Дата: Понедельник, 09 Мая 2016, 17.11.56 | Сообщение # 1
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
Вспомним Александр Трифонович Твардовский. Василий Теркин ОТ АВТОРА
На войне, в пыли походной, В летний зной и в холода, Лучше нет простой, природной Из колодца, из пруда, Из трубы водопроводной, Из копытного следа, Из реки, какой угодно, Из ручья, из-подо льда, - Лучше нет воды холодной, Лишь вода была б - вода.
На войне, в быту суровом, В трудной жизни боевой, На снегу, под хвойным кровом, На стоянке полевой, - Лучше нет простой, здоровой, Доброй пищи фронтовой. Важно только, чтобы повар Был бы повар - парень свой; Чтобы числился недаром, Чтоб подчас не спал ночей, - Лишь была б она с наваром Да была бы с пылу, с жару - Подобрей, погорячей;
Чтоб идти в любую драку, Силу чувствуя в плечах, Бодрость чувствуя. Однако Дело тут не только в щах.
Жить без пищи можно сутки, Можно больше, но порой На войне одной минутки Не прожить без прибаутки, Шутки самой немудрой.
Не прожить, как без махорки, От бомбежки до другой Без хорошей поговорки Или присказки какой -
Без тебя, Василий Теркин, Вася Теркин - мой герой, А всего иного пуще Не прожить наверняка - Без чего? Без правды сущей, Правды, прямо в душу бьющей, Да была б она погуще, Как бы ни была горька.
Что ж еще?.. И все, пожалуй. Словом, книга про бойца Без начала, без конца. Почему так - без начала? Потому, что сроку мало Начинать ее сначала.
Почему же без конца? Просто жалко молодца.
С первых дней годины горькой, В тяжкий час земли родной Не шутя, Василий Теркин, Подружились мы с тобой,
Я забыть того не вправе, Чем твоей обязан славе, Чем и где помог ты мне. Делу время, час забаве, Дорог Теркин на войне.
Как же вдруг тебя покину? Старой дружбы верен счет. Словом, книгу с середины И начнем. А там пойдет.
Дата: Воскресенье, 04 Сентября 2016, 07.39.18 | Сообщение # 2
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
Василий Тёркин: бессмертие и бесславие
Не прожить, как без махорки,
От бомбёжки до другой
Без хорошей поговорки
Или присказки какой —
Без тебя, Василий Тёркин,
Вася Тёркин — мой герой…
Публикация поэмы Александра Твардовского началась в «Красноармейской правде» 4 сентября 1942 года, когда Западный фронт под командованием Ивана Конева вёл тяжелейшие бои подо Ржевом.
Перечитывая сегодня поэму о подвиге русского солдата, ловишь себя на мысли, что Твардовский сознательно деидеологизировал своё творение. 32-летний поэт, которого на фронте звали Сашей, пожалуй, лишь пару раз употребил слово «советский» («вслед за властью за советской» и «по земле ступать советской»), ни разу — Сталина, хотя для поэтов не было тогда слаще имени для рифмы (из исторических личностей Твардовский увековечил Калинина, Чапаева и Будённого, а про Сталина мы ещё поговорим).
Зато в каждой главе пестрит от слов — Россия и русский. Поэт словно предвидел, что Восточная Пруссия, ставшая второй родиной Василия Тёркина (первая — Смоленщина, откуда родом и сам Твардовский), будет русской:
Ну-ка, где она, Россия,
У каких гремит дверей!
Автор этих строк, собирая материал для очерка, диву дался, насколько близок сегодня поэт и его герой. Как известно, последнюю главу «Тёркина» Твардовский написал 9 мая 1945 года в Тапиау — ныне это город Гвардейск Калининградской области.
…Справа, при въезде в этот городок теснится меж тополей двухэтажный дом, выкрашенный в мандариновый цвет. Именно здесь весной 45-го была расквартирована редакция «Красноармейской правды». И именно здесь поэт написал последнюю главу «Василия Тёркина».
«Когда корреспонденты узнали про Победу, то все выскочили из особнячка и начали палить в воздух. Твардовский расстрелял всю обойму, попав в козырёк дома. Следы от пуль до сих пор видны, — рассказывает работница Гвардейской библиотеки им. А. Т. Твардовского Ирина Алёшина. — А потом он запёрся на мансардном этаже, там место только для одного и было, и на одном дыхании написал последнюю главу «От автора».
Она начиналась так:
Светит месяц, ночь ясна,
Чарка выпита до дна…
Получается, так он писал о первой ночи после Великой Победы здесь, в Гвардейске. Находясь тут, понимаешь, что война-то рядом. И это я не про следы от пуль говорю. Библиотекарь Алёшина, так увлечённо рассказывающая о творчестве Твардовского, беженка с Донбасса.
«Я с дочкой выехала из Донецка в Крым сразу, как только мы услышали про концлагеря для русских, — рассказывает Ирина. — Мы — женщины с детьми — выехали, по сути, в никуда. Нас тогда, в 2014-м, встретило ополчение Крыма. Я по специальности — филолог-украиновед, сами понимаете, с такой профессией в Крыму не поработаешь. Мы поехали сюда, в Калининградскую область, где у нас живут единственные в России родственники. Третий год живём, приняли гражданство».
Вернёмся к Твардовскому. В подвале дома хозяин одной из квартир показывает мне самодельный стул, смастаченный без единого гвоздя. «С сорок пятого года здесь стоит, — говорит мужчина. — На немецкий не похож. Мы в шутку говорим, что на нём Твардовский Тёркина и писал».
В Гвардейске берегут память о Тёркине с невероятным творческим порывом. Например, передо мной лежит… свидетельство о рождении Василия Тёркина, выданное отделом ЗАГСа администрации муниципального образования «Гвардейский городской округ».
«Свидетельство о рождении Василия Тёркина — настоящее, не бутафорское, — говорит директор библиотеки Светлана Шидловская. — Оно, конечно, без номера, но всё согласовано с министерством соцполитики Калининградской области. Это такое художественное рождение Тёркина. Смело? Да, мы рискнули».
Итак, гвардейский Василий Александрович Тёркин родился 9 мая 1945 года в Тапиау (ныне Гвардейск). В графе «отец» указан Александр Трофимович Твардовский, в графе «мать» — Россия. Правда, в самой поэме, «батя» именует «сына» Иванычем, но это уже, как говорится, нюансы. Дата выдачи документа также символичная — 21 июня — день рождения Александра Твардовского.
В 2017 году администрация Гвардейска готовится на площади установить скульптуру Тёркина.
«Это будет бронзовая скульптура Василия Тёркина с гармонью, — рассказал глава Гвардейского городского округа Александр Торба. — Мы решили отойти от «канонического» образа, который изображён в книгах (речь идёт о рисунках сослуживца и друга Твардовского Ореста Верейского. — Авт.), калининградский скульптор Андрей Шевцов нашёл образ, в котором каждый узнает своего деда, прадеда — участника войны».
Образ Тёркина вышел из-под пера Твардовского ещё в советско-финскую войну. Правда, как вспоминал сам поэт, «финский» Тёркин производил впечатление «наивности изложения» и «крайней неправдоподобности». Судите сами. В одном из стишков Вася Тёркин взял в плен финских диверсантов, которых он:
Бочками накрыл всех поодиночке
И, довольный, закурил на дубовой бочке.
Или же, как из кабины вражеского самолёта Тёркин «кошкой» вытянул за штанину шюцкоровца (от швед. skyddskår — «охранный корпус»; Шюцкор — военная организация, которую возглавлял лично Маннергейм и которая стала опорой фашизма в Финляндии. — Авт.).
С именем «Василий Тёркин» вообще произошла мистика. В 1892 году — ровно за полвека до первой публикации поэмы в «Красноармейской правде» — в России вышла книга под названием «Василий Тёркин». Автор романа — писатель Пётр Боборыкин, считающийся ни много ни мало создателем русского слова «интеллигент». Боборыкинский Вася Тёркин был также деревенский, но из другого теста. Он делец из народа, как охарактеризовал его Горький, «политически мыслящий купец».
По признанию Твардовского, о существовании боборыкинского романа он услышал, когда уже значительная часть «Тёркина» была напечатана (в ранние советские годы произведения Боборыкина не переиздавались как буржуазные), а такую звучную фамилию придумали коллективом, отталкиваясь от подобного творчества коллег. Например, был уже в одной красноармейских газете герой по фамилии Протиркин (от «протирки» — принадлежности для чистки оружия).
«Этому совпадению имени Тёркина с именем боборыкинского героя я не придал и не придаю никакого значения. Ничего общего между ними абсолютно нет», — так ответил читателям Твардовский после войны.
Прототипом Василия Тёркина стал сослуживец и коллега Твардовского Василий Глотов.
«Тов. Глотов в любое время, не задумываясь, сменит перо на винтовку, на пулемёт и вместе с бойцами нашей армии пойдёт уничтожать гитлеровских разбойников», — говорится в наградном листке о представлении к медали «За боевые заслуги». И уже из другого наградного листа (к ордену Красной звезды): «За период Отечественной войны написал десятки боевых стихотворений, песен и корреспонденций, посвящённых отдельным подразделениям, бойцам и командирам, героически сражающихся за Родину».
Сам Василий Глотов вспоминал о литературном сходстве так: «Да, Орест Верейский рисовал меня в 1942 году, когда я был на стажировке в редакции фронтовой газеты. Оказывается, он долго искал образ Тёркина, показывал Твардовскому разные варианты, но тот отвергал их, а увидев на рисунке меня, обрадовался: «Это он! Таким я его и представлял». Встречаясь со своими московскими друзьями (уже после войны. — Авт.), Твардовский представлял меня: «Тёркин!» Мне было неловко».
К сожалению, о последних годах жизни Василия Ивановича Глотова ничего неизвестно. Документально подтверждено, что он здравствовал в апреле 1985 года, когда в честь 40-летия Победы его наградили орденом Отечественной войны II степени (ветерану было 75 лет). В Алтайском крае, в деревне Прыганка, где родился Глотов, автору этих строк не могли ничем помочь. Известно, что после войны он уехал во Львов, где его следы затерялись. На сегодня неизвестна даже дата смерти прототипа Тёркина.
Популярность «Василия Тёркина» после войны была поразительной. Читатели, прежде всего, вчерашние фронтовики, требовали от Твардовского продолжения поэмы. В «Ответе читателям», написанном в середине 1950-х годов, поэт разочаровал своих поклонников. «Тёркин», — писал он, — книга, родившаяся в особой, неповторимой атмосфере военных лет, завершённая в этом своём особом качестве. Книга не может быть продолжена на ином материале, требующем иного героя, иных мотивов».
Но Александр Трифонович слукавил. Он весьма специфически «оживил» героя, написав поэму «Тёркин на том свете».
Читая сегодня это едкое, местами памфлетное, произведение, понимаешь, что «тот свет» — это Советский Союз, за который отдал жизнь Тёркин. И вот здесь Твардовский беспощадно клеймит Сталина, по сути, обвиняя Верховного главнокомандующего в гибели солдат, в массовой отправке их в «комбинат» (читай: на тот свет):
Тот, кто в этот комбинат
Нас послал с тобою.
С чьим ты именем, солдат,
Пал на поле боя.
Сам не помнишь? Так печать
Донесёт до внуков,
Что ты должен был кричать,
Встав с гранатой. Ну-ка?
И далее про Сталина:
Все за ним, само собой,
Выше нету власти.
— Да, но сам-то он живой?
— И живой. Отчасти.
Устроитель всех судеб,
Тою же порою
Он в Кремле при жизни склеп
Сам себе устроил.
В первый год после смерти И. В. Сталина Твардовскому, уже редактору «Нового мира», запретили публиковать бесславный конец народного героя, очерняющий государство — победителя фашизма. Главред издательства «Советский писатель» Николай Лесючевский посоветовал Твардовскому отнестись к «Тёркину на том свете», как Тарас Бульба отнёсся к своему сыну-изменнику. Но поэт даже не покаялся.
«Я не оспариваю решения ЦК, — сказал он на заседании партийной группы правления Союза советских писателей. — Но вы должны понять меня по-человечески. Хотя для общества оно кажется ублюдком, а у родителя к нему сохраняется ещё и другое, родительское отношение».
После разоблачения «культа Сталина» поэму «Тёркин на том свете» первыми опубликовали «Известия», а затем уже и «Новый мир».
…В 1953 году в Нью-Йорке на русском языке вышла своя «тёркиниана». Её автором стал предатель Родины, подполковник Сергей Юрасов, служивший до 1946 года в советской военной администрации в Германии, а затем бежавший на Запад. Юрасов также сочинил послевоенную судьбу Тёркина, где прошёлся по «кровавому» Сталину:
День Победы — это дата
Разделения труда:
Жизнь-жестянка для солдата,
А победа, как награда,
Опять Сталиным взята!
Вот так свои и чужие устами Тёркина попытались плюнуть в Победу. Но у них ничего не вышло.
Дата: Вторник, 03 Сентября 2019, 16.53.31 | Сообщение # 5
Группа: Друзья СГВ
Сообщений: 1
Статус: Отсутствует
Поэма “Василий Теркин” - одно из самых популярных произведений об Отечественной войне. Александр Твардовский изобразил реалистичную картину будней солдат и веселого героя, которого не могут сломить все беды и горе войны.
Мать-земля моя родная, Я твою изведал власть, Как душа моя больная Издали к тебе рвалась!
Я загнул такого крюку, Я прошёл такую даль, И видал такую муку, И такую знал печаль!
Мать-земля моя родная, Дымный дедовский большак, Я про то не вспоминаю, Не хвалюсь, а только так!..
Я иду к тебе с востока, Я тот самый, не иной. Ты взгляни, вздохни глубоко, Встреться наново со мной.
Мать-земля моя родная, Ради радостного дня Ты прости, за что — не знаю, Только ты прости меня!..
Так в пути, в горячке боя, В суете хлопот и встреч В нём жила сама собою Эта песня или речь.
Но война — ей всё едино, Все — хорошие края: Что Кавказ, что Украина, Что Смоленщина твоя.
Через реки и речонки, По мостам, и вплавь, и вброд, Мимо, мимо той сторонки Шла дивизия вперёд.
А левее той порою, Ранней осенью сухой, Занимал село героя Генерал совсем другой…
Фронт полнел, как половодье, Вширь и вдаль. К Днепру, к Днепру Кони шли, прося поводья, Как с дороги ко двору.
И в пыли, рябой от пота, Фронтовой смеялся люд: Хорошо идёт пехота. Раз колёса отстают.
Нипочём, что уставали По пути к большой реке Так, что ложку на привале Не могли держать в руке.
Вновь сильны святым порывом, Шли вперёд своим путём, Со страдальчески-счастливым, От жары открытым ртом.
Слева наши, справа наши, Не отстать бы на ходу. — Немец кухни с тёплой кашей Второпях забыл в саду.
— Подпереть его да в воду. — Занял берег, сукин сын! — Говорят, уж занял с ходу Населённый пункт Берлин…
Золотое бабье лето Оставляя за собой, Шли войска — и вдруг с рассвета Наступил днепровский бой…
Может быть, в иные годы, Очищая русла рек, Всё, что скрыли эти воды, Вновь увидит человек.
Обнаружит в илах сонных, Извлечёт из рыбьей мглы, Как стволы дубов морёных, Орудийные стволы;
Русский танк с немецким в паре, Что нашли один конец, И обоих полушарий Сталь, резину и свинец;
Хлам войны — понтона днище, Трос, оборванный в песке, И топор без топорища, Что сапёр держал в руке.
Может быть, куда как пуще И об этом топоре Скажет кто-нибудь в грядущей Громкой песне о Днепре;
О страде неимоверной Кровью памятного дня.
Но о чём-нибудь, наверно, Он не скажет за меня.
Пусть не мне ещё с задачей Было сладить. Не беда. В чём-то я его богаче, — Я ступал в тот след горячий, Я там был. Я жил тогда…
Если с грузом многотонным Отстают грузовики, И когда-то мост понтонный Доберётся до реки, —
Под огнём не ждёт пехота, Уставной держась статьи, За паром идут ворота; Доски, брёвна — за ладьи.
К ночи будут переправы, В срок поднимутся мосты, А ребятам берег правый Свесил на воду кусты.
Подплывай, хватай за гриву. Словно доброго коня. Передышка под обрывом И защита от огня.
Не беда, что с гимнастёрки, Со всего ручьём течёт… Точно так Василий Тёркин И вступил на берег тот.
На заре туман кудлатый, Спутав дымы и дымки, В берегах сползал куда-то, Как река поверх реки.,
И ещё в разгаре боя, Нынче, может быть, вот-вот, Вместе с берегом, с землёю Будет в воду сброшен взвод.
Впрочем, всякое привычно, — Срок войны, что жизни век. От заставы пограничной До Москвы-реки столичной И обратно — столько рек!
Вот уже боец последний Вылезает на песок И жуёт сухарь немедля, Потому — в Днепре намок,
Мокрый сам, шуршит штанами. Ничего! — На то десант. — Наступаем. Днепр за нами, А, товарищ лейтенант?..
Бой гремел за переправу, А внизу, южнее чуть — Немцы с левого на правый, Запоздав, держали путь.
Но уже не разминуться, Тёркин строго говорит: — Пусть на левом в плен сдаются, Здесь пока приём закрыт,
А на левом с ходу, с ходу Подоспевшие штыки Их толкали в воду, в воду, А вода себе теки…
И ещё меж берегами Без разбору, наугад Бомбы сваи помогали Загонять, стелить накат…
Но уже из погребушек, Из кустов, лесных берлог Шёл народ — родные души — По обочинам дорог…
К штабу на берег восточный Плёлся стёжкой, стороной Некий немец беспорточный, Веселя народ честной.
— С переправы? — С переправы. Только-только из Днепра. — Плавал, значит? — Плавал, дьявол, Потому — пришла жара… — Сытый, чёрт! Чистопородный. — В плен спешит, как на привал…
Но уже любимец взводный — Тёркин, в шутки не встревал. Он курил, смотрел нестрого, Думой занятый своей. За спиной его дорога Много раз была длинней. И молчал он не в обиде, Не кому-нибудь в упрёк, — Просто, больше знал и видел, Потерял и уберёг…
— Мать-земля моя родная, Вся смоленская родня, Ты прости, за что — не знаю, Только ты прости меня!
Не в плену тебя жестоком, По дороге фронтовой, А в родном тылу глубоком Оставляет Тёркин твой. Минул срок годины горькой, Не воротится назад.
— Что ж ты, брат, Василий Тёркин, Плачешь вроде?.. — Виноват… Qui quaerit, reperit
Дата: Среда, 02 Ноября 2022, 20.08.53 | Сообщение # 8
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
Смерть и воин
За далекие пригорки Уходил сраженья жар. На снегу Василий Теркин Неподобранный лежал.
Снег под ним, набрякши кровью, Взялся грудой ледяной. Смерть склонилась к изголовью: — Ну, солдат, пойдем со мной.
Я теперь твоя подруга, Недалеко провожу, Белой вьюгой, белой вьюгой, Вьюгой след запорошу.
Дрогнул Теркин, замерзая На постели снеговой. — Я не звал тебя, Косая, Я солдат еще живой.
Смерть, смеясь, нагнулась ниже: — Полно, полно, молодец, Я-то знаю, я-то вижу: Ты живой да не жилец.
Мимоходом тенью смертной Я твоих коснулась щек, А тебе и незаметно, Что на них сухой снежок.
Моего не бойся мрака, Ночь, поверь, не хуже дня… — А чего тебе, однако, Нужно лично от меня?
Смерть как будто бы замялась, Отклонилась от него. — Нужно мне… такую малость, Ну почти что ничего.
Нужен знак один согласья, Что устал беречь ты жизнь, Что о смертном молишь часе…
— Сам, выходит, подпишись? — Смерть подумала. — Ну что же, — Подпишись, и на покой. — Нет, уволь. Себе дороже. — Не торгуйся, дорогой.
Все равно идешь на убыль.— Смерть подвинулась к плечу.— Все равно стянулись губы, Стынут зубы… — Не хочу.
— А смотри-ка, дело к ночи, На мороз горит заря. Я к тому, чтоб мне короче И тебе не мерзнуть зря…
— Потерплю. — Ну, что ты, глупый! Ведь лежишь, всего свело. Я б тебя тотчас тулупом, Чтоб уже навек тепло.
Вижу, веришь. Вот и слезы, Вот уж я тебе милей.
— Врешь, я плачу от мороза, Не от жалости твоей.
— Что от счастья, что от боли — Все равно. А холод лют. Завилась поземка в поле. Нет, тебя уж не найдут…
И зачем тебе, подумай, Если кто и подберет. Пожалеешь, что не умер Здесь, на месте, без хлопот…
— Шутишь, Смерть, плетешь тенета.— Отвернул с трудом плечо.— Мне как раз пожить охота, Я и не жил-то еще…
— А и встанешь, толку мало, — Продолжала Смерть, смеясь.— А и встанешь — все сначала: Холод, страх, усталость, грязь… Ну-ка, сладко ли, дружище, Рассуди-ка в простоте.
— Что судить! С войны не взыщешь Ни в каком уже суде.
— А тоска, солдат, в придачу: Как там дома, что с семьей? — Вот уж выполню задачу — Кончу немца — и домой.
— Так. Допустим. Но тебе-то И домой к чему прийти? Догола земля раздета И разграблена, учти. Все в забросе.
— Я работник, Я бы дома в дело вник, — Дом разрушен. — Я и плотник… — Печки нету. — И печник… Я от скуки — на все руки, Буду жив — мое со мной.
— Дай еще сказать старухе: Вдруг придешь с одной рукой? Иль еще каким калекой, — Сам себе и то постыл…
И со Смертью Человеку Спорить стало свыше сил. Истекал уже он кровью, Коченел. Спускалась ночь…
— При одном моем условье, Смерть, послушай… я не прочь…
И, томим тоской жестокой, Одинок, и слаб, и мал, Он с мольбой, не то с упреком Уговариваться стал:
— Я не худший и не лучший, Что погибну на войне. Но в конце ее, послушай, Дашь ты на день отпуск мне? Дашь ты мне в тот день последний, В праздник славы мировой, Услыхать салют победный, Что раздастся над Москвой?
Дашь ты мне в тот день немножко Погулять среди живых? Дашь ты мне в одно окошко Постучать в краях родных, И как выйдут на крылечко, — Смерть, а Смерть, еще мне там Дашь сказать одно словечко? Полсловечка? — Нет. Не дам…
Дрогнул Теркин, замерзая На постели снеговой.
— Так пошла ты прочь, Косая, Я солдат еще живой.
Буду плакать, выть от боли, Гибнуть в поле без следа, Но тебе по доброй воле Я не сдамся никогда.
— Погоди. Резон почище Я найду, — подашь мне знак…
— Стой! Идут за мною. Ищут. Из санбата. — Где, чудак? — Вон, по стежке занесенной…
Смерть хохочет во весь рот: — Из команды похоронной. — Все равно: живой народ.
Снег шуршит, подходят двое. Об лопату звякнул лом.
— Вот еще остался воин. К ночи всех не уберем.
— А и то: устали за день, Доставай кисет, земляк. На покойничке присядем Да покурим натощак.
— Кабы, знаешь, до затяжки — Щец горячих котелок.
— Кабы капельку из фляжки. — Кабы так — один глоток. — Или два…
И тут, хоть слабо, Подал Теркин голос свой: — Прогоните эту бабу, Я солдат еще живой.
Смотрят люди: вот так штука! Видят: верно, — жив солдат.
— Что ты думаешь! — А ну-ка, Понесем его в санбат.
— Ну и редкостное дело, — Рассуждают не спеша.— Одно дело — просто тело, А тут — тело и душа.
— Еле-еле душа в теле… — Шутки, что ль, зазяб совсем. А уж мы тебя хотели, Понимаешь, в наркомзем…
— Не толкуй. Заждался малый. Вырубай шинель во льду. Поднимай.
А Смерть сказала: — Я, однако, вслед пойду.
Земляки — они к работе Приспособлены к иной. Врете, мыслит, растрясете — И еще он будет мой.
Два ремня да две лопаты, Две шинели поперек. — Береги, солдат, солдата. — Понесли. Терпи, дружок.— Норовят, чтоб меньше тряски, Чтоб ровнее как-нибудь, Берегут, несут с опаской: Смерть сторонкой держит путь.
А дорога — не дорога, — Целина, по пояс снег. — Отдохнули б вы немного, Хлопцы… — Милый человек, — Говорит земляк толково, — Не тревожься, не жалей. Потому несем живого, Мертвый вдвое тяжелей.
А другой: — Оно известно. А еще и то учесть, Что живой спешит до места, — Мертвый дома — где ни есть.
— Дело, стало быть, в привычке, — Заключают земляки.— Что ж ты, друг, без рукавички? На-ко теплую, с руки…
И подумала впервые Смерть, следя со стороны: До чего они, живые, Меж собой свои — дружны. Потому и с одиночкой Сладить надобно суметь, Нехотя даешь отсрочку.
Хорошо, друзья, приятно, Сделав дело, ко двору — В батальон идти обратно Из разведки поутру.
По земле ступать советской, Думать — мало ли о чем! Автомат нести немецкий, Между прочим, за плечом.
«Языка» — добычу ночи,— Что идет, куда не хочет, На три шага впереди Подгонять: — Иди, иди...
Видеть, знать, что каждый встречный– Поперечный — это свой. Не знаком, а рад сердечно, Что вернулся ты живой.
Доложить про все по форме, Сдать трофеи не спеша. А потом тебя покормят,— Будет мерою душа.
Старшина отпустит чарку, Строгий глаз в нее кося. А потом у печки жаркой Ляг, поспи. Война не вся.
Фронт налево, фронт направо, И в февральской вьюжной мгле Страшный бой идет, кровавый, Смертный бой не ради славы, Ради жизни на земле. Qui quaerit, reperit
