?! - вскипел перец,
видимо, позабыв, с кем говорит.
- Мне было очень интересно, - смиренно признался Али. - Теперь я всё
знаю о системе безопасности смарта. И когда разбогатею, непременно куплю
себе такой дом. Спасибо за рекламу, дядя.
- Тьфу! - дядя принялся складывать план-схему. - Надо же, столько
времени угробить...
- Засохни, плесень, - еще более смиренно, просто ласково, произнес Али
- и плесень действительно засохла. - Спроси любого в даунтауне, и тебе
скажут, что Большой Али никогда не мелочится. Ты потратил время, мужик? Я
заплачу. Во-первых, ты уйдешь отсюда живым...
Все-таки, этот заказчик был то ли полный идиот, то ли весьма не
робкого десятка. Он, конечно, побледнел, и руки у него слегка задрожали, и
со схемой возиться мужик перестал. Но он глядел Али в глаза, и видно было -
ждал продолжения. Ждал "во-вторых".
- А во-вторых, ты пойдешь в русскую забегаловку на восемьдесят шестой,
и спросишь там Мэта Закариа. Возможно, он знает, чья это профессия -
обчищать дома. И, может быть, подскажет, кого задействовать. Надеюсь, ты
ничего не имеешь против русских, чувак?
- Нет, - сказал чувак, убирая схему в кейс.
- А то мне вдруг показалось, что ты расист, - скромно заметил Али. - И
тебе противно будет иметь дело с нацией, которая только и способна, что
лазать по чужим домам. Впрочем, цыгане умеют еще меньше - верно, братья?
Братья согласно закивали.
- Короче, вали отсюда, пока цел, белый парень.
Белый в темпе собрал манатки и свалил, не попрощавшись.
- Зачем ты послал его к русским, брат? - спросил Большого Али один из
подручных - ну, из тех, кому разрешалось задавать вопросы. - И вообще...
Можно было для вида согласиться, взять аванс - десять тысяч все-таки! - а
потом отоварить придурка по тыкве, и дело с концом. В первый раз, что ли?
- Спорю на сотню, что этот тип - фед, - сказал Большой Али. - Вонючий
белый провокатор. Я за две мили чую феда. И какого черта он предложил нам
взять дом, который не берется? Так-то. А русские давно нарываются. Вот
пусть они туда и лезут. Вам не кажется, братья, что русские задолбали?
Еще бы братьям не казалось.
- А ты правда думаешь, что смарт не берется? - поинтересовался другой
из подручных - ну, тоже кому можно было.
- Ты же слышал и видел, - ответил Большой Али. - Там идеальная система
безопасности. Умнее не придумаешь. И знаете, братья, сдается мне, этот
белый ублюдок нам чего-то не досказал. В смарте может оказаться еще
какая-то фишка. Последняя линия обороны. На случай, если ты все-таки
просочишься в дом, а охрана не получит сигнала тревоги.
- Интересно, какая...
- Вот пусть русские ее и оценят, - заключил Большой Али.

***

Русских в даунтауне не любили давно и обоснованно. Во-первых, русские
плевать на всех хотели, и не признавали никаких правил. Во-вторых, они на
своих бензоколонках - ну, имелась у них небольшая сеть, чтобы отмывать
грязные деньги - разбавляли топливо водой. Это, по-вашему, нормально?
Они, было дело, самому шефу полиции набухали полный бак разведенного
бензина. Не заметили, что ли, кому льют. Там долгая вышла история, не
сейчас ее рассказывать.
А еще русские оказались ужасные расисты. Афров они, видите ли, не
любят, арабов не переносят, цыган терпеть не могут, даже от евреев, и от
тех носы воротят.
Если бы не всеобщий страх перед жуткой русской мафией, то этих
отморозков давно бы из города погнали. А так - мирились. Но мелко
напакостить случая не упускали. Поэтому заказчик - по версии Большого Али
федеральный агент - был направлен к Мэту Закариа. А старина Мэт (по
нижегородской прописке Матвей Моисеевич Захаров) внимательно к заказчику
пригляделся, и ничего такого в нем не нашел. Много подозрительного, но
никак не полицейского.

***

- Просто взять дом? - переспросил Мэт. - Никакой мокрухи, вандализма,
терроризма, сексуального насилия? Всего лишь войти, набить рюкзаки товаром,
и выйти?
- Это не просто дом, - помотал головой заказчик. - Это особенный дом.
- Ну, смарт, - усмехнулся Мэт. - Подумаешь. Что, смартов не брали? Год
назад в Санта-Монике угнали грузовик, и на нем проехали смарт насквозь, две
стены вынесли. Накидали полный кузов барахла - только их и видели.
- С этим смартом подобный фокус не пройдет. Там закрытый поселок с
охраняемым периметром.
- И такие брали. Ты что, газет не читаешь? Угнали два грузовика. На
одном подрулили к посту охраны и раскатали в блинчики все их машины. А на
другом протаранили забор, въехали в смарт, накидали полный кузов барахла...
- Этот поселок охраняют надежно. Патрулируют его круглосуточно -
понимаете? И частную охрану страхует полиция. Кроме шуток страхует, а не с
опозданием на полчаса, как обычно.
- Можно угнать три грузовика, - сказал Мэт твердо. - И два-три
бульдозера, чтобы вломиться через периметр одновременно с разных сторон.
Пусть охрана развлечется не по-детски. И можно экскаватор еще.
- Экскаватор-то зачем?! - удивился заказчик. До этого момента он с
каждой секундой все заметнее уставал - а тут удивился.
Мэт поглядел на заказчика с откровенным сожалением.
- Эх, ты... Дорогу перекопать, вот зачем. Ну, по которой полиция
должна подъехать. И пусть страхуют кого угодно хоть до второго пришествия.
- А самим как выезжать?
- Выезжать не надо. Можно угнать вертолет...
- Простите, сударь, - произнес заказчик вкрадчиво, - а это обязательно
- скромную квартирную кражу раздувать до масштаба "Бури в пустыне"? Вы так
всегда делаете?
- Да пошел ты... - Мэт фыркнул и обиженно надулся.
- Мне нужно просто ограбить смартхаус, - сказал заказчик очень
грустно. - Тихо ограбить, понимаете?
- Он, что, с твоей женой переспал? - спросил Мэт, хитро прищурившись.
- Кто?
- Да уж не смарт. Этого-то они еще не умеют, я надеюсь?
- Зависит от начинки, - небрежно бросил заказчик.
Мэт обалдело вытаращился.
- Вас не должны интересовать мои мотивы. Я предлагаю работу и хочу
знать, возьмется за нее кто-нибудь, или нет. Есть у вас на примете
специалисты такой квалификации?
- Зависит от начинки, - Мэт выразительно шевельнул пальцами.
- Деньги есть. Достаточно.
- Что ж ты с ниггерами не сторговался?
Заказчик на "ниггеров" не отреагировал никак.
- Ладно, - сказал Мэт. - Я пойду, а ты жди. Перекусить успеешь. Закажи
okroshka - по нынешней жаре в самый раз.
- Предпочитаю американскую еду, - сообщил заказчик.
- Я так и понял, что ты расист, - кивнул Мэт, вставая из-за стола.
- Все сегодня с ума посходили, - сказал заказчик уныло.
Мэт черным ходом вышел на улицу, по пожарной лестнице взобрался на
второй этаж, и через распахнутое окно шагнул в небольшую очень грязную
комнату. Посреди нее трое молодых еще мужчин - в возрасте слегка за
тридцать - играли в карты, используя вместо стола коробку из-под ксерокса.
- Есть клиент, мужики, - сказал Мэт. - Жирный котяра. Темнила
страшный, но зуб даю, что не полис, и не фед. Даже жалко - я ему такие
роскошные перспективы обрисовал, аж сам увлекся...

***

На самом деле, смарты грабили очень редко. Точнее, когда-то пробовали
грабить, и почти сразу навсегда зареклись. Результат не оправдывал ни
риска, ни затрат на подготовку.
Технически войти в смарт было не сложнее, чем в обычный дом. Вот
только выходить из него требовалось самое большее через три минуты. И очень
быстро сматываться. Потому что максимум на шестой минуте подкатывала
охрана. Которая уже знала, сколько вас, как вы выглядите, и на чем
приехали. Ей все это смарт еще по дороге описывал.
Конечно, можно было захватить хозяина смарта и потребовать от него код
- обычно смартхаусы открывались именно комбинацией цифр. Чтобы хозяин мог
одну цифру в коде переврать. Смарт безропотно впускал непрошенных гостей,
но тут же включал "тревожные" камеры скрытого наблюдения и вызывал охрану.
Нет, ну можно еще пообещать хозяину пулю в голову за неверный код, или
вообще украсть у него ребенка. Можно в случае чего орать полисам - стойте,
у нас заложник... О, да, конечно. Щас!
Очень уж большая разница - максимум три года за взлом, или верных
тридцать лет за преступление, сопряженное с насилием. Ни в одном смарте не
лежит столько денег, чтобы из-за них так подставляться.
Деньги в банках лежат.
Вот банки и грабили. Примерно то же, что взять смарт, только наличные
искать не надо - кассиры сами капусту в мешки упаковывают.
А Большой Али, например, банки не грабил. Боялся. Он по мелким
арабским и китайским магазинчикам специализировался. Чтобы бац - и готово.
Что интересно, посылая заказчика к русским, Али хотя и имел в виду
кинуть им подлянку, а по сути не врал. Русские могли замахнуться на смарт.
Они же целую страну разворовали, хотя у них там были гулаг и кэйджиби.
Они и гулаг с кэйджиби по кусочкам растащили.
Они после той оказии с разбавленным топливом пригнали шефу полиции
целый бензовоз. К подъезду. Типа в подарок, загладить вину. Что интересно,
не краденый. Скинулись, купили, и пригнали.
У шефа от изумления язва открылась, и он на неделю в больницу слег.

***

Русских "специалистов" звали Дима, Армен и Шварценеггер. Вид они имели
очень интеллигентный, смирный, и какой-то бедноватый, что ли. Особенно это
бросалось в глаза по контрасту с бандой Али. Там все были толстые,
увешанные золотом, и с громадными пистолетами.
- А вы на самом деле русские? - спросил заказчик, недоверчиво
оглядывая команду.
- Мы москвичи, - сказал Дима.
- Это еще хуже, - объяснил Армен.
- Покажите им деньги, и они будут хоть китайцы, - бросил на прощание
Мэт, и вышел в окно.
Щуплый маленький Шварценеггер ничего не сказал, но зато вытащил из-за
пазухи здоровенный вольтметр, и с умным видом на него уставился.
- И вы, это... - поинтересовался заказчик, опасливо косясь на
электронную машинку. - Входите в закрытые помещения?
- Входим, - подтвердил Дима. - И даже выходим.
- Сгибаясь под тяжестью награбленного, - ввернул Армен.
Ну, тут он, положим, для солидности наврал. Собственно красть их
команда даже не пробовала. А занималась она исключительно порчей,
разрушением и уничтожением всяческих замков, дверей, решеток, и прочего,
чем средней руки американский капиталист защищает склады, подсобки и
открыто стоящие контейнеры. Расчищала путь к капиталистическому имуществу и
быстро убегала.
Только вороватый Шварценеггер все пытался уволочь с места преступления
какую-нибудь ерунду - за что регулярно получал по рукам.
Старый фокус. Мы, господин прокурор, шли мимо. Из чисто хулиганских
побуждений отключили сигнализацию, замок сорвали, и потопали себе дальше...
А мы, господин прокурор, тоже шли мимо. Видим: открыто. Зашли и взяли, что
плохо лежало. С самого краешку. Так, по мелочи. Чего оно валялось
незапертое и вводило честных граждан во искушение?..
Ясен пень, заказчику эти подробности знать было ни к чему.
Заказчик достал схему. Между прочим - что там Мэт про китайцев ляпнул?
- косоглазым он ее уже показывал.
К сегодняшнему дню он с этой схемой все городское дно облазил. По
идее, у него на хвосте должны были висеть и полисы, и феды, донельзя
заинтригованные.
Ну, русским об этом знать не стоило, наверное.
Заказчик так умучился ставить задачу, что теперь изъяснялся предельно
сухо и четко.
- Вот поселок, - сказал он. - Вот дом. Нужно войти и оставить явные
следы проникновения. И уйти, ни в коем случае не попавшись. Десять тысяч
аванс. По исполнении через неделю - еще тридцать.
- Пусть будет не тридцать, а сорок, и в течение суток, - предложил
Дима.
- Нет. Я хочу убедиться, что вы ушли чисто. Если вас не найдут за
неделю, значит, так и есть. А сумма окончательная и не подлежит обсуждению.
- Ладно, - вздохнул Дима. - Раз не согласны торговаться - давайте
тогда, признавайтесь, на фига вам это все нужно.
- Допустим, я хочу напакостить хозяину дома. По личным мотивам. Так
нормально?
- Сойдет. Как версия. Что там можно взять?
- Честно говоря, почти ничего. Мебель, кое-какая аппаратура...
По-настоящему обживать дом начнут только через месяц. Вот почему я и
предлагаю вам такие большие деньги.
- Мы и подождать можем, - заметил Дима. - Нам-то не к спеху. Зато
потом мы с удовольствием освободим хозяина от любимого барахла. Да и в
сейфе его покопаемся не без приятности. Как вы сказали - напакостить? Ну,
вот. Пакостить, так по-крупному.
Заказчик пренебрежительно хмыкнул.
- Барахло... Плевать он хотел на барахло. Поймите, тут принципиально
важен сам момент проникновения в дом. Увидев, что к нему залезли, хозяин не
сможет там жить. Он купил смарт, потому что уверен - это будет только его
жилище. Ну, а я... Самое больное место, понимаете?
- Злой вы человек, - пожурил заказчика Армен.
- И от кого я это слышу?
- Ваша правда, сэр. Извините. Хотите, я там что-нибудь гнусное на
стене нарисую? Или, допустим, в супружеское ложе накакаю?
- Нет-нет! - заказчик даже руками замахал. - Только пожалуйста, ничего
такого. Без вандализма. Мне будет непрятно.
- А то поджечь можем, - деловито предложил Дима. - Чуток еще деньжат
накиньте за пиротехнические работы, и мы...
- Не надо! - приказным тоном потребовал заказчик. - И давайте сразу
договоримся - за нанесение ущерба зданию и обстановке вы будете
оштрафованы.
- Ох, хитрец! - подал голос Шварценеггер. - Уважаю!
- Что такое? - нахмурился заказчик.
- Нет, ребята, вы разве не поняли? - обратился Шварценеггер к
коллегам. - Я-то сразу догадался. Он хочет... Ой, ладно, после объясню.
- Хорошо, а пока не встревай, - распорядился Дима. - Значит, войти,
оставить следы, и выйти... Что вы знаете об охранной системе этого смарта?
- Всё, - сказал заказчик.
В защите смарта изъянов и слабых мест не нашлось. Единственное, за что
в принципе можно было ухватить смарт, так это за один-единственный внешний
фактор. Человеческий. Если как-то нейтрализовать охрану, или хотя бы
задержать ее... А вот об умный домик сам по себе - только зубы ломать. Едва
хозяин выходил за дверь, смарт "вставал на охрану". Он не просто давал
сигнал тревоги в момент взлома. Он еще и просматривал земельный участок, на
котором жил. И из-под земли его ощупывал заглубленными датчиками. Любой
движущийся объект весом больше тридцати килограммов мгновенно привлекал
внимание дома. Смарт настораживался, пытался идентифицировать объект,
принимался отслеживать его перемещения, и все записывал. Если по территории
бродил не соседский мальчишка (соседей дом знал в лицо), то картинка тут же
уходила на пост охраны.
Внутри дом был нашпигован датчиками объема, инфракрасными сканерами и
"тревожными камерами", включающимися при несанкционированном проникновении.
Если с хозяевами приходил кто-то чужой, дом на всякий случай запечатлевал и
его. И подглядывал за гостем, когда тот оставался в комнате один.
"Типичный параноик", - сказал Армен.
"Нет, просто вышколенный слуга", - парировал заказчик.
"Это ж с ума сойти можно - жить в доме, который постоянно за тобой
следит!".
"Как раз за хозяевами смарт не следит. Но если им захочется, они
смогут выставить и такую опцию. Многие, например, просят смарт приглядывать
за детьми".
Смарт безвылазно сидел в интернете - казалось бы, загоняй ему в мозги
вирус и бери управление на себя, - но и с этой стороны к дому оказалось не
подступиться. Защитой управлял отдельный компьютер, вообще не подключенный
к сети. Эйфория первых лет внедрения смартов, когда хозяева открывали двери
звонками с мобил или электронными письмами, давно прошла.
Самым обидным было то, что все эти охранные премудрости элементарным
образом отключались командой с внешнего ремонтного порта. Но ремонтник
подсоединялся к нему только в присутствии хозяина и охранника, либо с
санкции прокурора, и тогда уже под контролем полиции. А пожарные, если что,
просто ломали дверь, и...
"Запалить бы его слегка, - мечтательно произнес Армен. - И самим
приехать тушить. На настоящей пожарной машине... Красивый ход, ага?".
"Вы еще предложите наводнение устроить, - сказал заказчик. - Или
землетрясение".
Конечно, смарту можно было попросту отрубить электричество. При
падении напряжения дом переходил на аварийный режим с питанием от
аккумуляторов и посылал тревожный сигнал в электрокомпанию. Полчаса он ждал
- обычно за это время мелкие неисправности устранялись, - и если тока
по-прежнему не было, уведомлял о происшествии хозяина и охрану. После чего
запускал дизель-генератор. В случае отказа генератора смарт начинал
паниковать и требовать помощи. Успокоить его могло только появление хозяина
или охраны. Еще через полчаса аккумуляторы садились, и если дом по-прежнему
оставался беззащитным, тогда он на последнем дыхании звонил 911.
"Сколько он может продержаться на дизеле?", - спросил Дима.
"Сколько... Да пока горючее не кончится! Генератор у каждого дома
свой, хозяин сам выбирает. Обычно стараются подгадать так, чтобы одной
заправки хватало часов на двенадцать. А уж есть ли у хозяина запасная
канистра в гараже...".
"В общем, рубить ему кабель бессмысленно, - заключил Армен. - Ладно, и
как же вы нам предлагаете грабить эту хрень?".
"Мне вас порекомендовали как специалистов по проникновению в дома, -
сказал заказчик. - Ну, и э-э... проникайте. Времени неделя, с
послезавтрашнего дня. Хозяева уезжают в Европу".
"Вот это хорошо, - сказал Дима. - Отсутствие хозяев - серьезный
аргумент за. В общем, записывайте телефончик, мы до завтра поразмыслим, и
где-нибудь к обеду вы нам позвоните".
"Вы уж придумайте что-нибудь, а?", - почти взмолился заказчик.
Дима обещающе кивнул.
Когда заказчик ушел, Дима спустился в забегаловку и подошел к Мэту,
уплетающему за обе щеки okroshka под ледяную водочку.
- Приятного аппетита, дядя Матвей, - сказал Дима. - Ну, и странного же
америкоса ты нам сосватал! Надеюсь, догадался посадить ему на хвост своего
человечка?
- Чтобы я - и не догадался? - улыбнулся Мэт.

***

Шварценеггер уверял, что заказчик хочет по дешевке купить вскрытый
смарт. Действительно, пострадавшие от несанкционированного проникновения
дома на какое-то время резко падали в цене. При условии, что информация о
взломе системы безопасности просачивалась наружу.
"Вот увидите, он еще попросит нас фоток там нащелкать!" - уверял
Шварц.
"Не вопрос, нащелкаем", - кивнул Армен.
Дима попросил не отвлекаться и поставил задачу. Шварценеггера он
послал "на этюды", то есть покататься вокруг поселка и "на натуре" оценить
качество несения службы охраной. Армену было приказано готовить снаряжение.
Сам Дима отправился в районный технадзор за серьезной - а не детской, как у
заказчика - схемой поселка.
Русские могли войти в смарт легко и непринужденно.
Более того, они могли весь его облазить - ну, первый-то этаж точно - и
действительно наделать фотографий.
Даже стырить какую-нибудь глупость вроде диванной подушки. Или дохлую
крысу подбросить в морозильник.
А ничего серьезнее от них и не просили, верно?
Потому-то русские и могли войти в смарт.
Про ценные вещи Дима спрашивал клиента лишь для отвода глаз. Случись
заказ на настоящую домовую кражу, Дима не пошел бы в смарт ни за что. А вот
заползти - именно на четвереньках заползти в дом - команда Димы могла
только так. В любой момент, лишь бы хозяин был в отлучке. Но что можно
украсть в пределах двух футов от пола? Тапочки и мусорное ведро?
Пылесосы и полотеры. Их в каждом смарте была прорва, и минимум раз в
сутки они принимались по дому мельтешить. Уборка продолжалась не меньше
часа, и на этот период смарт "поднимал глаза" на два фута. В смысле -
датчики объема вообще отключал, а пересечение инфракрасных лучей на уровне
двух футов и ниже игнорировал.
Оставалось только найти позицию неподалеку от поселка, на которой
можно скрытно залечь, прицелиться лазером в окно дома, и начать считывать с
него звук. Как только внутри зажужжит - давай, засекай минуты с секундами.
Вот оно, твое время.
А как незаметно добраться до здания, стоящего почти что в центре
охраняемой зоны, и войти в него - ну, это только настоящий, стопроцентный
американец не догадался бы. И то, наверное, прирожденный и убежденный
горожанин, жертва небоскребной архитектуры. Вуди, мать его, Аллен. Хотя,
дай ему месяц-два на размышление...

***

***

И действительно, заказчик попросил наделать фотографий. А еще он очень
хотел узнать, как именно воры полезут в смарт. Ну просто ужас, как хотел.
Извертелся весь, бедненький.
Но только розовая птица обломинго махнула крылом ему в ответ.
"Мы будем действовать в рамках закона лома для разомкнутой цепи", -
сказал Дима. И многозначительно надул щеки.
"Закон Лома? - удивился заказчик. - Кто это - Лом?"
"Это такой русский", - объяснил Армен.
Заказчик с тяжелым вздохом передал ворам пакет с деньгами и укатил на
своем черном "Севиле".
"А правда - что такое закон лома?" - спросил Армен.
"Для разомкнутой цепи? Да проще некуда. Вот, есть некая цепь. Берется
лом. Если знать, по какому звену ломом въехать, цепь развалится на две
половинки, открывая проход".
"Всего-то... - протянул Армен разочарованно. - Тоже мне, закон".
"Зато работает", - сказал Дима.

***

Рано утром небольшой фургончик остановился на малолюдной улочке в паре
сотен шагов от поселкового забора. Шварценеггер поднял секцию пола, глянул
вниз, и сказал:
- Абрамчик, вперед на полметра. Стоп!
Внизу был канализационный люк.
Порядок следования определили следующий. Шварценеггер, как самый
легкий, юркий и узкоплечий, полз в авангарде. К тому же, он ловчее всех в
команде управлялся с режущим, пилящим и сверляще-долбящим оборудованием.
Местный гений разрушения. Когда в автомастерской Мэта что-то не хотело
отламываться, вывинчиваться или отрываться, посылали за Шварцем. Под его
руками - будто само отваливалось.
Могучий Армен пёр на себе основную часть инструмента и, в случае чего,
проталкивал Шварценеггера вперед или служил ему точкой опоры.
Дима, как положено командиру, замыкал колонну. Он тащил резервные
батареи и, что немаловажно, закрывал собой путь к отступлению.
Ползти по теплотрассе оказалось скучно, пыльно, утомительно и долго. В
какой-то момент они едва не заблудились. Потом нагруженный тяжелым
снаряжением Армен изобразил нечто вроде приступа астмы, чем здорово
приятелей напугал. Потом Дима решил, что они могут опоздать, и принялся
всячески подгонять команду, из-за чего темп движения только замедлился. Но
все-таки они выбрались куда надо, и почти вовремя.
- Вот оно, - Шварценеггер похлопал ладонью по небрежно сложенной
кирпичной стенке. - Ну и халтура! Прямо скажем, не наш человек клал. Не
Иван Денисович какой-нибудь. Армен, заряжай.
Армен перевернулся на спину и принялся "заряжать", то есть запитывать
дрель от идущего по потолку кабеля. Пыхтя и отдуваясь, он ввинтил в
толстенную черную кишку хитрый инструмент, эдакую помесь буравчика со
штекером типа "папа", и когда на устройстве загорелся огонек, набросил на
выводы "крокодилы". Посыпались искры.
- Есть контакт, - удовлетворенно сообщил Армен, и мучительно
закашлялся.
Шварценеггер поставил дрель в режим перфоратора, надвинул на глаза
очки, посоветовал беречь перепонки, уткнулся сверлом промеж кирпичей, и
начал долбить.
Это было ужасно.
Дима лежал на трубах, чихая и затыкая уши, и для успокоения нервов
думал о том, что смарту этот ужас по фигу - его электронные мозги никак не
отреагируют на сотрясение фундамента, потому что живые мозги американского
программиста не могли предусмотреть такую бредовую возможность.
Шварценеггер продолбился ударно, за двадцать минут.
- Армен, разряжай, - сказал он. - Ну, успели. Лежим, курим. Или сразу
лезем? Невысоко вышли, над самым полом. Я даже чего-то вижу там.
Мусоросжигатель, что ли. Эй, ребята! Вы меня слышите?!
Ребята не слышали. И поскольку заложенные уши разложило далеко не
сразу, пришлось немного еще поваляться на трубах. Время позволяло.
Если не считать упомянутого мусоросжигателя и кучи дробленого кирпича,
подвал оказался пуст. Более того, он не был никак прикрыт охранной системой
- это Дима определил мгновенно. Здесь можно было ходить в полный рост, и
команда с наслаждением расправила плечи.
Внутрь дома вела мощная гладкая дверь без малейших признаков замка.
Вот почему тут не было сигнализации.
- Дурацкая идея, - сказал Шварценеггер. - Пошел на помойку и
захлопнулся на фиг. И конец. Съел весь мусор, потом умер.
- Ерунда, - отмахнулся Дима. - Там с другой стороны фиксатор и
доводчик с мотором. Смарт тебе дверку откроет, и уж позаботится о том,
чтобы ты мог вернуться.
- Петли высверлим? - деловито спросил Шварценеггер.
- Дурак? Упадет же. Вырезай снизу лаз.
- О'кей, - согласился Шварценеггер, посмотрел на часы, и достал из
сумки фрезу. - Армен, заряжай. Успеем.
Ровно в десять эй эм, то бишь по-русски утра, дом ожил. Сначала он
тихо зашелестел - это откинулись панели в стенах, - потом зажужжал. Это
поехали на работу пылесосы. Дима просунул в узкий лаз зеркальце на длинной
ручке.
- Нормально, - сказал он. - Путь открыт. Теперь последний инструктаж.
На пути бытовой техники лишний раз не вставать, задницы не отклячивать.
Лучше всего не на четвереньках двигаться, а вообще по-пластунски. Так
надежнее. Ну, коллеги, за мной!

В доме не жили. Да, как и обещал заказчик, внутри оказалась кое-какая
мебель и довольно много хорошей престижной аппаратуры. Даже очень
престижной. Шварценеггер минут пять, кряхтя, нарезал круги вокруг стойки
домашнего кинотеатра, прикидывая, как бы чего-нибудь из нее выковырять.
Кончилось тем, что он смотал целую бухту, метров в десять, жутко дорогого
аудиокабеля с золотой нитью, и так дальше ползал - с этой бухтой через
плечо.
- Меломан хренов, - вздохнул Армен. - Крохобор несчастный.
- У меня пылесос отвертку скоммуниздил! - прошипел сквозь зубы
Шварценеггер. - Только я ее отложил на минутку, тут эта сволочь мимо
проезжает. Звякнуло что-то, я хвать - а кранты отвертке! У-у, зараза! Нет
на тебя кувалдометра!
- А на отвертке - твои пальчики, между прочим, - заметил Дима издали.
Он непрерывно щелкал камерой, выискивая такие ракурсы, чтобы не очень
бросалось в глаза, с какой подозрительно низкой точки снимают. Получалось у
него плохо, Дима злился. - Пальчики. Твои. А?
- Да их давным-давно затерло! - Шварценеггер махнул в сторону Димы
перчаткой.
Они еще и в масках были. Диму знали как перестраховщика, почему и
слушались безоговорочно. Дима и вправду был не Ленин - не спалился еще ни
разу.
На родине он вообще не вором работал, а каким-то секретным инженером
по оборонной части.
- Будем надеяться, что затерло, - вздохнул Дима. - Армен, на кухню
сползай. А ты, Шварц, пошел в спальню. Чует мое сердце, господа, что
творится здесь какая-то лажа. Но убей меня Бог, если я понимаю, в чем она
заключается.
Нет, в доме не жили.
Армену не удалось заглянуть в холодильник, но зато он обнюхал мусорное
ведро. А Шварц не обнаружил в спальне "ни грамма", как он выразился,
постельного белья. Да и зала, мягко говоря, обжитой не выглядела... Да и
прихожая тоже.
Здесь решительным образом не ступала нога человека.
Это тоже Шварценеггер такими словами обозначил ситуацию.
- Да и хрен с ним, - сказал Дима на двадцать пятой минуте. - Пошли,
что ли, домой. А то я каждый раз как переползаю инфракрасный луч, у меня
нервы в струнку вытягиваются. Следы проникновения есть? Значит, работа
сделана.
- Я в спальне из комода ящики вытащил, - доложил Шварценеггер.
- А я на кухне нагадил слегка, - сообщил Армен.
- Надеюсь, не буквально?
- Вообще-то, если честно, я там пописал. Извини, Дим, приспичило. Но
за мной уже убрали. А нагадил я в том смысле, что дверцу, за которой
полотер кухонный живет, сломал немножко. Там сигнал пойдет, будто она не
закрыта. Дом вызовет механика, тот явится - что такое, внешне все в
порядке...
- Не явится твой механик. Хозяева в отъезде, ему без мента внутрь не
попасть, - расстроил Армена Шварценеггер.
- А вот это мы посмотрим, - сказал Дима. - Это ты, Армен, хорошо
придумал. Шварц! Звони Абрамчику, пусть хватает бинокль и пешком бежит на
точку, откуда ты дом слушал. Это ведь недалеко. И пускай докладывает, не
подъехал ли кто, и не вошел ли в домик. Ты пока ему задачу поставишь, я еще
пару снимков щелкну - и полезли. Хорошенького понемножку. Да, вот еще что.
Кабель ворованный - брось. А ну, брось, кому сказано!
Как ни странно, ползти обратно было еще труднее и противнее. Вроде бы,
на том конце тоннеля команду ждала свобода - яркое солнце и довольно свежий
воздух. Но они устали. Гораздо сильнее, чем предполагали устать. Поэтому из
люка в вэн забрались не довольные собой победители, а измочаленные и
заметно постаревшие за это утро трудяги.
- Ты, конечно, Димка, умный, - заявил Армен, выливая себе на голову
ноль шесть литра минералки, - но как же я затрахался!
- За червончик, - напомнил Дима.
- А может, я дешевле и не даю, - предположил Армен.
Зазвонил телефон Шварца. Дима попросил взглядом, и Шварц протянул ему
трубку.
- А-а, выбрались! - обрадовался Абрамчик. - А то связи не было.
Значит, слушай, Дим, у меня новости. Полчаса назад к дому подъехал вэн.
Если я правильно читаю - извини, далековато - это какая-то ремонтная
служба. Из вэна, значит, вылез дядя с ноутбуком. Присоединил бук к двери,
та открылась. Дядя вошел, и до сих пор не вышел. Какие будут указания?
- Бери шинель, пошли домой, - сказал Дима очень усталым голосом. - То
есть, сиди на месте, сейчас мы тебя заберем.
- Засада? - спросил Шварц, все это время очень внимательно за Димой
наблюдавший.
- Да не похоже. Но я терпеть не могу, когда меня держат за дивайс. А
мы ведь не дивайсы - верно? Ладно, дядя, мы выясним, как ты нас поимел, и
зачем. А потом сообразим, как поиметь тебя... У дома нет никаких хозяев -
понимаете, мужики? Он не продан. Демонстрационный образец, наверное, потому
и с мебелью.
- Я другого не понимаю - этот тип нам заплатит, или как?! -
разволновался Армен.
- Он заплатит в любом случае! - пообещал Дима. - Хорошо, Шварц, давай
за руль, сейчас Абрамчика подхватим, и баиньки.
И тут телефон зазвонил вновь.
- Димка, вы где?! - прокричал Абрамчик. - Сваливайте оттуда, мухой!
- Шварц, полный газ! - рявкнул Дима. - Абрамчик, мы сейчас...
- Не надо, я сам уйду! Бегите!
- В чем дело?
- Только что подкатило еще две машины. Одна - черный "Севиль", а
другая - охрана! И все полезли в дом! Похоже, вы наследили. Убирайтесь как
можно дальше от этого люка проклятого!
- Шварц, уходим! Абрамчик, ты точно выберешься?
- Вот и плакала наша зарплата... - пробормотал Армен. - Дим, это я
виноват. С меня потом спросишь за самодеятельность. Я отвечу.
- Он! Вот кто ответит! - прорычал Дима, швыряя под ноги телефон.
- Кто?! Я-а?!!! - заорал Шварц.
Фургон опасно завалился на бок в крутом повороте.
- Да не ты, придурок! Он!
- Я, - согласился Армен.
- И-ди-о-ты! - заключил Дима. - И я - главный!

- Это я виноват, - сказал Мэт. - Я должен был задержать вас хотя бы на
сутки-двое. Чтобы не сразу полезли - молодые, горячие. Инженеры,
трам-тарарам. Передовики соцсоревнования, вашу мать. Ломанулись, как на
трудовой подвиг. По работе соскучились. А всё я, старый дурень...
- Мы тебя долларом накажем, - пообещал Дима. - Чтобы не очень
убивался. Ну, и..?
- Наш заказчик - отставной федеральный агент. Специалист по
электронным системам безопасности. Последние несколько лет работает на
фирме, поставляющей населению самые навороченные смарты. Отвечает за
наладку защиты от проникновения.
- Я не понимаю, - Дима помотал головой. - Почему он не мог с нами
договориться по-человечески? Ну, искал мужик брешь в защите. Ну, решил, что
две головы лучше. И что? Были же случаи... Нанимали взломщиков опытных на
вполне законных основаниях! Да мы бы ему... В лучшем виде!
- Думаю, все дело в том, что этот тип бывший фед. Он воров за людей не
считает. Просто не может, воспитание не то. Вы для него так - расходный
материал.
- Я его, гада, самого израсходую! - прорычал Дима.
- Но-но! Попросил бы! И думать не смей.
- То есть, он точно не заплатит, - горестно заключил Армен. - Он нас
не боится ни капельки, и поэтому не заплатит. Ребята! Мамой клянусь - я
отработаю!
- Заказчик отработает, - твердо сказал Дима. - Его-то собственный
домик наверняка хорошо упакован. Много не утащим - так хотя бы в душу ему
наплюем. Чтоб знал наперед, как русских подставлять.
- Ты же сам говорил, что смарт не берется! - удивился Мэт. - Слушай,
не лезь на рожон, а? Зажми в кулак самолюбие. Ну его.
- Смарт - берется! По закону лома.
- Он уже сработал один раз, твой закон, - напомнил Армен. - И клиент
наш обожаемый назубок его выучил теперь.
- То был закон лома для разомкнутой цепи. А мы устроим - для
замкнутой!
- Это как?
- Если плюс и минус, - произнес Дима тоном лектора, - замкнуть ломом,
то лом слегка нагреется, а вот цепь развалится на хрен!
Изумленные подельники благоговейно затихли, переваривая услышанное. И
первым голос подал Мэт.
- Диверсия! - воскликнул он. - Я подниму старичье, угоним пять
бульдозеров, и перепашем там всё к такой-то матери! А вы под шумок...
- Как ты достал со своими бульдозерами, дядя Матвей!
- Или не я долбал этих долбаных америкосов в злодолбучем Нэме?!
- Если б ты воевал в Нэме, тебя бы фиг пустил сюда иммиграционный
контроль.
- А им кто-то что-то сказал? Ха! У нас тут, знаешь, какие бойцы осели?
Да мы та еще пятая колонна! И если Родина прикажет...
- Расслабься, дядя Матвей. В гробу тебя видела твоя родина. И потом,
здесь местных бойцов до фига и больше. Забыл, что ли, в конце недели - День
Родни Кинга.
- О-па! - восхитился Шварценеггер, все это время отсиживавшийся молча
в углу. Он там калькулятором щелкал и вздыхал тяжело, подсчитывая,
наверное, упущенную выгоду и растраченный зазря креатив. - Отвлекающий
маневр! Конгениально.
- Большой Али нам этого урода сосватал? - продолжал Дима. - Вот пусть
и выручает теперь. Я сам пойду говорить с ним. Сейчас же.
- Стоп! - приказал Мэт. - Идея прекрасная. Но ты не пойдешь говорить с
Большим Али. Даже я не пойду. Тут нужна фигура другого калибра. Я знаю,
кого попросить, и мне точно не откажут. Базарить с негрозадыми пойдет Зяма
Мертворожденный.
- О, Боже! - воскликнул Дима с чувством. - Как можно иметь дела с
человеком, у которого такое кошмарное прозвище?!
- Это фамилия, - сказал Мэт.

***

К вечеру того же дня об увлекательном приключении, которое нашла себе
на все три задницы команда Димы, местные русские правонарушители знали чуть
ли не поголовно. Общее мнение было таково, что Дима, конечно, редкий идиот,
полный лузер и конкретный шлимазл - но и заказчик его тоже, мягко говоря,
нехороший человек, и должен быть наказан. А уж с ниггеров поганых
компенсацию получить сам Бог велел.
Русские навалились на злосчастный поселок всеми наличными силами. Как
говорили потом знающие люди, такой предварительной разведки не
удостаивалась ни одна кража за всю историю русской криминальной диаспоры. И
уже через полдня выяснились интереснейшие вещи. Диме повезло минимум три
раза.
Ну, во-первых, сам по себе День Родни Кинга - это был редкий подарок.
Во-вторых, поселок тоже активно готовился к всенародному празднованию
исторического Дня. Там шла комплексная проверка системы безопасности, в
рамках которой - внимание! - наконец-то должны были залить солярку в
генераторы смартов. Из одной цистерны во все сразу. До этого дизеля стояли
просто сухие.
В-третьих, именно сам заказчик - а не выдуманная им виртуальная жертва
домовой кражи - уезжал на неделю в Европу. Как и значительная часть белого
населения города, которая День Родни Кинга воспринимала болезненно, если не
сказать хуже.
В общем, грабь - не хочу.
Парни с русской бензоколонки нахимичили какой-то дряни, крошечная
щепотка которой тонну солярки убивала напрочь. Попадание десятка-другого
щепоток в цистерну было уже делом техники.
Мэт гарантировал угон автотранспортного средства с массой, достаточной
для сшибания наземь опоры линии электропередач. Когда ему сказали, что
таранить придется всего-навсего ерундовую трансформаторную будку, он даже
обиделся.
Армен умучился заряжать аккумуляторы. На этот раз команде требовалось
гораздо больше энергии, и всю ее переть на себе было просто нереально.
Хитрый Шварц предложил оставить источники питания в фургоне и тянуть за
собой только кабель. На том и сошлись, но пару-тройку батарей все-таки
решили на Армена навьючить. Для страховки, и вообще, дабы впредь не
выпендривался. Ин-же-нер!
Да он и вправду был раньше инженер. Вроде Димы.
Автогеном еще запаслись. И подписали Магомета, чтобы в фургоне сидел.
На случай, если волна черного гнева не в ту сторону покатится, налетит
случайно на одиноко стоящий вэн с безобидным внешне Абрамчиком, решит
немножко заняться антисемитизмом, и сорвет операцию.
Магомет бы им сорвал. Всё. Он так и сказал - пусть только сунутся. "Я
не дам в обиду своего белого брата!" - сообщил Магомет, и хотел было
дружески хлопнуть Абрамчика по плечу, но вовремя передумал.
А к Большому Али поехал в гости Зяма Мертворожденный. Как бы
поздравить с наступающим праздником.
Если вы не знаете, то вроде бы в тысяча девятьсот девяносто третьем
году - кажется, да, именно - несколько тупых белых копов отдубасили на
улице черного парня по имени Родни Кинг. На виду у телекамеры. Си-Эн-Эн
транслировало картинку на все Штаты, и в тот же день началось что-то
невообразимое. Черные вышли на улицы - и пошли. Демонстрация протеста,
типа. Но просто так ходить толпой афры терпеть не могут. Их, застроенных в
колонну, моментально прихватывает всех разом атавистический страх раба,
которого гонят на плантации. И, дабы заглушить нервное сосание под
ложечкой, черные демонстранты начали себя развлекать - то есть,
переворачивать машины, бить витрины, и всё, что ни подвернется, грабить,
трахать и поджигать.
Белые тихо офигевали и не знали, что делать. Они так и сидели,
дрожащие и офигевшие, пока черные не устали и не разошлись по домам -
"сгибаясь прод тяжестью награбленного", как сказал бы Армен.
Черным понравилось, и они решили устраивать такое шоу каждый год.
Чтобы белые особо не умничали. Чтобы им жизнь медом не казалась.
Вот тебе и весь День Родни Кинга. Плановый ежегодный погром.
Между прочим, сам побитый стал довольно видным общественным деятелем и
наконец-то избавился от необходимости ежедневно что-то красть.
А вы говорите - пособие по безработице, социальные гарантии и всё
такое. Пустите нас в Америку, мы будем хорошие. Ага. Думаете, если человеку
обеспечить дармовую кормежку, он воровать не будет?
Впрочем, это уже лирика, и отношения к нашей истории не имеет.

***

Зяма Мертворожденный подкатил к "офису" Али аж на пяти "мерседесах".
Большой Али сначала почувствовал себя польщенным вниманием, но потом ему
отчего-то захотелось одновременно в туалет и нюхнуть кокаину. В итоге Али
не сделал ни того, ни другого, и всю беседу сидел, как на иголках.
Говоря по-русски, стрёмно ему было.
- Вроде ты тут, парень, в районе центровой... - начал Зяма.
- Вообще-то я под Сулейманом хожу, - скромненько признался Али.
- Сулейман в курсе, - обрадовал его Зяма. - Значит, слушай, чего надо.
Есть тут на отшибе небольшой поселочек. Дорогие красивые домики.
Электроникой напичканные по самое не могу. Смартхаусы такие. Ну, ты этот
поселочек знаешь.
- Наверное, - бросил Али небрежно.
- Ты его очень хорошо знаешь, - сказал Зяма. - Сулейман просто
кипятком писал, когда выяснил, как хорошо ты знаешь этот поселок.
- Ну, это наши с ним дела, правда? - Али еще хорохорился, но ему уже
хотелось не в туалет, а обратно к маме в пузо. Если Зяма не брал на понт,
конечно. Хотя Зяма был не из таких.
Али много чего слышал внушительного и убедительного про этого Зьяму
Дедборна. И надо сказать, на лицо Зяма очень даже своей кличке
соответствовал.
Да и братва с ним такая приехала - впору магию вуду припомнить
недобрым словом. И заподозрить не без основания, что русское вуду посильнее
африканского будет.
Тут зазвонил телефон. Али, извинившись - во как! - достал трубку.
- Ты, уродец чернозадый! - рявкнул ему в ухо Сулейман. - Маленький
грязный ниггер! Гамадрил бесхвостый!
Афроамериканцы, когда хотят своего обидеть, именно так к нему
обращаются. Манера у них такая странная.
- Русский приехал уже, макака ты долбаная?
- Ох! - только и выдавил из себя Али.
- Сделаешь, что попросит. И хорошо сделаешь, чтоб ты на всю рожу
побелел!
- Аллах акбар, - пробормотал Али. Грустно так.
Он и вправду уже побелел малость. Побледневший от испуга негр - это
надо видеть.
- Поговорили? - спросил Зяма участливо.
- Да ну вас издеваться-то, - вздохнул Али. - Ну, ошибся я. Был неправ.
Облажался по полной. Кинул вам подлянку. Случайно, честное слово. Вину свою
готов признать. И загладить. Чего делать-то надо?
- Ошибся, говоришь? Случайно? А у нас, грешным делом, сложилось
мнение, будто ты, парень - расист!
- Что вы, как можно! - очень правдоподобно возмутился Али.
- Ладно, - кивнул Зяма. - Значит, слушай. В День Родни Кинга, без
четверти десять утра, ваша шобла в количестве не менее сотни рыл - нет,
лучше двух сотен! - должна выйти к ограде поселка с северной и западной
сторон. И начать там куролесить. Натурально так, на всю катушку. С огоньком
и юным задором. Разрешаю забор попортить и слегка пошвыряться кирпичами в
самые крайние дома, но глубоко на территорию заходить не надо. Ровно в
десять подъедет грузовик и снесет на фиг электроподстанцию. Встретить эту
акцию взрывом энтузиазма. Любые попытки ремонтников добраться до подстанции
- блокировать. Хоть они с собой полицейский взвод притащат. Биться зверски,
держать позиции минимум три часа. Не боись, выглядеть это будет естественно
- там как раз в паре шагов винный магазинчик, вы его разграбите для
поднятия боевого духа. С хозяином мы договорились. Только в хлам не
напивайтесь хотя бы до полудня.
- Да у нас почти все мусульмане, - хмуро пожаловался Али, придавленный
масштабами задачи.
- Не волнует. Отберите специально протестантов, лютеран, католиков,
наконец. Тех, кто бухает.
- Алкоголиков, - уныло подсказал Али.
- Юмор? - ухмыльнулся Зяма (Али от этой ухмылки чуть не упал со
стула). - Люблю. Значит, приказ вам стоять насмерть. Отправишься на место
лично и будешь руководить.
Большой Али в полный голос застонал.
- Сам виноват, - сказал бессердечный Зяма. - Давай, парень, докажи
народу реальным делом, что ты не расист.

***

Утром праздничного дня у северного КПП поселка объявился чернокожий
оборванец, уже заметно под мухой. Он стрельнул у охранников сигаретку,
прищурился, и задал риторический вопрос:
- Что, попили нашей кровушки?
- Было дело, - согласилась охрана. - Извиняемся.
По идее, волна беспорядков могла зацепить поселок разве что самым
краем. Так сказали полицейские, которые уж знали в этом толк, недаром
каждый год подставляли головы под бейсбольные биты и прочее холодное оружие
маргинального пролетариата. Но охрана все равно нервничала, и не хотела
нарываться.
- На каторжном труде моих прадедов и дедов поднялась эта держава,
самая могучая и продвинутая в мире! - провозгласил черный. - И что я имею?
Да ни хрена! Разве это справедливо?
- Ой, несправедливо, - дружно закивали охранники.
- Вот именно, - поддержал черный. - А некоторые, - он ткнул грязным
пальцем в сторону поселка, - живут в домах, которым цена сотни тысяч! И
значит, что?
- Что?
- Значит, вешайтесь, расисты драные!
- Вали отсюда, пока цел! - рассвирипели охранники.
- Я вернусь, - пообещал черный многозначительно, и свалил.
- Почему мне кажется, что он не один вернется, а? - пробормотал
старший охраны.
Как в воду глядел.
Люк, через который Дима сотоварищи забирался в теплотрассу, был
запечатан электросваркой - это они заранее выяснили. Но нельзя заварить все
люки в округе, техника безопасности не допускает. Абрамчик остановил фургон
на соседней улице, всего-то метров за сто от прошлой стартовой позиции. Да,
под землей лишняя стометровка не подарок. И все же, Дима решил не тратить
силы на отколупывание приваренной крышки автогеном. Он ждал других
сюрпризов, уже в тоннеле.
И не зря ждал.
В решетку они уткнулись, едва прошли блокированный люк. Так себе
оказалась решетка, в два арматурных прутка, с дверцей-лазом.
- А хороший замок, - сказал Шварценеггер. - Быстрее куснуть, чем в нем
ковыряться. Да и не очень я с замками-то.
- Кусай, - разрешил Дима.
Армен передал Шварцу жуткого вида механические кусачки, и тот принялся
уродовать решетку.
Дима сзади подтягивал кабель.
- Готово, - доложил Шварценеггер через несколько минут. - На что
спорю, еще будет.
- Ползи давай. Остался час с мелочью. Вот-вот дядя Матвей
электричество выключит.
- Не припаяли бы старику терроризм, - заметил Армен.
- Типун тебе на язык. Да и не сам же он будет. Годы не те.
Еще примерно метров двести они проползли молча, обильно потея и шумно
дыша. Потом Армен сказал:
- Если выберусь из этой передряги, начну заниматься физкультурой.
- Отдохнем минутку, - пропыхтел Дима, обнимая канализационную трубу.

***

В это время наверху громадная толпа афроамериканцев, вися на
проволочном заборе поселка, скандировала людоедские и кровопускательные
лозунги. О стены крайних смартхаусов бились кирпичи. Один из домов решил,
что с него хватит, и подал сигнал тревоги.
- У нас все нормально, - по телефону успокоил полицию старший охраны.
- То есть, что я говорю, у нас форменные Содом и Гоморра. Но в принципе, вы
пока не беспокойтесь. Жертв и разрушений нет.
В отдалении взревело. Будто голодный тиранозавр вышел на охоту. Или
Кинг-Конг - жениться. Старший охраны высунулся за дверь, увернулся от
летящей в голову бутылки, и увидел, что к воротам поселка катится громадный
"Питербилт". Старший выпучил глаза, тут-то его следующей бутылкой и
достало.
А многотонный "Пит" немножко вправо принял, и квадратной своей мордой
прямо в трансформаторную - хрясь!
Ка-ак оно долбануло... Такой фейерверк вышел, будто не двадцать
девятое апреля, а четвертое июня на дворе.
Неподалеку на асфальте валялся сильно пьяный, слегка окровавленный, и
очень довольный собой пожилой негритос. Заблаговременно выпавший из кабины
грузовика. Благоразумно укутанный в стеганую ватную куртку и такие же штаны
русского полувоенного кроя. Толпа подхватила его на руки, окропила винищем,
и с воплем "Хип-хип-уррэ-эй!" метнула в небо. Взлетая, снижаясь, и снова
взлетая, неудавшийся камикадзе дрыгал конечностями и орал нечто рифмованное
на непонятном языке. Какое-то африканское наречие припомнил, видимо. Боевые
песни далекой прародины.
- Ну и придурок ты, Мэт! - от души сказал Большой Али, поймав
камикадзе поперек туловища и кое-как установив на ноги. - Старый выживший
из ума придурок! Чем ты морду свою белую намазал? И для чего сам-то?
Зачем?!
- Я советский диверсант! - гордо сообщил Мэт.
- А если бы трак взорвался?
- Советские диверсанты всегда к диверсиям правильно готовятся! Там
рваться нечему, горючки ноль. Слушай, отпусти, дай с народом дурака
повалять. Хочу въехать кирпичиной по мировому капиталу.
- Да от тебя белым за версту пахнет! Ты что, вообще не соображаешь?
Ох, пойдем отсюда скорее. Ребятам скажу, пусть домой отвезут.
- А как же винный? Грабить? - расстроился Мэт.
Вместо ответа Али просто взвалил советского диверсанта на плечо и
рысью умчался прочь со своей ношей.
- Рашен и ниггер - братья навек! - только и успел проорать Мэт.

***

- А я бы сделал очень просто, - сказал Дима. - Подогнал бы
бетономешалку, опустил шланг в люк, и запузырил в тоннель здоровенную
пробку. Типа привет горячий, дорогие взломщики.
- А потом технадзор из тебя душу вынул бы и сто тонн баков, -
отозвался Армен. - Здесь вам не Россия, здесь климат иной...
- Хорошая организация американский технадзор, - согласился Дима. -
Полезная. Слушай, проверь-ка, что у нас с током. Пора вроде бы.
Армен загнал в один из кабелей длинную иглу.
- По нулям. Значит, кранты подстанции.
- Ладно, двинули.
Следующее препятствие оказалось до того неожиданным, что Шварц,
осветив налобным фонариком металлическую переборку, сначала заморгал, а
потом начал ее ощупывать, будто в надежде, что мираж растает.
- И когда успели... - пробормотал он.
Переборка была, естественно, с дверкой. Без дверки фиг бы ее разрешили
поставить.
- Можно замок высверлить? - с надеждой в голосе спросил Дима.
- Если бы! Тут личинка с защитой. И сам замочек ого-го, на пятый класс
потянет.
- Все-таки надо опытного медвежатника в команду, - сказал Армен. - Он
бы этот пятый класс именно за пять минут и вскрыл.
- Перетопчешься. Хотя бы один рецидивист в группе - уже несколько
лишних лет каждому, если попадемся, - напомнил Дима. - А у нас все, кто по
замкам работает, с таким прошлым товарищи, что прослезиться можно. Шварц!
Какой диагноз?
- Выпиливать будем, - вздохнул Шварц. - Ассистент, болгарку!
Армен передал Шварцу дисковый резак и асбестовое покрывало.
- Затычки! - скомандовал Дима.
Все трое заткнули уши, а Шварц еще напялил специальные промышленные
наушники - и начал пилить.
Это оказался не просто ужас, а нечто сверх.
- Между прочим, здесь сигнализация, - сказал Шварц минут через десять,
отворяя раскуроченную дверцу. - Но это ерунда, тока-то нету. Эй! Есть
кто-нибудь дома?
Никого дома не было. Армен и Дима лежали на трубах, как убитые. Только
когда Шварц основательно лягнул Армена ногой в плечо, тот ожил, и, в свою
очередь, пнул Диму.
- Брошу всё на фиг, - пробормотал Дима, вытряхивая из ушей вату. -
Буду жить на велфэр, словно какой-нибудь пьяница-ниггер. Или на богатой
вдове женюсь. Надоело.
Его не услышали, и это было, наверное, хорошо.
- А мне искрами щеку обожгло, - пожаловался Армен. - Шварц, ты себя-то
покрывалом заслонил, а о других подумал? Знаешь, как летело? Метра на два.
Его тоже не услышали.

***

Наверху три десятка смартхаусов обрывали телефоны, докладывая всем,
кому положено, что у них стряслась беда - не запускаются генераторы, и
электричества осталось максимум на полчаса, а потом уж, вы извините, они ни
за что не отвечают.
Старший охраны, сжимая руками забинтованную голову, тупо глядел в
стол. В домике КПП не было ни одного целого стекла, и от забора на
протяжени нескольких сот метров одни столбы остались. Служебные автомобили
чудом удалось спасти, отогнав их в глубь поселка. Туда черная толпа не
лезла - опасалась, видимо, что приедет-таки полиция.
А старший записал себе на память в блокноте неверной рукой: винный
магазин неподалеку от КПП - любой ценой ликвидировать раз и навсегда.

***

Уткнувшись в фундамент дома, Шварценеггер облегченно вздохнул.
Фрагмент стены, в котором скрывались трубы, дополнительно не укрепили.
Решили, наверное, что это будет уже перебор и паранойя.
А вот сам Шварц, дай ему волю, основную защиту именно тут бы навернул.
Он в прошлой, московской, жизни был автослесарь, а по первому образованию
вообще строитель, и прекрасно знал, как укрепляют от взлома, например,
гаражи. Даже самые кирпичные. На самом бетонном фундаменте. Вот, что вы
думаете, чем их вскрывают? Домкратом. Крышу поднимают. Делов-то. А замки
срывают машиной. Ну, обычной, на колесиках. Зацепил тросом и дернул. Всё
тот же закон лома - главное, знать, как его применить.
- Шевелитесь, ребята, - торопил Дима. - Отстаем от графика. Еще черт
его знает, чего там внутри. Может, стена усилена.
- Не хочу показаться умником, коллега, - просипел Армен, сражаясь с
дрелью, которая у него за что-то зацепилась, - но все же напоминаю - мы на
территории Ю-Эс-Эй. Ничего там не усилено. Две заглушки в тоннеле - и то
для америкосов много.
- Что скажешь, Шварц?
- Инструмент давай, вот чего скажу. И это... Берегите уши и дышите в
тряпочку.
- Респираторы надеть, - скомандовал Дима, - затычки вставить.
- Сдохну я в наморднике, - пожаловался Армен.
- Сейчас будет очень много пыли. Забыл, что ли, как в прошлый раз?..
Надевай.
Шварценеггер принял от Армена дрель и принялся долбить стену, втайне
молясь, чтобы с другой стороны не оказалось решетки из стального уголка,
или чего-нибудь в этом роде. Шварц устал.
Позади Армен опять заходился в кашле, а Дима просто лежал, с трудом
втягивая в себя горячий воздух сквозь фильтр респиратора, и думал, какой же
он идиот, что так давно не занимается спортом. Волочь за собой полкилометра
кабеля, пусть и очень тонкого, оказалось несколько труднее, чем он
рассчитывал. Труднее эдак раз в пять.
Шварц долбил, пыль летела.
Этажом выше смартхаус дожевал остатки электричества, принял решение
заснуть, сделал перед сном то, чему его учили, и с чувством исполненного
долга впал в анабиоз.

***

Едва в стене образовалась дырка размером с кирпич, Шварц тут же
просунул внутрь зеркальце и принялся его ворочать, отыскивая подвох. Но
похоже было, что Армен оказался прав. Американцы недооценили способности
русских сокрушать, ломать и портить все на своем пути. Их здесь не ждали.
Шварц даже усмехнулся на радостях. Точнее, нервно хихикнул. "Это
перевозбуждение, ну-ка, успокойся", - сказал он себе, и продолжил долбить с
удвоенной силой. Кирпичи так и сыпались под его напором. Пробитая насквозь,
стена теперь уступала быстро. Тем более, что вгрызался в нее специалист, во
время оно не только руководивший возведением стен, но и успевший лично
подержать в руке мастерок. Приличных размеров лаз образовался за считанные
минуты. Шварц отложил дрель и нырнул в подвал.
Это помещение разительно отличалось от подвала в том, предыдущем
смарте. Тут жили. Полочки, баночки-скляночки, ящики, коробки...
- Ха-ха! - Шварц даже подпрыгнул на радостях и побежал к двери,
ведущей на первый этаж. Такая же. Для фрезы не препятствие. Вжик - и
готово.
- Армен! Давай сюда дрель и болгарку, остальное пусть лежит. Дима!
Кабель подтягивай. Нам много кабеля понадобится - вдруг там сейф?
Громоздкий Армен в лазе едва не застрял. Шварц вдернул его внутрь
подвала за руки.
- Винни-Пух пошел в гости и чуть не попал в безвыходное положение! -
сообщил Армен, валясь на пол.
- Вы чего там ржете? - спросил из тоннеля Дима, и рассмеялся сам. -
Лучше помогите кабель дернуть, сил моих больше нет его тянуть.
- Легко! - согласился Армен. Он от души рванул кабель, вытянув
изрядный кусок, потерял равновесие, снова упал, и залился радостным смехом.
Глядя на него, расхохотался Шварценеггер.
В дыре показалась ухмыляющаяся физиономия Димы.
- Праздник, а? - спросил он. - Праздник. Доползли. Пролезли. Ладно,
Шварц, давай, кромсай дверь.
- Тебе как ее - кусочками, или совсем в лапшу?
- В капусту! Ха-ха-ха!
- Ой, мамочки, не могу! - катался по полу Армен.
- Мужики, а мужики, - пробормотал Шварц, с трудом сдерживая приступы
хохота. - Вот я респиратор надел, а он не помогает. Гы-ы!
- Ну и рожа у тебя, Шарапов! - сообщили ему подельники, и зашлись уже
всерьез.
- Что делать-то? А-ха-ха? - не унимался Шварц.
- Вешаться! Ой! Ай! Гы-гы-гы!!!
- У меня же от смеха фреза из рук выпадет, ха-ха-ха-а!!! Я себе отрежу
чего-нибудь... Ха-а!!!
- Димка, ты слышал, чего он себе отрежет?!
- Ха-ха-ха!!!
- О-ой...
- Я убью эту сволочь! - заржал в полный голос Дима. - Я ее, ха-ха-ха,
зарррээжу! Ска-а-ти-и-на!!! Как детей нас... Ха-ха-ха!!! Как маленьких...
О-о-ой...
- Почему респиратор-то... Гы?
- Потому что это га-аз! Ой, умора... Ой, мне плохо... Ой, назад
полезли... Живо! Бросайте всё, уходим, пока можем! Ха-ха-ха!!! Армен! Ты
щас до того досмеешься, что мышцы сведет! Ха-ха-ха! Будешь валяться тут...
Ха-ха-ха... Как овощ... У-уй...
- Димка, молчи лучше! - Шварценеггер, не переставая давиться от смеха
- он уже буквально весь в слезах был - заталкивал в дыру Армена. Дима тянул
его на себя из тоннеля.
Они справились.
Они отползали по тоннелю, пока вконец не обессилели, и не остались
лежать на трубах, распластанные, полуживые.
- Почему мы не взяли противогазы? - стонал Шварценеггер.
- Почему мы не взяли динамит?! - рычал в ответ Дима. - Или уж сразу
атомную бомбу?!
- Как проветрить этот подвал?!
- Да никак, вот как! В тоннель почти не тянет. Можем тут валяться хоть
до посинения. Черт побери, я совсем ничего не знаю про эту дрянь - закись
азота, кажется...
- А если быстро вскрыть дверь, и - внутрь?
- Да там, на этажах, газа будет вообще по уши! Спорю на что угодно.
Это же защита от чужака, последняя линия обороны. Через какую дверь ни
входи - обхохочешься...
- В общем, - заключил Шварценеггер, - День Родни Кинга прошел
бездарно. Тьфу!
- Инструмент жалко, - сказал Армен. - А то, смотаться за ним?
- У тебя силы есть? У меня лично нет. И нам еще обратно ползти.
Триумфальное выползание на свет Божий. А всё я, кретин! - Дима от души
врезал кулаком по трубе. - Простите, ребята. Не надо было этого делать.
Говорил мне дядя Матвей - зажми в кулак самомнение...
- Я вроде еще ничего, - сказал Шварценеггер. - Могу в самом деле за
инструментом слетать. Не развалюсь. Наверное.
- Слушай, Шварц, - произнес Дима медленно и раздумчиво. - А там ведь
есть, чего запалить, в подвале-то.
Вдруг стало очень тихо. Даже Армен перестал горлом хрипеть.
- Ты... Ты... - Шварценеггер подумал, и нашел аргумент. - Дима, это не
по-нашему. Гадом буду, вот не по-нашему, и всё.
- Ты не смей портить дом, - сказал Армен. - Дом тебе чем виноват?
Только попробуй, я тогда просто уйду, мамой клянусь.
Дима молчал.
- Это хороший дом, - сказал Шварценеггер. - Ну, хозяин у него падла, а
сам домик-то отличный. Умный. Смарт.
- И у меня такого никогда не будет... - вздохнул Дима. - Ладно,
мужики, не слушайте. Это я так. Разозлился очень. Захотел нашего клиента за
больное место укусить.
- Ты лучше его на бабки разведи, которые он нам должен, - посоветовал
Шварценеггер. - И с процентами.
- ...а эта жадина американская попробует меня в отместку посадить.
Верно Армен сказал - клиент нас ни капельки не боится. И вообще, разводить
на бабки - не моя профессия, - твердо сказал Дима, переворачиваясь на
живот, чтобы снова ползти.
- Ну и глотай тогда пыль до конца жизни, - буркнул Шварценеггер.
- Чего?
- Я говорю - пыльно очень.
- В следующий раз возьмем дыхательные аппараты. Ну, за мной!
- Следующего раза не будет, - сказал Армен тихонько, чтобы Дима не
услышал. - Потому что в дыхательном аппарате я сдохну точно.
Шварценеггер одобрительно похлопал его по ноге.

***

Дима сидел над схемой поселка трое суток, обрастая щетиной и худея
лицом.
- Вот если бы дом стоял ниже уровня моря... - бормотал он. - Тогда
имело бы смысл пробить дамбу и немножко всё затопить. А если бы железная
дорога проходила на километр восточнее... Небольшой кусочек товарного
поезда, вагонов двадцать-тридцать, пустить под откос. А если... Нет, лесные
пожары обычно с другой стороны города. Да и жестоко это - лесной пожар...
- Может, все-таки, сделать землетрясение? - спрашивал Армен. - Тем
более, Эл-Эй уже трясло, местным не привыкать.
Но Дима шуток больше не понимал. Его заклинило.
Шварценеггер, предложивший дождаться следующего Дня Родни Кинга, был в
ответ послан необыкновенно далеко.
Уяснив, что их лидер и друг буквально на глазах теряет человеческий
облик, Шварц с Арменом почувствовали себя крайне неуютно.
- Сам погибнет, и нас загубит! - сказал Армен. - Что делать, а? Не
бросать же его. А вообще... Как мне все это надоело!
- Честно говоря, мне тоже, - признался Шварц. - Есть такая мысль, что
пора завязывать. Но тем не менее, сперва надо Димку привести в чувство.
Пойдем, что ли, Мэту в ножки кланяться. Может, он протрезвел уже.
- И что умного предложит Мэт? Угнать десять бетономешалок, два
шагающих экскаватора и один дирижабль?
- Дирижабль-то зачем?!
- Из любви к искусству...
Мэт у себя в мастерской безуспешно пытался выйти из запоя,
спровоцированного удачной диверсионной акцией.
- Я же полковник, едрёна матрёна! - заорал он, едва завидев ребят на
пороге. - Я же номенклатура ГРУ! Вы поставьте мне достойную задачу! Чтобы я
ее достойно выполнил! Чего вы мне подсовываете какие-то угоны дурацкие и
тараны дебильные! Угнать и протаранить любой араб может! А я вам не
террорист-любитель! Я советский диверсант! Профессионал! Мастер саботажа!
Пошлите меня на Уолл-Стрит обрушить Доу-Джонса!
- Дядя Матвей, а дядя Матвей, - заканючил Шварценеггер. - Выручай,
слушай...
- Пошлите меня в Пентагон! - потребовал Мэт, размахивая любимым
граненым стаканом, вывезенным с исторической родины. - Я же там все дырки
знаю!
- Та-ак, случай тяжелый, уговоры не помогут, - заключил Армен. - Будем
действовать жестко.
С этими словами он молниеносным движением вырвал у Мэта из руки
стакан. Полковник ГРУ уставился на свой опустевший кулак и озадаченно
притих.
- Это ж надо - довести себя до такого состояния! - рявкнул Армен. -
Почти как Димка!
- А что с мальчиком? - заинтересовался Мэт. - Слышь, посуду отдай.
Разобьешь еще.
- Мальчику нужна помощь. Он втемяшил себе в башку, что должен взять
этот проклятый смарт.
- Ну и пусть берет, - милостиво разрешил Мэт. - Пусть вообще забирает.
Пусть хоть поселится в смарте. Прямо в этом! Кстати, отличная мысль! Спорю
на что угодно, парню сразу полегчает.
- Легко сказать... - вздохнул Шварценеггер.
- Сделать тоже не проблема!
- Э... Это как? - осторожно спросил Шварценеггер, на всякий случай
отодвигаясь от Мэта подальше. - Каким образом?
- Хм... Да хотя бы по закону лома!

***

Состоятельный мужчина средних лет вышел из автосалона, где только что
заказал себе "БМВ"-семерку последней модификации, и вдруг прямо на тротуаре
испытал острое желание провалиться сквозь землю. Потому что рядом с его
черным "Кадиллаком-Севиль" притормозила целая кавалькада "мерседесов". Из
тех, что покороче, вышли русские нехорошие парни, в изрядном количестве. А
из самого длинного высунулась такая морда, каких даже в кино не показывают.
- Дедборн, - представилась морда. - Зьяма Дедборн.
- Я вижу... - пробормотал состоятельный мужчина. - Э-э... Деньги
будут, мистер Дедборн. Я за все заплачу. Честное слово, деньги будут!
- Деньги? - ухмыльнулся Зяма (мужчина от этой ухмылки схватился за
сердце). - Деньги не надо. Но говорят, у тебя замечательный дом.
- Кто говорит?.. - просипел мужчина.
- Один молодой человек. Садись ко мне, поедем смотреть твою умную
недвижимость.
Мужчина деревянно прошагал к "мерседесу". Он был вообще-то далеко не
трус, но, как и все нормальные люди, очень хотел жить. И имел достаточный
опыт, чтобы знать, когда можно строить из себя ковбоя, а когда - совсем не
нужно.
- Этот молодой человек, - сказал Зяма, когда захлопнулась дверь и
"мерседес" тронулся, - хочет приобрести твой смартхаус.
- Почему именно мой?! - простонал мужчина.
- Он ему понравился. Очень понравился. До такой степени, что молодой
человек готов заплатить тебе... Десять тысяч. Думаю, это справедливая цена.
И ты знаешь, почему она справедливая. И еще ты знаешь, что с тобой
приключится, если мы в этой цене не сойдемся.
У мужчины перехватило горло. Ему потребовалось некоторое время, чтобы
отдышаться, и потом уже выразить свое отношение к происходящему.
- Будь проклят тот день, - сказал он с чувством, - когда мне взбрело в
голову связаться с русскими!
- Меня предупреждали, что ты расист, - кивнул Зяма. - Ты не волнуйся,
говори свободно. Нас, бывших советских людей, расистские выпады не трогают.
А вот Большой Али наверняка к тебе обратится по этому вопросу. И китаёзы
желторылые, я слышал, тоже чего-то хотели тебе сказать...
Мужчина откинулся на сиденье и прикрыл глаза.

***

Что интересно - поселившись в смартхаусе, Дима навсегда оставил
ремесло взломщика. Может, потому что русская община собрала ему приличную
сумму денег: все-таки не в даунтауне живет человек, нужно соответствовать.
Может, из-за того, что одна уважаемая фирма, как нарочно, именно в те дни
обратила внимание на его резюме, и у Димы вдруг появилась настоящая работа.
Может, еще женитьба повлияла.
Но Армен и Шварценеггер, когда их всем миром провожали в Россию,
спьяну проболтались: Дима им признался, что просто решил красиво уйти. Как
олимпийский чемпион уходит из спорта на пике карьеры.
Ведь он все-таки ограбил смарт. Взял.
Ну, почти.

...работа на благо олигархов достала,просто банально некогда,но ..... будет.....

Судья

В одном можно было не сомневаться: меня ждал скорый и беспристрастный суд.
Я был первым подсудимым, представшим перед Верховным Электронным Судьей Дономаги.
Уже через несколько минут допроса я понял, что не в силах больше лгать и изворачиваться.
Вопросы следовали один за другим с чудовищной скоростью, и в каждом из них для меня таилась новая ловушка. Хитроумная машина искусно плела паутину из противоречий в моих показаниях.
Наконец мне стало ясно, что дальнейшая борьба бесполезна. Электронный автомат с удивительной легкостью добился того, чего следователю не удавалось за долгие часы очных ставок, угроз и увещеваний. Я признался в совершении тягчайшего преступления.
Затем были удалены свидетели, и я остался наедине с судьей.
Мне было предоставлено последнее слово.
Я считал это пустой формальностью. О чем можно просить бездушный автомат? О снисхождении? Я был уверен, что в его программе такого понятия не существует.
Вместе с тем я знал, что пока не будет произнесено последнее слово подсудимого, машина не вынесет приговора и стальные двери судебной камеры не откроются. Так повелевал Закон.
Это была моя первая исповедь.
Я рассказывал о тесном подвале, где на полу, в куче тряпья, копошились маленькие человекообразные существа, не знающие, что такое солнечный свет, и об измученной непосильной работой женщине, которая была им матерью, но не могла их прокормить.
Я говорил о судьбе человеческого детеныша, вынужденного добывать себе пищу на помойках, об улице, которая была ему домом, и о гнусной шайке преступников, заменявшей ему семью.
В моей исповеди было все: и десятилетний мальчик, которого приучали к наркотикам, чтобы полностью парализовать его волю, и жестокие побои, и тоска по иной жизни, и тюремные камеры, и безнадежные попытки найти работу, и снова тюрьмы.
Я не помню всего, что говорил. Возможно, что я рассказал о женщине, постоянно требовавшей денег, и о том, что каждая принесенная мною пачка банкнот создавала на время крохотную иллюзию любви, которой я не знал от рождения.
Я кончил говорить. Первый раз в жизни по моему лицу текли слезы.
Машина молчала. Только периодически вспыхивавший свет на ее панели свидетельствовал о том, что она продолжала анализ.
Мне показалось, что ритм ее работы был иным, чем во время допроса. Теперь в замедленном мигании лампочек мне чудилось даже какое-то подобие сострадания.
«Неужели, — думал я, — автомат, созданный для защиты Закона тех, кто исковеркал мою жизнь, тронут моим рассказом?! Возможно ли, чтобы электронный мозг вырвался из лабиринта заданной ему программы на путь широких обобщений, свойственных только человеку?!»
С тяжело бьющимся сердцем, в полной тишине я ждал решения своей участи.
Проходили часы, а мой судья все еще размышлял.
Наконец прозвучал приговор:
«Казнить и посмертно помиловать».

Грохот стих, лишь тонко и редко позванивала, остывая, обшивка кормы да
ласково журчало в ушах утихомирившееся время. Сивер открыл глаза. Рубка
освещалась зеленоватым светом, от него меньше устает зрение. Брег
потянулся и зевнул. Они посмотрели друг на друга.
- Но ты здорово, - сказал Сивер. - И надо же: автомат скис на последних
метрах.
- Я его подкарауливал, - ответил Брег. - Чувствовал, что вот-вот... С
этой спешкой мы его перегрузили, как верблюда. Теперь придется менять.
- Я думал, ты мне поможешь.
- Ну, помогу, а потом займусь. Полагаю, времени хватит.
- Когда, ты считаешь, они придут? - спросил Сивер.
- Суток двое прозагораем, а то и меньше, - сказал Брег.
- Только? По расчету вроде бы выходило пять дней. Я хотел здесь
оглядеться...
- Тут одного дня хватит. Камень и камень, тоскливое место. Вот если бы
они возвращались месяцем позже, на их трассу вывернулся бы Титан, там
садиться благодать, и вообще цивилизация.
- Вот тогда-то, - сказал Сивер, - мы и врезались бы. Скажи спасибо, что
это Япет - всего-навсего пять квинтильонов тонн массы. Титан раз в
тридцать массивнее...
- Чувствую, - улыбнулся Брег, - ты готовился. Только к Титану я и не
подскочил бы, как лихач. Я его знаю вдоль и поперек. Так что не удивляй
меня знаниями. Кстати, их ты, пожалуйста, тоже не удивляй.
- Ну уж их-то мне и в голову бы не пришло, - сказал Сивер. - С героями
надо осторожно...
- Правильно, - кивнул Брег. - Со мной-то стесняться нечего: раз дожил
до седых волос на посыльном корабле - значит, явно не герой.
- Ну ладно, чего ты, - пробормотал Сивер.
- Я ничего, - спокойно сказал Брег. - Я и сам знаю, что не гений и не
герой.
Они еще помолчали, отдыхая и поглядывая на шкалы внешних термометров,
которые должны были показать, когда окружающие камни остынут наконец
настолько, что можно будет выйти наружу. Потом Сивер сказал:
- Да, герои - это... - Он закончил протяжным жестом.
- Не знаю, - проговорил Брег, - я их не видел в те моменты, когда они
становились героями, а если бы видел, то и сам бы, может, стал.
- А кто их видел? - спросил Сивер. - Герои - это рекордсмены; уложиться
на сотке в девять секунд когда-то было рекордом, потом - нормой мастера, а
теперь рекордсменом будет тот, кто не выйдет из восьми. Так и тут. Чтобы
летать в системе, не надо быть героем; вот и мы с тобой путешествуем, да и
все другие, сколько я их ни видел и ни показывал, - тоже вроде нас. А вот
за пределы системы эти вылетели первыми.
- Ну не первыми, - сказал Брег, он собрался улыбнуться, но раздумал.
- Но те не вернулись, - проговорил Сивер. - Значит, первые - эти, и уж
их-то мы встретим, будь уверен. У меня такое ощущение, что мне повезет, и
я сделаю прима-репортаж.
- Ну, - сказал после паузы Брег, - можно выходить.

Они закрепили кресла, как и полагается на стоянке, неторопливо привели
рубку в порядок, с удовольствием ощущая легкость, почти невесомость своих
тел, естественную на планетке, в тысячу раз менее массивной, чем привычная
Земля. Сивер взял саквояж и медленно, разглаживая ладонями, стал
укладывать в него пижаму, халат, сверху положил бритву. Брег ждал,
постукивая носком ботинка по полу.
- Пижамы там есть, - сказал он.
- А я не люблю те, - ответил Сивер, застегивая "молнию".
Лифт опустил их на грузовую палубу. Там было тесновато, хотя аппаратура
Сивера и коробки с медикаментами и витаминами занимали немного места:
"Ладога" не была грузовиком. Сивер долго проверял аппаратуру, потом,
убедившись, что все в порядке, дал одну камеру Брегу, другую взял сам.
Вышли в предшлюзовую. Помогая друг другу, натянули скафандры и
проверили связь. Люк отворялся медленно, словно отвыкнув за время полета.
Башмаки застучали по черному камню. Звук проходил внутрь скафандров, и
от этого людям казалось, что они слышат ногами, как кузнечики. Вспыхнули
нашлемные фары. Брег медленно закивал головой, освещая соседний корабль,
занявший лучшее, центральное место на площадке. Машина на взгляд была раза
в полтора ниже "Ладоги", но шире. Закопченная обшивка корабля сливалась с
мраком; амортизаторы - не телескопические, как у "Ладоги", а шарнирные -
вылезали в стороны, как локти подбоченившегося человека, и не вызывали
ощущения надежности: частые утолщения показывали, что их уже не раз
сваривали. Сивер покачал головой: зрелище было грустным.
- Да, - сказал он, - рудовоз класса "Прощай, мама". Что они делают в
этих широтах? Погоди, возят трансурановые с той стороны на остальные
станции группы Сатурна. Правильно?
- Давай дальше, эрудит, - проворчал Брег.
- Это срам, - сказал Сивер, - что энергетика станций зависит от таких
вот гробов. Кстати, а что он вообще делает здесь? Рудник же на той
стороне.
- Скорее всего техобслуживание. Рудовозам разрешено заходить на
станции, как эта, если они никому не мешают.
- Нам они как раз мешают, - сказал Сивер. - Боюсь, что "Синей птице"
некуда будет сесть.
- Если она и впрямь зайдет, - проворчал Брег. - Они могли изменить
маршрут.
- И в самом деле, - сказал Сивер, - им не сесть. Она же, пожалуй, раза
в два больше нашего, "Птица"? А этот стоит - неудобнее нельзя, и
растопырился.
Они снова обернулись, поводя лучами фар по кряжистому корпусу. На нем,
почти на самой макушке, по рыхлой броне неторопливым жуком полз
полировочный автомат, оставляя за собой тускло поблескивавшую полосу.
Рудовоз прихорашивался. Сделать это ему, пожалуй, следовало бы уже давно.
- Ну и агрегат, - усмехнулся Сивер. - Корабль запущен дальше некуда. А
между тем в этой зоне полагается быть инспектору. Готов поспорить, что он
безвылазно сидит на Титане. Поэтому они и сели на автоматической станции,
где нет людей и их никто не увидит.
Он умолк, огибая вслед за Брегом глыбу, об острые края которой можно
было порезать скафандр.
- И вообще космодром следовало строить там, где камней поменьше.
- Камни здесь появились, когда строили космодром, - сказал Брег. -
Взрывали скалы. И потом, каждая посадка и старт добавляют их: скалы
трескаются от наших выхлопов. В других местах камней вообще нет: ни тебе
атмосферы, ни колебаний температуры...
- Все равно надо было строить на гладкой стороне.
- Фон, - сказал Брег. - Там уран и прочее. - Он взглянул на свой
дозиметр. - Даже этот кораблик поднял фон. Видишь? - Он показал Сиверу
прибор.
- Что ж удивительного, если он нагружен трансу ранами по самую завязку.
Но теперь потрясаешь, я вижу, ты меня, а не наоборот.
- Ну, - проворчал Брег, - я-то узнал это не из книг... Вот и пришли.
Они остановились возле небольшой, наглухо закрытой двери, ведущей в
помещения станции, вырубленной в скале.
- Я зайду, расположусь, - сказал Сивер, - а ты принеси остальное. -
После паузы он, спохватившись, прибавил: - Если тебе не трудно, конечно.
- Нет, - ответил Брег, - чего ж здесь трудного.

Обширная комната - кают-компания станции - была освещена тусклым
светом, и поэтому углы ее казались не прямыми, а острыми, глубоко
уходящими в скалу. Автоматы, как им и полагалось, экономили энергию. Сивер
поискал взглядом выключатели, хозяйским движением включил большие
светильники и огляделся.
Трое с рудовоза сидели в конце длинного стола. Перед ними стояли
алюминиевые бокалы с соломинками. Примитивная посуда заставила Сивера чуть
ли не растрогаться - словно он попал в музей или в лавку древностей. Возле
стойки автомат-бармен, гудя и звякая, сбивал какую-то смесь. Автомат не
внушал доверия. Сивер перевел взгляд на сидевших за столом и внутренне
усмехнулся: трудно было бы придумать людей, более соответствующих своему
кораблю. Трое были одеты кое-как, об установленной форме не приходилось и
думать. Один из них спал, опустив голову на брошенные на стол кулаки,
другие двое разговаривали вполголоса.
- Этот щелкунчик сидел не там, а километром дальше, - говорил сидевший
третьим от Сивера, - а они, наверное, увидели вспышки. Так что тут в любом
случае был крест. Кто знал только?
- Они пе-еретяжелились и ползли на брюхе, - яростно сказал другой, -
вот в чем причина.
От яркого света он зажмурился, потом повернулся и внимательно осмотрел
Сивера. Сивер подмигнул и кивнул на спящего.
- Готов?
- Не-ет, - медленно, как бы задумчиво сказал обернувшийся. - Он просто
устал.
Слова, исходя из его уст, смешно растягивались, и Сивер едва удержался,
чтобы не фыркнуть.
- Вы издалека?
- Да, с Земли, - небрежно ответил Сивер. - Только сели.
- Да-авно оттуда?
- Три недели.
- Ну что там, на Зе-емле?
- Все нормально, - сказал Сивер. - Земля есть Земля. Самая последняя
новость: "Синяя птица" возвращается.
Заика кивнул.
- Их успели похоронить, - сказал Сивер, растолковывая, - а они
возвращаются! "Синяя птица". Звездолет, который ушел к лиганту - помните,
то ли звезда-лилипут, то ли планета-гигант, - лигант, разысканный
гравиастрономами на полпути к системе альфа Центавра! - Он повысил голос,
досадуя на равнодушие, с каким была встречена новость. - Первый звездолет,
ушедший к ней, так и пропал. Думали, что и "Птица"...
- Зна-ачит, рано, - сказал заика. - Рано думали. Ну что, нашли они этот
лигант?
- Ладно, - сказал сидевший третьим.
- Да уж наверное, - раздраженно проговорил Сивер. - И, надо полагать,
покружились около него достаточно, пока все не разведали. Иначе с чего бы
опаздывать на целый год?
- Это поня-ятно, - сказал заика. - Только с облета немногое увидишь,
особенно че-ерез инфравизоры. Им следовало бы сесть.
- Ладно, - опять проговорил третий.
- Первый корабль именно оттого и не вернулся, - наставительно сказал
Сивер, - что решил сесть. Они сообщили на Землю о своем решении при помощи
ракеты-почтальона. Больше о них ничего не известно. Так что "Птица" не
могла сесть.
- Ра-азве "Птица" не сообщила на Землю, каковы результаты?
- Их первые сообщения разобрали кое-как, процентов на тридцать. Большие
помехи, - разъяснил Сивер. - Для хорошей передачи им надо бы иметь корабль
вроде моего: летающий усилитель. Едва хватает места для двух человек,
остальное - электроника и энергетика. У них таких устройств не было.
Наверное, в последнее время они передавали что-то.
- На-аверное, передавали, - согласился заика и, держа соломинку между
пальцами, принялся сосать из бокала.
- Пока мы поняли, что они возвращаются. И что-то насчет трех человек.
Надо полагать, - Сивер приглушил голос, - эти трое погибли. А всего их
было одиннадцать.
Заика поднял глаза на Сивера, но третий предупредил его.
- Ладно, - сказал он еще раз.
- А я ни-ичего, - пробормотал заика. - Просто я та-ак и думал. Не так
уж плохо. Все-таки зна-ачительная часть дошла...
- Правильно, - кивнул Сивер. - Трое героев погибли, но остальные восемь
человек возвращаются, и, вы сами понимаете, Земля собирается принять их
как надо. По сути, встреча начнется здесь. Для этого я и прилетел.
- Это хорошо придумано, - сказал третий. - А кто прилетел? Много?
- Я и пилот. Думаю, хватит... Но перейдем к делу. Как я понимаю, это
ваша машина? - Он кивнул куда-то вбок.
- По-охоже на то, - сказал заика.
- Серьезный ремонт?
- Да нет. Ни-ичего особенного.
- Значит, скоро уйдете.
Это был не вопрос, а утверждение.
- Хотели сутки отдохнуть, - сказал третий; в голосе его было сомнение.
Сивер доброжелательно улыбнулся. Размашистым движением отодвинув стул,
он уселся у противоположного конца стола.
- Сутки, - весело сказал он. - А раньше?
- Ра-аньше? - спросил заика, выпуская соломинку.
- Скажем, через полсуток. Полировку вы закончите, а по вашим отсекам
инспектор лазить не станет. - Он подмигнул и засмеялся, давая понять, что
маленькие хитрости транспортников ему известны и он в принципе ничего
против них не имеет.
После паузы вновь прозвучал вопрос:
- Мы меша-аем?
Сивер улыбнулся еще шире.
- Так получается. "Синяя птица" остановится здесь на денек-другой - так
сказать, побриться и начистить ботинки до блеска, прежде чем прибыть на
старушку. Понимаете? Возвращаются герои, которые уже давным-давно не
видали родных краев.
- Ну да, - сказал третий. - А мы мешаем.
- Да вы поймите, старики, - сказал Сивер. - Они герои! Я понимаю, вы,
может быть, не меньшие герои в своем деле. Только разница все же есть. А
вы растопырились так, что "Птице" и сесть некуда. Представляете, какой там
кораблина? И потом, ну, честно говоря, посмотрят они на ваше чудо. Вот,
значит, чем встретит их благодарное человечество: ржавым сундуком с
экипажем, одетым не по форме. Я ведь тут специально для того, чтобы вести
прямую передачу на Землю. Репортаж. И вы, правду говоря, как-то в репортаж
не вписываетесь. Еще раз прошу - не обижайтесь, старики, у каждого свое
дело, и не надо осложнять задачу другим...
Двое внимательно слушали его, а один все так же спал за столом. Потом
третий сказал:
- Значит, большой корабль?
- А вы что, - спросил Сивер, - никогда не видали?
- А вы?
- Ну, когда они стартовали, я еще учился... Но у меня есть фотография,
наша, архивная. - Он вытащил фотографию из кармана и протянул.
Заика взял ее, посмотрел и сказал:
- Да...
И передал третьему, и тот тоже посмотрел и тоже сказал:
- Да...
- И еще, - сказал Сивер. - Их восемь человек. Восемь человек в составе
экипажа. А тут на станции всего десять комнат. Их восемь, я и мой пилот.
- А кто пилот?
- Брег, - сказал Сивер. - Пожилой уже.
- Встреча-ал?
- Нет, - сказал третий. - Может, слышал. Не помню. Значит, вас двое. А
родные что же, друзья?
- Я же вам объясняю: настоящая встреча состоится на Земле. Там их и
будут ждать все. А мое дело - передать репортаж.
- Ну что же, - сказал третий, глядя на заику, - мы, пожалуй, и впрямь
поторопимся.
- Ты все-егда торопишься... - начал заика.
- Так что же, решили? - спросил Сивер.
- Ладно, - сказал третий. - Попытаемся уложиться в ваши сроки. Раз уж
так повернулось...
- Правильно, старики, - сказал Сивер. - Там отоспитесь. Хотя коллега
ваш, я вижу, и тут не теряет времени. - Он кивнул на спящего. - Как его
зовут?
Он задал вопрос не случайно: не принято было интересоваться фамилиями
людей, которые не сочли нужным назвать себя, но спящий представиться не
мог, и спросить о нем казалось естественным.
- Его? Край, - помедлив, ответил третий; он произнес это негромко,
чтобы спящий не проснулся, услышав свое имя, как это бывает с людьми,
привыкшими к срочным пробуждениям.
- Край, - повторил Сивер, запечатлевая имя в памяти и одновременно
проверяя ее; нет, такого человека не было в числе одиннадцати,
составлявших экипаж "Синей птицы" в момент старта. - Ну, значит,
договорились?
- Мешать мы не хотим, - сказал третий.
Считая разговор законченным, он взглянул на часы, замечая время, от
которого теперь следовало вести отсчет.
- Кстати, - сказал он заике и, порывшись в кармане, вытащил коробочку с
таблетками, дал одну заике, вторую, морщась, проглотил сам.
- Спорамин? - сочувственно спросил Сивер.
- Антирад, - неохотно ответил третий. - Машина слегка излучает.
Сивер кивнул, думая о том, что в трюме "Ладоги" стоит несколько коробок
с медикаментами, и среди них - одна с антирадам. Несколько секунд он
колебался.
- У вас много?
- Вам нужно?
- Вообще-то фон здесь действительно несколько повышен...
Третий, не удивляясь, кивнул и протянул Сиверу таблетку. Сивер
проглотил ее и с облегчением подумал, что люди с "Синей птицы" получат
свои лекарства в целости и сохранности.
- Береженый убережется, - сказал третий.
Он поднялся в странно замедленном темпе, тяжело ступая, словно нес на
себе тяжесть планеты, вышел из-за стола и подошел к стене, на которой был
намалеван стандартный земной пейзаж. Пластиковый пол возле стены
образовывал неглубокий желоб, долженствовавший изображать продолжение
нарисованного на стене ручья, "Ручей на Япете, - подумал Сивер, - надо же
придумать такое! За этой переборкой наверняка ванная. А может, ванны нет,
только душ". Человек с рудовоза ткнул пальцем в пейзаж.
- Ничего, а? - сказал он и взглянул на Сивера, словно ожидая
подтверждения.
Пейзаж был тошнотворен, но Сивер кивнул: он был доволен тем, что
разговор с "извозчиками" прошел без осложнений. Третий засмеялся, рот его
оказался очень большим, растянулся от уха до уха, а взгляд веселым и
пристальным. Сивер заметил это с удивлением: до последнего мига люди эти
казались ему очень похожими друг на друга - быть может, потому, что
главное внимание привлекали не их лица, а необычно потрепанная одежда.
Поняв это, Сивер почувствовал легкое недовольство собой, но в это время
прозвучал звонок, означавший, что кто-то входит в станцию, и, поскольку
это мог быть только Брег с камерами, Сивер поднялся и вышел в коридор,
чтобы встретить пилота.

Брег уже успел внести камеры и теперь стоял, откинув забрало шлема и
успокаивая дыхание. Сивер осмотрел камеры и убедился, что они в порядке.
Потом кивнул пилоту.
- Раздевайся, поужинаем.
- Нет, - сказал Брег. - Хочу сначала наладить автомат. Не могу
отдыхать, пока на корабле что-то не в норме.
- Ну что же, это правильно, - сказал Сивер, подумав. - Наладишь,
приходи.
- Само собой. Что за ребята?
Сивер пожал плечами:
- Ничего интересного. Неизвестные.
- Не герои, - усмехнулся Брег.
Сивер нахмурился:
- Определенно. Ты зря смеешься. Я было тоже подумал... Нет, просто
труженики космоса. Я часто думаю об этом. Должно же все-таки быть что-то,
что отличает героев с первого взгляда. Люди совершили подвиг - и у них
особенный блеск в глазах и такое учащенное дыхание, когда они начинают
понимать всю величину того, что совершено ими. И вот человек становится
другим...
- Теория, - сказал Брег. - Все потрясаешь?
- Брось, милый, - сказал Сивер, - логика! Да и корабль - типичный
рудовоз. "Синяя птица" куда длиннее. Кстати, на фотонной тяге - это
сказано во всех справочниках. А этот? У него и рефлектора-то нет.
Он проводил Брега и вернулся в кают-компанию. Двое снова сидели за
столом, спящий шумно дышал. Сивер заказал ужин, взял тарелки и уселся.
- Где это вы так заездили машину? - спросил он.
- А что, заметно? - хмуро поинтересовался заика, даже не растягивая
слов.
- Да ладно, - сказал большеротый.
Заика встал. Он сделал это неожиданно порывисто, так, что стул отлетел
и бокалы на столе звякнули; он взглянул на большеротого, развел руками и
смущенно засмеялся. Заика оказался неожиданно большого роста, длинноногий.
Подойдя к автомату-бармену, он выцедил смесь в стаканы, поставил их на
стол и слегка тронул спящего за плечо.
- Про-оспишь все на свете.
- Пускай спит, - сказал большеротый. - Ему хватило. Успеем.
- Ну, пусть, - согласился заика и, не садясь, отхлебнул из стакана.
Соломинку он вынул.
Сивер поморщился: ко всему, брюки были чересчур коротки долговязому, а
застежка одного из карманов кургузой куртки болталась полуоторванная.
Сивер не любил нерях. Заика, должно быть, почувствовал его взгляд, он
оглянулся на Сивера и сказал, чуть улыбаясь:
- Не по фо-орме, да? Но мы успеем переодеться.
Сивер пожал плечами. Заика поставил полупустой стакан, подошел к стене
с пейзажем, завозился, нащупывая кнопки. Найдя, он нерешительно ткнул
пальцем одну из них. В желобе, тонко журча, заструилась вода. Скрытая
подсветка делала ее золотистой и теплой. Заика уселся на пол и снял
башмаки. Сивер зажевал быстро-быстро, чтобы не расхохотаться. Заика
опустил босые ступни в воду.
- Ух т-ты! - сказал он, блаженствуя.
- Вода, - пробормотал большеротый, отпивая из стакана.
Заика вскочил. Оставляя мокрые следы, он подбежал к столу и взял
стакан. Усевшись и вновь свесив ноги, поднес стакан к губам.
- Со-овсем другое дело, - сказал он.
Сивер отодвинул тарелку.
- Пожалуй, пора, - проговорил он задумчиво.
Спустив тарелку в щель мойки, он прошел вдоль стен кают-компании, ища
стенной контакт. Найдя его в углу, он вынул из сумки вольтметр и замерил
напряжение.
- Вот еще новости, - пробормотал он.
- Тока нет? - сочувственно поинтересовался большеротый.
- Здесь двадцать вольт, а мне нужно двести.
- А на автоматических все сети низковольтные.
- Это я вижу, - проворчал Сивер. Он постоял около стены, раздумывая. -
Ничего не поделаешь, придется тянуть силовой кабель от корабля. Хорошо,
что есть резерв времени.
- Ду-умаете? - спросил заика, не оборачиваясь.
- Они придут не раньше чем через сутки.
- Они о-обещали?
- Да ладно тебе, - сказал большеротый, сердясь.
- В пределах системы, - сказал Сивер голосом лектора, - они вынуждены
будут убавить скорость: концентрация свободного водорода здесь куда
больше, чем в открытом пространстве.
- Это спра-аведливо, - согласился заика.
Сивер подошел к столу, взял камеру и походил по каюте, прицеливаясь.
- Передача будет что надо! - сказал он. - Земля таких и не видывала.
- Мы еще не мешаем? - спросил большеротый. Чувствовалось, что он
борется со сном.
- Еще нет, - сказал Сивер. - Мало света. Включите, пожалуйста,
настенные. Так. Пожалуй, подойдет. Вы не могли бы встать сюда? Я
примерюсь.
- Это для кино? - спросил большеротый нерешительно.
- Теле. Попозируйте немного. Ну, представьте, что вы командир "Синей
птицы".
- Трудно, - сказал большеротый, улыбаясь и окидывая Сивера тем же
внимательным взглядом.
- Да нет, - с досадой сказал Сивер. - Очень легко. Семь с половиной лет
вы были в полете. Теперь возвращаетесь. Могучие парни на великолепном, все
перенесшем корабле...
- Попозируй, мо-огучий парень, - сказал заика. - Что тебе стоит?
Сивер строго поглядел в его спину.
- А вы не иронизируйте, - посоветовал он. - Итак, преодолено много
препятствий, совершены подвиги - и теперь, когда у вас все в порядке...
- Стартовые не в порядке, - сказал заика, не оборачиваясь по-прежнему.
- Бо-ольшой разброс.
- Это ведь не о вас... Хотя предположим, что стартовые немного не в
порядке - это даже интереснее. Видите, у вас фантазия работает. Но вы их,
конечно, уже исправили, прямо в пространстве, совершили еще один подвиг.
Говорите об этом. Мне нужно видеть, как это будет выглядеть, надо выбрать
лучшие точки, откуда можно передавать. Итак, вы капитан...
Большеротый покачал головой.
- Боюсь, не получится.
- Слу-ушай, - сказал заика; на этот раз он повернулся. - А ты
представь, что ты - ко-пилот.
- Или ко-пилот, - сказал Сивер. - Все равно.
- Да нет, - сказал большеротый грустно. - Я лучше не буду.
Сивер вздохнул.
- М-да... - проговорил он выразительно, но все же взял себя в руки. - А
ведь они заслужили, чтобы вы немного постарались ради них.
- Могучие парни, - пробормотал заика. - Со-овершавшие подвиги.
Легенда...
Сивер недружелюбно взглянул на него.
- Это факты, - сказал он.
- Плюс вы-ымыслы, - проговорил заика, шевеля ногами в воде. - Плюс
домыслы. Все берется в скобки и возводится в ква-адрат. Возникает легенда.
Умирая, кто-то сказал что-то. А как он мог сказать, если...
- Прошу, - четко произнес Сивер, - не оскорблять память погибших!
Спящий поднял голову, просыпаясь.
- Кто? - спросил он.
- Нет, - сказал большеротый. - Отдыхай, спи. Все в порядке.
- Ага, - пробормотал проснувшийся. - Где мы сейчас? - Он пошарил рукой
рядом со стулом. - Где?
- На станции. Вспомни. На вот. - Большеротый вложил стакан в пальцы
проснувшегося. - Выпей.
- Тут красиво?
- Кра-асиво, - отозвался заика у ручья.
- Ага, - сказал проснувшийся. - И ты здесь. - Он выпил. - Ах, хорошо!
Отлично!..
Он повернул голову к Сиверу, и Сивер понял, что человек еще не
проснулся по-настоящему: веки его были плотно сомкнуты, очень плотно, как
если бы человек боялся, что даже малейший лучик света просочится сквозь
них и коснется глаз. Человек повел рукой с опустевшим стаканом, нащупывая
стол, и по привычности этого движения Сивер вдруг понял, что под этими
веками вообще нет глаз, есть лишь пустые глазницы, предназначенные
природой для того, чтобы в них были глаза, но глаз не было, и веки были
сморщены и опали. Сивер нечаянно сказал:
- Ой!..
- Здесь есть еще кто-то? - спросил слепой.
- С Земли, - сказал большеротый.
- Ага, - пробормотал слепой. - Ну да, станция. Отлично.
- Спи дальше.
- По-огоди, - сказал заика. - Нам надо сняться часов через десять.
Иначе мы помешаем.
- Кому?
- Тут готовится встреча героям, могучим парням. С великой помпой.
Прямая передача на Землю. Двое: репортер и пилот.
- Неудобно, - медленно сказал слепой.
- Ка-апитан будет произносить речь, - сказал заика. - Представляешь?
- Нет, - сказал слепой после паузы. Потом тряхнул головой и потянулся.
- А я выспался, - сказал он весело.
- Третья и че-етвертая магнитные линзы совсем никуда, - пробормотал
заика.
- А мы без стартовых, - решительно сказал слепой. - Оттолкнемся
маршевым - и все. Нет, это безопасно.
- Пожа-алуй, да, - сказал заика.
- Ну, общий подъем, по-видимому? - проговорил большеротый.
- Раз так - общий подъем, - сказал заика и стал натягивать носки.
- Ты вытри, - сказал большеротый. - На.
Он кинул смятый носовой платок.
- А земляне нам не помогут? - спросил слепой, поворачивая лицо к
Сиверу.
- Нам еще надо установить большие камеры на космодроме, - почти
виновато сказал Сивер, - и прожекторы. Иначе мы не сможем передать момент
посадки. А нас только двое.
- Зря вы родных не привезли, - сказал слепой, проводя руками по одежде.
- Собрались по тревоге. А у них, сами понимаете, постоянной медвизы в
космос нет. И конечно, здоровье небогатое после всего.
- Ну, поня-атно, - сказал заика. - Пошли.
- Погоди, - сказал большеротый, кивнув на Сивера. - А может, они нам
отсюда помогут связаться?
- Пренебрежем, - сказал слепой. - Отсюда мы и сами.
- Нет, - сказал Сивер, - если мы можем чем-то помочь, не нарушая своих
планов, то, конечно...
- Спа-асибо, - сказал заика. - Не надо.
Они вышли, держа ладони на плечах слепого, направляя его. Было слышно,
как в гардеробной они открывают шкафчики и натягивают скафандры; гладкая
пластическая ткань омерзительно свистела, и звякал металл.
- Это вас на руднике так? - запоздало крикнул Сивер вдогонку, но они
уже надели шлемы и не услышали его.
Тогда Сивер подошел к бармену и налил себе. Это был коктейль из
фруктовых соков, обычный и не очень вкусный. Сивер пожал плечами и тоже
пошел одеваться.

- Их так и делали, первые субзвездолеты, - сказал Брег. - При посадке
они складывались, корпус почти садился на зеркало. Если на планете плотная
атмосфера и ураганные ветры, им иначе бы и не выстоять. Ждали, что такие
планеты будут. Гордились, что впервые в истории вышли за пределы солнечной
системы. Эта надпись под названием - от такой гордости. Она, конечно, не
для тех, кто мог с ними встретиться: они все равно бы не поняли ее. Она -
для самих себя. Для тех, кто летел и кто оставался. Солнечная система! Как
сразу милее становится свой дом, когда смотришь на него со стороны!
- Ага, - без выражения сказал Сивер. - Вот как. - Он сидел на стуле и
глядел на земной пейзаж на стене. Вода все еще булькала в желобе, в
единственном ручье на Япете. Сивер поднялся и выключил воду. - Мы его не
догоним? - спросил он равнодушно.
- Нет, - ответил Брег, - у нас же автомат разобран.
- Ну да, - сказал Сивер, - вот и автомат разобран. - Он умолк.
Брег включил камеру, потом начал отсоединять кабель от пульта.
- Погоди, - сказал Сивер.
Брег взглянул на него.
- Чего ждать? - спросил он. - Больше ничего не будет. - Он надел на
кабель изолирующий наконечник и тщательно завинтил его.
- Ну да, - повторил за ним Сивер. - Больше ничего не будет.
- Что будем делать с кабелем? - спросил Брег.
- Оставим, - сказал Сивер. - Кому-нибудь пригодится. Только не мне...
Почему они не сказали? А я даже не подумал. Вернее, подумал, но не понял.
Я дурак!
Брег сказал:
- Наверное. Ничего, ты еще молод, а они не последние герои на Земле и в
космосе.
- Молчи, не надо, - сказал Сивер.
- А я и молчу, - сказал Брег.
Они вышли из станции и потащились к кораблю. Сивер сказал:
- И все же, почему?..
Брег ответил:
- Наверное, они не хотели легенд. Они хотели просто выспаться или
посидеть, опустив ноги в воду. У них на корабле нет ручья.
Кончив закреплять груз, оба поднялись наверх и сняли скафандры.
- Да, - сказал Сивер, - а на Япете они нашли ручей. А пейзаж был
плохой.
- Им было все равно, - проговорил Брег. - Им была нужна Земля. - Он
подошел к автомату. - Займемся-ка трудотерапией: замени вот эту группу
блоков.
- Давай, - торопливо согласился Сивер и стал вынимать блоки и
устанавливать новые. Потом, вынув очередной сгоревший, он швырнул его на
пол. - Нет, - сказал он, - все не так! Это не они! Там не было человека с
фамилией Край. Совершенно точно! Ну проверь по справочнику! - Он вытащил
корабельный справочник из ящика с наставлениями и техническими паспортами.
- Ну посмотри!
- Да нет, - ответил Брег, прозванивая блоки, - я тебе и так верю.
- Нет! - сказал Сивер. - Нету! Понятно?
- Тогда посмотри, нет ли такой фамилии в другом месте, - сказал Брег,
задумчиво глядя мимо Сивера. - Поищи, нет ли такого в экипаже "Летучей
рыбы".
- "Летучей рыбы"?
- Той самой, что не вернулась оттуда.
Пожав плечами, Сивер перелистал справочник. Он нашел "Летучую рыбу",
прочитал и долго молчал.
- Кем он там был? - спросил Брег после паузы.
- Штурманом, - сказал Сивер, едва шевеля губами.
Они снова помолчали.
- Они садились там, - тихо сказал Брег. - Садились, чтобы спасти его -
единственного уцелевшего. Да, так оно и должно быть.
- Садились на лиганте - и смогли подняться?
- Выходит, так, - сказал Брег. - Не сразу, наверное...
Он снова нагнулся за очередным блоком и стал срывать с него
предохранительную упаковку.
- Выходит, их осталось всего трое, считая со спасенным? И они смогли
привести корабль?
- Да, - сказал Брег. - Спать им было, пожалуй, некогда.
- Но ведь, - нахмурился Сивер, - в живых должно остаться восемь!
Брег грустно взглянул на Сивера.
- Просто мы оптимисты, - сказал он. - И если слышим число "три", то
предпочитаем думать, что это погибшие, а вернутся восемь. Но иногда бывает
наоборот. - Он взял у Сивера блок и аккуратно поставил его на место.
- По-твоему, лучше быть пессимистом? - спросил Сивер обиженно.
- Нет. Но оптимизм в этом случае - в том, что трое вернулись оттуда,
откуда, по всем законам, не мог возвратиться вообще никто. - Брег
установил на место фальшпанель автомата. - Ну, можно лететь.
Сивер уселся в кресло.
- Жаль, - сказал он, - что нельзя махнуть куда-нибудь подальше от
Земли.
- Нельзя, - согласился Брег и включил реактор.
Замерцали глаза приборов, пульт стал похож на звездное небо.
- Он слепой, Край, - сказал Сивер, - он больше не видит звезд. Я думал,
он потерял глаза на рудниках.
- Нет, - Брег покачал головой, - на рудниках пилоты даже не выходят из
рубки, там вообще нет людей - автоматика.
Сивер только зажмурился.
- Слушай, - спросил он, - а если бы ты был все время со мной, ты
разобрался бы?
Брег ответил, помедлив:
- Думаю, что да. Для меня каждый пилот - герой, если даже он и не был
на лиганте, а просто возит руду с Япета на Титан. Потому что и в системе
бывает всякое.
Сивер опустил голову и не поднял ее.
- Что мне скажут на Земле? - пробормотал он. - Меня теперь никуда
больше не пошлют?
- Нет, отчего же, - утешил Брег, - пошлют со временем. Но вот они - они
никогда уже не будут возвращаться в солнечную систему и останавливаться на
Япете. Это бывает раз в жизни и, наверное, могло получиться иначе. - Он
несколько раз зажег и погасил навигационные огни, затем трижды промигал
слово "внимание", хотя внизу не осталось никого, кто нуждался бы в
предупреждении.
- Я хотел... - отчаянно сказал Сивер.
- Да что ты мне объясняешь! - сказал Брег.
Он положил руку на стартер, автоматически включилась страхующая
система.
- Действует, - слабо улыбнулся Сивер.
- Теперь его хватит надолго, - ответил Брег. - Наблюдай за кормой.
Сивер кивнул; он и без того смотрел на экран, на котором виднелась
поверхность Япета, маленькой планетки, на которой нет атмосферы, но есть
ручей с чистой водой, необходимой героям больше, чем торжества.

....мой любимый жанр......

Алеха Черепанов вышел к поселку со стороны водохранилища. Под обутыми в целлофановые пакеты валенками похлюпывал губчатый мартовский снег. Сзади остался заветный заливчик, издырявленный, как шумовка, а на дне рюкзачка лежали - стыдно признаться - три окунька да пяток красноперок. Был еще зобанчик, но его утащила ворона.
Дом Петра стоял на отшибе, отрезанный от поселка глубоким оврагом, через который переброшен был горбыльно-веревочный мосток с проволочными перилами. Если Петро, не дай бог, окажется трезвым, то хочешь не хочешь, а придется по этому мостку перебираться на ту сторону и чапать аж до самой станции. В темноте
Леха задержался у калитки и, сняв с плеча ледобур - отмахаться в случае чего от хозяйского Уркана, - взялся за ржавое кольцо. Повернул со скрипом. Хриплого заполошного лая, как ни странно, не последовало, и, озадаченно пробормотав. "Сдох, что ли, наконец?.." - Леха вошел во двор.
Сделал несколько шагов и остановился. У пустой конуры на грязном снегу лежал обрывок цепи. В хлеву не было слышно шумных вздохов жующей Зорьки. И только на черных ребрах раздетой на зиму теплицы шуршали белесые клочья полиэтилена
Смеркалось. В домишках за оврагом начинали вспыхивать окна. Алексей поднялся на крыльцо и, не обнаружив висячего замка, толкнул дверь. Заперто. Что это они так рано?..
- Хозяева! Гостей принимаете? Тишина.
Постучал, погремел щеколдой, прислушался. Такое впечатление, что в сенях кто-то был. Дышал.
- Петро, ты, что ли?
За дверью перестали дышать. Потом хрипло осведомились
- Кто?
- Да я это, я! Леха! Своих не узнаешь?
- Леха... - недовольно повторили за дверью - Знаем мы таких Лех... А ну заругайся!
- Чего? - не понял тог.
- Заругайся, говорю!
- Да иди ты!.. - рассвирепев, заорал Алексей. - Котелок ты клепаный! К нему как к человеку пришли, а он!..
Леха плюнул, вскинул на плечо ледобур и хотел уже было сбежать с крыльца, как вдруг за дверью загремел засов и голос Петра проговорил торопливо:
- Слышь... Я сейчас дверь приотворю, а ты давай входи, только по-быстрому...
Дверь действительно приоткрылась, из щели высунулась рука и, ухватив Алексея за плечо, втащила в отдающую перегаром темноту. Снова загремел засов.
- Чего это ты? - пораженно спросил Леха. - Запил и ворота запер?.. А баба где?
- Баба?.. - В темноте посопели. - На хутор ушла... К матери...
- А-а... - понимающе протянул мало что понявший Леха. - А я вот мимо шел, дай, думаю, зайду... Веришь, за пять лет вторая рыбалка такая... Ну не берет ни на что, и все тут...
- Ночевать хочешь? - сообразительный в любом состоянии, спросил Петро.
- Да как... - Леха смутился. - Вижу: к поезду не успеваю, а на станции утра ждать - тоже, сам понимаешь...
- Ну заходь... - как-то не по-доброму радостно разрешил Петро и, хрустнув о темноте ревматическими суставами, плоскостопо протопал в хату. Леха двинулся за ним и тут же лобызнулся с косяком - аж зубы лязгнули
- Да что ж у тебя так темно-то?!
Действительно, в доме вместо полагающихся вечерних сумерек стояла та же кромешная чернота, что и в сенях.
- Сейчас-сейчас... - бормотал где-то неподалеку Петро. - Свечку запалим, посветлей будет...
- Провода оборвало? - поинтересовался Леха, скидывая наугад рюкзак и ледобур. - Так вроде ветра не было...
Вместо ответа Петро чиркнул спичкой и затеплил свечу. Масляно-желтый огонек задышал, подрос и явил хозяина хаты во всей его красе. Коренастый угрюмый Петро и при дневном-то освещении выглядел диковато, а уж теперь, при свечке, он и вовсе напоминал небритого и озабоченного упыря.
Леха стянул мокрую шапку и огляделся. Разгром в хате был ужасающий. Окно завешено байковым одеялом, в углу - толстая, как виселица, рукоять знаменитого черпака, которым Петро всю зиму греб мотыль на продажу. Видимо, баба ушла на хутор к матери не сегодня и не вчера...
Размотав бечевки, Леха снял с валенок целлофановые пакеты, а сами валенки определил вместе с шапкой к печке - сушиться. Туда же отправил и ватник. Хозяин тем временем слазил под стол и извлек оттуда две трехлитровые банки: одну - с огурцами, другую - известно с чем. Та, что известно с чем, была уже опорожнена на четверть.
- Спятил? - сказал Леха. - Куда столько? Стаканчик приму для сугреву и все, и прилягу...
- Приляжь-приляжь... - ухмыляясь, бормотал Петро. - Где приляжешь, тем и вскочишь... А то что ж я: все один да один...
"Горячка у него, что ли?" - с неудовольствием подумал Леха и, подхватив с пола рюкзак, отнес в сени, на холод. Возвращаясь, машинально щелкнул выключателем. Вспыхнуло электричество.
- Потуши! - испуганно закричал Петро. Белки его дико выкаченных глаз были подернуты кровавыми прожилками.
Леха опешил и выключил, спорить не стал. Какая ему, в конце концов, разница! Ночевать пустили - и ладно...
- Ишь, раздухарился... - бормотал Петро, наполняя всклень два некрупных граненых стаканчика. - Светом щелкает...
Решив ничему больше не удивляться, Алексей подсел к столу и выловил ложкой огурец.
- Давай, Леха, - с неожиданным надрывом сказал хозяин. Глаза - неподвижные, в зрачках - по свечке. - Дерябнем для храбрости...
Почему для храбрости, Леха не уразумел. Дерябнули. Первач был убойной силы. Пока Алексей давился огурцом, Петро успел разлить по второй. В ответ на протестующее мычание гостя сказал, насупившись:
- Ничего-ничего... Сейчас сало принесу... Привстал с табуретки и снова сел, хрустнув суставами особенно громко.
- Идет... - плачуще проговорил он. - Ну точно, идет... углядел-таки... Надо тебе было включать!..
- Кто?
Петро не ответил, слушал, что происходит снаружи.
- На крыльцо подымается... - сообщил он хриплым шепотом, и в этот миг в сенях осторожно стукнула щеколда.
- Открыть?
Петро вздрогнул. Мерцающая дробинка пота сорвалась струйкой по виску и увязла в щетине.
- Я те открою!.. - придушенно пригрозил он, Кто-то потоптался на крыльце, еще раз потрогал щеколду, потом сошел вниз и сделал несколько шагов по хрупкому, подмерзшему к ночи снегу. Остановился у завешенного одеялом окна.
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - раздался откуда-то из-под земли низкий, с подвыванием голос.
Леха подскочил, свалил стаканчик, едва не опрокинул свечку.
- Что это?!
Петро молчал, бессмысленно уставясь на растекшуюся по клеенке жидкость. Губы его беззвучно шевелились.
- Чего льешь-то!.. - мрачно выговорил он наконец. - Добро переводишь...
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - еще жутче провыло из печки.
Леха слетел с табурета и схватил ледобур.
- Да сиди ты... - буркнул Петро, снова снимая пластмассовую крышку с трехлитровой банки. - Ничего он нам не сделает... Прав не имеет, понял?.. Так, попугает чуток...
Ничего не понимающий Леха вернулся было к столу и тут же шарахнулся вновь, потому что одеяло на окне всколыхнулось.
- Сейчас сбросит... - с содроганием предупредил Петро. Лехин стаканчик он наполнил, однако, не пролив ни капли.
Серое байковое одеяло с треугольными подпалинами от утюга вздувалось, ходило ходуном и наконец сорвалось, повисло на одном гвозде. Лунный свет отчеркнул вертикальные части рамы. Двор за окном лежал утопленный наполовину в густую тень, из которой торчал остов теплицы с шевелящимися обрывками полиэтилена.
Затем с той стороны над подоконником всплыла треугольная зеленоватая голова на тонкой шее. Алексей ахнул. Выпуклые, как мыльные пузыри, глаза мерцали холодным лунным светом. Две лягушачьи лапы бесшумно зашарили по стеклу.
- Кто это? - выпершил Леха, заслоняясь от видения ледобуром.
- Кто-кто... - недовольно сказал Петро. - Инопланетян!..
- Кто-о?!
- Инопланетян, - повторил Петро еще суровее. - Газет, что ли, не читаешь?
- Слушай, а чего ему надо? - еле выговорил насмерть перепуганный Леха.
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - простонало уже где-то на чердаке.
Петра передернуло.
- Под покойника, сволочь, работает, - пожаловался он. - Знает, чем достать... Я ж их, покойников, с детства боюсь... - взболтнул щетинистыми щеками и повернулся к Лехе. - Да ты садись, чего стоять-то?.. Брось ледобур! Брось, говорю... Я вон тоже поначалу с дрыном сидел... - И Петро кивнул на рукоятку черпака в углу.
Во дворе трепыхались посеребренные луной обрывки полиэтилена. Инопланетянина видно не было. Леха бочком подобрался к табуретке и присел, прислонив ледобур к столу. Оглушил залпом стаканчик и, вздрогнув, оглянулся на окно.
- Ты, главное, не бойся, - сипло поучал Петро. - В дом он не войдет, не положено... Я это уже на третий день понял...
- Отдай! - внятно и почти без подвывания потребовал голос.
- Не брал я твою ногу! - заорал Петро в потолок. - Вот привязался, лупоглазый!.. - в сердцах сказал он Лехе. - Уперся, как баран рогом: отдай да отдай...
- А что за нога-то? - шепотом спросил Леха.
- Да подпорку у него кто-то с летающей тарелки свинтил, - нехотя пояснил Петро. - А я как раз мимо проходил - так он, видать, на меня подумал...
- Отдай-й-й!.. - задребезжало в стеклах.
- Ишь как по-нашему чешет!.. - оторопело заметил Леха.
- Научился... - сквозь зубы отвечал ему Петро. - За две-то недели! Только вот матом пока не может - не получается... Давай-ка еще... для храбрости...
- Не отдашь? - с угрозой спросил голос. Петро заерзал.
- Сейчас кантовать начнет, - не совсем понятно предупредил он. - Ты только это... Ты не двигайся... Это все так - видимость одна... - И, подозрительно поглядев на Леху, переставил со стола на пол наиболее ценную из банок.
Дом крякнул, шевельнулся на фундаменте и вдруг с треском накренился, явно приподнимаемый за угол. Вытаращив глаза, Леха ухватился обеими руками за края столешницы.
На минуту пол замер в крутом наклоне, и было совершенно непонятно, как это они вместе со столом, табуретками, банками, ледобуром и прочим до сих пор не въехали в оказавшуюся под ними печь.
- А потом еще на трубу поставит, - нервно предрек Петро, и действительно после короткой паузы хата вновь заскрипела и опрокинулась окончательно. Теперь они сидели вниз головами, пол стал потолком, и пламя свечи тянулось книзу.
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - проревело чуть ли не над ухом.
- Не вскакивай, слышь! - торопливо говорил Петро. - Это он не хату, это он у нас в голове что-то поворачивает... Ты, главное, сиди... Вскочишь - убьешься...
- Долго еще? - прохрипел Леха. Ему было дурно, желудок подступал к горлу.
- А-а!.. - сказал Петро, - Не нравится? Погоди, он еще сейчас кувыркать начнет...
Леха даже не успел ужаснуться услышанному. Хата кувыркнулась раз, другой... Третьего раза Леха не запомнил.
Очнулся, когда все уже кончилось. Еле разжал пальцы, выпуская столешницу. Петро сидел напротив - бледный, со слезой в страдальчески раскрытых глазах.
- Главное - что? - обессиленно проговорил он. - Главное - не верит, гад!.. Обидно, Леха...
Шмыгнул носом и полез под стол - за банкой. В окне маячило зеленое рыльце инопланетянина. Радужные, похожие на мыльные пузыри глаза с надеждой всматривались в полумрак хаты.
- А ты ее точно не брал? Ну, ногу эту... Петро засопел,
- Хочешь, перекрещусь? - спросил он и перекрестился.
- Ну так объясни ему...
- Объясни, - сказал Петро.
Леха оглянулся. За окном опять никого не было. Где-то у крыльца еле слышно похрустывал ломкий снежок.
- Слышь, друг... - жалобно позвал Леха. - Ошибка вышла. Зря ты на него думаешь... Не брал он у тебя ничего...
- Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - простонало из сеней.
- Понял? - сказал Петро. - Лягва лупоглазая!..
- Так, может, милицию вызвать?
- Милицию?! - Вскинувшись, Петро выкатил на Леху налитые кровью глаза. - А аппарат? А снасти куда? Что ж мне теперь все хозяйство вывозить?.. Милицию...
Алексей хмыкнул и задумался.
- Уркан убег... - с горечью проговорил Петро, раскачиваясь в тоске на табуретке. - Цепь порвал и убег... Все бросили, один сижу...
- Ты погоди... - с сочувствием глядя на него, сказал Леха. - Ты не отчаивайся... Что-нибудь придумаем. Разумное же существо, должен понять...
- Не отдашь? - спросило снаружи разумное существо.
- Давай-ка еще примем, - покряхтев, сказал Петро. - Бог его знает, что он там надумал...
Приняли. Прислушались. Хата стояла прочно, снаружи - ни
звука.
- Может, отвязался? - с надеждой шепнул Леха. Петро решительно помотал небритыми щеками, Некое едва уловимое журчание коснулось Лехиного слуха. Ручей в начале марта? Ночью?.. Леха заморгал, и тут журчание резко усилило громкость - всклокотало, зашипело... Ошибки быть не могло: за домом, по дну глубокого оврага, подхватывая мусор и ворочая камни, с грохотом неслась неизвестно откуда взявшаяся вода. Вот она взбурлила с натугой, явно одолевая какую-то преграду, и через минуту снесла ее с треском и звоном лопающейся проволоки.
- Мосток сорвало... - напряженно вслушиваясь, сказал Петро.
Светлый от луны двор внезапно зашевелился: поплыли щепки, досточки. Вода прибывала стремительно. От калитки к подоконнику прыгнула лунная дорожка. Затем уровень взлетел сразу метра на полтора, и окно на две трети оказалось под водой. Дом покряхтывал, порывался всплыть,
- Сейчас стекла выдавит, - привизгивая от страха, проговорил Алексей.
- Хрен там выдавит, - угрюмо отозвался Петро. - Было б чем выдавливать!.. Он меня уж и под землю вот так проваливал...
В пронизанной серебром воде плыла всякая дрянь; обломок жерди с обрывком полиэтилена, брезентовый рюкзачок, из которого выпорхнули вдруг одна за другой две красноперки...
- Да это ж Мой рюкзак, - пораженно вымолвил Леха. - Да что ж он, гад, делает!..
Голос его пресекся: в окне, вытолкав рюкзачок за границу обзора, заколыхался сорванный потоком горбыльно-веревочный мосток и запутавшийся в нем бледный распухший утопленник, очень похожий на Петра.
- Тьфу, погань! - Настоящий Петро не выдержал и, отвернувшись, стал смотреть в печку.
- Окно бы завесить... - борясь с тошнотой, сказал Леха и, не получив ответа, встал. Подобрался к висящему на одном гвозде одеялу, протянул уже руку, но тут горбыльно-веревочную путаницу мотнуло течение, и Леха оказался с покойником лицом к лицу. Внезапно утопленник открыл страшные глаза и, криво разинув рот, изо всех сил ударил пухлым кулаком в стекло.
Леха так и не понял, кто же все-таки издал этот дикий вопль:
утопленник за окном или он сам. Беспорядочно отмахиваясь, пролетел спиной вперед через всю хату и влепился в стену рядом с печкой.
...Сквозь целые и невредимые стекла светила луна. Потопа как не бывало. Бессмысленно уставясь на оплывающую свечку, горбился на табуретке небритый Петро. Нетвердым шагом Леха приблизился к столу и, чудом ничего не опрокинув, плеснул себе в стакан первача.
- А не знаешь, кто у него мог эту ногу свинтить? - спросил он, обретя голос,
Петро долго молчал.
- Да любой мог! - буркнул он наконец. - Тут за оврагом народ такой: чуть зевнешь... Вилы вон прямо со двора сперли, и Уркан не учуял...
- Ну, ни стыда, ни совести у людей! - взорвался Леха. - Ведь главное; свинтил и спит себе спокойно! А тут за него...
Он замолчал и с опаской выглянул в окно. Зеленоватый маленький инопланетянин понуро стоял у раздетой на зиму теплицы. Видимо, обдумывал следующий ход.
- Чего он там? - хмуро спросил Петро.
- Стоит, - сообщил Леха. - Теперь к поленнице пошел... В дровах копается... Не понял! Сарай, что ли, хочет поджечь?..
- Да иди ты! - испуганно сказал Петро и вмиг очутился рядом.
Инопланетянин с небольшой охапкой тонких чурочек шел на голенастых ножках к сараю. Свалил дрова под дверь и обернулся, просияв капельками глаз.
- Не отдашь?
- Запалит ведь! - ахнул Петро. - Как пить дать запалит! Он метнулся в угол, где стояла чудовищная рукоять черпака. Схватил, кинулся к двери, но на пути у него встал Леха.
- Ты чего? Сам же говорил: видимость!..
- А вдруг нет? - рявкнул Петро. - Дрова-то настоящие! Тут со двора послышался треск пламени, быстро перешедший в рев. В хате затанцевали алые отсветы.
- Запалил... - с грохотом роняя рукоятку, выдохнул Петро. - Неужто взаправду, а? У меня ж там аппарат в сарае! И снасти, и все!..
Леха припал к стеклу.
- Черт его знает... - с сомнением молвил он. - Больно дружно взялось... Бензином вроде не поливал...
Часто дыша, Петро опустился на табуретку.
В пылающем сарае что-то оглушительно ахнуло. Крыша вспучилась. Лазоревый столб жара, насыщенный золотыми искрами, выбросило чуть ли не до луны.
- Фляга... - горестно тряся щеками, пробормотал Петро. - Может, вправду отдать?..
Леха вздрогнул и медленно повернулся к нему.
- Что?.. - еще не смея верить, спросил он. - Так это все-таки ты?..
Петро подскочил на табуретке.
- А пускай курятник не растопыривает! - злобно закричал он. - Иду - стоит! Прямо на краю поля стоит! Дверца открыта - и никого! А у меня сумка с инструментом! Так что ж я дурее паровоза?! Подпер сбоку чуркой, чтоб не падала, ну и...
- Погоди! - ошеломленно перебил Леха. - А как же ты... В газетах же пишут: к ним подойти невозможно, к тарелкам этим! Страх на людей нападает!
- А думаешь, нет? - наливаясь кровью, заорал Петро. - Да я чуть не помер, пока отвинчивал!..
- Отда-ай мою поса-адочную ногу-у!.. - с тупым упорством завывал инопланетянин.
- Отдаст! - торопливо крикнул Леха. - Ты погоди, ты не делай пока ничего... Отдаст он!
- А чего это ты чужим добром швыряешься? - ощетинившись, спросил Петро.
- Ты что, совсем чокнулся? - в свою очередь заорал на него Леха. - Он же от тебя не отстанет! Тебя ж отсюда в дурдом отвезут!..
- И запросто!.. - всхлипнув, согласился Петро.
- Ну так отдай ты ему!..
Петро закряхтел. Щетинистое лицо его страдальчески искривилось.
- Жалко... Что ж я зазря столько мук принял?..
Леха онемел.
- А я? - страшным шепотом начал он, надвигаясь на попятившегося Петра. - Я их за что принимаю, гад ты ползучий!?
- Ты чего? Ты чего? - отступая, вскрикивал Петро. - Я тебя что, силком сюда тащил?
- Показывай! - неистово выговорил Леха.
- Чего показывай? Чего показывай?
- Ногу показывай!..
То и дело оглядываясь, Петро протопал к разгромленной двуспальной кровати в углу и, заворотив перину у стены, извлек из-под нее матовую полутораметровую трубу с вихляющимся полированным набалдашником.
- Только, слышь, в руки не дам, - предупредил он, глядя исподлобья. - Смотреть - смотри, а руками не лапай!
- Ну и на кой она тебе?
- Да ты что? - Петро даже обиделся. - Она ж раздвижная! Гля!
С изрядной ловкостью он насадил набалдашник поплотнее и, провернув его в три щелчка, раздвинул трубу вдвое. Потом вчетверо. Теперь посадочная нога перегораживала всю хату - от кровати до печки.
- На двенадцать метров вытягивается! - взахлеб объяснял Петро. - И главное, легкая, зараза! И не гнется! Приклепать черпак полтора на полтора - это ж сколько мотыля намыть можно! Семьдесят пять копеек коробок!..
Леха оглянулся. В окне суетился и мельтешил инопланетянин: подскакивал, вытягивал шеенку, елозил по стеклу лягушачьими лапками.
- Какой мотыль? - закричал Леха. - Какой тебе мотыль? Да он тебя за неделю в гроб вколотит!
Увидев инопланетянина, Петро подхватился и, вжав голову в плечи, принялся торопливо приводить ногу в исходное состояние.
- Слушай, - сказал Леха. - А если так: ты ему отдаешь эту хреновину... Да нет, ты погоди, ты дослушай!.. А я тебе на заводе склепаю такую же! Из дюраля! Ну?
Петро замер, держа трубу, как младенца. Его раздирали сомнения.
- Гнуться будет, - выдавил он наконец.
- Конечно, будет! - рявкнул Леха. - Зато тебя на голову никто ставить не будет, дурья твоя башка!
Петро медленно опустился на край кровати. Лицо отчаянное, труба - на коленях.
- До белой горячки ведь допьешься! - сказал Леха. Петро замычал, раскачиваясь.
- Пропадешь! Один ведь остался! Баба ушла! Уркан - на что уж скотина тупая - и тот...
Петро поднял искаженное мукой лицо.
- А не врешь?
- Это насчет чего? - опешил Леха.
- Ну что склепаешь... из дюраля... такую же...
- Да вот чтоб мне провалиться!
Петро встал, хрустнув суставами, и тут же снова сел. Плечи его опали.
- Сейчас пойду дверь открою! - пригрозил Леха. - Будешь тогда не со мной, будешь тогда с ним разговаривать!
Петро зарычал, сорвался с места и, тяжело бухая - ногами, устремился к двери. Открыл пинком и исчез в сенях. Громыхнул засов, скрипнули петли, и что-то с хрустом упало в ломкий подмерзший снег.
- На, подавись! Крохобор!
Снова лязгнул засов, и Петро с безумными глазами возник на пороге. Пошатываясь, подошел к табуретке. Сел. Потом застонал и с маху треснул кулаком по столешнице. Банки, свечка, стаканчики - все подпрыгнуло. Скрипнув зубами, уронил голову на кулак.
Леха лихорадочно протирал стекло. В светлом от луны дворе маленький инопланетянин поднял посадочную ногу и, бережно обтерев ее лягушачьими лапками, понес мимо невредимого сарая к калитке. Открыв, обернулся. Луна просияла напоследок в похожих на мыльные пузыри глазах.
Калитка закрылась, звякнув ржавой щеколдой. Петро за столом оторвал тяжелый лоб от кулака, приподнял голову.
- Слышь... - с болью в голосе позвал он. - Только ты это... Смотри не обмани. Обещал склепать - склепай... И чтобы раздвигалась... Чтобы на двенадцать метров...

© Любовь и Евгений Лукины 1990г.

Рассказ взят из полной версии ''12 стульев'' - доцензурного варианта

Блестящий гусар, граф Алексей Буланов, как правильно сообщил Бендер, был действительно героем аристократического Петербурга. Имя великолепного кавалериста и кутилы не сходило с уст чопорных обитателей дворцов по Английской набережной и со столбцов светской хроники. Очень часто на страницах иллюстрированных журналов появлялся фотографический портрет красавца-гусара -- куртка, расшитая бранденбурами и отороченная зернистым каракулем, высокие прилизанные височки и короткий победительный нос.

За графом Булановым катилась слава участника многих тайных дуэлей, имевших роковой исход, явных романов с наикрасивейшими, неприступнейшими дамами света, сумасшедших выходок против уважаемых в обществе особ и прочувствованных кутежей, неизбежно кончавшихся избиением штафирок.

Граф был красив, молод, богат, счастлив в любви, счастлив в картах и в наследовании имущества. Родственники его умирали быстро, и наследства их увеличивали и без того огромное богатство.

Он был дерзок и смел. Он помогал абиссинскому негусу Менелику в его войне с итальянцами. Он сидел под большими абиссинскими звездами, закутавшись в белый бурнус, и глядел в трехверстную карту местности. Свет факелов бросал шатающиеся тени на прилизанные височки графа. У ног его сидел новый друг, абиссинский мальчик Васька*. Разгромив войска итальянского короля*, граф вернулся в Петербург вместе с абиссинцем Васькой. Петербург встретил героя цветами и шампанским. Граф Алексей снова погрузился в беспечную пучину наслаждений. О нем продолжали говорить с удвоенным восхищением, женщины травились из-за него, мужчины завидовали. На запятках графской кареты, пролетавшей по Миллионной, неизменно стоял абиссинец, вызывая своей чернотой и тонким станом изумление прохожих. И внезапно все кончилось. Граф Алексей Буланов исчез. Княгиня Белорусско-Балтийская*, последняя пассия графа, была безутешна. Таинственное исчезновение графа наделало много шуму. Газеты были полны догадками. Сыщики сбились с ног. Но все было тщетно. Следы графа не находились.

Когда шум уже затихал, из Аверкиевой пустыни пришло письмо, все объяснившее. Блестящий граф, герой аристократического Петербурга, Валтасар XIX века -- принял схиму. Передавали ужасающие подробности. Говорили, что граф-монах носит вериги в несколько пудов, что он, привыкший к тонкой французской кухне, питается теперь только картофельной шелухой. Поднялся вихрь предположений. Говорили, что графу было видение умершей матери. Женщины плакали. У подъезда княгини Белорусско-Балтийской стояли вереницы карет. Княгиня с мужем принимали соболезнования. Рождались новые слухи. Ждали графа назад. Говорили, что это временное помешательство на религиозной почве. Утверждали, что граф бежал от долгов. Передавали, что виною всему несчастный роман. А на самом деле гусар пошел в монахи, чтобы постичь жизнь. Назад он не вернулся. Мало-помалу о нем забыли. Княгиня Балтийская познакомилась с итальянским певцом, а абиссинец Васька уехал на родину.

В обители граф Алексей Буланов, принявший имя Евпла, изнурял себя великими подвигами. Он действительно носил вериги, но ему показалось, что этого недостаточно для познания жизни. Тогда он изобрел себе особую монашескую форму: клобук с отвесным козырьком, закрывающим все лицо, и рясу, связывающую движения. С благословения игумена он стал носить эту форму. Но и этого показалось ему мало. Обуянный гордыней смирения, он удалился в лесную землянку и стал жить в дубовом гробу.

Подвиг схимника Евпла наполнил удивлением обитель. Он ел только сухари, запас которых ему возобновляли раз в три месяца.

Так прошло двадцать лет. Евпл считал свою жизнь мудрой, правильной и единственно верной. Жить ему стало необыкновенно легко, и мысли его были хрустальными. Он постиг жизнь и понял, что иначе жить нельзя. Однажды он с удивлением заметил, что на том месте, где он в продолжение двадцати лет привык находить сухари, ничего не было. Он не ел четыре дня. На пятый день пришел неизвестный ему старик в лаптях и сказал, что мужики сожгли помещика, а монахов выселили большевики и устроили в обители совхоз. Оставив сухари, старик, плача, ушел. Схимник не понял старика. Светлый и тихий, он лежал в гробу и радовался познанию жизни. Старик-крестьянин продолжал носить сухари.

Так прошло еще несколько никем не потревоженных лет. Однажды только дверь землянки растворилась, и несколько человек, согнувшись, вошли в нее. Они подошли к гробу и принялись молча рассматривать старца. Это были рослые люди в сапогах со шпорами, в огромных галифе и с маузерами в деревянных полированных ящиках. Старец лежал в гробу, вытянув руки, и смотрел на пришельцев лучезарным взглядом. Длинная и легкая серая борода закрывала половину гроба. Незнакомцы зазвенели шпорами, пожали плечами и удалились, бережно прикрыв за собою дверь. Время шло. Жизнь раскрылась перед схимником во всей своей полноте и сладости. В ночь, наступившую за тем днем, когда схимник окончательно понял, что все в его познании светло, он неожиданно проснулся. Это его удивило. Он никогда не просыпался ночью. Размышляя о том, что его разбудило, он снова заснул и сейчас же опять проснулся, чувствуя сильное жжение в спине. Постигая причину этого жжения, он старался заснуть, но не мог. Что-то мешало ему. Он не спал до утра. В следующую ночь его снова кто-то разбудил. Он проворочался до утра, тихо стеная и, незаметно для самого себя, почесывая руки. Днем, поднявшись, он случайно заглянул в гроб. Тогда он понял все. По углам его мрачной постели быстро перебегали вишневого цвета клопы. Схимнику сделалось противно. В этот же день пришел старик с сухарями. И вот подвижник, молчавший двадцать лет, заговорил. Он попросил принести ему немножко керосину. Услышав речь великого молчальника, крестьянин опешил. Однако, стыдясь почему-то и пряча бутылочку, он принес керосин. Как только старик ушел, отшельник дрожащей рукой смазал все швы и пазы гроба. Впервые за три дня Евпл заснул спокойно. Его ничто не потревожило. Смазывал он керосином гроб и в следующие дни. Но через два месяца понял, что керосином вывести клопов нельзя. По ночам он быстро переворачивался и громко молился, но молитвы помогали еще меньше керосина. Прошло полгода в невыразимых мучениях, прежде чем отшельник обратился к старику снова. Вторая просьба еще больше поразила старика. Схимник просил привезти ему из города порошок "Арагац" против клопов. Но и "Арагац" не помог. Клопы размножались необыкновенно быстро и кусали немилосердно. Могучее здоровье схимника, которое не могло сломить двадцатипятилетнее постничество, -- заметно ухудшалось. Началась темная отчаянная жизнь. Гроб стал казаться схимнику Евплу омерзительным и неудобным. Ночью, по совету крестьянина, он лучиною жег клопов. Клопы умирали, но не сдавались.

Было испробовано последнее средство -- продукты бр. Глик -- розовая жидкость с запахом отравленного персика под названием "Клопин". Но и это не помогло. Положение ухудшалось. Через два года от начала великой борьбы отшельник случайно заметил, что совершенно перестал думать о смысле жизни, потому что круглые сутки занимался травлей клопов.

Тогда он понял, что ошибся. Жизнь так же, как и двадцать пять лет тому назад, была темна и загадочна. Уйти от мирской тревоги не удалось. Жить телом на земле, а душою на небесах оказалось невозможным. Тогда старец встал и проворно вышел из землянки. Он стоял среди темного зеленого леса. Была ранняя сухая осень. У самой землянки выперлось из-под земли целое семейство белых грибов-толстобрюшек. Неведомая птаха сидела на ветке и пела solo. Послышался шум проходящего поезда. Земля задрожала. Жизнь была прекрасна. Старец, не оглядываясь, пошел вперед.

Сейчас он служит кучером конной базы Московского коммунального хозяйства.

....могут и просто разуть.....

Ваня Старков, получил своё прозвище Бибигон, ещё в далёком детстве. Уже тогда он отличался от сверстников малым ростом и неимоверной силой. Такой, что даже взрослые мужики удивлялись, а порой завидовали башкастому недомерку.
Что там произошло с его мамашей в то время, когда она вынашивала своё чадо, теперь не ясно. Понятно одно, номер не удался.

Росту в Ване метр с копейками, столько же в ширину, на неимоверно широких плечах лежит огромная, похожая на глобус Африки башка. Лицо деформировано жутко. Перекошенный рот, из которого по причине расшоперенности постоянно течёт слюна, крупный и тоже кривой нос, и огромные, занимающие всё остальное пространство глаза.

Ваня глухонемой. Мычание, деФюнесная жестикуляция, вот и всё, что может предложить мужик в плане общения.

При всех своих перечисленных талантах, Ваня далеко не дурак. Он читает книги, смотрит хорошие русские фильмы, принципиально избегая вандамовщины с её балетом или клоунады с участием Галыгиных инк.

Работает Ваня подручным кузнеца. С его силищей, большой кузнечный молот летает аки птаха, а Ваня даже не запарится. С получки, когда деревня жрёт горькую у продмага, Ваня позволяет себе расслабиться. Связываться с ним в это время, это искать преждевременной и жуткой смерти. Старожилы и сверстники помнят, как в возрасте десяти лет от рождения, мать послала Ваню в магазин за продуктами, дав парнишке целых двадцать пять рублей.

Деревенский «оплот», находится на самой окраине, там, где денно и нощно гудит трасса-федералка. И вот какие-то проезжие герои, увидав у мальчишки в руке сиреневую купюру с профилем мордвина, решили ограбить мальца.
Один из гопников-отморозков смотрел за атасом, а второй тем временем попытался выхватить из Ваниной руки вожделенную бумажку.

Ваня сразу понял суть телодвижений страждущих. Что он им сказал? Да ничего, глухонемой же. Мумукнул что-то на своём языке, а потом сколь было дури закатал налётчику кулаком в грудину, да по-русски, да с оттяжкой.
Взрослый мужик пролетел по воздуху пару метров, ударился башкой о угол магазина, и был таков. Что значит был таков? А умер и всё. Тогда случились менты, следствие, разборы полётов, однако, что возьмёшь с дитяти десяти лет от сотворения?

С тех пор связываться с Ваней расхотелось всем, включая и отца, Костю-комбайнёра. Одна лишь мать, накосячившая с рождением чада, всё так же кудахтала над своим незадавшимся отпрыском. Учила ( в меру сил) уму разуму. Иногда ругала, и даже драла за ухи в минуты гнева. Впрочем у Вани и в мыслях не было спорить с мамкой. Глухонемой, не дурак. Один лишь фельдшер периодически крутил башкой и сомневался. Ибо при всей своей немоте, Ваня слышал. Бывало такое в истории и не два…

В тот день, о котором пойдёт речь, Ваня получил аванец и счастливый, как Волочкова жрущая сникерс на баскетбольной площадке, гордо шествовал в сельпо за дозой. Ничто не предвещало, солнце взошло на востоке, а водка имелась в наличии.
Закупив поллитру белой и пару пирожков с картошкой, Ваня уселся на ящик в тени крушинова куста и набулькав себе в одноразовый стаканчик водки, залпом махнул вожделенный напиток в глухонемое хайло.

Время приближалось к закрытию магазина, страждущий люд, в лице трактористов, и прочих скотников, прибывал, отоваривался и получив искомый продукт, устраивался тут же в кустах. По двое-трое, с пивком и водочкой, выпить, покурить, поговорить по душам о наболевшем.

Понтовитая городская машина, большая, как экскаватор, с грозным именем «Хаммер» подъехала за пять минут до закрытия. Из салона того танка вывалились четверо городских братков бандитской наружности, и растолкав жидкую очередь прошли в помещение сельпо.

Народ заволновался, кто-то сказал резкое слово, кто-то посмелее схватил одного из наглецов за цветную рубаху. Послышался шлепок в мясо, другой, третий.
Не знали братки, что деревенского мужика дракой не напужаешь. В драке да пьянке выросли. Через минуту четверых выкинули из «оплота», а ещё через миг, один из них, заводила, атаман? Выхватил из-за пазухи пистолет. Прямо как в кино, и направив его на ближайшего человека, громко крикнул: Стоять! Щас всех завалю, суки!

Ближайшим человеком (вот ведь грех) оказался наш Ваня-Бибигон. Никто даже не понял, что произошло, только вдруг здоровенный громила оторвался от земли, свалил по ходу пьесы пару не мелких механизаторов и ударившись башкой о забор, устроился лежать.
Трое его дружков, синхронно, видать не впервой толпой одного мудохать, бросились на урода-недомерка. Это была последняя ошибка в их обкаканной жизни.

Ваня бил жутко, один раз и насовсем. Чтобы потом, значится, не переделывать. Минута и все трое упокоились рядом с предводителем. Кровь, сопли, рвота, финальные судороги. А что делать, если человек ну совсем не умеет драться. Только убивать.

Онемевшая толпа начала потихоньку приходить в себя. Кто-то бросился на телефон, вызывать скорую и милицию, кто-то пытался помочь пострадавшим. А Ваня оглядел толпу недобрым взглядом и совершенно неожиданно. Стресс?! Сказал: - Я с вас хуею, селяне, - подобрал упавшую кепку и пошёл к участковому Христопродавкину, сдаваться.
Синели и катастрофически остывали городские понторезы, немела раззявленными ртами толпа, улыбался вечер.

© Евгений Староверов

Самолёты гоняли в Нигерию обычно по маршруту
Сыктывкар-Шереметьево-Прага-Касабланка-Бамако-Кано. В Касабланке с
удовольствием ночевали, а наутро был 4-х часовой, на максимальную
дальность, бросок через пустыню. И вот один из экипажей, состоящий из
большого лётного начальника, молодого второго пилота, летящего заграницу
впервые, редколетающего за границу штурмана и, слава богу, ветерана этих
перелётов – бортмеханика, стартовал за приключениями. Через Европу
пролетели как по маслу. По прилёту в Касабланку штурман сказал
бортмеханику, сколько надо заправить керосина на перелёт в Бамако. И
цифра эта оказалась раза в полтора меньше обычной заправки. Бортмеханик
удивился, но не стал вникать в тонкости расчёта и залил, на всякий
случай, как обычно, полные баки. Здесь надо пояснить: на Ту-134
топливная система и её индикация придумана была, наверное, чтобы
максимально усложнить жизнь экипажу. Лётчики вникали в её тонкости
обычно при сдаче зачётов и тут же благополучно забывали до следущего
раза. Реальную заправку знали только бортмеханики. Они же и выставляли
перед полётом количество залитого топлива на «часах» - расходомере с
циферблатом похожим на часовой, который по мере расхода топлива
отматывал показания назад. Его индикация была и ежу понятна. Другой же
прибор, собственно топливомер, показывал фактическое топливо в баках, но
его показания были доступны только наиболее одарённым пилотам.

Итак, наш бортмеханик выставил расчитанное штурманом топливо на «часах»,
и они взлетели в неизвестность. Дальше со слов второго пилота: Когда мы
были уже посреди пустыни, штурман вдруг закурил (до этого в курении на
борту замечен не был)... Начал усиленно что-то опять считать, ещё раз
закурил, набрался смелости и сознался, что топлива нам не хватит... Он,
оказывается, при расчёте забыл, что имеет дело с морскими милями, а не
километрами (весь его предыдущий международный опыт был в полётах в
Болгарию и, соответственно, расчётах в километрах). Миля длинее
километра, грубо говоря, в два раза. Соответственно и топливо. При
перерасчёте получалось, что оно должно будет кончиться, в лучшем случае,
при заходе на посадку. Немая сцена. Занавес... У всех вместе с холодным
потом примерно одна мысль: «Ё. твою мать!!!» И, перед глазами картина
обломков Ту-134 среди барханов. У второго пилота дополнительная мысль:
«За что убиваете? Впервые заграницей, и пожить-то ещё не успел... ».
Командир от безнадёги ещё подёргал селектор топливомера, в котором всё
равно ничего не соображал, и попросил сигарету (до этого никогда не
курил)... В голове также пролетели мысли о неминуемом, хоть и
посмертном, позоре, перемывании костей на разборах, телеграммах по мерам
предотвращения подобных происшествий, висящих во всех штурманских
страны. И журналисты даже не напишут, что экипаж уводил самолёт от жилых
домов за полным отсутствием оных в предполагаемом месте падения.

Бортмеханик дал им ещё минут десять насладиться ощущениями неминуемого
конца и со словами«Ваше топливо кончилось, теперь летим на моём»
выставил «часы» на фактическое количество в баках...
arabskiy_letchik
http://arabskiy-pilot.livejournal.com/1170.html

Радик Рахматуллин заметил в зеркало заднего вида, как вынырнувший откуда-то новенький черный «Ленд-крузер» самым наглым образом пересек сплошную линию и, едва не столкнувшись с несущейся ему навстречу «тойотой», перед самым светофором обогнал рахматуллинскую «Ниву» и, подрезав, встроился в зазор между ней и маршруткой.
- Вот сукин сын! – покачал головой Радик. Как раз в этот момент светофор загорелся красным, и крузер резко остановился, чтобы не въехать в корму «газели».
А вот Радик затормозил на секунду позже и смачно впечатался в зад наглой японки. Послышался треск ломаемого пластика бампера, хруст лопнувшего и осыпающегося на асфальт стекла поворотников.
- Ну ё…мать! – в отчаянии ударил по баранке обеими ладонями Рахматуллин. - Вот же только фару поменял! Ну, что за козлы, а?
А «козлы» уже вышли из своей катафалистого вида машины, остановленной ими перед светофором. Это были двое рослых кавказцев, причем один примерно того же возраста что и Рахматуллин, то есть лет сорока, а второй значительно моложе первого, но с такой же угрюмой, мало чего хорошего обещающего, носатой физиономией.
Они бегло осмотрели повреждения своего дорогущего агрегата, потом молодой рывком распахнул дверцу «Нивы» с пассажирской стороны и без спроса уселся рядом с Рахматуллиным. А тот, что постарше, вернулся за руль крузера и тронулся с места.
- Эзжай, блядь, за ним! – резко скомандовал горбоносый Рахматуллин. – Эзжай, говорю, нэ мешай движэнию!
- Ты чего тут раскомандовался, а? – только тут пришел в себя Радик. – Кто тебе разрешал сесть в мою машины? А ну вылазь! И стой там, пока я гаишников не вызову! А напарник твой зря отъехал…
И тут он почувствовал, как в бок ему больно уперлось что-то острое. Скосил глаз – в руке кавказца был нож. Еще чуть-чуть, и лезвие проткнет ему куртку, футболку, а там кожу и проникнет между ребрами туда, в глубь его тела, нанося смертельные травмы.
- Ну, ты потише, с ножом-то, - ошеломленно забормотал Рахматуллин. Он уже пожалел, что сразу не вытащил из бардачка лежащий там на всякий случай травматический пистолет с почти полной обоймой – два патрона он израсходовал во время пристрелки. А сейчас вытащить ствол уже явно не успеет – этот бандит не задумываясь всадит в него нож, прежде чем он успеет протянуть руку к бардачку.
- Ну, эзжай давай! – все также угрожающе повторил кавказец, хотя нажим ножа все же ослабил, посчитав, что Рахматуллин напуган уже более чем достаточно.
Да, ехать надо было, и не только из-за принуждения этого мрачного небритого типа – сзади уже негодующе сигналили другие машины. Как раз светофор в очередной раз загорелся желтым светом, тут же сменившимся зеленым, и Радик поехал вслед за удаляющимся крузером, которому он только что подпортил зад.
- И далеко мы? – осторожно спросил через пару минут Рахматуллин. Молодой горец не ответил, хотя Рахматуллин и так понял, что уже приехали – крузер резко свернул вправо, нырнул в проулок между двумя пятиэтажными хрущебками и остановился у входа в какую-то забегаловку с гордым названием «Эльбрус».
Хотя городок областного подчинения Волжск, в котором жил Рахматуллин, а также, похоже, и двое этих отморозков, и был не очень большим, это место показалось ему незнакомым. Во всяком случае, здесь они никогда не был, и «Эльбрус» этот никогда не посещал.
По чесночно-луковичному абмре, тут же проникшему в салон, стало понятно, что здесь располагается заведение типа лагманной или чебуречной, которых в их городе с каждым годом становилось все больше, как и их хозяев – гордых, но безбожно алчных и наглых разномастных детей Кавказа.
Рахматуллин подумал, что его сейчас поведут в этот кавказский шалман и начнут разводить на бабки, и если он начнет кочевряжиться, тут же пустят на шашлык или шаурму.
В это время из крузера вылез тот, что постарше, что-то гортанно сказал молодому, и по его произношению, - а говорил он, как будто давился горячей картошкой,- Рахматуллин понял, что это вайнахи, то есть или чеченцы, или ингуши, или, не к ночи будь сказано, дагестанцы.
Впрочем, хрен редьки не слаще. Конфликты хоть с теми, хоть с этими всегда чреваты самыми неожиданными последствиями. Рахматуллин знал, о чем думал сейчас, потому что насмотрелся и натерпелся всякого, когда служил двадцать лет тому назад в стройбате под Саратовом, на строительстве военного городка для авиаторов.
Часть их всего на четверть состояла из кавказцев, но этого вполне хватило, чтобы весь батальон плясал под дудку, или вернее будет сказать, под зурну джигитов. Пока выведенные из себя славяне и представители иных дружественных им народов однажды все же не взбунтовались и ночь напролет дружно и жестоко гоняли и избивали всех детей гор без разбору, чем попало и по чему попало, многих буквально до полусмерти. И одержали безусловную победу: кавказцев тогда удалили из части от греха подальше на какую-то отдаленную изолированную точку.
Младший из вайнахов пересел на заднее сиденье, а его место занял брюнет постарше, с тронутыми сединой темными волосами и практически седыми уже усами.
- Ну что, брат, как будем договариваться? – усевшись вполоборота к Рахматуллину, сходу насел он на него. В отличие от своего молодого напарника, по-русски он говорил практически без акцента, и лишь особенность произношения отдельных гласных выдавала в нем именно вайнаха. – Ты нам машину побил тыщ на триста как минимум. С собой у тебя таких денег, понятно, нет. Звони дамой, пусть везут бабки сюда. Или поедем к тебе. Решай сам.
Он закурил, бесцеремонно стряхивая пепел на пол машины. Рахматуллина охватил гнев.
- Слушай, ты, как там тебя! – севшим от злости голосом выговорил он. – Какого хера! Это же не я виноват! Это вы меня подрезали! Говорил же я твоему напарнику, что надо гайцов вызвать. А он, козел, нож мне в бок! Беспредельщики! И не кури мне здесь!
Старший кинул почти неуловимый взгляд в сторону своего молодого напарника, и Рахматуллин тут же получил сзади оглушительный удар в голову с правой стороны, от которого у него слетели очки, а в ухе зазвенело. Сразу вслед за этим шею Рахматуллина стиснули сзади железные пальцы, сминая ему гортань. От боли и удушья у него потемнело в глазах, и он на какое-то время потерял сознание.
Очнулся Рахматуллин от того, что старший кавказец по-хозяйски шарился у него в карманах куртки. Он вытащил бумажник, в котором было тыщи три рублей денег, паспорт и водительские права.
- Так, ты у нас, значит, Рахматуллин Радик Вахитович? Татарин, что ли? – неспешно перекладывая деньги к себе в карман, почти миролюбиво сказал седоусый. Потом на секунду задумался, снова заглянул в паспорт и посмотрел на Рахматуллина уже иным взглядом, в котором были и замешательство, и недоумение, и даже что-то вроде радости. - Так, мы с тобой одногодки. И я тебя, кажется, знаю. Ты служил в девяностом году под Саратовом в стройбате? Часть 336089? Ты бугром был моим, помнишь, да? Ну точно, Рахматуллин Радик!
Рахматуллин сморгнул с глаз выступившие от боли слезы, и близоруко щурясь, более внимательно всмотрелся в этого абрека, и только тут разглядел в его сухощавом, изборожденном резкими морщинами лице знакомые черты.
Это, несомненно, был он, Ваха Гехоев, шалинский недоучишийся агроном, один из восьми бойцов отделения, которым командовал ефрейтор Радик Рахматуллин. Из всех служивших в их части чаченов Ваха, между прочим, был самым адекватным, никогда сам никого не задирал, драться не любил, хотя и умел, как и всего его соплеменники.
Он был довольно скрытный парень, но как-то разоткровенничался и рассказал своему бугру – так в стройбате называли командиров отделений, - что мечтает после армии поступить в Тимирязевскую сельхозакадемию и сделать равнинную Чечню житницей северного Кавказа. Хотя как он смог бы поступить в академию с незаконченным техникумом, и каким образом собирался повысить урожайность зерновых на кавказских полях до такой степени, чтобы сделать Чечню основным поставщиком хлеба в России, оставалось неразрешимой интригой. Но только не для Вахи. Он железно был уверен, что все так и будет.
Вот такой это был нетипичный и по-своему романтичный чеченец. И когда в их части в ту памятную теплую августовскую ночь колошматили солдатскими ремнями, арматурой и кольями вконец забуревших горцев, Рахматуллин не дал пацанам из соседней роты добивать получившего латунной пряжкой по голове также попавшего под раздачу и миролюбивого Ваху, а увел его, окровавленного, в каптерку, в которой хозяйничал земляк Радика старшина роты Артур Бариев.
И что же теперь сталось с этим бывшим романтиком? Да и он ли это?
- Ну, узнал? Да я это, я, Ваха Гехоев!
И чтобы окончательно покончить с удостоверением своей личности, Ваха нагнул перед Радиком коротко остриженную голову, показывая скобку безволосого шрама от удара солдатской пряжки, отсвечивающего на самой макушке.
- Точно, Ваха, это ты, не иначе! - потрясенно сказал Радик. – Как точно и то, что я - Радик Рахматуллин!
- Вот так встреча! – хохотнул Ваха и хлопнул по плечу Рахматуллина. – Ладно, брат,
извини и не напрягайся. На, забирай свои документы. Я тебя просто сразу не признал. Слышь, Ахмет, это мой армейский командир и даже мой спаситель Радик Рахматуллин. А ты его, дурак, по шее!
Ваха снова жизнерадостно захохотал, запрокинув голову и показывая свои крепкие еще зубы. Впрочем, на месте нескольких передних из них сияли золотые коронки. Свои у Вахи были выбиты в той памятной массовой драке в их части в девяностом году.
Тот, кого Ваха назвал Ахметом, все еще продолжал злобно сопеть за спиной Рахматуллина, хотя все тише и тише.
- И чё, он нам платить нэ будэт? – недовольно спросил он Ваху.
- Ладно тебе, успокойся, в другом месте возьмем! – беспечно махнул рукой Ваха. – Говорю же тебе, мы вместе служили. Да и наш единоверец он, мусульманин. Грех его обижать.
И снова обратился к Рахматуллину:
- А помнишь командира рота Жукова? Ох, и алкаш же был, даром что майор! А какая жена у него красавица была! И за что только любила его, а?
Комбата Жукова и его молодую красавицу жену Ольгу, работающую при штабе и ходившую по территории части в невыносимо короткой, сводящей с ума всех солдат, юбке, Рахматуллин, конечно, помнил. Но не это сейчас занимало его воображение. Было стыдно от перенесенного унижения, саднило ушибленное ухо и першило в горле, помятом железными пальцами этого молодого подонка Ахмета.

©umorat
Окончание следует

И Радика вовсе не радовала эта встреча с бывшим однополчанином, к которому он двадцать лет назад даже в какой-то степени симпатизировал. Потому что этот Ваха был сейчас хотя и миролюбиво настроен, но все равно разительно отличался от того молодого – самоуверенностью своей, отчетливо выраженным чувством превосходства в прищуренных карих глазах, исходившей от него скрытой угрозой. Нет, это был не тот Ваха, которого знал Радик. Сейчас это был просто один из множества агрессивно настроенных кавказцев, которых все больше становилось в последнее время во всех уголках страны и во всех сферах ее жизни. И не получая должного отпора, чувствовали они себя полными хозяевами этой самой жизни.
Подавляя в себе новую неожиданную вспышку гнева (он помнил об угрозе со спины), Рахматуллин глубоко вздохнул и даже попытался улыбнуться.
- А ты здесь какими судьбами, Ваха? – спросил он. – Почему не в поле, почему не пашешь?
Ваха оценил шутку и снова захохотал:
- Нет, брат, агронома из меня не вышло!
Он закурив новую сигарету и, выдыхая дым на этот раз уже не в салон, а на улицу через приспущенное стекло, разоткровенничался:
– Не до учебы мне было, Радик. Сам же знаешь, какая заваруха между Россией и Чечней пошла. Отсидеться мне, как тогда в каптерке у твоего земели, не получилось. Двух братьев у меня убили федералы, а меня, хоть я в горах и не был и оружия в руки не брал, а работал всего лишь механизатором, обвинили в пособничестве повстанцам, так что четыре года ни за что отсидел. Мать с отцом и двумя сестрами из Шали перебрались от властей подальше, в горный аул к родственникам. Но их и там достали - дом разбомбили в девяносто девятом, вместе со всеми, кто там был, когда федералы вместе с чеченским ОМОНом проводили какую-то операцию. Так что когда освободился, возвращаться мне было некуда. Болтался по стране, пока вот три года назад не осел здесь, в Волжске. Тут у меня и братья двоюродные есть, вот племянник Ахмет от одного из них. У нас тут общее семейное дело, если не вдаваться в подробности. Ну, а ты как здесь? Разве ты не в Татарстане у себя живешь?
Радик нагнулся, подобрал с пола очки, подышал на стекла, протер носовым платком, нацепил их на нос, и только тогда ответил:
– Так Волжск – мой родной город. И вообще, татары живут по всей России, нас по стране больше, чем даже в самом Татарстане.
- И как вам живется с русскими?
Это Радика спросили из-за спины, недружелюбно так.
Рахматуллин, не оборачиваясь, пожал плечами:
- Да нормально. Чего нам делить?
- Ну а эта… Татары все же триста лет русских… эта… в иге держали. И чё, русские на вас не злятся?
- Ну, когда это было, - хмыкнул Рахматуллин. – И потом, если хочешь знать, татары сами первыми пострадали от монголов.
- Не понял, это как? – в обмен мнениями на историческую тему встрял уже Ваха.
Рахматуллин тяжело вздохнул – черт его дернул задеть эту давно уже перевернутую страницу истории взаимоотношения русских и татар.
- Ну, на самом деле наши предки назывались в то время вовсе не татарами, а булгарами. И было у них на Волге свое государство, - откашлявшись, стал терпеливо рассказывать Радик то, что сам запомнил из прочитанного в разных источниках. - Они земледельничали, скот разводили, были соседями с русскими и торговали с ними, ну и так далее. Жили нормально, в общем. Пока монголы не пришли. И первыми напали именно на булгар и даже получили от них хорошей сдачи. Но потом вернулись с новыми силами и разгромили Булгарию. А уж потом за Русь взялись.
- Да чё ты херню какую-то рассказываешь нам? - взорвался за спиной Рахматуллина темпераментный Ахмет. – Болгары какие-то…Откуда тогда татары взялись?
- Ваха, ты скажи своему племяшу, пусть он на меня слюной не брызжет! – тоже разозлился Рахматуллин. – Вы спросили, я рассказываю. Так вот, остатки булгар - а они были тюркоязычными мусульманами, - просто растворились среди тех кочевых племен, с которыми монголы пришли на Русь. Были среди них и татары. Вот булгары и смешались с ними и стали называться татарами. Ну а дальше сами знаете: Золотая Орда, те самые триста лет, Казанское ханство, Иван Грозный, взятие Казани… В общем, вот так как-то. И дружили с русскими, и воевали, теперь снова дружим. А если все время попрекать друг друга прошлым, то ничем хорошим это не кончится…
- Молодец, историю своего народа знаешь, - уважительно сказал Ваха. – Учителем, что ли, работаешь?
- Зачем учителем? Просто всегда интересовался историей, - ответил Рахматуллин. – А работаю экономистом тут, в одном коммунальном предприятии…
- А вот мы обид не прощаем, - враждебно сказал за спиной Радика Ахмет. – Русские были и остаются нашими врагами!
- Вот такая у нас молодежь выросла за последние годы, - развел руками Ваха. – Где-то упустили мы ее.
- Это точно, упустили, - согласился Рахматуллин. И подумав, добавил. – Не в обиду тебе, Ваха, говорю. Но что правда, то правда: совсем как оккупанты ведут себя ваши ребятишки в России. Злые, наглые…
- Это русские на Кавказе всегда были оккупанты! – снова забрызгал слюной Ахмет. - Вот и получают теперь свое!
- Ну да! – насмешливо сказал Радик. – Что же это за оккупанты, которые вваливают на содержание Кавказа такие деньжищи, какие другим краям и областям в России и не снились? Вы там кирпичные особняки на них строите, а «оккупанты» все еще в коммуналках да гнилых бараках живут… Ай, ладно, что мы тут спорим! Время пройдет, и все, как говорится, встанет на свои места. Россия всякие времена переживала, переживет и эти. И все мы снова станем друзьями. Так ведь Ваха?
Ваха, молча и внимательно вслушивающийся в перепалку между племянником и его бывшим сослуживцем, как-то неопределенно пожал плечами. В это время начавший терять всякое терпение Ахмет перешел на чеченский. Они о чем-то недолго и возбужденно говорили между собой. Затем Ваха тяжело вдохнул и сказал Рахматуллину:
- Вот что, Радик. Я, конечно, рад был тебя видеть. И рад буду увидеть снова. Но дела есть дела. Вот эта машина, в которую ты так неудачно въехал, не моя, а моего племянника. И он справедливо требует, чтобы ты возместил ему ущерб.
- Постой, мы же, кажется, выяснили, что я не виноват? – растерянно сказал Рахматуллин.
- Слушай сюда, - терпеливо повторил Ваха. – Он готов пойти тебе на уступки как моему сослуживцу. На значительные уступки. Я сейчас ухожу, у меня дела, а вы тут сами все обговорите. Думаю, вы договоритесь. Ну, пока, Радик.
И Ваха вышел из машины и направился ко входу в кафе «Эдельвейс». Оставляя его наедине со своим бандюговатым племянником, он, вероятно, был уверен, что Рахматуллин настолько подавлен и деморализован, что не окажет никакого сопротивления и согласится на поставленное условие.
Рахматуллин проводил его обескураженным взглядом: «Вот так однополчанин и единоверец!».
Ахмет в это время пересел на переднее сиденье.
- Вот что, уважаэмый, - сказал он Рахматуллину. – Дядя очень просил за тебя. Поэтому я с тэбя возьму не триста, а всего сто тысяч.
- Ты, парень, чего-то попутал! – возмутился Рахматуллин. – Какие, на хрен, сто тысяч? Это же ты сам со своим дядей подрезали мою «Ниву», и я просто не успел затормозить…
- Успэл, не успэл… Это ты помял мою машину, и вэсь разговор! Так что заплатить придется, иначе пожалеешь! – повысил голос Ахмет.
- Ничего я тебе платить не буду! – также резко ответил ему Радик. – Вали, на хрен, из моей машины! Будет он мне тут, в моем доме, беспредельничать! Вон езжай к себе на Кавказ и хоть раком там встань! Блядь, вообще оборзели уже!
- Ах ты, с-сука! - прошипел Ахмет, и не сводя злобно сощуренных колючих глаз с Рахматуллина, сунул правую руку в карман брюк. Но Рахматуллин не забыл, что у Ахмета есть нож. И не стал дожидаться, когда тот снова вытащит его и станет тыкать ему в бок, а изо всей силы два или три раза подряд ударил его локтем в голову. Ахмет успел лишь слегка податься в сторону, но это было даже лучше для атакующего Рахматуллина – удары его попали в висок самым острием локтя.
Ахмет обмяк и привалился к дверце. Рахматуллин быстро обошел машину, открыл дверцу, и Ахмет мешком вывалился из нее на землю.
Уже выезжая из этого злосчастного закоулка, Рахматуллин с досадой вспомнил про пистолет в бардачке – опять не смог им воспользоваться. И зачем только, спрашивается, покупал? Нет, не ковбой он, однако. Хотя и так неплохо получилось!
Но Рахматуллин понимал, что радоваться нет повода. Ведь так некстати встретившиеся ему бывший однополчанин и его племянничек (дай Бог ему здоровья, лишь бы жив остался, иначе ведь вообще вилы!) знают его имя и непременно постараются найти. А сделать это их небольшом городке будет вовсе несложно…
«Ну что же, придется подключать все связи, а если надо, и всю родню, и опередить Ваху с этим его бешеным племянником Ахметкой, - думал Рахматуллин, подруливая к зданию ГУВД, где замначальником милиции – нет, теперь уже полиции, - работал один из его приятелей, одноклассник и настоящий, честный мент Серега Тыртышный. – В конце концов, это не они здесь хозяева. Это мы у себя дома. Что ж мы, не сможем сообща навести в нем порядок?..»

©umorat

Звали чифа Эдуард Львович, фамилия – Саг-Сагайло.

Никогда в жизни я не сажал людей в холодильник специально. Грешно сажать человека в холодильник и выключать там свет, даже если человек тебе друг-приятель. А если ты с ним вообще мало знаком и он еще твой начальник, то запирать человека на два часа в холодильнике просто глупо.

Еще раз подчеркиваю, что произошло все это совершенно случайно, тем более что ни на один продукт в нашем холодильнике Саг-Сагайло не походил. Он был выше среднего роста, белокурый, жилистый, молчаливый, а хладнокровие у него было ледяное. Мне кажется, Эдуард Львович происходил из литовских князей, потому что он каждый день шею мыл и рубашку менял. Вот в одной свежей рубашке я его и закрыл. И он там в темноте два часа опускал и поднимал двадцатикилограммовую бочку с комбижиром, чтобы не замерзнуть. И это помогло ему отделаться легким воспалением легких, а не чахоткой, например.

Конфуз произошел следующим образом. У Сагайлы в каюте лопнула фановая труба, он выяснял на эту тему отношения со старшим механиком и опоздал на обнюхивание бегемотины минут на пять.

Я в артелке порядок навел, подождал чифа – его нет и нет. Я еще раз стеллажи обошел – а они у нас были в центре артелки, – потом дверью хлопнул и свет выключил. Получилось же как в цирке у клоунов: следом за мной вокруг стеллажей Эдуард Львович шел. Я за угол – и он за угол, я за угол – и он за угол. И мы друг друга не видели. И не слышали, потому что в холодной артелке специально для бегемотины Эдуард Львович еще вентиляторы установил и они шумели, ясное дело.

– Ниточкин; – спрашивает Эдуард Львович, когда через два часа я выпустил его в тропическую жару и он стряхивал с рубашки и галстука иней. – Вы читали Шиллера?

Я думал, он мне сейчас голову мясным топором отхватит, а он только этот вопрос задал.

– Нет, – говорю, – трудное военное детство, не успел.

– У него есть неплохая мысль, – говорит Саг-Сагайло хриплым, морозным, новогодним голосом.

– Шиллер считал, что против человеческой глупости бессильны даже боги. Это из "Валленштейна". И это касается только меня, товарищ Ниточкин.

– Вы пробовали кричать, когда я свет погасил? – спросил я.

– Мы не в лесу, – прохрипел Эдуард Львович. Несколько дней он болел, следить за бегемотиной стало некому – я в этом деле плохо соображал. Короче говоря, мясо протухло. Команда, как положено, хай подняла, что кормят плохо, обсчитывают и так далее. И все это на старпома, конечно, валится.

Тут как раз акулу поймали. Ну, обычно наши моряки акуле в плавнике дыру сделают и бочку принайтовят или пару акул хвостами свяжут и спорят, какая у какой первая хвост вырвет с корнем. А здесь я вспомнил, что в столице, в ресторане "Пекин", пробовал жевать второе из акульих плавников – самое дорогое было блюдо в меню. Уговорил кока, и он акулу зажарил. И получилось удачно – сожрали ее вместе с плавниками. Два дня жрали. И Эдуард Львович со мной даже пошучивать начал.

А четвертый штурман, сопливый мальчишка, вычитал в лоции, что акулы мы поймали возле острова, на котором колония прокаженных. И трупы прокаженных выкидывают на съедение местным акулам. Получалось, что бациллы проказы прямым путем попали в наши желудки. Кое-кого тошнить стало, кое у кого температура поднялась самым серьезным образом, кое-кто сачкует и на вахту не выходит под этим соусом.

Капитан запрашивает пароходство, пароходство – Москву, Москва – главных проказных специалистов мира. Скандал на всю Африку и Евразию. И Саг-Сагайле строгача влепили за эту проклятую акулу.

Вечером прихожу к нему в каюту, чтобы объяснить, что акул любых можно есть, что у них невосприимчивость к микробам, они раком не болеют. Я все это сам читал под заголовком: "На помощь, акула!" Чтобы акулы помогли нам побороть рак. И что надо обо всем этом сообщить в пароходство и снять несправедливый строгач.

Эдуард Львович все спокойно выслушал и говорит вежливо:

– Ничего, товарищ Ниточкин. Не беспокойтесь за меня, не расстраивайтесь. Переживем и выговор – первый он, что ли?

Но в глаза мне смотреть не может, потому что не испытывает желания мои глаза видеть.

Везли мы в том рейсе куда-то ящики со спортинвентарем, в том числе со штангами. Качнуло крепко, несколько ящиков побилось, пришлось нам ловить штанги и крепить в трюмах. А я когда-то тяжелой атлетикой занимался, дай, думаю, организую секцию тяжелой атлетики, а перед приходом в порт заколотим эти ящики – и все дело. Капитан разрешил. Записались в мою секцию пять человек: два моториста, электрик, камбузник. И… Caг-Сагайло записался.

Пришел ко мне в каюту и говорит:

– Главное в нашей морской жизни – не таить чего-нибудь в себе. Я, должен признаться, испытываю к вам некоторое особенное чувство. Это меня гнетет. Если мы вместе позанимаемся спортом, все разрядится.

Ну, выбрали мы хорошую погоду, вывел я атлетов на палубу, посадил всех в ряд на корточки и каждому положил на шею по шестидесятикилограммовой штанге – для начала. Объяснил, что так производится на первом занятии проверка потенциальных возможностей каждого. Н командую:

– Встать!

Ну, мотористы кое-как встали. Камбузник просто упал. Электрик скинул штангу и покрыл меня матом. А Саг-Сагайло продолжает сидеть, хотя я вижу, что сидеть со штангой на шее ему уже надоело и он хотел бы встать, но это у него не получается, и глаза у него начинают вылезать на лоб.

– Мотористы! – командую ребятам. – Снимай штангу с чифа! Живо!

Он скрипнул зубами и говорит:

– Не подходить!

А дисциплину, надо сказать, этот вежливый старпом держал у нас правильную. Ослушаться его было непросто.

Он сидит. Мы стоим вокруг.

Прошло минут десять. Я послал камбузника за капитаном. Капитан пришел и говорит:

– Эдуард Львович, прошу вас, бросьте эти штучки, вылезайте из-под железа: обедать пора.

Саг-Сагайло отвечает:

– Благодарю вас, я еще не хочу обедать. Я хочу встать. Сам.

Тут помполит явился, набросился, ясное дело, на меня, что я чужие штанги вытащил.

Капитан, не будь дурак, бегом в рубку и играет водяную тревогу. Он думал, чиф штангу скинет и побежит на мостик. А тот, как строевой конь, услышавший сигнал горниста, встрепенулся весь – и встал! Со штангой встал! Потом она рухнула с него на кап машинного отделения, и получилась здоровенная вмятина. За эту вмятину механик пилил старпома до самого конца рейса…

Ты не хуже меня знаешь, что старпом может матроса в порошок стереть, жизнь ему испортить. Эдуарда Львовича при взгляде на меня тошнило, как матросов от прокаженной акулы, а он так ни разу голоса на меня и не повысил. Правда, когда я уходил с судна, он мне прямо сказал:

– Надеюсь, Петр Иванович, судьба нас больше никогда не сведет. Уж вы извините меня за эти слова, но так для нас было бы лучше. Всего вам доброго.

Прошло несколько лет, я уже до второго помощника вырос, потом до третьего успел свалиться, а известно, что за одного битого двух небитых дают, то есть стал я уже более-менее неплохим специалистом.

Вызывают меня из отпуска в кадры, суют билет на самолет: вылетай в Тикси немедленно на подмену – там третий штурман заболел, а судно на отходе. Дело привычное – дома слезы, истерика, телеграммы вдогонку. Добрался до судна, представляюсь старпому, спрашиваю:

– Мастер как? Спокойный или дергает зря? – Ну, сам знаешь эти вопросы. Чиф говорит, что мастер – удивительного спокойствия и вежливости человек. У нас, говорит, буфетчица – отвратительная злющая старуха, въедливая, говорит, карга, но капитан каждое утро ровно в восемь интересуется ее здоровьем.

Стало мне тревожно.

– Фамилия мастера?

– Саг-Сагайло.

Свела судьба. И почувствовал я себя в некотором роде самолетом: заднего хода ни при каких обстоятельствах дать нельзя. В воздухе мы уже. летим.

Не могу сказать, что Эдуард Львович расцвел в улыбке, когда меня увидел. Не могу сказать, что он, например, просиял. Но все положенные слова взаимного приветствия сказал. У него тоже заднего хода не было: подмена есть подмена. Ладно, думаю. Все ерунда, все давно быльем поросло. Надо работать хорошо – остальное наладится.

Осмотрел свое хозяйство. Оказалось, только один целый бинокль есть, и тот без ремешка. Обыскал все ящики – нет ремешков. Ладно, думаю, собственный для начала не пожалею, отменный был ремешок, в Сирии покупал. Я его разрезал вдоль и прикрепил к биноклю. Нельзя, если на судне всего один нормальный бинокль – и без ремешка, без страховки. Намотал этот проклятый ремешок на переносицу этому проклятому биноклю по всем правилам и бинокль в пенал засунул.

Стали сниматься. Саг-Сагайло поднялся на мостик.

Я жду: заметит он, что я ремешок привязал, или нет? Похвалит или нет? Ну, сам штурман, знаешь, как все это на новом судне бывает. Саг-Сагайло не глядя, привычным капитанским движением протягивает руку к пеналу, ухватывает кончик ремешка и выдергивает бинокль на свет божий. Ремешок, конечно, раскручивается, и бинокль – шмяк об палубу. И так ловко шмякнулся, что один окуляр вообще отскочил куда-то в сторону.

Саг-Сагайло закрыл глаза и медленно отсчитал до десяти в мертвой тишине, потом вежливо спрашивает:

– Кто здесь эту самостоятельность проявил? Кто эту сыромятную веревку привязал и меня не предупредил?

Я догнал окуляр где-то уже в ватервейсе, вернулся и доложил, что хотел сделать лучше, что единственный целый бинокль использовать без ремешка было опасно…

Саг-Сагайло еще до десяти отсчитал и говорит:

– Ничего, Петр Иванович, всяко бывает. Не расстраивайтесь. Доберемся домой и без бинокля. Или, может, на ледоколах раздобудем за картошку.

И хотя он сказал это вежливым и даже, может быть, мягким голосом, но на душе у меня выпал какой-то осадок.

Дали ход, легли на Землю Унге.

Эдуард Львович у правого окна стоит, я – у левого.

Морозец уже над Восточно-Сибирским морем. Стемнело. Погода маловетреная. И в рубке тихо, но тишина для меня какая-то зловещая.

Все мы знаем, что если на судне происходит одна неприятность, то жди еще две – до ровного счета. Чувствую: вот-вот опять что-нибудь случится. Но стараюсь волевым усилием отвлекать себя от этих мыслей.

Через час Саг-Сагайло похлопал себя по карманам и ушел с мостика вниз.

– Плывите, – говорит, – тут без меня.

Остался я на мостике один с рулевым и думаю: что бы сделать полезного? А делать ровным счетом нечего: берегов уже нет, радиомаяков нет, небес нет, льдов пока еще тоже нет. В окна, думаю, дует сильно. Надо, думаю, окно капитанское закрыть. И закрыл.

Ведь какая мелочь: окно там закрыл человек или, наоборот, открыл, но когда образуется между людьми эта психическая несовместимость, то мелочь вовсе не мелочь.

Так через полчасика появляется Эдуард Львович и, попыхивая трубкой, шагает своими широкими, решительными шагами к правому окну, к тому, что я закрыл, чтобы не дуло.

Я еще успел отметить, что когда Саг-Сагайло старпомом был, то курил сигареты, а стал капитаном – трубку завел. Только я успел это отметить, как Саг-Сагайло с полного хода высовывается в закрытое окно. То есть высунуться-то ему, естественно, не удалось. Он только втыкается в стекло-сталинит лбом и трубкой. Из трубки ударил столб искр, как из паровоза дореволюционной постройки. А я – тут уж нечистая сила водила моей рукой – перевожу машинный телеграф на "полный назад". Звонки, крик в рубке, и попахивает паленым волосом.

Потом затихло все, и только слышно, как Саг-Сагайло считает: "…восемь, и девять, и десять". Потом негромко спрашивает:

– Петр Иванович, это вы окно закрыли? Разве я вас об этом просил?

А я вижу, что у него вокруг головы во мраке рубки возникает как бы сияние, такое, как на древних иконах. Короче говоря, вижу я, что Эдуард Львович Саг-Сагайло вроде бы горит. И находится он в таком вообще наэлектризованном состоянии, что пенным огнетушителем тушить его нельзя, а можно только углекислотным.

Я ему обо всем этом говорю. И мы с рулевым накидываем ему на голову сигнальный флаг: других тряпок в рулевой рубке, конечно, и днем с огнем не найдешь.

Потом я поднял трубку, открыл капитанское окно и тихо забился в угол за радиолокатор. А Саг-Сагайло осматривается вокруг и время от времени хватается за обгоревшую голову. Наконец спрашивает каким-то не своим голосом:

– Скажите, товарищ Ниточкин, мы назад плывем или вперед?

И тут только я понимаю, что телеграф продолжает стоять на "полный назад".

Минут через пятнадцать после того, как мы дали нормальный ход, Эдуард Львович говорит:

– Петр Иванович, вам один час остался, море пустое; я думаю, вы без меня обойдетесь. Я чувствую себя несколько нездоровым. Передайте по вахте, чтобы меня до утра не трогали: я снотворное приму.

И ушел, потому что, очевидно, уже физически не мог рядом со мной находиться.

И такая меня тоска взяла – хоть за борт прыгай, И он человек отличный, и я только хорошего хочу, а получается у нас черт знает что. Ведь не докажешь, что я все из добрых побуждений делал; что в холодильнике его случайно закрыл; что штангу действительно на шеи кладут, когда в атлеты принимают; что в окно дуло и ветер рулевому мешал вперед смотреть; и что я свой собственный, за два кровных фунта купленный ремешок загубил, чтобы бинокль застраховать… Не объяснишь, не докажешь этого никому на свете.

На следующий день все у меня валилось из рук в полном смысле этих слов. Чумичка, например, за обедом шлепнулась обратно в миску с супом, и брызги рыжего томатного жира долетели до ослепительной рубашки Эдуарда Львовича. Он встал и молча ушел из кают-компании.

Спустился я в каюту и попробовал с ходу протиснуться в иллюминатор, но Мартин Идеи из меня не получился, потому что иллюминатор, к счастью, оказался маловат в диаметре. Был бы спирт, напился бы я. И пароход чужой, пойти не к кому, поплакаться в жилетку, излить душу. Хотя бы Сагайло на меня ногами топал, орал, в цепной ящик посадил, как злостного хулигана и вредителя, – и то мне бы легче стало.

А он на глазах тощает, седеет, веко у него дергается, когда я в поле зрения попадаю, но все так же говорит: "Доброе утро, Петр Иванович! Сегодня в лед войдем, вы повнимательнее, пожалуйста. Здесь на картах пустых мест полно, промеров еще никогда не было, за съемной навигационной обстановкой следите, ее для себя сезонные экспедиционники ставят, и каждый огонь, прошу вас, секундомером проверяйте".

И знаешь, как сказал Шиллер, с дураками бессильны даже боги. Ведь я уже опытным штурманом был, черт побери, а как упомянул Эдуард Львович про секундомер, так я за него каждую секунду хвататься стал – от сверхстарательности. Звезда мелькнет в тучах на горизонте, а у меня уже в руках секундомер тикает, и я замеряю проблески альфы Кассиопеи. Пока я Кассиопею измеряю, мы в льдину втыкаемся и белых медведей распугиваем, как воробьев.

Штурмана, знаешь, народ ехидный. Вид делают сочувствующий сопонимающий, а сами, подлецы, радуются: еще бы! – каждую вахту третьего штурмана на мостике можно вроде как цирк бесплатно смотреть, оперетту, я бы даже сказал – кордебалет! Тюлени и те из полыньи выглядывали, когда я на крыло мостика выходил.

Ну-с, пробиваемся мы к северному мысу Земли Унге сквозь льды и туманы. Вернее, пробивается капитан Саг-Сагайло, а мы только свои вахты стоим. Вышли на видимость мыса Малый Унге, там огонь мигает. Я, конечно, хвать секундомер. Эдуард Львович говорит:

– Петр Иванович, здесь два съемных огня может быть. У одного пять секунд, у другого – восемь.

А я только один огонь вижу. Руки трясутся, как с перепоя. Замерил период – получается пять секунд. Дай, думаю, еще раз проверю. Замерил – двенадцать получается. Я еще раз – получается восемь. Я еще раз – двадцать два.

Эдуард Львович молчит, меня не торопит, не ругается. Только видно по его затылку, как весь он напряжен и как ему совершенно необходимо услышать от меня характеристику этого огня. Справа нас ледяное поле поджимает, слева – стамуха под берегом сидит, и "стоп" давать нельзя: судно руля не слушает.

– Эдуард Львович, – говорю я. – Очевидно, секундомер испортился или огни в створе. Все разные получаются характеристики.

– Дайте, – говорит, – секундомер мне, побыстрее, пожалуйста!

Дал я ему секундомер. Он вынимает изо рта сигарету (после случая с закрытым окном Эдуард Львович опять на сигареты перешел) и той же рукой, которой держит сигарету, выхватывает у меня секундомер. И – знаешь, как отсчитывают секунды опытные люди – каждую секунду вместе с секундомером рукой сверху вниз: "Раз! Два! Три! Четыре! Пять!"

– Пять! – и широким жестом выкидывает за борт секундомер.

Это, как я уже потом догадался, он хотел выкинуть окурок сигаретный, а от напряжения и лютой ненависти ко мне выкинул с окурком и секундомер. Выплеснул, как говорится, ребенка вместе с водой. Выплеснул – и уставился себе в руку: что, мол, такое – только что в руке секундомер тикал, и вдруг ничего больше не тикает. Честно говоря, здесь его ледяное хладнокровие лопнуло. Мне даже показалось, что оно дало широкую трещину.

И я от кошмара происходящего машинально говорю:

– Зачем вы, товарищ капитан, секундомер за борт выкинули? Он восемьдесят рублей стоит и за мной числится.

– Знаете, – говорит Эдуард Львович как-то задумчиво, – я сам не знаю, зачем его выкинул. – И как заорет: – Вон отсюда, олух набитый! Вон с мостика, акула! Вон!!

Пока все это происходило, мы продолжаем машинами работать. И вдруг – трах! – летим все вместе куда-то вперед по курсу. Кто спиной летит, кто боком, а кому повезло, тот задом вперед летит.

Самое интересное, что Эдуард Львович в этот момент влетел в историю человечества и обрел бессмертие. Потому что банка, на которую мы тогда сели, теперь официально на всех картах называется его именем: банка Саг-Сагайло.

Ну-с, дальше все происходит так, как на каждом порядочном судне происходить должно, когда оно село на мель. Экипаж продолжает спать, а капитан прими мает решение спустить катер и сделать промеры, чтобы выбрать направление отхода на глубину.

Мороз сильный, и мотор катера, конечно, замерз – не заводится. Нужна горячая вода. Чтобы принести воду, нужно ведро. Ведро у боцмана в кладовке, а ключи он со сна найти не может; буфетчица свое ведро не дает и так далее, и тому подобное.

Я эти мелкие, незначительные подробности запомнил, потому что мастер с мостика меня выгнал, а спать мне как-то не хотелось.

С мели нас спихнуло шедшее навстречу ледяное поле: как жахнуло по скуле, так мы и вздохнули опять легко и спокойно. Все вздохнули, кроме меня, конечно.

Подходит срок на очередную вахту идти, а я не могу, и все! Сижу, валерьянку пью. Курю. Элениума тогда еще не было. Стук в дверь.

– Кого еще несет?! – ору я. – Пошли вы к такой-то и такой-то матери!

Входит Эдуард Львович.

Я только рукой махнул, и со стула не встал, и не извинился.

– Мне доктор сказал, – говорит Эдуард Львович, – у вас бутыль с валерьянкой. Накапайте и мне сколько там положено и еще немного сверх нормы.

Накапал я ему с четверть стакана. Он тяпнул, говорит;

– Я безобразно вел себя на мостике, простите. И вам на вахту пора.

Еще немного – и зарыдал бы я в голос.

И представляешь выдержку этого человека, если до самого Мурманска он ни разу не заглянул мне через плечо в карту.

Капитаны бывают двух видов. Один вид беспрерывно орет: "Штурман, точку!" И все время дышит тебе в затылок, смотрит, как ты транспортир вверх ногами к линейке прикладываешь. А другой специально глаза в сторону отводит, когда ты над картой склонился, чтобы не мешать даже взглядом. И вот Эдуард Львович был, конечно, второго вида. И в благодарность за всю его деликатность, когда мы уже швартовались в Мурманске, я защемил ему большой палец правой руки в машинном телеграфе. А судно "полным назад" отрабатывало, и высвободить палец из рукоятной защелки Эдуард Львович не мог, пока мы полностью инерцию не погасили. И его на санитарной машине сразу же увезли в больницу…"
Виктор Конецкий

...надеюсь....

Президент РФ крепко спал, прижавшись своим маленьким тельцем к пышным формам своей супруги.
Премьер-министр не спал, а думал. В том числе про то, что ход с сидящим во время парада главнокомандующим крайне удался. Капля за каплей - и о его возвращения на пост президента страны будут кричать даже немые.
Олигархи на своих виллах пили сделанную по спецзаказам водку, но уже начинали переходить на виски или отправляться в свои альковы трахать очередных нимфеток, которых щедро поставляли им элитные агентства.
Вечеринка "Спасибо деду за Победу" в ночном клубе "Голден Доллс" как раз достигла апогея - девочки начали снимать свои "фронтовые" юбки и гимнастерки, под которыми было черное французское белье.
Гастарбайтеры подмели Красную площадь, замусоренную после салюта, и разошлись по своим общагам, вагончиками и бытовкам. Что там русские празднуют, они понимали не вполне, да это им и не было особо интересно.
Спустилась ночь.
И никто не видел, как по опустевшей Красной площади вдруг зашагали - молча, без музыки, без оркестра из полутора тысячи музыкантов, без голоса диктора из динамиков - солдаты.
Их, солдат, было очень много - пограничники и красноармейцы из котлов 41-го, злые мужики с автоматами в фуфайках и ватных штанах из развалин Сталинграда, упрямые и заматеревшие бойцы с Курской дуги, франтоватые и с огоньком в глазах победители из 44-го и 45-го. Их было действительно много - все семь миллионов солдат, павших за свою Советскую Родину - и они шли мимо Мавзолея, почему-то вдруг не отгороженного от площади фанерной загородкой. И все они смотрели на Мавзолей.
..А на Мавзолее стоял человек в фуражке и шинели без знаков различия и отдавал им честь. И они вот так и смотрели друг на друга - миллионы павших солдат Красной Армии и их Верховный Главнокомандующий.
Этого парада не показали бы по телевизору, даже если бы его и могли снять на телекамеры.
Но его никто не видел. Кроме кремлевских соколов, которых выпускают по ночам, чтобы они охотились на воронье и гадящих голубей. А также на крыс, которых в последнее время развелось так много в Кремле.

© kommari

По дороге в ГУВД Рахматуллин, время от времени с опаской посматривая в зеркало заднего вида - но нет, никто за ним вроде не гнался, - несколько раз попытался набрать по мобильнику номер Тыртышного. Ну, чтобы не свалиться ему как снег на голову. Но телефон одноклассника раз за разом отвечал равнодушным голосом оператора связи: «Набранный вами номер не существует».
- Что за фигня? – раздраженно бормотал Рахматуллин. – Вот же, всего пару недель назад разговаривали...
В конце концов, он сдался и спрятал мобильник в карман. Тем более, что уже подъезжал к полицейскому управлению. В ГУВД дежурный офицер, долговязый и явно не выспавшийся капитан, хмуро спросил Рахматуллина, к кому и по какому вопросу он пожаловал.
- Мне Серега… То есть, подполковник Сергей Николаевич Тыртышный нужен, - сказал Радик. – По личному вопросу.
- Нет его сейчас, - зевнув, ответил капитан. – И когда будет, не знаю. Звоните на телефон доверия, интересуйтесь. А вообще у него приемные часы есть, вон расписание читайте.
- А номер его мобильника у вас есть? – чувствуя, что постепенно отходит от охватившего с утра возбуждения, уже почти спокойно спросил Рахматуллин.
- Мобильные наших сотрудников посторонним лицам не даем, - посуровел капитан. – А кто вы, собственно, такой? А ну, покажите документы!
- Да я не посторонний, а одноклассник Тыртышного, - начал оправдываться Рахматуллин. «Ну вот надо же – сколько вожу паспорт с собой, и еще никто его у меня не спрашивал. А тут уже второй раз в течение всего одного часа интересуются моей личностью! Нет, добром этот день явно не закончится…» - обреченно думал Рахматуллин, доставая паспорт и протягивая его дежурному офицеру ГУВД через зарешеченное окошечко.
- Тогда тем более у вас должен быть его телефон, - все еще с подозрением всматриваясь в странного посетителя и сверяя его наружность с фотографией в паспорте, сказал капитан.
- Есть он у меня. Но почему-то не отвечает, - пожаловался Рахматуллин. - Вернее, отвечает, что его номер не существует.
- Так поменял он его, наверное, - подумав, сообщил капитан. – Как стал исполняющим обязанности начальника ГУВД, так и поменял. Мало ли…
- Как начальником? Когда? – поразился Рахматуллин.
- А вы что, не следите за такими новостями? – теперь удивился уже капитан. – А еще одноклассник!
Действительно, эта, безусловно, очень важная для кого-то новость, как-то проскочила мимо Рахматуллина. Ни в местной газете «Волжские вести» он ее почему- то не увидел, ни по телевизору не услышал. Да и сам Серега ничего про это ему не говорил, когда пару недель назад они общались по телефону, причем, позвонил сам Тыртышный – интересовался, пойдет ли Радик на очередной вечер встречи выпускников. Впрочем, он никогда никому не рассказывал про свои служебные дела. Кому надо, те и так знали - из пересудов горожан, из местной прессы. Волжск в криминальном отношении городок был не очень спокойный, и милицию за это постоянно ругали.
Так, ну и что же теперь делать? Когда объявится Тыртышный? А может, не дожидаясь его, все рассказать этому капитану? Хотя нет, надо сперва позвонить на работу, предупредить, что задержится. А жене и дочери позвонить или нет, чтобы как-то предупредить их? А о чем предупредить? Чтобы шарахались от всех подозрительных кавказцев? А может, не стоит пока пугать любимых женщин? Ффу, черт, ну надо же было так вляпаться!
И тут поток сумбурных мыслей Рахматуллина прервал знакомый голос. Он торопливо обернулся. Точно, в помещение ГУВД вошел с улицы, кому-то раздраженно выговаривая в мобильник, Серега Тыртышный. Увидев Рахматуллина, он округлил глаза, остановился около него.
- Ну, все, все! – сказал он в телефон.- Я сам перезвоню тебе попозже. Пока!
Спрятав телефон в карман, пожполковник широко улыбнулся Рахматуллину и протянул ему для пожатия руку.
- Радик! Какими судьбами? С чем пожаловал? Давай, быстренько выкладывай.
- Здорово, Серега… Сергей Николаевич! – почти смущенно поправился Рахматуллин, покосившись на капитана – конечно же, нельзя фамильярничать с таким значительным человеком как начальник ГУВД, даже если он твой приятель, при его подчиненных. – Да, понимаешь, в двух словах и не расскажешь.
- Ну, а двухсот двадцати двух слов, надеюсь, тебе хватит? – пошутил подполковник. – У меня есть сейчас минут пятнадцать свободного времени. Пошли ко мне.
В аскетически обставленном кабинете новоявленного начальника ГУВД, в спину которого строго и в то же время по-отечески взирали со стены висевшие неподалеку друг от друга премьер Путин и министр МВД Нургалиев, Тыртышный усадил Радика напротив себя. Пытливо посмотрев ему в глаза, он распорядился:
- Ну, рассказывай! Да все без утайки. Я же вижу, что у тебя что-то стряслось.
- Погоди, Серега, дай собраться с мыслями! – почти взмолился Рахматуллин. – Да, и прими все же сначала мои поздравления с повышением. Вот-вот полковником, наверное, станешь?
- Уже знаешь? – равнодушно спросил Тыртышный. – Ну да, стану… Наверное… Да ты не тяни, рассказывай.
Внимательно выслушав сбивчивый рассказ одноклассника, он рассеянно забарабанил пальцами по крышке стола.
- Возле «Эльбруса», говоришь? Знакомое название. Этот гадюшник, и еще с десяток других и «свалили» моего бывшего начальника, - вдруг откровенно сказал Тыртышный.
- Это как? – не понял Рахматуллин.
- Да все равно скоро весь город узнает, - махнув рукой, сказал подполковник. – Крышевал наш ГУВД эти кавказские шалманы. Вот их владельцы и чувствовали себя хозяевами в городе.
- Иди ты?! – деланно удивился Рахматуллин. – Извини меня, конечно, Серега, но ты выдал мне секрет Полишинеля. Кто ж у нас не знает, что без покровительства ментуры… извини, полиции, вся эта гопота никогда бы не была такой борзой? То и дело слышишь: одного в милиции отпустили за недоказанностью преступления, другого – освободили в зале суда за недостаточностью улик, ну и так далее. Чего же им не наглеть, если они вас, как говорят все в городе, чуть ли не зарплате держат? Извини еще раз за откровенность…
- Ну, ладно, ладно, ты не утрируй мне тут… Да и всех под одну-то гребенку не стриги, - поморщился Тыртышный. – И в милиции у нас много нормальных людей, и судьи не все продажные. А сейчас вон, как полицией нас сделали, так вообще… такая чистка у нас идет, ты даже представить себе не можешь! Вот как почистим, что называется, наши ряды, и пусть нас меньше останется, но зато таких, как… как в тех же моих любимых «Ментах».
- Веселых и честных? – иронично спросил Рахматуллин. – Романтик ты, Серега, однако.
- Может быть! – запальчиво сказал Тыртышный. – Но поверь мне, мы обязательно поднимем законность с того опущенного уровня, в котором она сейчас находится. И уже никому не удастся больше откупиться за сотворенную пакость. Все будут равны перед законом. Ведь и наши доморощенные гангстерюги, и понаехавшие бандюги чувствуют себя вольготно настолько, насколько им это позволяет власть. А если всерьез взяться за них, они же тут же сдуются… Ну, чё ты лыбишься, Радик? Не веришь, да? А зачем тогда ко мне пришел?
Выговорившись, Тыртышный сердито уставился на потупившегося с потаенной улыбкой Рахматуллина.
- Да нет, Серега, я все, конечно, понимаю. И верю тебе, как себе, - вздохнул Рахматуллин. - Иначе бы не пришел. Я же сначала подумал было, не собрать ли мне самому своих родичей да корешей кое-каких, да пойти и самим разобраться с этими отморозками...
- Еще чего! – тут же перебил его Тыртышный. – Даже и не думай! Только войнушки мне и не хватало сейчас. Я тебе говорю, что мы очень скоро наведем порядок в городе!
- Так что, я могу быть уверенным, что никто на меня, на мою семью не будет охотиться? – поставил вопрос ребром Рахматуллин.
- Не успеют, - уверенно сказал Тыртышный. – Сейчас пошлю туда людей, они примут необходимые меры для. А ты теперь можешь считать себя под моей личной охраной. Гордись!
Подполковник протянул руку к телефонному аппарату, но тот неожиданно зазвонил сам.
- Слушаю, - отрывисто сказал в трубку Тыртышный и бросил короткий взгляд на Рахматуллина. – Где, в «Эльбрусе»? Когда? Кто? Ясно. Сам туда поеду, капитан, приготовь пока машину.
- Что случилось? – обеспокоенно спросил Рахматуллин, услышав знакомое название того самого злосчастного кафе, рядом с которым и случилась сегодня утром вся эта катавасия, из-за которой он и оказался не у себя на работе, а в этом кабинете.
- Поножовщина. И что удивительно, между самими чеченами, представляешь? – не скрывая своего удивления, сказал Тыртышный, надевая фуражку. – С трупом. И кто труп, догадайся?
- Да я откуда знаю? - пожал плечами Рахмауллин. – Я там двоих только знаю: Ваху Гехоева, да его психованного племяша Ахмета, который мне ножиком в бок тыкал. Что, кто-то из них?
- Как ты сказал, Гехоев? Вот-вот, он, Гехоев, - сообщил подполковник. – Чует мое старое оперское серце, что эта их междоусобица как-то связана с вашим утренним конфликтом. Так что поедешь со мной. Теперь ты у меня, друже, хочешь ты того или не хочешь, становишься свидетелем. И если будет необходимо, уже официально попадешь под программу защиты свидетелей. Ну, что ты застыл как столб? Пошли!
Тыртышного уже поджидала у входа в ГУВД не первой свежести, но еще довольно приличная «Мицубиси» («От прежнего начальника досталась» - похвалился Тыртышный). Рахматуллин хотел сесть в свою «Ниву», но подполковник настоял, чтобы он поехал с ним.
Он усадил Рахматуллина на заднее сиденье японки, где уже устроились два милиционера, сам сел рядом с водителем, и машина резко сорвалась с места и понеслась, завывая и бликуя мигалкой, в ту часть города, откуда совсем недавно, с риском для жизни вырвался Рахматуллин.
В «Эльбрусе», насквозь пропахшем чадом от постоянно жарящихся здесь чебуреков и шашлыков, было траурно тихо и почти безлюдно. Лишь трое мужчин характерной восточной наружности угрюмо восседали за одним из столиков и, тихо переговариваясь, курили.
Милицейскую группу встретил владелец кафе, немолодой уже кавказец с неожиданно испуганным лицом.
- Пойдемте, товарищ полковник, вот сюда… Здесь он лежит, - бормотал кавказец, подводя Тыртышного к какому-то кабинету с открытой настежь дверью. Все сгрудились у этой двери, и Рахматуллин, привставая на цыпочки и заглядывая внутрь то из-за одного плеча, то из-за другого, разглядел, наконец, вытянувшееся на диване тело мужчины с откинутой рукой и седым бобриком волос на коротко остриженной голове. Лицо его было бледным, с глубокими синими тенями под плотно прижмуренными глазами. Расстегнувшийся пиджак обнажал окровавленную в области живота светло-голубую рубашку. Излом синеватых губ под жесткой щеткой усов сохранил горькую усмешку.
Да, это был Ваха. Но кто же его так? За что?
Все оказалось банально просто и в то же время страшно. Оказывается, Ахмет, придя в себя и не обнаружив рядом машину с Рахматуллиным, рассвирепел и, заскочив в кафе, стал требовать от своего дяди, чтобы тот нашел и вернул ему его жертву. Ваха вспылил и съездил племяшу, потерявшему к старшему родственнику всяческое уважением, по уху. А тот выхватил нож и всадил его дяде в живот.
Никто и опомниться не успел, как Ахмет выскочил из кафе, прыгнул в свой «крузер» и умчался на нем.
- Куда – никто, конечно, не знает, - сказал Тыртышный Рахматуллину, когда они вышли покурить на крыльцо, пока члены опергруппы заканчивали снимать показания со свидетелей происшествия. – Но долго ему не бегать. Теперь его будем искать не только мы. И для него лучше, если первыми найдем его все же мы. Вот такие, брат, дела. Ну что, Радик, сейчас, как вернемся в ГУВД, ты мне на всякий случай все же оставишь подробное описание того, что случилось сегодня с тобой, ладно? Ну, надо, старик, надо… А потом поезжай домой или куда ты там хотел. И не бойся ничего, все будет нормально.
На работу в этот день Рахматуллин уже не поехал, сказавшись шефу больным, а отправился домой. По дороге он заехал в соседний с домом гипермаркет – решил купить винца и отпраздновать с домашними сегодняшнее избавление от свалившейся на него было напасти.
Он уже определил свою «Ниву» на ближайшую стоянку и хотел было замкнуть дверцу, прежде чем отправиться в магазин, как услышал шум, крики, глухие звуки ударов, доносящиеся с автобусной остановки в десятке метров от него.
Рахматуллин обернулся на этот шум, всмотрелся. Там шла ожесточенная драка. Хотя дракой это назвать было нельзя – пять или шесть молодых парней катали пинками по земле одного придушенно кричащего от боли и страха человека, свернувшегося клубком и тщетно пытающегося закрыть голову руками.
На остановке, кроме дерущихся, было еще несколько человек, в том числе и трое мужчин. Но никто даже и не пытался вмешаться в эту свалку, более того, некоторые с удовольствием снимали кровопролитную сцену на свои мобильники.
- Да что же это за день такой, а? – сокрушенно пробормотал Рахматуллин. – Прямо Чикаго у нас какой-то, а не рядовой российский городишко Волжск. – Ну, Серега, и где же твоя хваленая полиция? Они же сейчас забьют этого бедолагу! Эй, ребятишки, а ну прекратите! Кому говорят!
Но разгоряченные «ребятишки» очень громко послали его куда подальше и с еще большим рвением продолжили избиение своей жертвы.
И тут Рахматуллин снова вспомнил про свой травматический пистолет. И на этот раз, кажется, вовремя. Он вытащил ствол из бардачка и, ощущая его приятную тяжесть в руке, снял с предохранителя, поднял над головой и дважды нажал на курок. Бабахнуло так, что Рахматуллин даже сам чуть не присел от неожиданности.
- А сейчас стреляю на поражение! – закричал он и, направив ствол на оторвавшихся от своей жертвы и застывших в изумлении парней, пошел на них. Те бросились врассыпную.
Рахматуллин помог подняться избитому. Его лицо было все в крови, слипшиеся в сосульки темные волосы были также окровавлены и вываляны в земле. Парень тихо всхлипывал, шмыгая распухшим носом.
- За что они тебя так? – участливо спросил его Рахматуллин. Но более внимательно вглядевшись в его лицо, понял, что мог бы и не спрашивать. Парнишка был смугл и узкоглаз – не то узбек, не то киргиз, которых их Волжске тоже хватало. И кто только не искал здесь счастья, вдали от своей земли? А что находил?
- Ну, иди, иди потихоньку, куда шел, - сказал Рахматуллин несчастному. – И не появляйся больше один нигде. Понял?
Он выматерился и хотел было уже сунуть пистолет в карман и отправиться в магазин, как услышал за спиной чей-то задыхающийся голос:
- Кто стрелял? А ну, ты, ствол на землю! И повернись ко мне! Только медленно, понял?
«Ну е… твою мать! - только и подумал Рахматуллин, роняя пистолет себе под ноги и медленно поворачиваясь лицом к молодому лейтенанту полиции, бесстрашно, в одиночку прибежавшему на звуки выстрелов. – День сюрпризов продолжается…»

©umorat