| Геннадий | Дата: Вторник, 27 Августа 2013, 10.04.00 | Сообщение # 1 |
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| От моего земляка с Орловщины о своем отце...
"Узник Бухенвальда.
Глава 1
Всё дальше уходят те годы, которые с ужасом вспоминают оставшиеся в живых уже буквально единицы бывших узников концентрационных лагерей. И если сегодня спросить у нашей молодёжи, что такое Бухенвальд или Освенцим, уверен, не ответят и половина. Ну а что там творилось, знают и того меньше, да и то из средств массовой информации. Но хочется ещё заметить и то, что туда не пропускали никаких корреспондентов, фото и кинорепортёров, и всё что сейчас известно, это некоторые любительские фотоснимки самих фашистов и некоторая сохранившая видимо случайная фотосъёмка, предназначенная для служебного пользования. Я же сам всё слышал из уст моего отца, бывшего узника Бухенвальда, что там творилось. Но некоторые эпизоды также стираются из памяти, и чем дальше идут годы, тем всё со временем сглаживается и забывается, ведь не я проходил тех ужасов, поэтому и решил написать эти воспоминания.
Моему отцу – Ерохину Павлу Семёновичу, посвящается
Глава 2
Возможно, надо начать с детства, хотя детство у всех одинаково и беззаботно. И всё же некоторые моменты я запомнил. Детство его проходило в деревне Толстое, Покровского района Орловской области. Мой дед – Ерохин Семён Гаврилович, по меркам деревни был как бы зажиточным человеком. Но вся зажиточность заключалась в его работе – работай и будешь жить лучше других.
Дед делал колёса для телег, это наиболее сложная деталь, да и сами телеги, подводы. Были и заказы более высокопоставленных чиновников, начиная от бригадиров, председателей колхозов, в то время цари и боги. Был заказ и от секретаря райкома на изготовление брички, в то время (-1930г-1934г) это почти Мерседес. Дед сделал ему бричку, секретарь приехал для расчёта. Начали договариваться о цене, но никак не могли прийти к единому знаменателю. И тут секретарь райкома спрашивает:
- Вот ты работал ещё и на барина, тоже делал брички, вот сколько бы он тебе за это заплатил?
- Да что бы он там заплатил – пуд пшеницы, пуд гречки ну ещё что-то там уже более несущественное, типа пуд сена, пуд отрубей.
А в это время зарплата крестьянина бала – ТРУДОДЕНЬ.
На какую цену была всё же договорённость – история умалчивает, но выпивали всю ночь и говорили про те, баринские годы, естественно очень аккуратно. Секретарю видимо было интересно узнать как было раньше. Дед также делал грабли, кадушки для засолки огурцов, капусты, плёл лапти, корзины и т.д. В то время это был мастер высочайшей квалификации в деревне.
После расчёта у отца появились новые штаны, думаю по сегодняшним меркам это как костюм от Версачи. Проходил он в них недолго, через некоторое время пришёл без штанов.
- Паша, а где штаны?
- Потерял, или что-то там стал мямлить.
Дед никогда не ругал, не кричал и не бил. Был всегда сдержанным, и если более точно сказать, был всегда с хитринкой.
А через некоторое время штаны объявились на его друге – Семёне, по кличке «ЖИ-ЖИ». К чему я это рассказал, отец всю жизнь старался всячески помочь людям, всегда помогал как и чем мог, о чём в последние годы жалел, ведь люди не помнят почему-то доброты и это его сильно расстраивало.
Детство до школы было беззаботное, но и работать приходилось, подбирал картошку, подай попить, принеси какую-то безделушку и.т.д. О каких-то игрушках промышленного производства не было и речи. Дед правда иногда делал ему самоделки – самыми популярными были свистки из дерева. Принцип один, а внешний вид был разный. Но это было для деда как отдых. Дед очень любил отца и хотел чтобы он перенял его мастерство, но это было не его.
Дед всегда был справедлив, и вот один из примеров подтверждающий это. Деду нужно было ехать в Сельский Совет уладить какие-то бумажные дела. Сельский Совет находился в селе Столбецкое, которое располагалось в 3х-4х км от Толстого. Дорога проходит через лес.
У деда отменный жеребец, тачанка на двух колёсах, прямо как из фильма «Кубанские казаки», плеть, сплетённая им, он сам просто красавец с шикарной бородой, которую, кстати, он носил всегда. С собой он взял отца, чтобы покатать. Об этом мог только мечтать
каждый мальчишка. Проехав полпути, они встретили выезжающую из леса на дорогу повозку, заготавливающую дрова на зиму. В то время это было заведено, ведь купить уголь было не за что, и крестьяне отапливали дома дровами, выбракованными лесничими, предварительно оформив заказ в колхозе, заготавливали торф в низине, а также «коровняком».
Но крестьянин, которого звали Семёнчик (из-за его маленького роста), нагрузил столько, что та кобыла не могла вывести этот воз из леса. Так вот этот Семёнчик бьёт её кнутом, а толку нет…
Видя это, дед останавливает жеребца.
- Сынок держи крепче, а сам слезает и идёт к той повозке с кнутом.
Ну думаю, забьют ту несчастную кобылицу, из которой и так торчат одни кости. Дед размахивает кнутом, да как хлестанет этого Сёмёнчика приговаривая:
- Кусай собака что прожуёшь!!!!!
Хлестал он его не раз и со всего маху. Я первый раз видел деда таким злым.
- Ну за два раза мог перевести!!!!
Затем они сгрузили половину и лошадь с лёгкостью взяла эту поклажу. Семёнчик видимо долго обижался на деда, но рассказать было кому-то из соседей было стыдно, да и лошадь ему больше бы не дали, поэтому это было не в его интересах. В то время в деревне было не менее 50 домов. Света конечно не было, поэтому спать ложились рано и сказать точно сколько ребятишек было в каждой семье весьма затруднительно.
Деревенским учителем был Гуреев, как он попал в деревню история умалчивает, но многие поговаривали что он был агентом немцев. Он даже женился на нашей дальней родственнице. Ребятишки всегда и во все времена были и будут озорными и побаловаться никогда не против. Учителя они боялись, т.к. можно было получить линейкой или указкой по лбу так, что искры шли из глаз. Любимчиков у него не было, одним словом – детей он не любил как и дети не любили его. Поэтому в школе был порядок, а любви никто ни к кому не испытывал.
Как и в каждой деревне было множественное переплетение родственников, но браки между близкими не заключались. Дураков или каких либо недоумков не было. Рожали столько, сколько будет, а вот кто выживет зависело не от родителей, а от самого новорождённого. Выжил живи, не выжил – царство небесное. Рожали где приспичило, но детоубийств не было, это большой грех.
Практически в каждом доме была иконка. Перед обедом или ужином просто перекрестятся и садятся потчевать. Больших молитв не было.
У моей бабушки – Ерохиной Прасковьи Тимофеевны было 11 детей, но выжило трое, папа и две сестры – Мария и Варвара. Последним умер младший братик отца – Феденька. Он был уже вполне взрослым, и теперь отец стал младшим.
У бабушки был брат – Дырдов Фёдор Тимофеевич, который работал секретарём райкома ВЛКСМ в с.Покровское. Ещё один не совсем близкий родственник – Дырдов Сёмён Алексеевич – секретарём райкома ВКПб. Вобщем в деревне самыми распространёнными фамилиями были – Дырдовы, Ерохины, Потапины.
Жизнь деревни всегда была практически одинакова, но самое главное, ни одного криминального случая не было. Выпивали и веселились практически всей деревней, но всегда культурно и организованно. Заканчивался например сенокос. Собирают общую копну и начинают спрашивать:
- Кто хочет взять эту копну?
Естественно желающий несёт все расходы по организации горячительного и закуски. Но всегда старались делить всё по очереди, ведь практически каждый нуждался в дополнительном корме. Выкашивалось всё практически под ноль и ничего не пропадало. В каждой семье была корова, овцы, свиньи. Такого не было, чтобы у кого-то не было живности, а корова это обязательно. После взрослых застолий наступало время для детей. Собирали детей, усаживали за общий стол, раздавали еду. Дома так есть не будешь, это что-то непередаваемое. Особым и основным продуктом был винегрет с подсолнечным маслом, с неописуемым запахом.
Все крестьяне были всегда на виду, кроме Дырдовых – Семёна Алексеевича и Фёдора Тимофеевича, которые работали в райкоме.
Было ещё одно очень запоминающее мероприятие и называлось «УЛИЦА». Это сходки молодых людей в основном от 14 до 20 лет.
Здесь могли конечно происходить небольшие стычки, заканчивающиеся фенгалами или разбитой сопаткой.
На улицу собирались лишь после всех дневных дел. Девушки оставались в своих деревнях, а вот парни могли мотаться по соседним деревням – Берёзовая Роща, Вышнее, Столбецкое, Протасово, Алексеевка.
В свои 15 лет отец уже встречался с девушками в разных деревнях. Это был обычный флирт, т.к. девушки становились женщинами только после свадьбы и это был закон. Отец был симпатичным молодым человеком и поэтому нравился многим девушкам. Это практически все наиболее яркие моменты деревенской жизни того времени и основное и главное в ней – это работа.
Конечно были и свадьбы, на которых гулянка шла до упора, но они проходили в основном в канун Великой Октябрьской Социалистической Революции, самого главного праздника того времени.
Глава 3
20 июня 1941 года отцу исполнилось 17 лет. Началась Великая Отечественная война. Немцы заняли Толстое и близлежащие деревни в конце сентября 1941 года. Войдя в деревню немцы практически сразу пришли к Гурееву. Дырдов Владимир Иванович вспомнил довоенный эпизод, когда шёл урок, в небе пролетел самолёт. Ребятишки начали радоваться, а Гуреева это просто взбесило.
Один из интересных эпизодов рассказал Иван Тимофеевич Потапин, он был тогда ещё совсем мальчишкой. Немцы подъехали на мотоциклах к «Барскому колодцу», построенному ещё во время барина и существующему до сих пор. На картах у немцев он был обозначен, видимо карты у них были ещё со времён первой мировой войны. На картах была нанесена деревня Голема, которую уже переименовали давно в деревню Любовка. Немцы угостили детей шоколадками и начали спрашивать – как проехать на Голему.
Пацаны такой деревни не знали и немцам не говорили. Те посчитали, что пацаны как бы издеваются над ними и не говорят как проехать.
Вытащив автоматы они начали стрелять в воздух, ребятишки разбежались, а немцы уехали в сторону деревни Тимирязево, что соответствовало правильному направлению «Големы».
Один ещё наиболее яркий эпизод произошёл с семьёй Седовых.
Седов Владимир занимался переправкой лошадей Орловской породы в Донецк, где и жила его семья. Но у него дом был и в Толстом. По тем временам он был зажиточным, у него одного в деревне крыша была покрыта железом. Семья решила эвакуироваться из Донецка в Толстое. Собрав пожитки и добравшись до станции Змиёвка, семья попала под обстрел. Они практически с немцами оказались на этой станции. Спешно выгрузив вещи на перроне и только отошёл поезд, немцы появились на станции. Беженцев отослали по соседним деревням а вещи собрали и складировали на станции. Семья добралась до Толстого и через полгода Седов поехал на станцию узнать о вещах. И какое же было его удивление, что вещи все целы и упакованы как были. Это ещё раз говорит о том, что война войной, а порядок должен быть во всём.
В Толстом остались только четыре немца, два рядовых, офицер и переводчик. Расположились они в доме Потапина Дмитрия Фроловича, т.к. только у него были деревянные полы. Дочке Седова Владимира, Вере, было 13 лет и когда её увидел офицер, велел зайти в дом и через переводчика объяснил, что она уже вполне взрослая и должна работать. Работа заключалась в мытье посуды. Она пошла за водой и увидев это, офицер строго настрого предупредил её, что за водой будет ходить Миша, сын Дмитрия Фроловича и также мыть полы. Хотя немцев было четверо, посуды набиралось много. Её подкармливали и даже угощали кофе, который ей не нравился и когда ей в первый раз дали попробовать кофе, он оказался без сахара. Она отставила его и не стала пить, на что немцы очень удивились. Она сказала что он не сладкий и немцы выложили целый пакет сахара. Кофе ей не нравился, зато сахара она ела досыта. Немцы были очень уважительными и никогда не повышали голос.
Это ещё раз говорит о том что не все немцы были звери. В один прекрасный момент ей надоело прислуживать и она решила сбежать, даже не подумав куда, а бежать было некуда. Она демонстративно начала сгребать остатки пищи на пол, немцы удивлялись, но также никаких грубостей не было. Бросив всё она убежала к Дырдову Ивану Тимофеевичу. Но офицер вызвав отца Веры, поговорив с ним почему он не на фронте и немного поговорив с ним по-немецки, выяснил что он был в плену в первую мировую и они знают много общих мест, а не на войне он потому, что ему осталось несколько месяцев до снятия с военного учёта. Офицер сказал чтобы он нашёл Веру и вернул на работу, строго предупредив, что так делать нельзя. Вера вернулась на работу и никто не упрекнул её за это, только позже когда наши части наступали и немцы спешно собирались, они давали ребятишкам некоторые продукты и сладости, а офицер посмотрев с призрением на Веру не дал ей ничего, хотя другие были все не обделены.
Старостой в деревне был выбран председатель колхоза, а полицаями стали Жилины. Офицер вызывал к себе полицаев и давал задания – прочистить дорогу от снега, привезти дров, заготовить продукты у населения. Для четверых немцев было достаточно одной курицы, десятка яиц, литра три молока, ну и пару килограмм картошки. Это была просто капля в море для большой деревни. Так эти полицаи начали заходить чуть ли не в каждый дом и собирать дань якобы для немцев. Зашли они и в дом Седовых, Вера была дома и знала что они уже принесли для немцев продукты, но начали спрашивать и с них якобы для немцев, на что Вера накричав на них обещала рассказать всё офицеру. Они тут же ушли и больше никогда не заходили в их дом. Это показывает непорядочность наших людей и даже бывших соседей.
Ещё более яркий эпизод рассказал Василий Иванович Семёнов, в то время живший в деревне Тимирязево. В их деревне Тимирязево также было оставлено несколько немцев.
Василию Ивановичу в то время было около 7 лет. В туалет, что немцы, что местные жители ходили за домом на огород. Зимой это всё замерзало. Так вот он с братом подкараулив когда немец пойдёт в туалет, начали бросать какашками в этого немца. Немец в порыве злости мог спокойно застрелить их, но он в культурной форме рассказал матери Василия Ивановича о проделках и попросил её саму наказать и разъяснить ребятишкам что этого делать нельзя.
Мать поддала им хорошо и строго наказала, чтобы этого больше не повторилось. Вообще немцы лояльно относились к местному населению и больших конфликтов никогда не было.
Глава 4
Практически с первых дней бывший учитель Гуреев перешёл на сторону немцев и начал активно сотрудничать с немцами. Штаб немцев расположился в Столбецком. Церковь располагалась рядом со штабом и практически все близлежащие деревни были как на ладони.
Дырдовы- Фёдор Тимофеевич и Семён Алексеевич остались в деревне, видимо по поручению райкома. Отцу шёл 18 год. В общем он был предоставлен сам себе и болтался без дела. Он часто наведывался в Столбецкое, где с другими ребятами катался на лошадях и ухаживал за ними, за что немцы их угощали шоколадом. Учитель Гуреев также часто наведывался к немцам и видимо рассказывал о всех новостях в деревне. Через некоторое время Фёдор Тимофеевич ушёл из деревни, а Семён Алексеевич остался. Ещё более интересный факт касающийся Семён Алексеевича – видимо по мере своего служебного положения он проверял Куракинский спиртзавод. На заводе он познакомился с интересной девушкой, она там была лаборанткой. Вобщем как поговаривают – она была его любовницей, прилично знала немецкий и поэтому её назначили переводчицей. Естественно она знала все штабные секреты. Семён Алексеевич никуда не прятался и жил спокойной жизнью, как и все крестьяне занимался личным хозяйством.
В один из дней переводчица узнала, что сегодня вечером должны прийти за Семён Алексеевичем и его арестовать. Учитель Гуреев донёс на него, что он работал в райкоме и видимо был оставлен для террористической деятельности против немцев. И переводчица, улучив момент, сообщила отцу что за ним сегодня вечером придут и арестуют. Отец тут же прибежал белым днём и предупредил Семён Алексеевича. Естественно немцы придя вечером остались с носом. И все претензии посыпались на Гуреева. Он видел как отец забегал к Семён Алексеевичу о чём тут же сообщил немцам. Так что вместо Семён Алексеевича на следующий день отец оказался в каталашке.
Через некоторое время к нему буквально был брошен избитый до неузнаваемости человек в военной форме без пагон. Он был настолько избит, что с трудом можно сказать что на этом месте было когда-то лицо, это было сплошное месево куска мяса, пусть меня простит читатель, но именно так рассказывал отец.
Его самого буквально стало трясти. Человек просто подавал признаки жизни, не более.
Утром, в связи с тем что этот человек не смог идти на допрос, вызвали отца. Немецкий офицер задал вопрос из которого он понял только одно слово – Дырдов. На допросе присутствовал и Гуреев. Он даже не дал мне ничего сказать, ответил – «Я наверное ошибся». И уже позже выяснилось что мой дед чуть ли не всю ночь простоял на коленях у Гуреева, умоляя как-то спасти сына, т.е. моего отца. Тут за своё дело взялась переводчица. Она лепетала по-немецки минуты две. Так и не сказав ничего, меня обратно отвели в каталашку. Есть нам не давали, только воду. Я уже привык к красноармейцу и даже осмелился его поить. Через некоторое время он немного оклемался и его вызвали на допрос. Он мог с трудом разговаривать.
Каталашка наша была соседней комнатой, и поэтому что там происходило, отец мог всё слышать. Его начали допрашивать, офицер задавал вопросы, переводчица переводила, немец –офицер по-русски не говорил. Вопросы были почти стандартные-
«Номер воинской части в которой ты служил?»
Ответ – «Я служил в регулярной Красной Армии!», он естественно отвечал с большим трудом, но очень гордо и уверенно. По тону переводчицы было понятно, что ей его очень- очень жаль и как бы оправдываясь, будто она его допрашивает.
Второй вопрос:- «Ваше воинское звание?»
Ответ:- «Я боец регулярной Красной Армии!»
Вопрос: «Ваша фамилия»
Ответ: «КАСАТКИН»
Эту фамилию отец запомнил на всю жизнь. На самом деле его это была фамилия или нет – история умалчивает. Были ещё вопросы, на которые он ответил:
«Я вас гадов бил и если мне как –то придётся вырваться ещё с большим энтузиазмом буду бить чтобы Ваша нечисть не ходила по нашей земле!» На допросе присутствовал Гуреев, видимо в качестве шестёрки. Услышав эти слова, он сказал:
«Ах ты гад», и я чётко слышал как он его ударил, и по удару было понятно- не хило. Он упал, и немец поругался на Гуреева, т.к. он его вырубил. Через минуту его втащили ко мне.
Я ещё надеялся на какое-то снисхождение, и осознав что ему это не светит, у меня невольно потекли слёзы. Ещё немного поразмышляв, я пришёл к выводу – практически на сто процентов это был офицер Советской Армии, в звание не меньше капитана.
На следующее утро выводят нас вдвоём с Касаткиным. Смотрю стоят мои родные: мать, отец, две сестры и много жителей деревни. Стоит вооружённый отряд немцев. Какая-то непонятка. Выходит офицер, нас берут под конвой, короче – ШНЕЛЕ. Вот здесь уже было о чём подумать. Ведут в Кабацкий лес. Тут только до меня доходит – ведут на расстрел и даже понял где будут расстреливать. В лесу была глубокая яма куда сваливали умерший скот. Родители, сёстры, жители плачут. У меня ноги ватные, как иду не знаю.
И точно – подводят к яме, и ставят на краю. Только Касаткина поставили не рядом со мной а чуть поодаль, метра на 2 – 2,5.
Вот тут-то пронеслась вся моя шальная молодость и так обидно стало, что в 17 лет умереть и не познать всех прелестей жизни. Людские голоса плача стали ещё громче, а некоторые кричат – пацана – то за что. А немцы не торопятся, явно издеваются. Офицер медленно достал какие – то бумаги, зачитал по – немецки и обратившись к переводчице сказал перевести. Мне было уже всё равно, ноги подкашиваются, в общем стою ни жив не мертв, как раз это выражение в данный момент подходило ко мне. Но это обращение было к Касаткину, что не передумал ли он и ещё не поздно сотрудничать с ними. На что он ответил им в прежнем стиле, что он патриот своей Родины, а не предатель, и что-то в мою защиту. И это в какой то мере даже взбодрило меня.
Тогда офицер приказал солдатам встать в исходное положение.
Вот тут ещё сильнее начались причитания, и у меня вновь наступило полное затмение. Офицер скомандовал и я вижу как солдаты поднимают автоматы. Да, это состояние пережить, передать все эти чувства и тем более описать просто невозможно.
Вспышка, выстрел – а я всё ещё стою, Касаткин падает. Но что со мной не пойму, может и я давно упал, и не больно. Возможно я уже на небесах и это только мираж.
Но нет, я всё отчётливо вижу, даже немного пошевелил ногой, состояние по прежнему неописуемо.
Смотрю ко мне подходит здоровенный рыжий немец и на ломаном русском спрашивает:
- Пауль тэбэ лучш пуф, пуф или показывает что как бы повесить!»
Значит я не убит, а хотят повесить видимо. Вот здесь так мне обидно стало, что это состояние не передать не описать. Он мне таким здоровым показался, что я подумал, он со мной и один справится, повесит. Он берёт меня за плечи, разворачивает на 180 градусов и своим здоровенным сапогом бьет меня прямо в копчик. После всех переживаний – боль нестерпимая.
И говорит: - ЫДЫ.
А я ползти, не только идти не могу. Стою и думаю, сейчас в спину стрельнут. За что же такое издевательство. Вспоминаю вновь про Касаткина – вот это действительно герой, и дух эти фашисты у него не сломили даже в самый последний момент. Начинаю медленно двигать одной ногой, второй – вроде немного прошёл. Тут подбегает ко мне отец, берёт под руки – значит не застрелят. Оглянулся назад, немцы уже возвращаются и мы с отцом плачем от счастья. Как дошли до дома – не помню.
Вскоре был повешен председатель колхоза. Немцы уже в начале войны побаивались партизан, а через некоторое время один немец увидел бегущего молодого человека, это был брат моей первой учительницы Надежды Ивановны. Почему-то ему показалось что он партизан. Он его остановил и повёл в общий амбар, где раньше хранили пшеницу и найдя попавшуюся верёвку, его повесил, и тут же вышел, но видимо у него осталось что-то человеческое и поэтому он не стал смотреть как он умирает. Но верёвка возьми и оборвись и немного оклемавшись парнишка выбежал. Немец его увидел и выстрелил в него. Он упал, и немец ушёл опять не стал смотреть, мёртв он или жив. Он его тяжело ранил и Надежда Ивановна, его сестра, перетащила его в хлев. Потом она пришла к Ерохиным в дом и попросила сестру отца его перевязать и обработать рану. Сестра отца, Мария, в то время уже имела некоторый опыт в медицине и училась в медучилище. Она помогла его выходить. Позже мне рассказали что он после войны работал учителем и прожил более 80 лет.
Также после войны и почти до своей кончины Мария Семёновна работала в Верховской районной больнице врачом. Это было небольшое отступление.
Ну а тут вскоре набор в Германию и меня в первых рядах…..в БУХЕНВАЛЬД…..
Ох ты Русь ты моя дорогая,
Не вернуться мне больше к тебе,
Кто вернётся вовек не забудет,
Всё расскажет родимой семье.
Всё расскажет, покатятся слёзы
Выпьет рюмку, вскружит голова
Дайте крылья вернуться до дому
Продолжать трудовые дела
Там нельзя позабыть полицейских
Все ребята один к одному
Один бьёт а другой добивает
Умер, вечная память ему
Воши ползали стаей густою
Выпивали последнюю кровь
Не успеешь очистить немного
Как они появляются вновь
Из строк этого стихотворения можно представить образ жизни заключённых. Продолжение этой песни большое, но я не помню дальше, а смысл ещё более трогательнее и печальнее.
Отец не очень любил рассказывать о жизни в лагере. Подвыпив он больше плакал и пел песню на эти стихи, ведь нервы были на пределе.
Рассказывал только наиболее яркие эпизоды, да и то буквально в течении минуты. Ну например: идём на работу образно 20 человек, возвращаемся 10. Работа по 16 часов в сутки.
Ещё наверное самый яркий пример жизни в лагере. После подъёма было построение. Был там у них один – назовём его старшим по бараку. Так вот этот старший ежедневно делал утренний обход. Надев кастет на руку он начинал обход. Подходит к заключённому, который ему не нравится, и со всего маху в лицо. Последствия катастрофические. Но его это не волновало...
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
| Геннадий | Дата: Вторник, 27 Августа 2013, 10.08.14 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| "... В день рождения Гитлера концлагерь отдыхал. В апреле уже было довольно тепло и многие заключённые выйдя из бараков обсуждали наболевшие проблемы, а также искали земляков. Вот и мой отец сидя на завалинке думал о будущем, сможет ли дожить до победы, хотя честно признавался, что не верил, что страна выдержит такие испытания, ведь видел какая техника у немцев. Ему не верилось и то, что сможет ли дожить до того дня, когда сможет наесться досыта да и вообще сможет ли снова увидеть свою деревню, родных, близких, друзей. Многие заключённые находили земляков и это давало надежду как-то пообщаться, вспомнить былое и конечно только хорошее. Насколько я даже помню раньше люди были намного беднее, но человечней, добрее, старались помочь нуждающимся.
Солнце припекало всё сильнее и после изнурительной работы думалось только о хорошем, но практически ослабленный организм от постоянного недоедания чувствовал смертельную усталость и до боли было обидно, что никто не оказывался с Орла и его окрестностей. Искали Смоленских, Псковских и прочих, только не Орловских и это было обидно вдвойне. Жизнь казалась практически конченной, и это был только 1944 год. Молодой организм боролся чуть более 2-х лет и ресурс его практически иссяк, жить дальше не хотелось, да и смысла никакого не было.
И вот думая о дальнейшем смысле жизни вдруг слышу – «ОРЛОВСКИЕ». Откуда только взялись силы и в попу как шилом укололи, вот такая была реакция на слово «ОРЛОВСКИЕ». Я буквально вскочил с завалинка. Вижу спрашивал молоденький парнишка, который больно внимательно всматривается в моё лицо и говорит:
- ПАШ, ЭТО ТЫ?
- Я, отвечаю ему, и вдруг, ничего не говоря, он разворачивается и убегает. Вот в этот момент у меня наступает самая настоящая истерика. Отец не мог понять почему он убежал, самое обидное было то, что он меня узнал, я его нет. Слёзы градом катились из глаз. Пока его мучили мысли о том, почему же он убежал, но буквально минут через пять он вновь появился. В руках была буханка хлеба (если это можно назвать хлебом), которая состояла в основном из отходов, но для заключённых это был хлеб. И ещё он принёс котелок баланды, который состоял также непонятно из чего, но для отца это был тогда «ресторанный» обед.
Он сказал:
- Много не ешь, может быть заворот кишок, поделись с другими, я скоро вернусь.
Для него это произошло так молнеиносто, что он так и не вспомнил кто это был, да это было не важно, главное он наполнил свой желудок и жизнь уже показалась не такой уж и плохой.
Вскоре он вернулся и что самое невероятное он оказался из соседней деревни Алексеевка. Звали его Иван, а фамилия Абессонов.
Он был младше отца, знал он его как гармониста. Отец хорошо играл на гармошке и учился играть у местного гармониста, а позже ходил с местными ребятами из своей деревни в его деревню. Отец его практически не знал. Он ведь был младше и ребята водились больше со своими сверстниками. Иван также очень обрадовался встрече, ведь практически они действительно были настоящими земляками. Я точно не помню как Иван попал в Бухенвальд, отец про это не рассказывал, но его как малолетку приютили военнопленные то ли из Австрии то ли французы или поляки. Да это не столь уж и важно, а важно то, что этим военнопленным Красный крест слал поселки, а также из дома им приходили поселки. Они как бы были привилегированными людьми и работали на самых легких работах и эту баланду они не ели. Так что познакомившись с Иваном, а в последствия с Иваном Ильичем, отец стал дополнительно от него получать доп. паек. Как он в последствии говорил:
- жизнь стала постепенно налаживаться.
Как я уже упоминал, иностранные военнопленные пользовались привилегиями, их назначали на ответственные посты, они были делопроизводителями и могли практически любого военнопленного либо помиловать либо назначить на более легкую работу. Расстрел военнопленных, особенно русских, проходил ежедневно. Отбирались иногда доходяги либо все кто попадал под горячую руку. Если кого-то ловили или кто-то пытался бежать, за это иногда расстреливали каждого десятого. У всех военнопленных были свои номера. Этот номер он обязан был запомнить в течении суток. Отец до конца жизни помнил свой номер и неоднократно его говорил, естественно мне бы его записать, да вот этого я не сделал, был молод и глуп, а в последствии это стало забываться и отец все реже вспоминал о этом страшном сне. К тому же в последние годы он вообще перестал употреблять спиртные напитки, здоровье давало о себе знать.
При очередном расстреле отца номер попал в расстрельный список. Как уж там Иван Ильич узнал об этом, я также не помню, но вместо его номера был вписан другой. Как не обидно писать об этом, но такой факт был и отец за все время упомянул об этом только один или два раза, но неоднократно упоминал о том, что Ивану Ильичу он обязан жизнью.
Время шло своим чередом они периодически встречались. Ильич отца подкармливал, а вскоре посодействовал чтобы отца перевели на более легкую работу, заключающаяся в том, чтобы осматривать колесные пары вагонов, прибывающих и постоянно отправляющихся из лагеря. Его прикрепили в помощники к пожилому немцу. Этот немец не мог участвовать в войне, так как был уже далеко не призывного возраста. Через некоторое время этот немец стал так покрикивать на отца, что ему стало страшно - если немец скажет что он плохо работает, его не только заменят другим, но и расстрелять могут, ведь человеческая жизнь там не стоила и гроша.
- Пауль, смотри лучше, так он на него кричал по-немецки, но он проверив очередную пару колес ничего подозрительного не заметил, а он пуще прежнего начал кричать и угрожать. Присмотревшись внимательней под колесом он заметил небольшую картошинку, вот тут-то до меня дошло, почему он так сильно на меня кричал. Он иногда меня подкармливал, хотя в тот период сами немцы уже голодали и я уже по окрикну понимал что надо присмотреться повнимательней и очередной подарок судьбы будет у него во рту. Но немец и сам боялся, что если кто-то заметит или доложит на него, ему не миновать самому расстрела или в лучшем случае могли бы послать на фронт. Так что не могу в очередной раз напомнить, что не все немцы были фашистами.
На этом примере также можно судить о немцах одни рискуя жизнью как могут помогают, другие становятся зверьми.
Отец часто спрашивал:
- какой самый страшный зверь. Многие называли львов, тигров, но это не так, самый страшный зверь это голодный человек.
Иван Ильич был очень рискованным человеком и еще больше вошел в доверие к иностранным военнопленным. Его устроили ремонтировать бинокли, приходившие с фронта, а для протирки и полировки линз выдавали спирт. Ну какой русский не рискнет попробовать. После очередной встречи с отцом Иван Ильич поделился с ним, что хочет отметить свой день рождения со спиртным. На что отец ему ответил категорическим отказом. Но молодость взяла свое, и он все же не послушался отца и в назначенный день с другими заключенным поздно вечером начал отмечать день рождения. Возлияние спиртом взяло свое и естественно дело дошло до песен. Через некоторое время послышались выстрелы. Ну все - подумал отец, их застрелили. Однако немцы войдя в барк просто пальнули из автоматов вверх. Естественно день рождения на этом закончился. Но это так просто не оставили немцы. За выдачу спирта отвечал то ли Австриец то ли поляк. Его вызвали немцы, но он не выдал Ивана, а в последствии строго наказал, чтобы подобное больше не повторилось. Видимо отшутившись тем, что мало ли что на ум придет русским орать всякую чушь.
Тем временем канонада войны все отчетливее начала слышится. Ходили разные слухи среди заключенных, но достоверной информацией никто не владел. Американские войска не дошли до лагеря буквально пять километров - у них привал. Всех заключенных загнали в бараки. Крематории и до этого работали круглосуточно, а тут и подавно. Стрельба практически не прекращалась.
Никто ничего не понимал. Заключенные стали выходить из бараков, началось и вовсе непонятно что, многие начали бросаться на колючую проволоку, а она уже оказалась не под током. На нее набрасывали все то, что попадалось под руку. У многих в руках оказалось оружие, непонятно откуда взявшееся. Все обнимались целовались радости не было конца.
11 апреля лагерь силами заключённых был освобождён. Вскоре вошли американцы. Американцы вербовали заключенных перейти на их сторону и уехать в Америку, иначе Вы снова попадете в другой концлагерь, только теперь уже советский. Но после пережитого никто не верил, что это может повторится.
И тут отец увидел не менее трогичную картину, которая его потрясла до глубины души. Заключенные издевались над тем фашистом, который для профилактики ежедневно обходя строй, выбивал кастетом зубы и уродовал лица. Видя и до этого мучения заключенных, смерть практически каждый день, но это было что то из вон выходящее. Этот немец кричал не человеческим голосом из - за того, что заключенные издевались над ним так, что смотреть на это было страшно. Кто - то ломал палец , кто выкалывал глаза, кто-то… и это наводило ужас даже на некоторых заключенных, хотя они видели смерть всюду. Отец не смог на это смотреть, потом ему рассказывали что после всех мук его повесили вверх ногами на осине, но это уже был практически не человек, а его образ.
Вскоре вошли и наши части, но пленными никто не интересовался, все были предоставлены сами себе. В регулярные части их никто не брал и они сами бродили и занимались кто чем хотел. Они ходили где хотели, вернее могли пройти в люблю оккупационную зону и никто им это не препятствовал. Но зайдя в нашу зону невозможно было дышать, не говоря уже о том, что в любой момент можно было наступить на дерьмо. В американской зоне была чистота и порядок. Стояли мусоросборники, солдаты пользовались сухим спиртом и могли подогреть себе тушенку, на четырех солдат был Виллис. На оставшихся магазинах стояли часовые, можно было зайти в магазин - если ты русский, и взять что тебе надо. В основном брали спиртное и закуску. Отец с несколькими военнопленными зайдя в магазин набрали спиртного, муки некоторых еще продуктов и отправились домой к тому немцу, который его подкармливал каротошкой. Он был несметно рад муке, консервам. Вобщем первое время они объедались и пьянствовали.
Он рассказал еще один поучительный эпизод. Зайдя в нашу зону начали искать также земляков. Но вскоре вдалеке заиграла гармошка и отец как заядлый гармонист пошел туда. Войдя в дом, поздоровался. За столом сидели солдаты. Он спросил:
- нет ли земляков с Орла, один солдат оказался почти земляком, он был с Курска и звали его Иваном. Естественно выпили за нашу победу, поодаль на кровати сидела немка, которая мыла использованную посуду готовила закуску.
Когда отец зашел к ним, компания была уже в хорошем подпитии и приняв еще на грудь Курский земеля совсем захмелел. Начал медленно вылезать из-за стола, но здесь отца еще более удивило то, что его сапоги были размера на два больше, а грязи на них было столько, что специально будешь мазать, так не измажешь. Сам Курский был небольшого роста, но на первый взгляд крепыш, видимо война закалила солдата. Медленным и неуверенным шагом он прямиком направился не к двери, а к кровати немки. Вот здесь отец частенько задавал вопрос – зачем?
Мнения были противоречивые. Но немка быстро смекнув, вскочила с кровати и закричав от испуга бросилась прочь. Солдаты заржали как кони, понимая что Иван не только не способен не на что, но хотя бы дошел до кровати. Но и это не главное - дойдя неуверенным шагом до кровати он начал карабкаться на нее. Кто- то по прежнему смеялся, но это было уже не смешно, куда же ты с такими сапожищами, но его это как бы не волновало. Белье и перина на кровати были чистыми, и как только Иван коснулся своими сапожищами до кровати, простыни превратились просто в грязь. Но и это еще не все - взгромоздившись на кровать он медленно стал вставать в полный рост. У всех челюсти просто отвисли - все замерли от происходящего. Встав на ноги, отстегнув ремень, он пошатываясь начал снимать штаны. Что дальше произошло можно только догадаться, и писать об этом неприлично. Отец уже не смог всего этого переносить и ушёл. Вот откуда видимо передается выражение
- рус шайзе, русский свинья.
Возвращаясь домой чувств радости не было предела.
Эти чувства нельзя ничем измерить, они переполняли душу о скорой встрече с родителями, сестрами, друзьями. Но радость длилась не долго. Вскоре его начали вызывать, сначала в райком, а затем взялось и КГБ. И здесь большую роль сыграл Дырдов Семен Алексеевич, ведь практически из-за того что он предупредил его о предстоящем визите немцев, отца и забрали. Но это конечно была ерунда, его так и так бы забрали. Но это также имело как бы зацепку, чтобы его не забрали в наши лагеря. Вобщем где - то что то написали, подредактировали, выпили и отец остался на свободе. Словечко замолвил и брат моей бабушки, Федор Тимофеевич (мама отца Просковья Тимофеевна). Он с войны пришел капитаном, также пережил окружение, проверки КГБ и смерша. До войны и после войны занимал ответственные посты в райкоме.
Нервы конечно вновь потрепались но посадить не посадили.
Окончив бухгалтерские курсы отец начал трудится в колхозе бухгалтером. Как я уже упоминал, он старался помочь нуждающимся, и в 1952 году он всё же попал в места не столь отдалённые. То ли что-то приписал, то ли что-то схимичил.. В тюрьмах в тот период творилось самое настоящее безобразие. И опять ему повезло в 1953 году была амнистия, он под неё и попал. Выйдя на волю естественно «сообразили». У нас своя компания, поодаль ещё несколько компаний. Сидим выпиваем, толкуем за жизнь. Освободились также некоторые воры, блатные и прочая нечисть. Буквально минут пять назад рядом сидящая компания обнималась, целовалась, были неразлучные друзья и братья и вдруг что-то поссорились. Один встаёт и буквально кричит:
- А… ты моей смерти хочешь, на…..
И ножом режет себе живот, выпадают кишки… Отец убегает куда глаза глядят.. Что я, что мой отец в своей жизни даже курёнку не мог отрубить голову, вот такая натура, а тут увидеть как выпадают у человека кишки…кошмар.
В жизни конечно были разные эпизоды, но таких переживаний и мытарств уже не было. Можно ещё вспомнить некоторые эпизоды уже мирной жизни. После окончания работы отец иногда заходил в гости к двоюродному брату Дмитрию Ивановичу Ерохину. Маленько принимали на грудь. В доме лежачей была тёща Дмитрия Ивановича, баба Катарина. У неё отнялись только ноги, а организм был в порядке. Так вот она подзывает отца к себе и говорит: - Пашечка, они меня с голоду морят. А её дочь – Наташа, открывает ведро и показывает содержимое, пол ведра дерьма.. Организм здоровый, давай только еды, а ноги не ходят, вот больше всего чего боялся отец.
Когда правление колхоза перевели в Тимирязево, отец вспоминал ещё один поучительный случай. Был колхозник, Иван Васильевич, добрейшей души человек, горбатенький. Как появляются деньги, угощает всех подряд. Его начинают хвалить, какой он хороший, добрый, все зовут по имени, отчеству. Как только деньги кончились:
- во, хрен горбатый идёт!
Никто даже не пригласит и не угостит его, хотя только вчера он их угощал.
На этом эпизоде можно и закончить.
Отец скончался на Рождество, 9 января 1993 года, видимо сердце сдало, ведь в то время в магазинах шаром покати, всё по карточкам, смерти такой он желал себе, чтобы не мучился сам и других не мучил. Так и случилось, лёг и не проснулся…
Царство ему небесное!!!!!""
Автор Ерохин Валерий Павлович
http://www.historyworlds.ru/statii/11781-uznik-buhenvalda.html
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
