Ещё про Войцеха Ярузельского. Войцех Ярузельский: «Так распорядился нами XX век»
Ярузельский, Войцех (1923). Из дворян. После «четвертого раздела Польши» между гитлеровской Германией и сталинским СССР—спецпереселенец на Алтае. Затем учился в советском военном училище, в частях Войска Польского дошел до северной Германии. С 1956-го—генерал, с 1968-го—министр обороны Польши. В момент наибольшего влияния свободного профсоюза «Солидарность» 13 декабря 1981 г. Ярузельский—тогда глава партии, правительства и армии—ввел в Польше военное положение (отменено в 1983 г.). В 1990 г. ушел в отставку, и на первых прямых президентских выборах в Восточной Европе президентом Польши стал лидер «Солидарности» Лех Валенса.
У Ярузельского и секретарша говорит по-русски. А сам генерал (его только так называют, и это действительно точнее всего) за весь большой разговор не сделал в русском ни одной ошибки, а особо колоритные выражения произносил без акцента. Самый известный деятель соцлагеря после Горбачева имеет офис из двух комнат в здании Топографической службы польской армии. В коридорах службы развешаны рыцарские доспехи—генерал охотно согласился попозировать на их фоне. Войцех Ярузельский получил персональное приглашение на 60-летие Победы в Москву. Вопреки протестам летит и нынешний президент Польши Александр Квасьневский, более того—берет Ярузельского в свой самолет, чем правые в Польше тоже недовольны.
Пан генерал, вся ваша сознательная жизнь – это Вторая мировая война и ее последствия. Каким вы помните самый первый ее день – 1 сентября 1939 года, нападение Германии на Польшу?
Я уже учился в Варшаве, но еще продолжались каникулы, и я был в нашем имении в районе Белостока. Мы были уверены, что за Польшу вступятся наши союзники—Англия и Франция, да и польская армия сильна, и мы вместе быстро разгромим Германию. Но уже в первые дни стало ясно: Польшу постигнет катастрофа. Наша семья побежала на Восток, но с Востока в Польшу уже стала наступать Красная армия, и тогда мы побежали в Литву. Немцы и русские были для нас одинаковыми врагами, а в независимой и нейтральной Литве думали поселиться у родных отца.
Но туда тоже пришла Красная армия, и Литва служила вам прибежищем только год?
Нет, побольше. Когда Литву включили в состав Советского Союза, нас поначалу не тронули. Весь «неблагонадежный элемент» повезли вглубь страны только в начале июня 41-го года. Нашу семью разделили: отец попал в лагерь в Красноярском крае, седьмой лагпункт [«лагпункт» Ярузельский произносит очень чисто, не смягчая по-польски «л»], а мы оказались спецпоселенцами в Алтайском крае.
Спецпоселенец – это что за жизнь?
Я работал лесорубом. Я один получал паек, такой же, как и русские лесорубы, которым Алтай был родным краем. Нам было, в общем, одинаково трудно, и с этого времени начало меняться мое отношение к русским.
На лесоповале вы себе испортили зрение?
Ну да, яркое солнце, очень белый снег, а глаза оказались слабые, я их просто сжигал. А еще пытался учиться, читал при самодельной коптилке. Потом Сталин заключил договор с польским эмигрантским правительством в Лондоне, и наш статус изменился. Отца выпустили из лагеря, наша семья соединилась в Бийске. Но отец вышел из лагеря истощенный, просто скелет, прожил недолго, и в 42-м мы его в Бийске похоронили.
Примерно тогда же началось формирование в Советском Союзе польской армии под командованием генерала Андерса, политически подчиненной правительству в Лондоне.
Да, и все ребята моего возраста хотели туда попасть. Но из своей тайги мы добирались долго, формирование заканчивалось, а у меня не было военной специальности.
Так вы остались на Востоке, не ушли на Запад, и это определило вашу судьбу.
Очень многие не попали в армию Андерса. А в Советском Союзе формировалась другая польская армия—и она была шансом пойти с оружием в руках освобождать родину. Я поступил в Рязанское пехотное училище имени Ворошилова [«имени Ворошилова»—опять очень по-русски]). Там был сначала один польский батальон, потом больше, и мы все считали, что через Рязань у нас—дорога домой.
А про расстрел польских офицеров в Катыни тогда уже было известно?
Я был в училище, когда напечатали заявление ТАСС: мол, распространена немецкая провокация—фашисты утверждают, что советские органы расстреляли поляков, но это ложь, это сделали сами немцы. И была комиссия академика Бурденко, она подтвердила: да, расстреляли немцы. И от всех польских частей были собраны представители, их возили в Катынь, и они нам с полным убеждением рассказывали: да, наших расстреляли немцы.
А первые сомнения когда возникли?
Самые первые—еще когда советский генпрокурор Руденко на Нюрнбергском процессе поднял тему Катыни, а потом, когда потребовались доказательства, он этот вопрос снял. А после на Западе много писали о советском расстреле в Катыни, и в Польше это было известно. Я обращался за объяснениями по поводу Катыни к маршалу Гречко, но всегда получал один ответ: это империалистическая пропаганда. Ну что было делать в тех условиях? Единственное, что я сумел добиться,—с 70-х годов нам позволили возлагать в Катыни венки. И только Горбачев передал мне документы о расстреле.
«Те условия» – это так называемый ограниченный суверенитет. Насколько было понятно в конце войны, что вместе с освобождением от немцев приходит зависимость от Советского Союза?
Конечно, раскол Европы был предопределен, и его зафиксировали еще на Ялтинской конференции. Польша оказывалась в зоне советского влияния. Но я был молодой лейтенант, и мы больше думали про то, что Польша есть, а не про то, какой она будет. Ведь все-таки были польское государство, польский костел, школы, газеты, театры—после войны все время открывались новые театры! А потом и польское кино! В первые год-два особо подчеркивалось: будет особый польский путь.
Но потом ограниченный суверенитет Москва ограничила гораздо жестче, назначив министром обороны Польши Рокоссовского. Был анекдот – Сталин ему говорит: «Мне проще одного тебя переодеть в польский мундир, чем все Войско Польское переодевать в советские».
Да? Я этого анекдота не слышал, надо же. Назначение Рокоссовского—трудная проблема. Его польское происхождение было широко известно; я, например, знал его сестру—она вообще всю жизнь прожила в Варшаве. Но он стал министром с должности командующего советской группой войск в Польше и на многие посты назначал советских генералов, которые не знали ни нашего языка, ни страны. Уже начиналась холодная война, и Польшу сделали частью противостояния между Востоком и Западом. Войско Польское при Рокоссовском, конечно, усилилось, но и очень увеличилось, и большая армия стоила стране колоссальных средств.
Для вас это становилось драматическим противоречием? Дворянин, религиозное образование, уважение к частной собственности, потом лишение родины, спецпереселенец, гибель отца, потом фронт, освобождение страны, новые надежды и вот опять…
Знаете, моя сестра сохранила письма, которые я посылал матери и ей, когда уже был в Польше, а они еще сюда не переселились. В июне 45-го года я писал родным: «Многое из того, что я вижу, мне непонятно», имелось в виду «мне не нравится», но я же знал, что письма будет читать цензура. И дальше: «Но надо служить Польше, какая она реально есть» [Ярузельский говорит уверенно и очень раздельно—видимо, эти фразы он помнит наизусть и переводит с польского про себя].
Но вроде одно дело – понимать, что только такой тогда был реальный шанс существования Польши, а другое – примирять себя с ним.
А вы думаете, довоенная Польша могла быть идеалом? В ней деревня вообще была полуфеодальной. Моему отцу крестьяне, подходя, целовали руку, передо мной, мальчишкой, снимали шапки и кланялись до земли. И Запад тогда был не таким, как сейчас: весь в противоречиях, колонии воюют за свое освобождение, сильные компартии во Франции и Италии. Пагубность положения соцстран была совсем не очевидной. А потом, в 56-м году, ситуация у нас серьезно изменилась.
В 56-м – восстание студентов и рабочих в Познани против коммунистического руководства и советского господства.
И слава богу, оно к крови не привело, но сталинистское руководство сменилось, репрессированных реабилитировали, а во главе Польши стал Владислав Гомулка—деятель, который перед этим сидел в тюрьме. Рокоссовский и советские генералы были из Войска Польского удалены, началась реформа в экономике.
С того момента, вы считаете, Польша увеличивала свой ограниченный суверенитет?
Польша и Венгрия. Гомулка и Кадар вели одну линию. Они понимали, что югославский вариант выхода из советской орбиты—не для наших стран. Мы граничили с СССР, мы были стратегически связаны. И у нас перед глазами стоял страшный урок Венгрии 56-го года—фактической гражданской войны в Будапеште. Поэтому надо без авантюр, исходя из реальных возможностей, расширять поле своего суверенитета.
Но потом был 68-й год, и вы, уже министр обороны Польши, вводили часть польской армии в Чехословакию в числе других союзников СССР. Вы считали, что «Пражская весна» – это авантюра вне реальных возможностей?
Гомулка вместе с лидером ГДР Ульбрихтом был самым убежденным сторонником ввода войск—они даже уговаривали Брежнева. Понимаете, логика того времени: Чехословакия вроде собирается выходить из Варшавского договора, уже сняли министра обороны и начальника генштаба—а они служили в чехословацкой армии еще до войны. Но, конечно, тогда совершилась огромная ошибка. Потом и во время визита Гавела в Варшаву я приносил извинения Чехословакии, ее народам и президенту за участие во вторжении. А была в 68-м году и просто ложная информация—нам из штаба Варшавского договора сообщали о каких-то тайных складах оружия, а их в Чехословакии не было. И помню, во время кризиса 81-го года нам звонил Брежнев, ругался и говорил: почему вы не найдете несколько складов оружия «Солидарности»? Думаю: да, это я уже слышал.
Но прежде было еще одно историческое событие, поколебавшее устои социализма, – избрание польского Папы. Правда, что когда-то руководство коммунистической Польши едва ли не поощряло его избрание главой Краковской епархии?
Ну, в общем, да. Тогда церковь представляла властям списки кандидатов, и власть решала, кто ей совсем неприемлем. И когда умер прежний глава Краковской епархии Евгениуш Бажак, в списке был среди других Кароль Войтыла. А секретарь ЦК по идеологии дал заключение, что мы вот, например, его считаем весьма подходящим. Потому что Войтыла вроде не проявлял большой общественно-политической активности, а был известен как ученый-философ и даже поэт.
Его избрание потом Папой Римским было для польского руководства полной неожиданностью?
Абсолютной. Мы собрались на экстренное заседание политбюро. Мы понимали, что это осложнит отношения власти и церкви. И представляли, как негативно к этому отнеслись в Москве. Но была огромная гордость за Польшу и за ее новый вес в мире. И мы приняли заявление об этом, а на церемонию вступления Папы на престол поехал официальный глава государства Яблонский, он был как у вас председатель президиума Верховного совета.
А через три года, в декабре 81-го, вы, сосредоточив в своих руках всю власть, вводите в Польше военное положение. Поясните, все-таки насколько тогда была реальной угроза другого варианта – ввода советских войск?
А чего их вводить? Они и так у нас стояли, и с весны 81-го года советскую группу войск усилили. Но я никогда не обвинял Советский Союз в прямом намерении военной интервенции—для Москвы это тоже был бы черный сценарий. На нас давили, грозили прекратить поставки топлива. Ведь и церковь выступила с заявлением, что Польша—на пороге братоубийственной войны, а «Солидарность» на 17 декабря назначила огромные манифестации, и они полагали, что легко возьмут власть. Если бы попытались разоружить армию и полицию, был бы взрыв и хаос. Я думаю, тогда советские войска по крайней мере заняли бы коммуникации, связывающие их с группой войск в ГДР.
Военное положение вы отменили в 83-м, после визита в Польшу Папы.
Папа приезжал в июне, но мы, соглашаясь на этот визит, уже знали, что в июле отменим военное положение. Мы тогда с Папой два раза долго беседовали, особенно в конце визита, в Кракове. И Папа говорил: я знаю, что социализм—реальность, и я сам за социальную справедливость. Он призывал Запад отменить санкции против Польши. А при последующих встречах он меня расспрашивал про Горбачева: как он, удержится ли? А Горбачеву я рассказывал про Папу. Думаю, в том, что впервые встретились Папа и советский генсек, есть и моя заслуга.
Ваша биография – это одни парадоксы и противоречия. Конечно, очень богатая, но полна взаимоисключающих событий.
Так за нас распорядился XXвек. Я действительно мог бы оказаться в армии Андерса. Может, погиб бы в Италии в бою под Монте-Кассино или вернулся бы в Польшу и меня, может, расстреляли бы в 49-м или 50-м. Я учился в католической школе и был в религиозной молодежной организации, а стал первым секретарем компартии. А ученик социалистической школы и комсомолец Юзеф Глемп стал главой польской церкви. Много польских парадоксов. За то, что было плохого, я не устаю извиняться. Но было ведь и хорошее. А неизбежное было неизбежным.
http://www.runewsweek.ru/country/6576/
Генерал печальной карьеры
Польский Институт национальной памяти, учрежденный в 1991 году Cеймом и занимающийся расследованием «преступлений против народа», совершенных как нацистами, так и коммунистами, добавил к длинному списку званий и должностей генерала Войцеха Ярузельского еще одно. Кавалер многих орденов, бывший премьер, министр обороны и первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии назван «руководителем преступной вооруженной группы».
Лидера коммунистической Польши вновь обвиняют в объявлении военного положения, которое длилось с 13 декабря 1981-го по июль 1983 года. Не дожидаясь вторжения войск Варшавского договора, Ярузельский тогда решил самостоятельно подавить восстание, организованное движением «Солидарность»: пусть уж лучше города страны патрулирует Войско Польское, чем Советская армия или Народная национальная армия ГДР.
Последний опрос общественного мнения показал, что в оценке роли Ярузельского Польша раскололась строго пополам. Но к власти в прошлом году пришли бывшие активисты «Солидарности» во главе с братьями Лехом и Ярославом Качиньскими, которые не простили Ярузельскому ни военного положения, ни интернирования 5000 деятелей «Солидарности», ни подавления восстания рабочих в Гданьске в 1970 году.
«Знаменитая польская гордость не допускает скрупулезного взвешивания событий на весах истории,—объясняет позицию правых историк и член правящей партии “Закон и порядок” Магдалена Комаровска.—Пусть это противоречит формальной логике—но ведь и в сентябре 1939 года польские уланы атаковали немецкие танки с саблями наголо, против всякой логики. Мы, патриоты Польши, никогда не простим Войцеха Ярузельского. Никто не собирается сажать его в тюрьму, но должен состояться показательный процесс и вынесен приговор».
Сам 82-летний генерал Ярузельский, начинавший политическую карьеру в ссылке в СССР, тоже не лишен знаменитой польской гордости. Он рассказал редактору Newsweek Вениамину Гинодману, что считает себя чуть ли не отцом польской демократии.
Пан генерал, почему сейчас, через четверть века после драматических событий 1981 года, вам вновь предъявлены обвинения?
В Польше происходит борьба между различными политическими течениями, и некоторые политические круги желают сделать из меня символ преступного коммунистического прошлого. Прокурор Пшемыслав Пентек предъявил мне обвинение в руководстве организованной преступной вооруженной группой, которая лишала польских граждан свободы и нарушала их гражданские права.
Прокурор именует «преступной вооруженной группой» Войско Польское?
Командный состав армии и руководство ПНР, то есть людей, поддержавших мое решение о введении военного положения. Мои обвинители не желают помнить того, что военное положение было для Польши кошмаром, но это была необходимая мера, в результате чего страна была спасена. После тяжких испытаний суверенная Польша смогла шаг за шагом прийти к компромиссу между различными политическими силами, к «круглому столу» переговоров, она стала сильной европейской демократией, и я могу с полным правом считать себя соавтором нынешних преобразований. Я горжусь тем, что, как показывают опросы общественного мнения, большинство поляков считают введение военного положения обоснованным.
От каких бед вы спасли Польшу в 1981 году?
К этому вопросу нельзя подходить абстрактно или с позиций современной европейской геополитики. 25 лет назад мир выглядел по-иному, он был разделен на два лагеря, и Польша находилась в центре раздела. Ее геостратегическое положение было уникальным, и любое нарушение равновесия в Европе могло быть гибельным для нашей страны. Профсоюз «Солидарность» выступал под правильными лозунгами, у него была прекрасная цель, с которой я всегда соглашался,—счастье народа, но средства достижения этой цели были гибельными для Польши. К зиме 1981 года в стране царила анархия, были парализованы все государственные структуры, экономика пребывала в состоянии системного кризиса, народу грозил голод. Были разорваны все экономические связи между Польшей и другими социалистическими странами. Только СССР продолжал плановые поставки, но и они должны были прекратиться 1 января 1982 года. Наконец, раскол в обществе был столь глубок, что мог обернуться гражданской войной. Это понимали все. 26 ноября 1981 года в Варшаве состоялась конференция польских епископов, и в резолюции этого собрания говорилось: «Наша страна в страшной опасности, над нами нависла угроза братоубийственной войны». Совершенно очевидно, что если бы Польша не справилась с этими угрозами самостоятельно, то в ее пределы вошли бы войска стран Варшавского договора. Логика того времени диктовала один вариант действий, и если бы я был советским маршалом, я бы настаивал на вторжении. Это не домыслы: три года назад польский Сейм обратился с запросом в парламенты Чехии и Германии, и в Варшаву из архива бундесвера были доставлены документы, свидетельствующие о полной боеготовности Народной национальной армии ГДР и концентрации ее бронетанковых частей вдоль границы по реке Одер. Я говорил прежде и говорю сейчас: всю свою жизнь я служил Польше, какой бы она ни была, и я спас свою отчизну от анархии, голода, катастрофы и вторжения вооруженных сил других стран.
Однако нынешнее руководство Польши отрекается от той Польской Народной Республики, которой вы служили.
Не могу этого ни понять, ни принять. Да, мы были страной с ограниченным суверенитетом, вассалом великого Советского Союза, частью «социалистического лагеря». Но благодаря этому границы Польши прошли самым выгодным для нас образом, чего не хотят признавать новый президент и люди из его окружения, именующие себя польскими патриотами. Страна утратила свои восточные области, принадлежавшие ей до сентября 1939 года, то есть Западную Украину и Белоруссию—и слава богу! Эти территории в конце XXвека могли бы превратиться в польское Косово или польскую Боснию. Зато Польша расширилась в западном направлении, и ее граница проходит по Одеру–Нейсе. Это стало возможным только потому, что социалистическая Польша была сателлитом СССР.
За какие прегрешения президент Лех Качиньский отобрал у вас Крест ссыльных в Сибирь?
Крест ссыльных в Сибирь по закону положен каждому, кто в период с 1939-го по 1942 год побывал спецпоселенцем. Он положен мне, поскольку я был сослан как «неблагонадежный элемент» и работал на лесоповале в Алтайском крае. Крест ссыльных—не орден, это памятный знак, но власти решили, что я его недостоин, поскольку виновен в преступлениях против своего народа. Множество людей пострадали из-за того, что я получил крест, лишились своих должностей те люди в администрации президента Польши, которые включили мое имя в наградной лист, снят со своего поста министр по делам ветеранов, просмотревший такое «безобразие». У меня не отобрали этот знак, но, когда я узнал об отставках и скандале, я вернул его сам. Я боевой офицер, и у меня есть гордость.
http://www.runewsweek.ru/globus/7383/
