В сборнике публикуются документы из российских и польских архивов о численности российских пленных, об условиях их содержания в польских лагерях и рабочих командах, на пересыльных пунктах и во время конвоирования, об их смертности, заболеваемости, репатриации на родину, об отношении польского и российского военного ведомства к судьбам пленных, о деятельности международных, польских и российских общественных и благотворительных организаций.

В сборнике также представлены документы о современном состоянии захоронений российских военнопленных в Польше.

Объемистый том «Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.» подготовлен Федеральным архивным агентством России, Российским государственным военным архивом, Государственным архивом Российской федерации, Российским государственным архивом социально-экономической истории и польской Генеральной дирекцией государственных архивов на основе двустороннего соглашения от 4 декабря 2000 года. Это первый совместный труд российских и польских историков и архивистов о судьбе красноармейцев, попавших в польский плен во время войны 1919-1920 гг. - 85 лет назад. Общественный интерес к столь давней проблеме, возродившийся лет 15 назад, неразрывно связан с проблемой Катыни - настолько, что вопрос о красноармейцах, погибших или умерших в польском плену, нередко называют «Анти-Катьшью» или «Контр-Катынью». Вероятно, многим трудно смириться с признанием ответственности СССР за Катынь, а потому хочется найти какие-то контр-примеры. Без натяжки можно сказать, что возрождение интереса было поддержано или даже инициировано еще руководством СССР. Следственная группа Главной военной прокуратуры СССР в своей работе по Катыни опиралась на распоряжение президента СССР М. С. Горбачева от 3 ноября 1990 г. по итогам визита в Советский Союз министра иностранных дел Польши - в этом распоряжении давалось указание Прокуратуре СССР «ускорить следствие по делу о судьбе польских офицеров, содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях». Но последний пункт распоряжения звучал следующим образом: «Академии наук СССР, Прокуратуре СССР, Министерству обороны СССР, Комитету государственной безопасности СССР совместно с другими ведомствами и организациями провести до 1 апреля 1991 г. исследовательскую работу по выявлению архивных материалов, касающихся событий и фактов из истории советско-польских двусторонних отношений, в результате которых был причинен ущерб Советской Стороне. Полученные данные использовать в необходимых случаях в переговорах с Польской Стороной по проблематике «белых пятен»» (выделено мной. - А.П.).

Едва ли не единственное такое событие - 20-месячная советско-польская война 1919-1920 гг., пленные красноармейцы в польских лагерях и их дальнейшая судьба. Из-за отсутствия исчерпывающих данных в советских архивах российские историки, публицисты и политики приводят самые разные сведения о количестве красноармейцев, погибших в польском плену: цифры, публикуемые с начала 1990-х в массовых изданиях, колеблются от 40 до 80 тысяч человек. Например, в газете «Известия» (2004, 10 и 22 дек.) председатель комитета по международным делам Совета Федерации Михаил Маргелов, а вслед за ним губернатор Кемеровской области Аман Тулеев говорят о 80 тысячах погибших в польских лагерях красноармейцах, ссылаясь на данные российских историков. С другой стороны, в наиболее известном польском исследовании проблемы* говорится о 16-18 тысячах умерших (погибших) в лагерях.

Тем важнее представляется первая совместная попытка историков двух стран найти истину на основе детального изучения архивов - прежде всего польских, так как события происходили преимущественно на польской территории. Совместная разработка темы только начинается, разногласий в анализе документов еще достаточно, об этом свидетельствует и наличие в сборнике двух отдельных предисловий - российского и польского. Однако сразу хотелось бы отметить впервые достигнутое согласие исследователей в отношении количества умерших в польских лагерях красноармейцев - умерших от эпидемий, голода и тяжелых условий содержания. Проф. В. Г. Матвеев, автор предисловия российской стороны, отмечает: «Если исходить из среднестатистического, «обычного» уровня смертности военнопленных, который санитарной службой Министерства военных дел Польши в феврале 1920 г. был определен в 7%, то численность умерших в польском плену красноармейцев составила бы порядка 11 тыс. При эпидемиях смертность возрастала до 30%, в некоторых случаях - до 60%. Но эпидемии длились ограниченное время, с ними активно боролись, опасаясь выхода заразных болезней за пределы лагерей и рабочих команд. Скорее всего, в плену умерло 18-20 тыс. красноармейцев (12-15% от общей численности попавших в плен)». Проф. 3. Карпус и проф. В. Резмер в предисловии польской стороны пишут: «Исходя из приведенных документальных данных, можно утверждать, что за весь трехлетний период пребывания в Польше (февраль 1919 - октябрь 1921) в польском плену умерло не более 16-17 тыс. российских военнопленных, в том числе около 8 тыс. в лагере Стшалкове, до 2 тыс. в Тухоли и около 6-8 тыс. в других лагерях. Утверждение, что их умерло больше - 60, 80 или 100 тыс., не находит подтверждения в документации, хранящейся в польских и российских гражданских и военных архивах».

Эти согласующиеся между собой документальные оценки вместе с другими представленными в сборнике материалами, по-моему, закрывают возможность политических спекуляций на теме, проблема переходит в разряд чисто исторических - как, наверное, и должно быть для событий 85-летней давности.

Из 338 документов сборника 187 извлечены из польских архивов, 129 - из российских, и еще 22 документа взяты из ранее опубликованных изданий. А всего польскими и российскими исследователями было подробно изучено свыше двух тысяч документов, в подавляющем большинстве никогда не публиковавшихся. Некоторые материалы из российских архивов были специально для данного издания рассекречены - например, документы НКИД и НКО СССР о состоянии воинских захоронений на территории Польши в 1936-1938 гг.

Представленные в сборнике документы можно условно классифицировать следующим образом:

- различные инструкции, регламентирующие порядок функционирования лагерей, военные приказы и директивы, правительственные ноты. санитарные правила для лагерей и т.д.;
- оперативные сводки частей Красной Армии о потерях (пленные часто попадали в категорию пропавших без вести) и польские оперативные сводки о военнопленных;
- отчеты и письма о состоянии и проверке лагерей, в том числе иностранными комиссиями;
- материалы о помощи военнопленным по линии Красного Креста и др.;
- разного рода информация о русских антибольшевистских формированиях, активно привлекавших в свои ряды пленных красноармейцев;
- документы об обмене пленными;
- материалы - включая современные фотографии - о захоронениях пленных красноармейцев на территории Польши.

Документы расположены в хронологическом порядке, поэтому легко проследить эволюцию состояния лагерей и вообще отношения военных и государственных властей к проблемам военнопленных. Кроме того, сборник снабжен обширным (125 страниц) научно-справочным аппаратом, касающимся упоминаемых в сборнике организаций и воинских, частей, а также учреждений и заведений для военнопленных. Имеется именной указатель и список публикаций польских и российских авторов о красноармейцах в польском плену (87 позиций).

Первое боевое столкновение частей Войска Польского и Красной Армии произошло в феврале 1919 г. на литовско-белорусской территории, и в эти же дни появились первые пленные красноармейцы. В середине мая 1919 г. министерство военных дел Польши распространило подробную инструкцию для лагерей военнопленных, которая впоследствии несколько раз уточнялась и дорабатывалась. В качестве стационарных лагерей предполагалось использовать лагеря, построенные немцами и австрийцами в период I Мировой войны. В частности, самый большой лагерь в Стшалкове был рассчитан на 25 тыс. человек. У всех пленных полагалось отбирать оружие, инструменты (которые могли быть использованы при побеге), планы и карты, компасы, газеты и книги «подозрительного политического содержания», деньги сверх ста марок (ста рублей, двухсот крон). Отобранные деньги депонировались в кассе лагеря, их можно было постепенно использовать для покупок в лагерном буфете. Рядовым пленным полагалось небольшое денежное содержание, а офицерам - в пять-шесть раз более высокое месячное жалование (50 марок), эти деньги пленные могли использовать по собственному усмотрению. В лагерях устраивались ремесленные мастерские для ремонта одежды и обуви, начальник лагеря мог разрешить организовать читальню для пленных, любительский театр и хор. Запрещались любые азартные игры (карты, домино и т.д.), подлежали «строгому наказанию все попытки контрабанды алкоголя в лагерь». Каждый пленный мог раз в неделю отправить (бесплатно) одно письмо и одну почтовую карточку - по-польски, по-русски или по-украински. На основании «мотивированной просьбы» начальник лагеря мог разрешать гражданским лицам свидание с военнопленными. Пленных по возможности следовало «группировать в роты согласно национальности», избегая «перемешивания пленных из разных армий (например, большевиков с украинцами)». Начальник лагеря был обязан «стараться, чтобы были удовлетворены религиозные потребности пленных».

Ежедневный продовольственный паек пленных включал в себя 500 г хлеба, 150 г мяса или рыбы (говядина - четыре раза в неделю, конина - два раза в неделю, сушеная рыба или селедка - один раз в неделю), 700 г картофеля, разные приправы и две порции кофе. В месяц пленному полагалось 100 г мыла. Здоровых пленных при их желании разрешалось использовать на работах - поначалу в военном ведомстве (в гарнизонах и т.д.), а позже в государственных учреждениях и у частных лиц, из пленных можно было формировать рабочие команды с целью «замещения гражданских рабочих на работах, требующих большого количества рабочих, таких, как железнодорожное строительство, выгрузка продуктов и т.д.». Работающие пленные получали полный солдатский паек и надбавку к денежному содержанию. Раненых и больных следовало «трактовать наравне с солдатами Войска Польского, а гражданским госпиталям платить за их содержание столько же, сколько и за своих солдат».

В действительности столь детальные и гуманные правила содержания военнопленных не соблюдались, условия в лагерях были очень тяжелыми, об этом без всяких прикрас свидетельствуют десятки документов сборника. Ситуация усугублялась эпидемиями, бушевавшими в Польше в тот период войны и разрухи. В документах упоминаются сыпной тиф, дизентерия, испанка (грипп), брюшной тиф, холера, натуральная оспа, чесотка, дифтерия, скарлатина, менингит, малярия, венерические заболевания, туберкулез. В первом полугодии 1919 г. в Польше было зарегистрировано 122 тыс. заболеваний сыпным тифом, в том числе около 10 тысяч со смертельным исходом, с июля 1919 по июль 1920 г. в польской армии было зафиксировано около 40 тысяч случаев болезни. Лагеря военнопленных не избе- жали заражения инфекционными заболеваниями, а зачастую были их очагами и потенциальными рассадниками. В распоряжении министерства военных дел Польши в конце августа 1919 г. отмечалось, что «неоднократная отправка пленных вглубь страны без соблюдения самых элементарных требований санитарии привела к заражению почти всех лагерей пленных инфекционными болезнями».

Приведу несколько цитат из доклада о посещении в октябре 1919 г. лагерей в Брест-Литовске уполномоченными Международного комитета Красного Креста в присутствии врача французской военной миссии. Численность размещенных в четырех лагерях в Брестской крепости военнопленных составляла на тот период 3861 человек:

«От караульных помещений, так же как и от бывших конюшен, в которых размещены военнопленные, исходит тошнотворный запах. Пленные зябко жмутся вокруг импровизированной печки, где горят несколько поленьев, - единственный способ обогрева. Ночью, укрываясь от первых холодов, они тесными рядами укладываются группами по 300 человек в плохо освещенных и плохо проветриваемых бараках, на досках, без матрасов и одеял. Пленные большей частью одеты в лохмотья...

Жалобы. Они одинаковы и сводятся к следующему: мы голодаем, мы мерзнем, когда нас освободят? Следует, однако, отметить как исключение, подтверждающее правило: большевики заверили одного из нас в том, что они предпочли бы теперешнюю свою участь участи солдат на войне.

Выводы. Этим летом из-за скученности помещений, не пригодных для жилья; совместного тесного проживания здоровых военнопленных и заразных больных, многие из которых тут же и умирали; недостаточности питания, о чем свидетельствуют многочисленные случаи истощения; отеков, голода в течение трех месяцев пребывания в Бресте, - лагерь в Брест-Литовске представлял собой настоящий некрополь.

Преобразования были намечены и реализованы начиная с сентября - эвакуация части пленных в другие, с лучшей организацией, лагеря, освобождение части пленных, улучшение оборудования, режима питания (еще недостаточного) и обращения с пленными... Следует подчеркнуть успешное и эффективное вмешательство различных иностранных миссий, в частности, Франции и особенно Соединенных Штатов. Последняя поставила белье и одежду для всех военнопленных...

Две сильнейшие эпидемии опустошили этот лагерь в августе и сентябре - дизентерия и сыпной тиф. Последствия были усугублены тесным совместным проживанием больных и здоровых, недостатком медицинской помощи, питания и одежды. Медперсонал заплатил свою дань инфекции - из 2 врачей, заразившихся дизентерией, 1 умер; из 4 студентов-медиков 1 умер. 10 медсестер, заболевших сыпным тифом, выздоровели, а из 30 заболевших санитаров 1 скончался. Чтобы сберечь медперсонал, в штат набирают бывших больных, пользуясь их приобретенным иммунитетом. Рекорд смертности был поставлен в начале августа, когда в один день от дизентерии скончались 180 человек.

Смертность с 7 сентября по 7 октября: дизентерия - 675 (1242 заболевших), сыпной тиф - 125 (614 заболевших), возвратный тиф - 40 (1117 заболевших), истощение - 284 (1192 заболевших), всего - 1124 (4165 заболевших, т.е. смертность - 27% от числа заболевших). Эти цифры, по сути, подтверждают достоверность списка умерших, составленного группой пленных, согласно которому в период с 27 июля по 4 сентября, т.е. за 34 дня, в лагере Бреста умерли 770 украинских военнопленных и интернированных.

Следует напомнить, что число пленных, заключенных в крепости, в августе постепенно достигло, если нет ошибки, 10 000 чел., а 10 октября составляло 3861 чел. Такое сокращение объясняется, помимо высоких показателей смертности, освобождением и эвакуацией пленных в различные лагеря».

Позже из-за неподходящих условий содержания лагерь в Брестской крепости был закрыт. Но и в других лагерях ситуация была не лучше. Вот отрывок о лагере в Белостоке из докладной записки начальника санитарного департамента министерства военных дел Польши (декабрь 1919):

«Я посетил лагерь пленных в Белостоке и сейчас, под первым впечатлением, осмелился обратиться к господину генералу как главному врачу польских войск с описанием той страшной картины, которая предстает перед каждым прибывающим в лагерь... Вновь то же преступное пренебрежение своими обязанностями всех действующих в лагере органов навлекло позор на наше имя, на польскую армию так же, как это имело место в Брест-Литовске. В лагере на каждом шагу грязь, неопрятность, которые невозможно описать, запущенность и человеческая нужда, взывающие к небесам о возмездии. Перед дверями бараков кучи человеческих испражнений, больные до такой степени ослаблены, что не могут дойти до отхожих мест... Сами бараки переполнены, среди «здоровых» полно больных. По моему мнению, среди 1400 пленных здоровых просто нет. Прикрытые только тряпьем, они жмутся друг к другу, согреваясь взаимно. Смрад от дизентерийных больных и пораженных гангреной, опухших от голода ног. В бараке, который должны были как раз освободить, лежали среди других больных двое особенно тяжелобольных в собственном кале, сочащемся через верхние портки, у них уже не было сил, чтобы подняться, чтобы перелечь на сухое место на нарах...

Так гибли военнопленные в Сибири, Черногории и Албании! Два барака оборудованы под госпитали; видно старание, видно желание исправить зло - к сожалению, за это взялись с опозданием, и нет средств и людей, чтобы сегодня сделать ту работу, с которой месяц назад можно было легко справиться...

Отсутствие топлива и диетического питания делает невозможным всякое лечение. Американский Красный Крест дал немного продовольствия, риса, когда это закончится, больных нечем будет кормить. Две англичанки-медсестры закрылись в одном бараке и лечат дизентерийных больных. Можно только поражаться их нечеловеческому самопожертвованию...

Причины такого положения вещей - общее тяжелое положение страны и государства после кровавой и изнуряющей войны и вызванные этим нехватка продовольствия, одежды, обуви; переполненность лагерей; присылка здоровых вместе с больными с фронта прямо в лагерь, без карантина, без дезинсекции; наконец - и пусть виновные в этом покаются - это неповоротливость и безразличие, пренебрежение и невыполнение своих прямых обязанностей, что является характерной чертой нашего времени. Поэтому останутся безрезультатными все усилия и старания, любая суровая и тяжелая работа, полная самопожертвования и горения, работа, Голгофу которой отмечают многочисленные, еще не поросшие травой могилы врачей, которые в борьбе с эпидемией сыпного тифа в лагерях пленных отдали жизнь при исполнении служебного долга...

Победа над эпидемией сыпного тифа и санирование лагерей в Стшалково, Брест-Литовске, Вадовице и Домбе – но реальные результаты в настоящий момент минимальны, потому что голод и морозы собирают жертвы, спасенные от смерти и заразы».

Для решения проблем предлагалось созвать совещание и назначить чрезвычайную комиссию из представителей министерства военных дел и верховного командования, которая бы осуществила все необходимое, «невзирая на труд и затраты».

В докладе санитарного департамента военному министру о тяжелом положении военнопленных в лагерях и необходимости принятия срочных мер по его улучшению (декабрь 1919) также приводились многочисленные примеры из отчетов, описывающих состояние лагерей, и отмечалось, что лишения и мучения пленных оставляют «несмываемое пятно на чести польского народа и армии». Например, в лагере в Стшалкове «борьбу с эпидемией, кроме таких причин, как нефункционирование банного заведения и отсутствие дезинфекционных средств, затрудняли два фактора, которые комендантом лагеря были частично устранены: а) постоянное отбирание у пленных белья и замена его ротами охраны; б) наказание пленных всего отделения тем, что их не выпускали из бараков по три и более дней».

Предпринятые министерством военных дел и верховным командованием Войска Польского решительные шаги в сочетании с инспекциями и жестким контролем привели к существенному улучшению снабжения лагерей продовольствием и одеждой для пленных, к уменьшению злоупотреблений со стороны лагерной администрации. Во многих отчетах о проверке лагерей и рабочих команд летом и осенью 1920 г. отмечено хорошее питание пленных, хотя в некоторых лагерях узники по-прежнему голодали. Как указывает В. Г. Матвеев в предисловии российской стороны, «для возродившей в ноябре 1918 г. свою государственность Польши весьма важной была проблема ее международного имиджа как цивилизованного демократического государства, а это в определенной степени зависело и от отношения к пленным». Имеются «многочисленные достоверные свидетельства не только тяжелого положения пленных, но и мер, предпринимавшихся польскими военными властями, в том числе и на самом высоком уровне, по его улучшению». В приказе верховного командования от 9 апреля 1920 г. указывалось, что необходимо «сознавать меру ответственности военных органов перед собственным общественным мнением, а также перед международным форумом, который тут же подхватывает любой факт, который может принизить достоинство нашего молодого государства... Зло необходимо решительно искоренить. Армия прежде всего должна стоять на страже чести государства, соблюдая военно-правовые инструкции, а также тактично и культурно относясь к безоружным пленным». Важную роль играла помощь союзнических военных миссий (например, США поставили большое количество белья и одежды), а также органов Красного Креста и других общественных организаций - особенно Американской ассоциации христианской молодежи (ИМКА). Снова цитируя российское предисловие, «особенно активизировались эти усилия после окончания военных действий в связи с возможностью обмена военнопленными. В сентябре 1920 г. в Берлине между организациями Польского и Российского Красного Креста было подписано соглашение об оказании помощи находящимся на их территории военнопленным другой стороны. Эту работу возглавили видные правозащитники: в Польше - Стефания Семполовская, а в Советской России - Екатерина Пешкова». Соответствующие документы также приведены в сборнике.

Замечу, что даже из приведенных цитат, по-моему, с очевидностью следует некорректность часто встречающегося в СМИ сопоставления вопросов, касающихся судьбы пленных красноармейцев («Контр-Катынь»), с проблемой собственно Катыни. В отличие от Катыни, нет никаких документальных оснований обвинять польское правительство и военное командование того времени в проведении целенаправленной политики уничтожения российских военнопленных.

В российских публикациях в СМИ о судьбе пленных красноармейцев часто упоминаются самый большой (до 25 тыс. пленных) лагерь в Стшалкове и лагерь в Тухоли. Не менее десятка материалов сборника подробно касаются тяжелого положения пленных в этих лагерях и реальных мер по исправлению ситуации. Лагерь в Тухоли в массовых публикациях называют «лагерем смерти», указывая, что в нем погибло около 22 тысяч красноармейцев. Однако документы этого не подтверждают. Как резюмирует З. Карпус, «в этом лагере большевистские военнопленные содержались только с конца августа 1920 г. до середины октября 1921 г. Авторы не задумываются над тем, возможно ли, чтобы так много пленных умерло за столь краткий срок пребывания в Тухоли. Ситуация там была трудной, пленных размещали в землянках, многие из которых были разрушены и требовали ремонта. Ремонт, однако, не был завершен до направления туда поздней осенью 1920 г. нескольких тысяч солдат Красной Армии (максимально в марте 1921 г. в Тухоли находилось более 11 тысяч российских военнопленных). Появление такого большого количества пленных вызвало там вспышку эпидемии заразных болезней (тифа, холеры, дизентерии, гриппа). По этой причине умерло много военнопленных, больше всего в январе 1921 г. - более 560 человек. В последующие месяцы положение в лагере радикально улучшилось». В своем докладе о деятельности РУД (российско-украинсюй делегации в Российско-украинско-польской смешанной комиссии по репатриации, созданной для выполнения постановлений Рижского мирного договора 1921 г. о репатриации и обмене пленными) ее председатель Е. Я. Аболтин ссылается на официальную справку заболеваемости и смертности в Тухоли с февраля по 15 мая 1921 г. - по данным лагерного лазарета. За это время в лагере было зафиксировано около 6500 эпидемических заболеваний (сыпной, возвратный и брюшной тиф, холера, дизентерия, туберкулез и др.), причем 2561 больных умерли. В этом же докладе (его текст завершает основную часть сборника) отмечено, что «по неточным сведениям, собранным от самих военнопленных, в одном только лагере Стржалкове [Стшалкове] умерло около 9000 наших военнопленных». Это приблизительно согласуется с польскими данными. Например, по приведенной в сборнике справке санитарного департамента МИД, в период с 16 по 22 ноября 1920 г. в Стшалкове от инфекционных болезней умирало 50-90 человек в день. Помимо эпидемий и плохого снабжения, что было типично для всех лагерей, лагерь в Стшалкове выделялся злоупотреблениями и жестоким отношением к пленным со стороны лагерной администрации. В итоге его комендант поручик Малиновский был арестован и отдан под суд.

Между историками существуют значительные разногласия в отношении общего количества пленных красноармейцев (а с этим связаны и оценки числа умерших или погибших в плену). Полных данных нет, так как учет не всегда велся систематически, а также потому, что часть архивов за прошедшие десятилетия была утеряна или погибла, особенно во время II Мировой войны. З. Карпус в польском предисловии и в других своих публикациях говорит о 110 тысячах российских военнопленных на момент окончания боевых действий в середине октября 1920 года. При этом около 25 тысяч вскоре после пленения поддались активно проводившейся агитации и вступили в антибольшевистские формирования, сражавшиеся на польской стороне: в соединения Станислава Булак-Булаховича, 3-ю русскую армию Бориса Перемыкина, казачьи формирования Александра Сальникова и Вадима Яковлева и в армию Симона Петлюры. Часть этих войск подчинялась Русскому политическому комитету, который возглавлял Борис Савинков. З. Карпус отмечает, что большинство вступивших руководствовались не идейными соображениями, а просто хотели поскорее покинуть лагеря военнопленных - и многие, оказавшись на фронте, переходили на сторону Красной Армии. В. Г. Матвеев в российском предисловии критикует подсчеты З. Карпуса и оценивает общую численность плененных за 20 месяцев войны красноармейцев примерно в 157 тысяч. Отмечу, что самое большое число красноармейцев попало в плен в ходе проигранного сражения за Варшаву в августе 1920-го: 45-50 тыс. человек по польским и российским данным.

По подписанному 24 февраля 1921 г. соглашению о репатриации между РСФСР и УССР, с одной стороны, и Польшей - с другой, в Россию в марте-ноябре 1921 г. вернулись 75 699 красноармейцев - согласно приведенным в сборнике подробным справкам мобилизационного управления Штаба РККА. По данным же З. Карпуса, это число составило 66 762 человек, включая 965 пленных, отправленных домой в начале 1922 г., - поначалу они были оставлены в Польше как гарантия того, что российская сторона вернет польских пленных. В российском предисловии обсужден вопрос о тех 62-64 тысячах человек, которые не умерли в плену (выше уже отмечалось достигнутое качественное согласие российских и польских оценок численности умерших в лагерях красноармейцев - 18-20 и 16-17 тыс. человек), но и не вернулись по репатриации. Из них, как отмечает В. Г. Матвеев, более или менее известной можно считать судьбу около 53 тыс. пленных: часть попала в антибольшевистские формирования, сражавшиеся на польской стороне, часть была освобождена во время контрнаступления Красной Армии летом 1920 г., часть - из Западной Белоруссии и Западной Украины - была отпущена или бежала домой, некоторое количество пленных было выпущено на свободу в пропагандистских целях (цитируя приказ Верховного командования от 16 апреля 1920 г.: «...этих пленных нужно хорошо накормить и снабдить прокламациями для их товарищей»), примерно тысяча человек не пожелала вернуться на родину, примерно тысяча мобилизованных в Красную Армию граждан Латвии, Эстонии, Румынии, Югославии, Венгрии, Финляндии и некоторых других стран вернулась в свои страны. Из оставшихся 9-11 тысяч пленных с невыясненной судьбой некоторые могут все же попадать в перечисленные выше категории, а некоторые могли оказаться «мобилизованными для нужд Западного фронта крестьянами с повозками, оказавшимися в Варшавском котле в августе 1920 г.».

При обсуждении вопроса об умерших или погибших в плену красноармейцах нельзя обойти вниманием вопрос о расстрелах пленных без суда и следствия. Такие факты имели место на фронте в период ведения боевых действий, а в каких-то случаях и в лагерях. Однако об их масштабе ничего нельзя сказать, так как документов об этом практически нет, в основном есть отдельные свидетельства очевидцев. Мне удалось найти какие-то упоминания о расстрелах пленных лишь в восьми документах сборника (для точности перечислю номера этих документов - 44, 51, 125, 210, 268, 298, 299, 314). Так, в оперативной сводке командования 5-й армии Войска Польского от 24 августа 1920 г. отмечено: «В качестве возмездия за 92 рядовых и 7 офицеров, жестоко убитых 3-м советским кавалерийским корпусом, сегодня расстреляны на месте экзекуции [правильно перевести: казни] наших солдат 200 взятых в плен казаков из советского 3-ZO кавалерийского корпуса». В другом документе говорится об издевательствах над отрядом мобилизованных в Красную Армию латышей, добровольно сдавшихся в плен, причем двух пленных «расстреляли без всякой причины». Замечу, что и с советской стороны, по всей вероятности, имели место случаи жестоких внесудебных расправ с военнопленными - свидетельством тому служит, например, «Конармейский дневник» Исаака Бабеля.

Несколько дополнительных материалов сборника (включая современные фотографии) касаются захоронений пленных красноармейцев в Польше. В основном это документы 1936-1938 гг., полученные из польского МИДа, а также донесения советских дипломатов о состоянии могил и о мерах по приведению их в порядок - в тех случаях, когда это было необходимо. По состоянию на 1997 г., в Польше имелось 13 мест захоронений военнослужащих и военнопленных Красной Армии периода советско-польской войны, в которых погребено 12 035 человек. Как отмечают З. Карпус и В. Резмер, «умершие в лагерях хоронились на расположенных поблизости отдельных кладбищах. В течение всего межвоенного периода они находились под опекой польских военных и гражданских властей. Кладбища были огорожены, приведены в порядок, на них установили скромные памятники и кресты. Некоторые из них сохранились до сегодняшнего дня, и при необходимости можно осуществить эксгумацию погребенных там российских военнопленных».

Нельзя не отметить родственную теме сборника проблему, указанную в конце польского предисловия и касающуюся судьбы польских пленных: «... во время польско-советской войны 1919-1920 гг. военное положение на фронтах часто менялось. В первый период войны поляки заняли Вильно, дошли до Березины, а затем овладели Киевом. Летом 1920 г. Красная Армия дошла до Вислы и угрожала Варшаве. Следствием побед, одержанных обеими сторонами конфликта, было пленение многих солдат как Войска Польского, так и Красной Армии. После окончания конфликта с Советской Россией польские военные власти подвели баланс собственных потерь. Из него следует, что в советский плен попало более 44 тыс. солдат польской армии. В Польшу в результате акции обмена военнопленными возвратилось только около 26,5 тыс. человек, поэтому существует срочная необходимость выяснения судеб не вернувшихся домой».

Сборник содержит множество таблиц и различных цифровых данных. При публикации таких сводок неизбежны опечатки, общее количество которых, однако, оказалось очень небольшим. Как пример, отмечу справку о возвращающихся из Польши пленных по данным на 1 ноября 1921 г.: общая численность прибывших пленных составила на тот момент 73 623, а не 82 623 человек, как ошибочно указано.

В завершение остается процитировать высказывание председателей российской и польской редакций сборника - руководителя Федерального Архивного агентства России Владимира Козлова и директора Генеральной дирекции государственных архивов Польши Дарьи Наленч: «Созданный польскими и российскими учеными совместный труд является еще одним вкладом в раскрытие малоизученных страниц истории России и Польши ХХ в., способствует дальнейшей гуманизации взаимоотношений наших стран».

«Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг. Сб. документов и материалов». Москва - Санкт-Петербург, «Летний сад», 2004. 912 с. 1000 экз.

* Zbigniew Karpus. «Jency i internowani rosyjscy i ukrainscy w Polsce w latach 1918-1924.» Torun, 1991. На русском языке см. статьи 3. Карпуса в «Независимой газете» (2000, 19 окт.) и «Новой Польше» (2000, №11). Тема советско-польской войны 1919-1920 гг. и, в частности, вопросы о судьбе пленных красноармейцев неоднократно обсуждались в «Новой Польше», см. напр. интервью Бориса Носова (2000, №11); Богдан Скарадзинский (там же); Наталья Подольская (там же и 2004, №3); Анджей Новак (2005, №4); Ежи Помяновский (2005, №5). Высказывания российских историков по проблеме можно найти, например, в «Независимой газете» (эти статьи есть и в электронном архиве газеты в Интернете): Владимир Дайнес, 3.11.2000; Ирина Михутина, 13.01.2001; Владимир Гривенко, 22.03.2001. Отмечу еще одну важную статью, касающуюся общего количества пленных красноармейцев: Геннадий Матвеев // «Вопросы истории», 2001, №9, с. 120-127.

В польско-российских дискуссиях об истории ХХ века открыт новый важный фронт. Поляки привлекли внимание общественности к трагедии пленных красноармейцев, оказавшихся в польских лагерях в разгар советско-польской войны 1919--1921 годов. Вышедший на днях номер еженедельника «Ньюсуик Польска» в обширной статье под названием «Ад за колючей проволокой» рассказал о нечеловеческих условиях, в которых содержались советские пленные.

До сих пор разнятся данные об общем количестве пленных красноармейцев, значительная часть которых оказалась в лагерях после поражений от польской армии под Варшавой и на реке Неман летом-осенью 1920 года. Согласно российским источникам, их было 200 тыс., при этом около 80 тыс. погибли от голода, болезней, пыток, издевательств и массовых расстрелов. Поляки обычно говорят о 85 тыс. пленных, из которых в основном от болезней умерли около 20 тысяч.

Российский премьер Владимир Путин в опубликованной в конце августа, накануне визита в Польшу статье в «Газете выборча» поставил трагедию российских пленных в один ряд с расстрелом польских офицеров под Катынью в 1940 году: «Мемориалы «Катынь» и «Медное», как и трагическая судьба русских солдат, взятых в польский плен в ходе войны 1920 года, должны стать символами общей скорби и взаимного прощения». И вот теперь «Ньюсуик Польска» назвал судьбу пленных красноармейцев «польским позором».

Польский профессор Збигнев Карпус считает, что военнопленных в октябре 1920 года было около 110 тыс. В Польше убеждены, что они умирали от тифа и холеры. Но исторические свидетельства говорят об обратном. Для узников была создана сеть лагерей по всей Польше. Военнопленных морили голодом, били, пытали, не давали одежды, практически отсутствовала медицинская помощь.

«За колючей проволокой польских лагерей советские военнопленные умирали как мухи. Коллективные могилы увеличивались», -- констатирует «Ньюсуик Польска». А вот как комендант лагеря в Бресте встречал партию военнопленных: «Вы, большевики, хотели отобрать у нас нашу землю, так землю и получите. Не имею права вас убить, но буду так кормить, что сами сдохнете». Польский журнал напоминает о многочисленных случаях расстрелов взятых в плен красноармейцев, «жестокой и безжалостной ликвидации пленных» польскими солдатами.

В заключение автор статьи задается вопросом, которого до сих пор тщательно избегала польская сторона: «Не было ли это сознательным уничтожением -- может быть, не на уровне правительства, но по крайней мере на уровне начальства отдельных лагерей?» «Ньюсуик Польска» делает вывод, что «с этим трудно поспорить».

Эти весьма смелые для польского общественного мнения признания станут отправной точкой для новых исторических дискуссий, в том числе в рамках возрожденной в январе 2008 года российско-польской Группы по сложным вопросам. Ее следующее, четвертое по счету заседание пройдет, по данным «Времени новостей», 8--9 ноября в Москве. Оно будет посвящено белым пятнам в истории российско-польских отношений, начиная как раз с советско-польской войны 1919--1921 годов.

В преддверии этого мероприятия два члена группы -- директор Польского института международных дел Славомир Дембский и профессор МГИМО Михаил Наринский -- подготовили книгу «Кризис 1939 года в интерпретациях польских и российских историков», которая также станет предметом дискуссий. Идентичный том на русском языке к концу года выйдет в Москве. Книга содержит статьи авторитетных польских и российских ученых, она охватывает период от Мюнхенского соглашения 1938 года до пакта Молотова--Риббентропа в августе 1939 года и советско-польского вооруженного конфликта в сентябре того же года.

В свое время в журнале "Вопросы истории" мною уже поднимался вопрос о численности военнослужащих Красной армии, попавших в плен к полякам во время польско-советской войны 1919-1920 гг. [1]. Та моя статья представляла собой расширенную рецензию на публикацию весьма ценного источника по истории этой войны - сводок III (оперативного) отдела генерального штаба Войска Польского, до сих пор малоизвестного не только в России, но и в Польше [2]. Это был первый том серии документов под общим названием "За независимость и границы", издававшейся сотрудниками Высшей гуманитарной школы в Пултуске (Польша). С этой статьи началось погружение в новую для меня исследовательскую проблему. Затем уже в качестве ответственного составителя вместе с группой российских и польских архивистов и исследователей мне довелось участвовать в выявлении, составлении и подготовке к изданию сборника документов "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг. Документы и материалы", увидевшего свет в 2004 г. Работа над сборником, длившаяся более трех лет, показала серьезные расхождения во взглядах на некоторые проблемы войны и плена между российскими и польскими участниками проекта, и поэтому было решено предпослать сборнику два авторских предисловия [3].

Известно, что польско-советская война 1919-1920 гг. занимает особое место в истории взаимоотношений двух стран в XX в. Для Польши, в ноябре 1918 г. восстановившей свою государственность после 123 лет неволи, это была первая полномасштабная военная кампания, победа в которой принесла ей более 200 тыс. кв. км территории с преобладанием украинского, белорусского и еврейского населения. Советская Россия получила отрезвляющий урок, поражение 1920 г. заставило ее руководителей отложить в сторону планы экспорта революции в Центральную и Западную Европу.

Эту войну ни один из ее участников официально не объявлял, но она возникла не случайно. Варшавские руководители бросили свой народ в войну с Советской Россией вовсе не по идеологическим соображениям, как это пытаются представить некоторые авторы. Руководствуясь различными мотивами, в том числе стратегическими соображениями и воспоминаниями о былом величии Речи Посполитой, они стремились включить в состав возрождающегося государства, помимо этнически польских земель, территории со значительной, но не преобладающей долей польского населения. Поэтому объектом их территориальных притязаний в 1918-1920 гг. стали как Литовско-Белорусская и Украинская ССР, так и Чехословакия, Западно-Украинская Народная Республика, Украинская Народная Республика, Германия, Литва, т.е. государства, не имевшие ничего общего с большевизмом, но претендовавшие на те же пограничные районы, что и возрождающаяся Польша. Не случайно поэтому, многие в Польше в то время называли ее польско-русской войной, а не польско-советской, а уж тем более не польско-большевистской, как это стало модным в Польше в наши дни.

Большевики же ориентировались на разрастание европейской социалистической революции, которую они на рубеже 1910-1920-х годов считали жизненно необходимой для себя. В случае потери западных районов бывшей Российской империи осуществление этих планов становилось проблематичным. Не мог Кремль игнорировать и русское общественное мнение, болезненно реагировавшее на отрыв от России национальных окраин. Что же касается правительств УССР и УНР, активно участвовавших в кампании 1920 г., то они не были самостоятельны в своих действиях.

Война Польши с советскими республиками, длившаяся в общей сложности 20 месяцев, стала тяжелым испытанием для обеих сторон. В ее ходе страдала территория боевых действий, задерживалась конверсия экономики, с 1914 г. работавшей главным образом на нужды армии. Но самой болезненной потерей была гибель людей. По официальным данным, безвозвратные потери польской армии в 1918-1921 гг. составили более 50 тыс. чел., большая их доля пришлась на войну с советскими республиками. А ведь были еще потери среди гражданского населения. Число погибших красноармейцев и красных командиров [4] в этой войне до сих пор точно не установлено из-за отсутствия достоверных источников [5]. Лучше обстоит дело с подсчетом пленных, взятых обеими воюющими сторонами, но единого мнения по этому вопросу у польских и российских историков нет. Не будучи специалистом в вопросе о численности и судьбе польских военнопленных, не считаю себя вправе высказываться по нему и отсылаю заинтересованных читателей к предисловиям к сборникам документов, составленным и изданным польскими историками С. Александровичем, 3. Карпусом, В. Резмером, а также российским исследователем И.И. Костюшко [6].

В ходе работы над сборником документов о красноармейцах в польском плену в 1919-1922 гг. представилась возможность познакомиться с литературой предмета и основным корпусом документов по проблеме, хранящихся в российских и польских архивах [7], что и позволяет мне высказать свои соображения по сложным и болезненным вопросам о численности и судьбе красноармейцев в польском плену.

Моим главным коллегой и оппонентом в ходе работы над сборником являлся профессор 3. Карпус, наиболее авторитетный для польских историков и публицистов знаток проблемы, чья монография о судьбе советских и украинских военнопленных и интернированных в Польше в 1918-1924 гг., опубликованная в 1997 г., позже была переведена поляками на русский и английский языки, что в современной Польше с такого рода узкоспециальными исследованиями случается не часто.

Сложность проблемы заключается в том, что доступные в настоящее время польские документы не содержат сколько-нибудь систематических сведений о численности попавших в польский плен красноармейцев. В Польше, несмотря на неоднократные приказы и инструкции высших военных инстанций, так и не была налажена система строгого учета пленных и происходивших в их судьбе изменений, как того требовало международное право. Верховное командование Войска Польского в день подписания прелиминарного мирного договора 12 октября 1920 г. отмечало: "Практика показала, что предшествующее ведение учета вследствие перегруппировок армий, дезорганизации учреждений для пленных во время отступления наших войск и отсутствия понимания у руководящих органов в армиях неумелое и не соответствует истине" (с. 337). Мало что изменилось в этом вопросе и за полтора месяца до начала обмена пленными в середине марта 1921 г. (с. 485). Поневоле возникает мысль не только о состоянии дисциплины среди командного состава польской армии, но и, возможно, об осознанной политике военных в отношении находившихся в их безраздельном ведении "пленных большевиков".

З. Карпус установил, что "на момент прекращения военных действий на восточном фронте на территории Польши находилось около 110 тыс. большевистских пленных" [8]. Следует фазу же отметить некоторую неопределенность подобной формулировки. Не совсем понятно, то ли такое количество красноармейцев было взято плен в 1919-1920 гг., то ли оставалось в живых на момент перемирия. Правда, дальнейшее изложение материалов свидетельствует скорее в пользу того, что речь идет об общей численности военнослужащих Красной Армии, оказавшихся в плену у поляков за 20 месяцев войны.

Вне всякого сомнения, данные З. Карпуса занижены, причем весьма существенно. Доступные в настоящий момент достоверные источники позволяют утверждать, что в плен к полякам за время войны попало не менее 157 тыс. красноармейцев (с. 9-11). Правда, в наших устных дискуссиях на эту тему в ходе подготовки сборника к печати З. Карпус поставил под сомнение достоверность основного источника по данному вопросу - ежедневных сводок III оперативного отдела польского генерального штаба за 1919-1920 гг. - под тем предлогом, что военные всегда склонны к преувеличению своих побед и заслуг. Такая оценка профессиональным исследователем единственного сохранившегося практически полностью документа, имевшего гриф "секретно", издававшегося в количестве примерно 80 экземпляров и предназначавшегося для высшего военного командования, мягко говоря, не очень понятна. Тем более что никаких аргументов, кроме эмоционального "всем известно, что..." в пользу своей позиции З. Карпус не приводил. Если следовать этой логике, то польские штабисты на протяжении всей войны последовательно вводили в заблуждение своих начальников [9]. И можно ли в таком случае верить хоть одному документу с грифом "секретно", вышедшему из недр польского Генштаба? А вот сводкам, которые польский генеральный штаб в 1918-1920 гг. составлял для прессы [10], и которые такого грифа не имели, З. Карпус верит без колебаний [11].

Чтобы не продолжать дискуссию с З. Карпусом относительно достоверности сводок III отдела польского генштаба, будем пользоваться сведениями, точность которых вряд ли может быть даже им поставлена под сомнение. Прежде всего обратимся к официальным данным о численности красноармейцев, возвратившихся из польского плена. Хорошо известно, что стороны конфликта в 1921 г. очень тщательно вели учет переданных и принятых ими пленных и интернированных. По польским источникам, на которые ссылается З. Карпус, до октября 1921 г. поляки через пункты обмена Барановичи (Белоруссия) и Ровно (Украина) передали 66 762 пленных красноармейца [12], по советским же сведениям, до ноября того же года вернулись на Родину 75 699 чел. [13] Если принять во внимание сообщение З. Карпуса о том, что после официального завершения репатриации пленных красноармейцев 15 октября 1921 г. в Польше были задержаны до начала 1922 г. 965 советских военнопленных в качестве "гарантии" того, что советсхая сторона вернет остававшихся еще у нее польских военнопленных [14], то это значит, что он занизил число военнопленных почти на 10 тыс. чел. Вполне закономерен вопрос, откуда появилась эта разница в подсчетах репатриированных пленных? Одним из ответов может быть так называемая "самотека", когда пленные, не дожидаясь своей очереди на организованное возвращение на Родину, бежали из лагерей и рабочих команд и переходили демаркационную линию вне официальных пунктов обмена в Барановичах и Ровно. Тем самым они не попадали в польскую статистику, но фиксировались советской.

Итак, в нашем распоряжении есть первое неопровержимое свидетельство того, что подсчеты Карпуса достоверными вовсе не являются. Расхождение в 9% нельзя считать не заслуживающим внимания. А если это так, то есть смысл перепроверить и другие данные, на основании которых польским исследователем была получена цифра в 110 тыс. военнопленных. В таком решении меня укрепило и несколько вольное обращение З. Карпуса с источниками. Приводя данные о 110 тыс. взятых в плен в целом, а также перечисляя их количество в отдельные периоды войны - 15-20 тыс. с февраля 1919 по июль 1920 гг., 50 тыс. в Варшавском сражении (до 10 сентября 1920 г.), 40 тыс. с 10 сентября по 18 октября того же года [15] - он ссылается на протокол заседания польского Совета обороны государства от 20 августа 1920 г. Но в данном протоколе эти сведения отсутствуют, есть только заявление Пилсудского, что общие потери Красной армии "на севере", т.е. на варшавском направлении, составляют 100 тыс. чел. [16]. Кстати, мне также не удалось найти в работах ни М.Н. Тухачевского ("Поход за Вислу"), ни Ю. Пилсудского ("1920 год") сведений о 100 тыс. пленных под Варшавой, о чем З. Карпус написал в 2000 г. в журнале "Новая Польша" [17].

Выше уже приводилась оценка З. Карпусом численности пленных красноармейцев на отдельных этапах польско-советской войны 1919-1920 гг. Не вступая в дискуссию относительно обоснованности предложенной им далеко не безупречной периодизации войны, остановлюсь только на нескольких моментах, имеющих прямое отношение к рассматриваемому сюжету. По оценкам З. Карпуса, за время от первого столкновения подразделений двух армий в феврале 1919 г. в Белоруссии до (видимо) конца июля 1920 г. в польском плену оказалось от 15 до 20 тыс. красноармейцев. Этот период он разбивает на несколько подпериодов, в зависимости от интенсивности боевых действий.

Первым из них, судя по всему, является время с февраля по конец сентября 1919 г., т.е. до момента, когда поляки, в связи с успехами Деникина, приостановили активные военные действия против Красной армии в Белоруссии и на Украине. Польский исследователь пишет, что применительно к первому полугодию данных о количестве военнопленных красноармейцев найти не удалось (сводки III отдела - не источник!), а вот во втором полугодии, на 6 ноября 1919 г. их было в лагерях 7096 чел. Затем, с конца сентября 1919 г. до 26 апреля 1920 г., пленных не было, так как боевые действия польское командование приостановило. Новые пленные появились только во время киевской операции - около 18 тыс. (не считая 12 тыс. бойцов Украинской галицийской армии (УГА), какое-то время входивших в состав Красной армии и перешедших в основной своей массе на польскую сторону в первые же дни польско-украинского наступления) [18]. Примерно 5 тыс. из них были освобождены в Бердичеве и Житомире 1-й конной армией С.М. Буденного во время ее знаменитого рейда. Суммировав ноябрьские 1919 г. 7 тыс. и апрельско-майские 1920 г. 13 тыс. З. Карпус и получил приведенные им 15 (?) - 20 тыс. для всего первого периода военных действий на польско-российском фронте. Такой подсчет легко опровергается данными достоверных источников.

Действительно, 6 ноября 1919 г. сотрудник I департамента министерства военных дел поручик Людвиг на заседании комиссии сейма доложил о численности и положении пленных и интернированных. Из его выступления следовало, что в четырех стационарных лагерях, находящихся в ведении министерства, содержались 7096 пленных красноармейцев (с. 96). При этом он сделал несколько важных заявлений, а именно:

1) речь он будет вести только о лагерях под управлением министерства военных дел, а кроме них существуют еще распределительные станции в Белостоке, Ковеле и Львове (с. 95), подведомственные верховному командованию Войска Польского;
2) "все эти данные ежедневно меняются в связи с поступлением новых пленных и интернированных, переводом их из лагеря в лагерь и массовым освобождением" (с. 97).
Тем самым З. Карпус абсолютизирует данные, которые поручик Людвиг, хорошо знавший положение дел в сфере своей деятельности (он служил в отделе министерства, занимавшемся делами пленных в подведомственных лагерях), считал текущими, а также не учитывает его прямого заявления, что пленные продолжают поступать. Как известно, боевые действия на востоке в это время поляки вели только против Красной армии. Трудно безучастно пройти мимо таких заявлений.
В ходе работы над сборником был выявлен ряд важных документов на интересующую нас тему. Так, 8 декабря 1919 г. генеральный штаб верховного командования Войска Польского направил командованию Литовско-Белорусского фронта распоряжение в связи с предоставлением им несвоевременной и неправильной информации о численности личного состава, в одном из приложений к которому говорилось о 3350 пленных и интернированных, стоявших на довольствии фронта на 10 ноября 1919 г. (с. 113) [19]. Правда, интернированные специально не выделены, но вряд ли в процентном отношении на тот момент их было больше, чем в лагерях, подчиненных минвоендел, т.е. приблизительно 20%. Следовательно, в первой декаде ноября 1919 г. в Польше было не 7, а, по крайней мере, 10 тыс. живых [20] пленных красноармейцев. Более достоверные данные имеются применительно ко второй декаде декабря 1919 г. На состоявшемся 20 декабря 1920 г. в Верховном командовании совещании по делам пленных представитель командования Литовско-Белорусского фронта подхорунжий Потулицкий доложил, что на сборных пунктах фронта находится 5266 пленных, в том числе в Вильно (2075), Молодечно (494), Минске (375), Пинске (1125), Гродно (44), а Литовско-Белорусская дивизия оставила в своем распоряжении в Бобруйске 1153 пленных. Кроме того, 3824 пленных состояли в рабочих командах (с. 126). Хотя данные, приведенные Потулицким, на первый взгляд, выглядят убедительно, но некоторые из них также ставятся под сомнение другими документами. Так, начальник санитарной службы 1-й дивизии великопольских стрелков майор Майснер в рапорте от 21 февраля 1920 г. в связи с эпидемией сыпного тифа в лагере военнопленных в Бобруйске сообщал, что на 15 декабря 1919 г., когда началась эпидемия, там содержалось около 2 тыс. пленных (с. 165). Конечно, разница в 800 чел. могла быть вызвана высокой смертностью в этом лагере от эпидемии тифа, но нельзя исключить и других мотивов, например, нежелания сообщать достоверные сведения или их отсутствие в штабе фронта.

Заслуживает внимания и сообщение Потулицкого о рабочих командах пленных. Согласно распоряжению Верховного командования Войска Польского от 19 августа 1919 г., они должны были формироваться только из числа пленных польско-украинской войны (с. 71). Но на Литовско-Белорусском фронте это правило не очень соблюдалось. Так, начальник артиллерии крепости Гродно Денкер в рапорте командованию Литовско-Белорусского фронта вспоминал о распоряжении интендантства фронта от 28 августа 1919 г. об образовании на складах боеприпасов парковой роты в составе 120 человек из "большевистских пленных" (с. 83). Практика использования пленных красноармейцев для нужд Литовско-Белорусского фронта была узаконена приказом по фронту от 15 декабря 1919 г. о распределении пленных на три категории в зависимости от состояния их здоровья, и о формировании из числа трудоспособных рабочих рот, причем не только на сборных пунктах, но и в дивизиях. Заканчивался этот приказ весьма категоричной директивой: "Все командования этапных округов и командования дивизий до 1 января 1920 г. доложат интендантству Литовско-Белорусского фронта, что на их территории нет ни одного пленного, не приписанного к какой-либо вновь созданной [рабочей] роте" (с. 122-124), т.е. на его исполнение давалось две недели, включая и главный для поляков праздник - Рождество. Достаточно свидетельств того, что этот приказ неукоснительно соблюдался. Во-первых, заявление Потулицкого о том, что на сборных пунктах фронта находились преимущественно больные пленные, а также признание им факта существования на фронте "небольших диких рабочих отрядов" (с. 126). Во-вторых, в директивах, подготовленных участниками упоминавшегося декабрьского совещания по вопросу о пленных, говорилось, что "предусмотренное в приказе №16600/IV командования Литовско-Белорусского фронта решение вопроса о рабочих пленных и так называемых «диких» рабочих отрядах на этом фронте верховное командование считает совершенно неправильным, так как оно вводит и в определенной степени санкционирует просто недопустимое предшествующее положение с пленными, которое нанесло непомерный вред здоровью армии. Следует стремиться к скорейшей эвакуации скопившихся масс пленных и избегать всего, что способствует их удерживанию" (с. 136-137). Наконец, распоряжение верховного командования от 28 января 1920 г., предписывающее командованию Литовско-Белорусского фронта "заменить все самостоятельно созданные рабочие отряды рабочими ротами пленных, организованными Министерством военных дел в лагерях на территории страны" (с. 148). Следовательно, на Литовско- Белорусском фронте в рабочих отрядах были не только украинцы, но и красноармейцы.

Из упоминавшихся выше директив следует, что военное министерство на 20 декабря предоставило в распоряжение Литовско-Белорусского фронта 9 рабочих команд пленных (с. 137). Согласно августовскому 1919 г. распоряжению Верховного командования, штатный состав такого отряда был определен в 300 пленных (с. 71). Следовательно, украинских пленных в рабочих командах на территории Литовско-Белорусского фронта могло быть не более 2700 человек. Это значит, что остальные 1124 человека были красноармейцами.

Рассмотренный выше сюжет дает основание для еще одного очень важного вывода. Указанное распоряжение штаба фронта было прямым нарушением всех приказов и инструкций верховного командования, касавшихся пленных, но на фронте это никого не тревожило, никто не ожидал каких-то взысканий со стороны вышестоящих инстанций. И их действительно не последовало. Более того, даже распоряжение верховного командования, несмотря на его внешнюю категоричность, таковым в действительности не было. Сразу после приказа "строго запретить задержку пленных на прифронтовой территории, которых сразу же после пленения следует отправлять в глубь страны", оно фактически санкционировало сложившееся положение: "Начатое формирование рабочих рот на Литовско-Белорусском фронте разрешено продолжить таким образом, что дикие отряды пленных следует зарегистрировать и подготовить к замене рабочими ротами пленных, которые организует Министерство военных дел" (с. 148).

Итак, из приведенных выше достоверных документов следует, что на начало третьей декады декабря 1919 г. в Польше находилось никак не меньше 13486 живых пленных красноармейцев, т.е. почти в два раза больше, чем считает З. Карпус. А всего пленных окажется в этом случае (без умерших к тому времени) не 110 тыс., а 126 тыс. А впереди были четыре месяца позиционной войны, иногда нарушавшейся серьезными наступательными операциями (штурм и взятие Двинска, бои в Полесье в марте 1920 г.), почти каждый день которой давал новых пленных. Сведения о них содержатся не только в сводках оперативного отдела генштаба, но и в других документах, не верить которым у исследователей нет оснований. Например, приказу командования Литовско-Белорусского фронта № 16 от 25 марта 1920 г., в котором говорится, что войска под командованием В. Сикорского разгромили на Полесье 139-ю, 169-ю, 160-ю бригады Красной армии, захватили Калинковичи, Мозырь, Ельск, Шацилки, взяли более 1000 пленных [21]. Очевидно и то, что если бы не было новых пленных, то сборные пункты Литовско-Белорусского фронта следовало бы закрыть. А этого не происходило. Некто Петров, находившийся какое-то время в Бобруйске, в начале марта 1920 г. сообщил, что ранее в крепости, где содержались пленные, было, по слухам, до 1600 узников, а сейчас их осталось 600-700 (с. 176). Эти сведения подтверждает отчет инспектора по делам пленных Литовско-Белорусского фронта подполковника Янковского, согласно которому на 13 марта 1920 г. из ранее зарегистрированных в Бобруйском лагере 1620 пленных осталось только 914 (с. 179). А это был сборный пункт только одной дивизии. Заместитель начальника санитарной службы фронта майор Б. Хакбейл сообщал, что в Молодечно в середине - второй половине февраля 1920 г. было уже 700 пленных (с. 165, 167), т.е. больше, чем в декабре 1919 г.

О том, что красноармейцы продолжали попадать в плен после приостановки активных военных действий осенью 1919 г. свидетельствуют и советские источники. Так, начальника штаба 8-й стрелковой дивизии (сд) докладывал в штаб 16-й армии, что в период с 31 октября по 13 ноября в плен попали 377 человек (с. 144), а всего с 30 октября по 25 декабря 1919 г. потери этой дивизии без вести пропавшими и пленными составили 2970 человек [22]. Этим данным можно доверять, поскольку во время позиционной войны командованию значительно проще отслеживать все виды потерь в своих войсках, чем при отступлении. Штабистам 8-й сд не было смысла завышать данные о пленных, скорее их следовало занижать. Не в пользу скептицизма З. Карпуса свидетельствует и тот факт, что в сводках III отдела польского генштаба за этот же период показаны существенно меньшие потери пленными 8-й советской сд.

Всего же, по моим подсчетам, с начала военных действий и до момента польского наступления на Украине в плен попало не менее 34 600 красноармейцев. Подчеркнем: попало, а не оказалось в стационарных заведениях для пленных, как это делает З. Карпус. Для пленного красноармейца было настоящим "счастьем" оказаться в одном из лагерей, находившихся в ведении министерства военных дел, хотя и здесь условия их содержания никак нельзя было назвать даже терпимыми. Но все же они были лучше, чем, например, на сборной станции военнопленных в Молодечно. О них красноречивее всего сказал ранее упоминавшийся Б. Хакбейл:

"Лагерь пленных при сборной станции для пленных - это был настоящий застенок, Никто об этих несчастных не заботился, поэтому ничего удивительного в том, что человек немытый, раздетый, плохо кормленный и размещенный в неподходящих условиях в результате инфекции был обречен только на смерть" (с. 167).
Теперь обратимся к вопросу о количестве пленных в период с 25 апреля 1920 г. по начало польского контрнаступления под Варшавой 16 августа 1920 г. Действительно, и Пилсудский, и другие участники киевского похода оценивали численность взятых в плен в конце апреля - мае 1920 г. на Украине в 30 тыс. чел., включая в это число 12 тыс. бойцов УГА. Но боевые действия в это время велись и в Белоруссии, причем временами они приобретали масштабный характер. И здесь поляки продолжали брать в плен красноармейцев, причем их количество исчислялось многими тысячами [23]. Так, только Резервная армия с 30 мая по 4 июня 1920 г. взяла в плен более 600 красноармейцев (с. 221). В плен красноармейцы нередко попадали даже во время отступления польской армии летом 1920 г. - не менее 9600 человек. Поэтому цифра в 13 тыс. пленных за апрель-июль (весь?) 1920 г. крайне далека от реальной. По нашим подсчетам, в польском плену в этот период побывало около 45 тыс. красноармейцев. И, наконец, в период с 16 августа по 18 октября общая их численность увеличилась еще как минимум на 75 тыс. человек.
При изучении проблемы общей численности красноармейцев в польском плену, закономерно возникает вопрос о том, чем объясняется огромная разница между показаниями сводок оперативного отдела генштаба (более 200 тыс.) [24] и моим подсчетом (не менее 157 тыс.) (с. 11). Какую-то универсальную причину назвать невозможно. Поэтому я остановлюсь только на одной, которая выяснилась в ходе работы над сборником [25]. Она была для меня неожиданной. Речь идет о том, что, по крайней мере, в заключительной фазе войны, в августе - октябре 1920 г., в польской армии имела место практика оставлять на поле боя, даже без оказания медицинской помощи, раненых солдат противника, но при этом сообщать о них в сводках как о взятых в плен. Это видно из рапорта командования 14-й Великопольской пехотной дивизии командованию 4-й армии от 12 октября 1920 г., в котором, в частности, сообщалось, что за время боев от Брест-Литовска до Барановичей взято в общей сложности 5000 пленных и оставлено на поле боя около 40% названного числа раненых и убитых большевиков. В приведенной в рапорте табличке с указанием, где и сколько пленных и оружия было захвачено, посвященная пленным колонка называется "Взято в плен плюс 40% раненых пленных". Всего таких оказалось 7 тыс. чел. (с. 338). Оставление на поле боя раненых солдат противника представляло собой грубое нарушение Женевской конвенции от 6 июля 1906 г. о больных и раненых солдатах, статья 1-я которой гласит: "Больные и раненые воины, а равно и другие прикомандированные к армии лица пользуются со стороны военной власти, в руках которой они находятся, покровительством и уходом без различия подданства" [26]. В статье в журнале "Родина" я привел еще ряд свидетельств того, что и в других польских армиях не брали в плен раненых. Это, в частности, рапорт от 1 октября 1920 г. начальника секции гигиены верховного командования Войска Польского майора С. Саского о результатах проверки концентрационной станции пленных 2-й и 4-й армий в Седлеце (речь шла о пленных, захваченных 2-й армией), цитата из работы Я. Одземковского "Цицув" [27]. Именно практикой отказывать раненым в первой медицинской помощи и не отправлять на сборные пункты пленных, но при этом включать в сводки о пленных, можно объяснить неразбериху в вопросе о численности пленных во 2-й, 3-й и 4-й армиях, обнаруженную 9-10 сентября 1920 г. проверявшими заведения для пленных референтами отделения пленных IV отдела верховного командования (с. 284-293). Приказ о проверке был отдан 5 сентября 1920 г. генштабом в связи с тем, что "несмотря на неоднократные приказы, Верховное командование до сих пор не имеет точных данных о состоянии и численности пленных во 2-й, 3-й и 4-й армиях. Присылаемые донесения совершенно не содержат точных данных о численности пленных, захваченных отдельными армиями. Совершенно недопустимо, чтобы подчиненные органы продолжали пренебрегать данным вопросом. Верховное командование должно иметь самые точные данные, опирающиеся на учет пленных, проходящих через пересыльные пункты или концентрационные станции (выделено мною. - Г.М.). Ни один пленный не может «пропасть»" (с. 283).

Приказ свидетельствует, что в генштабе знали о практике не отправлять часть пленных во фронтовые заведения для пленных, но сообщать о них в сводках. Поэтому составители приказа еще раз подчеркнули, что считать нужно только тех, кто прошел через упомянутые заведения. О том, что и этот строгий приказ в армиях не соблюдался, свидетельствует уже упоминавшийся рапорт командования 14-й Великопольской пехотной дивизии, содержащий данные за 11-29 сентября 1920 г. Именно поэтому я счел возможным скорректировать данные оперативного отдела за данный период (более 105 тыс. пленных красноармейцев) на 40%.

Следует сказать, что судьба многих пленных, с которыми по тем или иным причинам не захотели "возиться" поляки, была незавидной. Дело в том, что достаточно широкое распространение на заключительном этапе войны получило уничтожение красноармейцев, оказавшихся в польском тылу. Правда, свидетельств тому в нашем распоряжении не так много, но зато они весьма весомы. Как по-иному можно понять смысл обращения главы польского государства и верховного главнокомандующего Ю. Пилсудского "К польскому народу", датируемого примерно 24 августа 1920 г., т.е. временем, когда разгромленные под Варшавой красные части стремительно отступали на восток. Его текст не вошел в собрание сочинений маршала, но приведен полностью в посвященной войне 1920 г. работе католического священника М.М. Гжибовского. В нем, в частности, говорилось:

"Разгромленные и отрезанные большевистские банды еще блуждают и скрываются в лесах, грабя и расхищая имущество жителей.
Польский народ! Встань плечом к плечу на борьбу с бегущим врагом. Пусть ни один агрессор не уйдет с польской земли! За погибших при защите Родины отцов и братьев пусть твои карающие кулаки, вооруженное вилами, косами и цепами, обрушатся на плечи большевиков. Захваченных живыми отдавайте в руки ближайших военных или гражданских властей.

Пусть отступающий враг не имеет ни минуты отдыха, пусть его со всех сторон ждут смерть и неволя! Польский народ! К оружию!" [28].

Обращение Пилсудского крайне двусмысленно, его содержание можно было толковать и как прямой призыв к истреблению оказавшихся в польском тылу красноармейцев, хотя об этом прямо и не говорилось.
Воззвание Пилсудского имело самые серьезные последствия для "великодушно" брошенных на поле боя раненых красноармейцев. Свидетельством тому может служить напечатанная по горячим следам Варшавского сражения в польском военном журнале "Беллона" заметка, содержавшая сведения о потерях Красной армии. В ней, в частности, говорится: "Потери пленными до 75 тыс., потери погибшими на поле боя, убитыми нашими крестьянами (выделено мною. - Г.М.) и ранеными - очень большие" [29].

Не будем заниматься в этой статье вопросом о судьбе красноармейцев с момента их пленения и до возвращения на Родину. Это большая, самостоятельная и крайне болезненная тема, в разработке которой неоценимую помощь может оказать фундаментальный сборник "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.", исключающий произвольное использование основного массива архивных документов и облегчающий выявление новых, особенно в архивах западных и международных организаций Красного Креста, благотворительных организаций, военных миссий стран Антанты в Польше.

Литература

1 Матвеев Г.Ф. О численности пленных красноармейцев во время польско-советской войны 1919-1920 годов. - Вопросы истории, 2001. № 9. Рассматриваемая там тема освещалась также и отечественными авторами: Иванов Ю.В. Задолго до Катыни. Красноармейцы в аду польских концлагерей. - Военно-исторический журнал, 1993, № 12; Иванов Ю.В., Филимошин М.В. Все пленные были парализованы ужасами. - Военно-исторический журнал, 1995, № 5; Михутина И.В. Польско-советская война 1919-1920 гг. М., 1994; ее же. Так сколько же советских военнопленных погибло в Польше в 1919-1921 гг. - Новая и новейшая история, 1995, № 3; Райский Н.С. Польско-советская война 1919-1920 гг. и судьба военнопленных, интернированных, заложников и беженцев. М., 1999; Симонова Т.М. Поле белых крестов: русские военнопленные в польском плену. - Родина, 2001, № 4; Филимошин М.В. Десятками стрелял людей только за то, что... выглядели большевиками. - Военно-исторический журнал, 2001, № 2.

2 О niepodlegfai granice, 1.1. Komunikaty Oddziafu III Naczelnego Dowodztwa Wojska Polskiego. 1919-1921. Warszawa - Pultusk, 1999.

3 Пользуясь случаем, благодарю всех участников проекта за сотрудничество, особенно коллег-архивистов Н.Е. Елисееву и Н.С. Тархову.

4 В дальнейшем я буду именовать их просто красноармейцами.

5 Данные о потерях Красной армии в годы гражданской войны, приведенные в работе "Гриф секретности снят" (М., 1993) с точностью до одного человека, вряд ли можно считать полностью достоверными. Дело в том, что в Красной армии в эти годы не было системы точного учета личного состава.

6 Zwyciezcy za drutami. Jericy polscy w niewoli (1919-1922). Dokumenty i materialy. Toruri, 1995; Польские военнопленные в РСФСР, БССР и УССР в 1919-1922 гг. Документы и материалы. М., 2004.

7 Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг. Сборник документов и материалов. М., 2004. Далее ссылки на этот сборник приводятся в тексте.

8 Karpus Z. Jericy i internowani rosyjscy i ukrairiscy na terenie Polski w latach 1918-1924. Torun, 1997, s. 64. Кстати, именно установление 3. Карпусом численности оказавшихся в плену у поляков красноармейцев польский историк А. Новак считает его наиболее существенным достижением (Nowak A. Wojna polsko-bolszewicka (1919-1920) w hisioriografii ostatnich lat: przetom czy nowe problemy? - Europa Srodkowa i Wschodnia w XX wieku. Warszawa - Lowicz, 2004, s. 181).

9 О том, что сводкам верили люди, профессионально занимавшиеся в армии делами пленных, свидетельствует отчет поручика В. Шварцбарта, откомандированного в сентябре 1920 г. во 2-ю польскую армию для проверки заведений для пленных (с. 292). Кстати, из перечисляемых Карпусом в одной из его работ восьми случаях перехода в мае - сентябре 1920 г на польскую сторону кавалерийских подразделений Красной армии численностью от эскадрона до бригады/полка четыре в сводках оперативного отдела Генштаба не упоминаются (Karpus Z. Wschodni sojusznicy Polski w wojnie 1920 roku. Oddziafy wojskowe ukrainskie, rosyjskie, kozackie i biaforuskie w latach 1919-1920. Torun, 1999, s. 137).

10 Они были опубликованы отдельным изданием уже в 1920 г.: Pierwsza wojna polska (1918-1920). Zbior komunikatow prasowych Sztabu Generalnego (za czas od 26.XI.1918 do 20.X.1920 г.), uzupefniony komunikatami Naczelnej Komendy Wojska Polskiego we Lwowie (od 2.XI.1918 do 23.XI.1918 r.) i Dowodztwa Gtownego Wojska Polskiego w Poznaniu (od 11.1.1919 do 14. IX.1919 г.). Warszawa, 1920.

11 См. напр.: Karpus Z. Jeiicy i internowani rosyjscy..., s. 60, 64.

12 Karpus Z. Jericy i internowani rosyjscy..., s. 130-131.

13 Гриф секретности снят. М., 1993, с. 34.

14 Karpus Z. Jericy i intemowani rosyjscy..., s. 131.

15 Ibid., s. 64-65.

16 LeinwaldA., Molenda J. Protokof у Rady Obrony Paristwa. - Z dziejow stosunkow polsko-radzieckich. Studia i materiafy, 1.1. 1965, s. 272 (а не 273, как указывает Карпус).

17 Карпус 3. Факты о советских военнопленных в 1919-1921 гг. - Новая Польша, 2000, № 11, с. 23.

18 Karpus Z. Jericy i internowani rosyjscy..., s. 51-53, 60.

19 Следует помнить, что это данные, предоставленные генштабу фронтом, в достоверности которых в том числе существовали сомнения.

20 Дело в том, что и в прифронтовой полосе, и в стационарных лагерях минвоендел регулярно вспыхивали эпидемии инфекционных заболеваний, пленные недоедали, не имели соответствующей погоде одежды и т.д. Причин тому много, и только часть из них носила объективный характер. Лучше всего их на совещании 20 декабря 1919 г. охарактеризовал поручик Людвиг. В протокольной записи отмечено:

"Поручик Людвиг, отвечая на вопросы и обвинения, заявляет, что причиной недостатков является невыполнение приказов. Все проблемы пленных были урегулированы приказами, но они не выполняются. Пленные получают много питания, работающие - даже полный солдатский паек, причинами бедственного положения являются только воровство и злоупотребления" (с. 127).
Смертность среди пленных в отдельные периоды была ужасающей. Так, по данным представителей Международного Красного Креста, в лагере в Брест-Литовске, находившемся в ведении верховного командования, где были, пожалуй, наихудшие условия, с 7 сентября по 7 октября 1919 г. из 4165 больных советских и украинских пленных умерли 1124, т.е. 27%. А печальный "рекорд" бы

Эти весьма смелые для польского общественного мнения признания станут отправной точкой для новых исторических дискуссий, в том числе в рамках возрожденной в январе 2008 года российско-польской Группы по сложным вопросам. Ее следующее, четвертое по счету заседание пройдет, по данным «Времени новостей», 8--9 ноября в Москве. Оно будет посвящено белым пятнам в истории российско-польских отношений, начиная как раз с советско-польской войны 1919--1921 годов.
Так что подождем еще ноября.Кстати цифра то замученных согласно последних польских исследований уже 152 тысячи человек.Вот,так то!

Анализ документов сборника "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг." позволяет сделать вывод, что, вероятно, во многих случаях исполнители на местах руководствовались вовсе не благообразными указаниями официальной Варшавы, а преступными распоряжениями своих непосредственных начальников, предположительно, действовавших на основании секретных договоренностей и устных директив высших польских руководителей. Например, параграфом 20 инструкции Министерства военных дел Польши для лагерей от 21 июня 1920 г. наказание пленных поркой было строго запрещено (с.225). В то же время, как свидетельствуют документы сборника, наказание розгами стало системой в большинстве польских лагерей для военнопленных и интернированных в течение всего срока их существования.

Повсеместным явлением в польских лагерях, несмотря на декларируемые польскими властями меры, была смерть военнопленных от истощения. Культработник РККА Вальден (Подольский), прошедший все круги ада польского плена в 1919-20 гг., в своих воспоминаниях "В польском плену", опубликованных в 1931 г., как бы предвидя разгоревшиеся спустя 80 лет споры, писал: "Слышу протесты возмущенного польского патриота, который цитирует официальные отчеты с указанием, что на каждого пленного полагалось столько-то граммов жиров, углеводов и т. д. Именно поэтому, по-видимому, польские офицеры так охотно шли на административные должности в концентрационных лагерях" ("Новый мир", 1931, № 5, с.88).

Не случайно Верховный чрезвычайный комиссар по делам борьбы с эпидемиями Эмиль Годлевский, в своем письме военному министру Польши Казимежу Соснковскому в декабре 1920 г. положение в лагерях военнопленных характеризовал как "просто нечеловеческое и противоречащее не только всем требованиям гигиены, но вообще культуре" ("Красноармейцы в польском плену…", с.419).

Реальная позиция верховных польских властей по отношению к "большевистским пленным" была изложена в протоколе 11-го заседания Смешанной (Российской, Украинской и Польской делегаций) комиссии по репатриации пленных от 28 июля 1921 г. В нем констатируется: "когда лагерное командование считает возможным… предоставление более человеческих условий для существования военнопленных, то из центра идут запрещения" (там же, с. 643).

В том же протоколе 11-го заседания Смешанной комиссии была сформулирована общая оценка ситуации, в которой находились пленные красноармейцы в польских лагерях. С этой оценкой была вынуждена согласиться польская сторона: "РУД (Российско-Украинская делегация) никогда не могла допустить, чтобы к пленным относились так бесчеловечно и с такой жестокостью… РУД делегация не вспоминает про тот сплошной кошмар и ужас избиений, увечий и сплошного физического истребления, который производился к русским военнопленным красноармейцам, особенно коммунистам, в первые дни и месяцы пленения" ("Красноармейцы в польском плену…", с.642).

Польский генерал-поручик Ромер в своем отчете от 16 декабря 1920 г. о результатах проверки лагеря пленных в Тухоли отмечал, что в лагере "…на пищевом довольствии в среднем 6000, количество больных по причине значительного числа инфекционных болезней идет вверх — 2000, средний уровень смертности в день — 10 человек… Пленные, правда, в рваной одежде, но по сравнению с другими лагерями, за небольшим исключением, в целом одеты, обуты… Размещение пленных не совсем надлежащее. Пленные ослаблены, требуют поддержки, размещены в очень плохих землянках" ("Красноармейцы в польском плену…", с.454).

В то же время документы сборника "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг." свидетельствуют о том, что при заболеваемости в 2000 чел. смертность зимой 1920/21 г. в польских лагерях для военнопленных была несравненно выше. Так, начальник медицинской службы Французской военной миссии в Польше майор медслужбы Готье в начале ноября 1920 г. отмечал, что в лагере Стшалково при заболеваемости в 2200 больных смертность достигала 50 человек в день (там же, с. 361). В середине ноября она составила уже 70 человек в день (там же, с. 388).

Представители американского Союза Христианской молодежи еще в октябре 1920 г. отмечали, что в Тухольском лагере "состояние лазарета ещё хуже, чем в Стшалково" (там же, с. 344). Поэтому нет сомнений в том, что смертность в Тухольском лазарете в декабре 1920 г. была значительно выше 10 чел. в день, и что генерал Ромер стал жертвой "точной" лагерной отчетности, о которой мы уже говорили.

Попутно следует высказаться о смертности в лагере Стшалково. Российские и польские составители сборника "Красноармейцы…" утверждают, что "в Стшалково в 1919-1920 гг. умерли порядка 8 тысяч пленных" (там же, с.13). В то же время комитет РКП(б), подпольно действовавший в лагере Стшалково, в своем докладе Советской комиссии по делам военнопленных в апреле 1921 г. утверждал, что: "в последнюю эпидемию тифа и дизентерии умирало по 300 чел. в день… порядковый номер списка погребенных перевалил на 12-ю тысячу…" (там же, с. 532) . Подобное утверждение об огромной смертности в Стшалково не единственное.

"Русских большевистских пленных" польские власти фактически не считали за людей. Иначе трудно объяснить тот факт, что в самом большом польском лагере военнопленных в Стшалково за три года не смогли решить вопрос об отправлении военнопленными естественных потребностей в ночное время. В бараках туалеты отсутствовали, а лагерная администрация под страхом расстрела запрещала выходить после 6 часов вечера из бараков. Поэтому пленные "принуждены были отправлять естественные потребности в котелки, из которых потом приходится есть" (там же, с. 696).

В докладе Российско-Украинской делегации констатируется, что: "Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения в/пленных практиковалось на каждом шагу…" (там же, с. 704). Л. Гиндин в беседе с внуком в 1972 г. вспоминает, что с него: "…сняли сапоги и одежду, дали вместо них отрепья. По одному вызывали на допрос. Потом повели босиком через деревню. Подбегали поляки, били пленных, ругались. Конвой им не мешал" (http://katyn.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=156 ).

В сборнике "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг." есть свидетельства, на основании которых можно сделать выводы о реальной смертности в Тухольском лагере. Это чрезвычайно важно, так как известно, что в 1919-20 гг. польские власти фактически не вели достоверного учета умерших в плену красноармейцев. Об этом заявляли уполномоченные Международного комитета Красного Креста (МККК), уполномоченная Российского общества Красного Креста Стефания Семполовская и др. (там же, сс. 92, 586).

С.Семполовская так оценивала уровень смертности среди пленных Тухольского лагеря: "…Тухоля: Смертность в лагере столь велика, что согласно подсчетам, сделанным мною с одним из офицеров, при той смертности, которая была в октябре (1920 г.), весь лагерь вымер бы за 4-5 месяцев" (там же, с. 586).

Несложные арифметические подсчеты показывают, что осенью 1920 г. месячная смертность в Тухольском лагере составляла 20-25% от среднесписочного состава, т.е. от 1600 до 2000 человек (на 1 октября 1920 г. в лагере находился 7981 пленный) (там же, с.327). Если учесть, что численность пленных в лагере в Тухоли за 40 дней октября и ноября 1920 г., когда в лагере свирепствовала эпидемия и лагерь был закрыт на карантин, уменьшилась на 3.252 человек (там же, сс. 25, 384), эти цифры представляются реальными.

О смертности в Тухоли в самые страшные месяцы 1920/21 г.г. (ноябрь, декабрь, январь и февраль) остается только догадываться. Надо полагать, что она составляла никак не меньше 2000 человек в месяц. Правда, профессор Карпус утверждает, что в январе 1921 г. умерло всего лишь 560 пленных. Согласимся с этим и суммируем данные о смертности в лагере в Тухоли, которые охватывают период в 171 день из 420 дней существования лагеря. Получается 6312 умерших менее чем за полгода пленных красноармейцев, что более чем в три раза превышает цифру смертности "большевистских военнопленных" в 1950 человек за все 14 месяцев его существования, предлагаемую З.Карпусом.

При оценке смертности в лагере Тухоль необходимо напомнить, что представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская в своем отчете о посещении лагеря в Тухоли в декабре 1920 г. отмечала, что: "Трагичнее всего условия вновь прибывших, которых перевозят в неотапливаемых вагонах, без соответствующей одежды, холодные, голодные и уставшие… После такого путешествия многих из них отправляют в госпиталь, а более слабые умирают" (там же, с.438). Смертность в таких эшелонах достигала 40% (там же, с.126).

Умершие в эшелонах, хотя и считались направленными в лагерь и захоранивались в лагерных могильниках, официально в общелагерной статистике нигде не фиксировались. Их количество могли учитывать лишь офицеры II отдела, которые руководили приемом и "сортировкой" военнопленных. Также, по всей видимости, не отражалась в итоговой лагерной отчетности смертность умерших в карантине вновь прибывших военнопленных. В этой связи особый интерес представляет свидетельство подполковника Игнацы Матушевского, начальника II отдела Генерального штаба Войска Польского (военной разведки и контрразведки), о смертности в лагере Тухоль.

И.Матушевский в своем письме от 1 февраля 1922 г. в кабинет военного министра Польши утверждает, что в Тухольском лагере за все время его существования погибли 22 тысячи военнопленных Красной Армии (там же, с.701). Что можно сказать по поводу письма И.Матушевского? Прежде всего то, что оно являлось не личным посланием частного лица, а официальным ответом на распоряжение военного министра Польши № 65/22 от 12 января 1922 г. с категорическим указанием начальнику II отдела Генерального штаба: "…представить объяснение, при каких условиях произошел побег 33 коммунистов из лагеря пленных Стшалково и кто несет за это ответственность" (там же, с.700). Подобные распоряжения обычно отдают спецслужбам тогда, когда требуется с абсолютной достоверностью установить истинную картину произошедшего.

Министр не случайно поручил И.Матушевскому расследовать обстоятельства побега коммунистов из Стшалково. Начальник II отдела Генерального штаба Войска Польского И.Матушевский в 1920-23 г.г. был самым информированным человеком в Польше по вопросу о реальном состоянии дел в лагерях военнопленных и интернированных. Подчиненные ему офицеры II отдела, занимались не только "сортировкой" прибывающих военнопленных, но и контролировали политическую ситуацию в лагерях. Реальное положение дел в лагере в Тухоли И.Матушевский был просто обязан знать в силу своего служебного положения.

Поэтому не может быть никаких сомнений в том, что еще задолго до написания своего письма от 1 февраля 1922 г. И.Матушевский располагал исчерпывающими, документально подтвержденными и проверенными сведениями о смерти 22 тысяч пленных красноармейцев в лагере Тухоли. В противном случае надо быть политическим самоубийцей, чтобы по собственной инициативе сообщать руководству страны непроверенные факты такого уровня, тем более, по проблеме, находящейся в центре громкого дипломатического скандала! Ведь в то время в Польше еще не успели остыть страсти после знаменитой ноты наркома иностранных дел РСФСР Чичерина от 9 сентября 1921 г., в которой тот в самых жестких выражениях обвинил польские власти в гибели 60000 советских военнопленных.

Решение официально поставить высшее польское руководство в известность о факте гибели в Тухольском лагере 22 тысяч пленных созрело у И.Матушевского, скорее всего, по причине того, что это перестало быть тайной для польской и мировой общественности. И.Матушевский хорошо представлял себе, какой эффект взорвавшейся бомбы способно произвести в кабинете министра и у польского политического руководства его официальное подтверждение факта гибели 22 тысяч военнопленных только в одном лагере. Нет сомнений, что в момент написания письма он прекрасно отдавал себе отчет в том, что от него потребуют дополнительные объяснения.

Из всего вышеизложенного следует, что данные о смертности в польских лагерях для военнопленных в 1919-22 г.г., которыми оперируют наши оппоненты, явно занижены. Сегодня, основываясь на материалах сборника "Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.", можно сделать обоснованный вывод о том, что обстоятельства массовой гибели военнопленных красноармейцев на территории Польши в 1919-22 гг. могут расцениваться как свидетельство их умышленного истребления. Подобные действия следует квалифицировать, как "Военные преступления. Убийства и жестокое обращение с военнопленными" с четко выраженной национальной направленностью, позволяющей ставить вопрос о геноциде в отношении военнопленных красноармейцев.

http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/06/656/52.html

В первую очередь, безусловно, должна быть дана беспристрастная оценка злодеяниям польского режима, безжалостно уничтожившего советских военнопленных. По разным оценкам за время советско-польских столкновений в 1919-1921 годах в плен попало, по разным данным от 140 до 200 тысяч советских солдат. Около 80 тысяч из них погибли в Польше от голода, болезней пыток, казней и издевательств. Поляки называют цифру в 85 тысяч пленных и 20 тысяч погибших, но она не выдерживает критики, так как лишь в Варшавском сражении число попавших в плен красноармейцев составляет порядка 60 тысяч человек. Это преступление не имеет срока давности. И Польша не принесла до сих пор никаких извинений за историческое злодеяние, по масштабам соответствующее массовым убийствам в Бухенвальде и Освенциме.

Президент Польши Лех Качиньский уверяет, что солдаты погибли от тифа. Так и хочется посмотреть ему в глаза и спросить: все 80 тысяч погибли от тифа? Мы знаем из свидетельств побывавших в польском плену, что наших солдат морили голодом, держали в бараках в жуткой тесноте, не оказывали медицинской помощи. Помимо использования их на тяжелых работах, пыток и казней, все вышеперечисленное вкупе, безусловно, не могло не привести к тому, что пленные умирали. Фактически, концлагеря, где их держали, превратились в громадные некрополи.

Мы все знаем слово "Катынь". Но кто из нас знает о концлагере Стшалков? А ведь, в нем было уничтожено гораздо больше советских граждан, чем расстреляно поляков в Катыни. Россия признала преступлением уничтожение польских военных. Но кто-нибудь слышал слова покаяния от поляков за гибель наших с вами прадедов? Стшалков был не единственным концлагерем, где массово осуществлялось умерщвление советских военных - существовало еще, по меньшей мере, четыре лагеря в Домбье, Пикулице, Вадовице и Тухоле.

Правда о зверствах польских властей, приведших к гибели наших предков, находится в архивах Польши. Очевидно, что она станет доступна исследователям рано или поздно. И многое здесь будет зависеть от польского руководства - либо оно обеспечит доступ к архивам и принесет покаяние за действия своих предшественников в 20-е - 30-е годы, либо оно встанет в одни ряд с шовинистическим польским режимом, который закончил свое существование в 1939 году вместе с Польшей.

Кстати, один из аргументов защитников Польши и польской версии истории, касающийся того, что поляки уничтожали советских военнопленных, которые вторглись в Польшу, и потому были "вправе", стоит отвергнуть сразу. Не только по причине негуманности, но еще и вследствие очевидного антиисторизма.

Еще в марте 1917 года, сразу после свержения Николая Второго, Россия признала право Польского государства на суверенное существование. Подтверждено оно было и в 1918 году большевиками, в преддверии завершения Первой мировой. Но именно новое польское руководство во главе с Юзефом Пилсудским, руководствуясь концепцией "Междуморья" (восстановление Речи Посполитой с территорией до разделов) начало захватническую войну по границам бывшей Российской империи, Германии и Австро-Венгрии. Широко известны детали зверств польских военных, особенно армии Галлера, а также бандформирования Станислава Балаховича, контролируемого Варшавой.

В ходе этой войны, которую даже недобросовестные историки не назовут захватнической со стороны СССР, поляки захватили в плен от 140 до 200 тысяч советских военных. Лишь 65 тысяч человек вернулось из плена после заключения Рижского мирного договора 1921 года. Правда о десятках тысяч жертв должна быть установлена. Так же, как должна быть установлена точная цифра уничтоженных в Польше красноармейцев.

Своих исследователей ждет и вопрос уничтожения Польшей белорусской системы образования. Известно, что с 1920 по 1939 года число школ, где преподавание велось на белорусском языке, было сокращено с 400 до... 0 (прописью - до нуля). Также своего исследователя должны дождаться и практики Польши по совершению карательных экспедиций против украинцев, получивших название "пацификации". Действия поляков против украинцев были настолько вопиющими, что в 1932 году Лига наций даже приняла специальное постановление о том, что Польша осуществляет угнетение украинской нации. В свою очередь, в 1934 году Варшава уведомило Лигу Наций об одностороннем расторжении договора о защите национальных меньшинств.

Не должно остаться без внимания и существование в Польше концлагерей для противников польского шовинистического государства с его однопартийной системой, бесконтрольными карательными органами, авторитарной центральной властью и нацистской политикой в отношении непольского населения. Да-да. Польша в 30-х годах была именно таким недемократическим государством! Да-да. Польша в 30-х годах возводила концлагеря для инакомыслящих! Наиболее известный - Береза-Картузская: пять защитных рядов колючей проволоки, ров с водой, еще несколько рядов колючки под напряжением, сторожевые вышки с пулеметчиками и охранники с немецкими овчарками. Нацистам в Германии было, у кого учиться!

Даже наиболее полно обрисованный вопрос польского антисемитизма - и тот еще ждет своего дотошного исследователя. Архивы позволят добавить многое к тому, как на государственном уровне осуществлялись притеснения евреев. Позорные "еврейские" скамьи в университетах - лишь наиболее очевидные признаки антисемитской политики Польши. Куда более важным является запрет для евреев (а также белорусов, русских и украинцев) занимать государственные должности. Евреям был затруднен доступ к кредитам, им мешали заниматься коммерцией. Практически полностью евреев исключили из образования - так, на всю Польшу насчитывалось лишь 11 профессоров-евреев, работающих в университетах. Для студентов устраивали "Дни без евреев", когда евреев изгоняли из университетов. Так как доступ к госслужбе для евреев был закрыт, то евреи, получавшие юридическое образование, часто шли в адвокатуру. Поляки решили эту проблему просто, закрыв в 1937 году евреям доступ в адвокатуру.

В конце 30-х годов антисемитизм вышел на новый уровень практически официальной сегрегации. В Калише в 1937 году рыночную площадь разделили на нееврейскую и еврейскую части. В некоторых городах ширилось общественное движение за изгнание евреев и даже за введение по примеру Германии Нюрнбергских законов. Авторитетнейший исследователь проблемы антисемитизма в Польше доктор наук Колумбийского университета Целиа Стопницка-Хеллер грустно констатировала по этому поводу: "немцы только лишь закончили, и то с помощью самих поляков, дело, начатое польскими антисемитами". Надо сказать, что исследователь знала, что говорила, так как сама родилась в Польше в 1927 году.

Нельзя оставить без внимания и внешнюю политику Польши. Кто, как не Варшава, еще 26 января 1934 года заключила договор с Германией о ненападении? Российская разведка имеет все основания предполагать, что этот договор сопровождался также подписанием секретных протоколов, либо секретных договоренностей, направленных против СССР. И, хотя поляки всячески отрицают это, понятно, что доказательства, подтверждающие или опровергающие факт заключения секретного протокола, находятся в архивах Польши. Они также ждут своего первооткрывателя.

Пока же остается только гадать, был ли заключен данный пакт, или нет. Но предположения подтверждаются дальнейшим ходом истории. Участие Польши в разделе Чехословакии - исторический факт. Как шакал, который питается объедками, Варшава слизнула подачки, которые Франция, Германия и Британия подбросили ей по итогам Мюнхенского сговора 1938 года. Единственной страной, которая была готова направить войска на помощь Чехословакии, был СССР. Но советские войска не пропустила через свою территорию...Польша.

Известна и тайная деятельность польского руководства, направленная против СССР. Операция "Прометей", включающая в себя подрывные действия против Советского Союза, организацию этнических волнений, саботаж и шпионаж, описана самими польскими разведчиками, которые ссылаются на документы. Эти документы опять же хранятся в польских архивах, также как и многие другие свидетельства трагических событий того времени.

Понятно, почему Польша не дает историкам доступ в свои архивы. Непонятно другое - зачем с такими скелетами в собственном шкафу, пытаться искать соринку в чужом глазу?

Вот Радо и тебе не нравится,когда идут голые факты выдернутые из общего хода истории.А кому такое понравится?Да,никому!
Согласен с тобой! И мне такая постановка вопроса не нравится,имхо попахивает однобокостью суждений.
Но,ведь,так ведем себя не мы с тобой.Так ведет себя президент Качинский,когда выдергивает отдельные факты ,не замечая остальные. Я ведь только про это и говорил в начале дискуссии нашей.Что некрасиво так поступать человеку,олицетворяющему страну!

А сборник надо поискать,в этом ты прав.

http://books.google.ru/books?i....D0%BB%D 0%B5%D0%BD%D0%B5&source=bl&ots=V0c7p8ob0C&sig=c5dW5_2ftFxmKPYVhbFj33peO98&hl=ru&ei=DGDHSrflDteg_gaZm-yVCA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=10#v=onepage&q=&f=false

Про капитализ написали классики задолго до нас с тобой.Просто их не все сейчас читают,в моде книжки то другие.
Капитализм,это пережиток исторический.Смешно слушать человека,восхваляющего пещерный век!

Насчет Катыни тоже вопросы возникают.Есть подозрения,что много там фальсификаций и со всех сторон,кстати.
Есть свидетельство очевидца,что документы найденные в захоронениях польские изготавливались в фашистском концлагере.Не удивлюсь,что и трупы немцы возили оттуда военнопленных ,неужто КГБ проводя суперсекретную акцию так промахнулся?
Есть подозрения,что документы переданные Горбачевым вам,тоже исправлены и практически сфальсифицированы.
Так что итоги рано подводить.