| MSDNO_17 | Дата: Понедельник, 07 Декабря 2020, 17.31.45 | Сообщение # 1 |
Группа: Эксперт
Сообщений: 1615
Статус: Отсутствует
| 1 апреля 1945 года были освобождены американскими войсками узники нацистского концлагеря Бухенвальд (Веймар, Тюрингия в ФРГ). Освобождению предшествовало вооруженное восстание узников, запланированное накануне лагерным Сопротивлением. Лидирующую роль в Сопротивлении играли узники из СССР. Ядром отпора эсэсовской машине смерти в Бухенвальде служил ревир — больница для заключенных, где лечащими врачами и санитарами были сами же узники, а врачи из СС занимались главным образом «селекцией» — отбором больных на уничтожение.
К 75-летию освобождения одного из самых страшных нацистских лагерей смерти EADaily публикует ранее неизвестную информацию о бухенвальдском ревире и работе больничного Сопротивления в лагере смерти. Информацию любезно предоставил известный израильский историк Арон Шнеер, научный сотрудник музея-мемориала «Яд Вашем». Данные о бухенвальдском ревире — глава из готовящейся к печати монографии Шнеера о пребывании советских людей в нацистском плену. Полностью сохранена авторская редакция.
Медобслуживание советских военнопленных в концлагере Бухенвальд. Тайна Барака № 7
О медобслуживании в лагере рассказал в своих неопубликованных воспоминаниях И.С. Асташкин. Рукопись передана его сыном. Рассказ И.С. Асташкина во многом отличается от известных публикаций о Бухенвальде. Именно поэтому предлагаю читателю ознакомиться с выдержками из этих воспоминаний.
В Бухенвальде И.С. Асташкин пробыл 1270 дней, работая санитаром, в том числе не менее 1255 дней находился в бараке № 7, который с 1941 г. до середины 1944 г. обслуживал только советских военнопленных, а затем и других заключенных из Советского Союза. Это было связано с тем, что количество больных среди пленных резко уменьшилось. Постоянно на лечении в 1944—1945 гг., кроме военнопленных, находилось 5−6 заключенных, и попасть в 7‑й барак считалось большой удачей. Обычно заключенных лечили в главном лазарете.
Барак представлял собой здание примерно 10×50 метров, в котором было 6 палат для больных, комната начальника барака, комната для врачей, умывальная, туалет, оборудованный унитазами, ванная. Постоянно работали 4−5 палат. Общее число больничных коек — 100−150, причем численность занятых коек менялась. Максимальное число больных было в 1941—1942 гг., когда пришлось установить трехъярусные разборные койки-нары.
Число коек по палатам и предназначение палат:
40 коек, терапевтическая и туберкулезная;
20 коек, терапевтическая;
30 коек, хирургическая;
20 коек, хирургическая (в этой палате находилась также амбулатория и процедурная);
20 коек, туберкулезная;
12 коек, туберкулезная.
Медицинский и обслуживающий персонал барака № 7, его функциональные обязанности:
Начальник барака — 1.
Переводчик -1.
Врачи — 2
Санитары 8−10.
Уборщики -2.
Кухонный рабочий -1.
Банщик -1.
Парикмахер -1.
Распорядок дня
Санитары вставали в 5−6 утра во время общелагерного подъема. Младший санитар делал влажную уборку комнаты. Для мытья полов имелась швабра с тряпкой фабричного изготовления. При уборке применялся специальный мыльный порошок. Старший санитар в это время занимался измерением температуры и пульса больных (при помощи песочных часов). Эти данные заносились в карточку каждого больного. Уборка палаты и измерение температуры заканчивались к половине восьмого, когда больные приступали к заправке кроватей. Кровати тяжелобольных заправляли санитары, они же заправляли кровати умерших, которых следовало уложить так, чтобы виднелись голова и плечи. Затем следовала 15-минутная «дрессировка», состоявшая в исполнении двух команд, подаваемых на немецком языке: «Внимание!» и «Отставить!». По команде: «Внимание!» — все больные, кроме тяжелых, обязаны были вынуть руки из-под одеяла и положить их вдоль тела. По команде: «Отставить!» — можно было расслабиться. Когда в палату приходил начальник барака, охранник-эсэсовец и сопровождавший их переводчик, санитары вытягивались по стойке смирно, старший санитар подавал команду: «Внимание!» и докладывал число находящихся в палате людей — живых и мертвых.
После проверки больным давали завтрак, который каждый съедал у себя на кровати. С окончанием завтрака начинался утренний обход врачами. При обходе они заглядывали в карточку каждого больного и делали записи о врачебных назначениях, выписке, проведении врачебных консультаций, сдаче анализов, переводе в другие палаты.
При этих обходах старший санитар, немец Губерт с красным винкелем политического заключенного, делал запись о переводе в 5‑ю или 6‑ю палату и ставил крест в карточке больного. Это означало ликвидацию больного. Впервые это произошло в феврале 1942 г. Отмеченных больных отравили уколом крепкого раствора фенола с добавкой эвипанума, используемого в хирургии. Ядовитую смесь вводили внутривенно, смерть наступала мгновенно, без крика. Губерту помогал санитар-поляк Марьян, со временем их постоянным помощником стал санитар четвертой палаты Борис Лебедев.
После первого отравления 25 человек всех санитаров собрали в умывальной, и Губерт через переводчика объяснил:
«Мы находимся в концентрационном лагере смерти Бухенвальд. В лагерь ежедневно поступают партии заключенных, живым отсюда никто не уходит. Комендант лагеря не желает иметь дело с больными, а только с живыми и мертвыми. В связи с этим по приказу главного врача концлагеря сегодня усыплена группа тяжелобольных».
Систематическое отравление больных проводилось до конца 1942 г. Сопротивляющихся больных скручивали и затыкали рот полотенцем. Когда Губерт не мог попасть в вену, он брал длинную иглу и делал укол прямо в сердце.
По оценке И.С. Асташкина, за весь 1942 г. было умерщвлено уколом фенола от 200 до 300 человек. Это составило пятую часть советских военнопленных, находившихся в лагере в 1942 г.
Обходы сопровождались прослушиванием фонендоскопом и беседами с отдельными больными. После завершения утреннего обхода начиналось исполнение врачебных назначений. Санитары раздавали лекарства (некоторым больным давали их до завтрака), делали инъекции, ингаляции, ставили банки и грелки, меняли повязки. Тяжелобольных и предназначенных к усыплению переносили санитары и ходячие больные. Часам к 10−11 в больницу прибывала бригада переносчиков трупов, которая грузила их в фургон. Примерно в 12 часов был обед, после него старший санитар занимался исполнением врачебных обязанностей. Младший санитар в это время менял постели и нательное белье, в необходимых случаях мыл больных. К шести часам завершались лечебные процедуры и следовал ужин, а затем вечерняя поверка с «дрессировкой». Далее вновь замеры температуры и пульса и новая влажная уборка. После ужина — вечерний обход врачей и прием новоприбывших больных. Отход ко сну происходил примерно в 11 часов вечера.
Все санитары в течение суток постоянно находились в палатах, там же они спали. Начиная с 1944 г. утренние и вечерние проверки полностью прекратились. Проверка свелась к рапорту начальника барака прибывшему охраннику.
Велся и амбулаторный прием больных. Это происходило после вечерней проверки. На находящихся на стационарном лечении заводилась карточка стандартного образца, при амбулаторном лечении карточка не заполнялась. В случае квалифицированной консультации, проведении полостных операций, рентгеноскопии или оказании стоматологической помощи больных водили в главный лазарет. Туда же в необходимых случаях доставлялась для исследования моча, кал и мокрота больных.
Обеспечение лекарствами, перевязочными материалами и инструментами осуществлялось из лагерной аптеки. В лазарете была тетрадь, на каждой странице которой еженедельно ставилась дата и составлялся список лекарств, материалов и инструментов. Один раз в неделю кто-либо из врачей, а с 1943 г. до последних дней существования лагеря это делал И. С. Асташкин, приносил тетрадь на подпись гауптштурмфюреру Вильгельму. Он подписывал список, по которому в лагерной аптеке выдавали все запрошенное. По словам И.С. Асташкина, случаев отказа в выдаче медикаментов не было. Обеспеченность лекарствами и инструментами была удовлетворительной.
Асташкин приводит список лекарств, которые использовались при лечении пленных:
· Аспирин в таблетках.
· Эльадрон в таблетках (теперь вместо этого препарата используют пенициллин и его производные).
· Пронтазин (красный стрептоцид в таблетках).
· Атропин в таблетках.
· Пилекарпин (сосудорасширяющие капли).
· Веронал (таблетки снотворные).
· Вассерштоф (жидкость для промывки ран).
· Бензин высокой очистки (использовался при обработке ран и при инъекциях вместо спирта).
· Новокаин.
· Морфий.
· Глазные капли (в ассортименте).
· Сода, настои для ингаляций и полосканий.
· Беладонна.
· Танелбин (средство от поноса).
· Глюкоза для внутривенных инъекций.
· Хлористый кальций.
· Моновитамины в таблетках.
· Камфора, кофеин (инъекции, применяемые при сердечной недостаточности).
· Угольный порошок.
· Гипс (для лечения вывихов и переломов).
· Гипс с цинкляйнфарбантом (эффективное средство для лечения трофических язв).
· Метиловый спирт.
· Йод.
· Орнинг-раствор (заменитель йода).
· Мази (в ассортименте).
· Перекись водорода.
Это только часть лекарств. По словам И.С. Асташкина, многих препаратов, лечебных средств и методов лечения он не встречал в советских медучреждениях и после войны. Вместо ваты использовался лигнин. Для исследования ушей применялось ушное зеркало с миниатюрной электролампочкой. Использовались жестяные грелки, которые представляли собой бачок с поверхностью, подогнанной под контуры человеческого тела. В достаточном количестве имелся гонзапласт — лейкопластырь с антисептической марлевой полоской. Больным с высокой температурой назначали гальцвикель: больного обертывали холодной мокрой простыней и надевали специальный фанерный ящик, внутри которого были установлены электролампочки для обогрева тела. Длительность процедуры составляла 30−40 минут.
Чистота в лазарете поддерживалась на самом высоком уровне. Вшей, блох у больных не было, за исключением первого месяца с момента прибытия первой партии пленных в 1941 г. Особо тщательно убирали уборную и душевую. Для отправления естественных надобностей тяжелобольными в палатах имелись судна и специальный стул с ведром-парашей. Больным, находящимся в больнице, один раз в 10 дней меняли нательное белье и постельные принадлежности. Все были обеспечены личными полотенцами. Больные пользовались металлической посудой. В набор входили миска, кружка, ложка.
Все больные стационара обеспечивались трехразовым питанием. На завтрак получали миску жиденького каштанового супа, дневную порцию хлеба (1/6 часть буханки во все дни недели, кроме четверга, когда им полагалась ¼ часть), 15 г маргарина и ложку повидла (примерно 15 г). Обычная дневная порция хлеба -150 г. Хлеб и маргарин на порции делили в лагерной кухне, мармелад распределяли в больнице специальной мерной ложкой. Обед состоял из 0,75 л брюквенного супа и нескольких неочищенных картофелин. На ужин полагалось 0,5 л эрзац-кофе на сахарине. Начиная с 1944 г. больным иногда давали молочные супы с макаронами. Случаев невыдачи пищи не было. Калорийность лагерного пайка была ниже общепринятых санитарных норм. За время пребывания в плену И. С. Асташкин всего лишь 5−6 раз ел мясо. Один раз санитары приготовили жаркое из забредшей на территорию 7‑го барака кошки.
Больных, как и всех пленных, регулярно стригли и брили. Этим занимались барачные и больничные парикмахеры. Для бритья использовали лезвия «Ротбарт» («Красная борода»).
Среди советских военнопленных инвалидов не было, потому что раненых немцы часто добивали на поле боя, а также и потому, что если это не произошло, то в сортировочном пересыльном лагере раненый почти не имел шансов на выживание. В памяти И.С. Асташкина сохранился единственный случай выживания тяжелораненого пленного. В августе 1944 г. один пленный был ранен в голову осколком американской бомбы. «Его долго лечили, однако полную подвижность правой руки и ноги так и не смогли восстановить. Человек этот хромал, получил постоянное освобождение от работы и все время находился в бараке. Случаев издевательств над инвалидами, как и над военнопленными в лагере со стороны охранников, мне не известно. Здоровых и больных беспощадно били лагерные и барачные полицаи из уголовников и военнопленных».
Летом 1943 г. в лагере было проведено флюорографическое обследование всех заключенных и военнопленных. В лагерном кинотеатре временно установили аппараты флюорографии. Проводили обследование не заключенные, а гражданские специалисты, специально доставленные для этой цели.
В лагере, так же как и в лазарете, было чисто, вшей, блох и грызунов не было. Всех здоровых пленных регулярно, примерно раз в 10 дней, водили в баню, где им меняли нательное белье. Во всех бараках было печное отопление, для которого использовали стандартные печи фирмы «Конкордия». Отопление велось брикетами с надписью «Sonne» («Солнце»).
Особенно тщательно мыли туалет и расположенную рядом умывальную комнату. В туалете было 8 унитазов с кнопочным сливом воды и столько же писсуаров, умывальник. В центре умывальной комнаты находился умывальник-фонтан с гранитной чашей, вдоль стены располагалось до десятка жестяных умывальников. Стены и полы в туалете и умывальной комнате были выложены керамической плиткой. Бараки в лагере были покрыты толью. Время от времени толь смачивали какой-то водоотталкивающей жидкостью. Это был… «человеческий жир, который скапливался в специальных ловушках в крематории».
Документация
Никакого учета статистики в больнице не было, велась и выдавалась только текущая документация. Главной особенностью являлось то, что все документы заполнялись анонимно, то есть нигде нельзя было ставить личной подписи. Справки о смерти пленных заполняли сами пленные или заключенные. Такой способ ведения документов был не случаен. Анонимность бумаг в значительной степени гарантировала сохранность информации в случае ее утечки. Такой вариант заполнения документов затруднял в будущем предъявление обвинения немецким врачам. Если бы такие бланки попали в руки каким-либо следователям, то последние увидели бы, что они заполнены руками узников, от имени которых предъявлялись бы претензии. Врачи-эсэсовцы, которые бывали в больнице, следили за документацией, однако никогда не делали там каких-либо пометок.
Главным больничным документом была лечебная карточка, которая заводилась на каждого поступавшего на стационарное лечение. Эта карточка размером в стандартный лист бумаги хранилась в специальной папке. Имя, лагерный номер и диагноз заносились чернильной ручкой, ею же проводилась запись врачебных процедур и назначений. График температуры вычерчивался красным карандашом, пульс — синим. Одной карточки хватало на 10 дней. В случаях длительного лечения к первой карточке присоединялась вторая, третья и т. д. Записи в карточке на немецком языке и латыни делали врачи и старшие санитары. И. С. Асташкин, по его словам, заполнил не менее тысячи таких карточек. В случае смерти больного в графе назначений обязательно ставился крест и указывалась причина смерти.
По карточкам нетрудно отыскать случаи насильственной смерти от уколов — это карточки температурящих больных с диагнозом «туберкулез». Так же можно определить исполнение смертного приговора подпольщиками — в таких карточках очень короткие сроки лечения и стандартный диагноз «сердечная недостаточность».
В случае смерти больного в обязательном порядке в канцелярию лагеря отправляли стандартную справку.
Карточки на умерших заполняли в день их смерти и сразу же отправляли в канцелярию. Лично И. С. Асташкин заполнил не менее двух сотен подобных карточек. Врачебные и посмертные карточки, вероятно, не сохранились. Однако сохранилась значительная часть лагерного архива, в том числе личные дела военнопленных. По этим делам можно уточнить число людей, отравленных в лазарете фенолом. Личные дела этих людей имеют следующие определяющие признаки:
Время поступления в лагерь — октябрь—ноябрь 1941 г.;
Место смерти — барак № 7;
Дата смерти — февраль—декабрь 1942 г.;
Причина смерти — туберкулез.
Люди, умершие в бараке № 7 с февраля по апрель 1942 г., почти наверняка были отравлены, ибо именно тогда была умерщвлена основная часть тяжелобольных.
Полицаи истреблялись равномерно в течение 1942−1943 гг.
Предателей, служивших у немцев, уничтоженных подпольщиками в 1943—1944 гг., следует искать по следующим ориентирам:
1. Военнопленный.
2. Наличие записей о сотрудничестве с немцами.
3. Время поступления в лагерь — 1943−1944 гг.
4. Очень короткий отрезок времени от поступления в лагерь до смерти (несколько дней).
Врачи больницы имели право выдать справку об освобождении от работы. Выданное освобождение (шонунг) предъявлялось начальнику барака.
По официальным сведениям, представленным 15 апреля 1945 г., за период с 29.12.1942 г. по 3.1.1943 г. освобождения от работы получили 2186 человек; с 4.1.1943 г. по 2.1.1944 г. — 7346 заключенных; с 3.1.1944 г. по 31.12.1944 г. — 11 377 человек; и за три месяца, с 1.1 по 1.4.1945 г. — 3649.
Смертность и ее причины
Численность умерших по годам И. С. Асташкин называет по памяти, учитывая дневные нормы смертности в больнице. Точный диагноз установить было трудно, так как обычно люди поступали с набором симптомов истощения, побоев, туберкулеза и т. п.
В 1941 г. умерло примерно 200 человек:
туберкулез — 70%,
истощение — 15%,
побои — 10%,
прочие — 5%.
Среди умерших в больнице в 1941 г. около двух третей было на совести полицаев из военнопленных, которые добили людей издевательствами, побоями, отнятием хлеба.
В 1942 г. — умерло примерно 400 человек:
туберкулез — 80%,
истощение — 10%,
побои — 5%,
прочие — 5% (чаще обморожения в начале года).
Из названного числа умерших не менее половины «усыплены» Губертом и Марьяном. Среди туберкулезных больных не менее двух третей «усыплены», главным образом весной.
В 1943 г. — умерло примерно 150 человек:
туберкулез — 90%,
истощение, побои, прочее — 10%.
Число предателей и полицаев, уничтоженных подпольщиками за 1943−1945 гг., — от 100 до 150 человек.
Информация о полицаях, старостах и других пособниках фашистов (имя и номер) из канцелярии лагеря поступала в «тройку» (Н. Симаков, С. Бакланов, Левшенков). Подозрительных поселяли в 13‑й барак либо в другой, где был надежный начальник. После поселения потенциального «подсудимого» ночью к нему являлась «тройка» и еще несколько человек, которые выводили его в умывальную комнату. Там проводилась беседа-допрос. После этого зачитывался приговор, который немедленно приводился в исполнение. Карточка о смерти казненного оформлялась в бараке или лазарете. Задним числом на всякий случай оформлялась врачебная карточка, в которой указывалась причина смерти — «сердечная недостаточность». При первой возможности труп казненного отправлялся в крематорий.
Если в бараке не было условий для исполнения приговора, обреченного приводили в лазарет. Делали это обычно общелагерные полицаи-подпольщики. Приговор исполняли в душевой или палате № 6. Члены «тройки» знали, где хранится банка с фенолом и шприцем. Справка на казненного заполнялась тут же, а в барак шла информация о его смерти.
Длительность исполнения приговора — от поступления обреченного в лагерь до сожжения его останков — до двух суток.
Случаев умопомешательства среди пленных было немного. Таких направляли в гауптревир, откуда они никогда не возвращались. За три с половиной года было не более десятка самоубийств.
Отравления фенолом. В 7-м бараке фенольными инъекциями было убито не менее 300 человек, среди которых около 200 тяжелобольных. Около 100 полицаев, а также людей, чем-то не понравившихся санитару-подпольщику Борису Лебедеву. Наибольшее число было отравлено в 1942 году.
«Мне доподлинно известно, — пишет Асташкин, — усыпление при помощи инъекций проводилось в главном ревире до и после массового отравления советских пленных. Их убивали политзаключенные Губерт и Марьян, а также Борис Лебедев».
По мнению И.С. Асташкина, всего в лагере отравлено фенолом от 2 до 6 тыс. человек.
Гауптревир — главный лазарет
Лагерный лазарет размещался в четырех или пяти бараках. Состоял из больницы примерно на 200−300 мест, поликлиники и аптеки. Врачей-заключенных в лазарете было примерно 10−15 человек, санитаров вдвое больше. Национальный состав врачей: немцы, чехи, поляки. Из русских: лишь уборщики, в лучшем случае — младшие санитары. Главная причина в том, что русских пленных в лагерной иерархии держали очень низко, ниже были только евреи. Никакой ответственной работы поэтому русским не доверяли. В гауптревир из числа заключенных могли попасть только тщательно отобранные, проверенные, либо по приказу комендатуры. Руководство больницы не спешило принять советских медиков, о которых ничего не знало. Рядом находились десятки людей, о них было известно все и их надежность не вызывала сомнения. С прибытием русских пленных выявилось, что среди них очень много опасных типов — бывших полицаев и др. Таких помещали в больницу, и это было их последнее посещение медучреждений.
Список лиц, работавших на должностях врачей в бараке № 7 с 11.1941 г. по 4.1945 г.
1. Груба — дипломированный врач, немецкий уголовник, горбун. Работал с 1.11.1941 г. до весны 1942 г.
2. Вилли — дипломированный врач, немецкий политзаключенный, полуеврей. Работал с 1.11.1941 г. до весны 1942 г.
3. Губерт — санитар, немец, политзаключенный. Работал с конца зимы 1942 г. до начала 1943 г. Повинен в насильственной смерти не менее 200 военнопленных.
4. Марьян — дипломированный врач, поляк, политзаключенный. Работал с конца зимы 1942 г. до начала 1943 г. Вместе с Губертом умертвил не менее 200 военнопленных.
5. Юзеф Беран — санитар, чех, политзаключенный. Работал с начала 1943 г. по ноябрь 1944 г. Ушел из барака по собственной инициативе.
6. Вентцель Менжибовский — дипломированный врач, поляк, политзаключенный, работал с конца зимы 1942 г. до 9.4.1945 г.
7. Илья Асташкин — дипломированный фельдшер, на врачебной должности с середины 1943 г. по 9.4.1945 г.
Все эти люди имели право врачебного приема, ведения лечебных карточек, оформления справок о смерти и выдачи освобождения от работы. По словам И. С. Асташкина, «никаких иных врачей, кроме названных, во время войны в бараке № 7 никогда не было. Любое упоминание в литературе имен или фамилий врачей, которых нет среди названных, есть результат заблуждения или выдумки автора. Да будет Господь мне в этом судьей».
Санитары
Всего за три года и 7 месяцев в больнице работало примерно 25−30 санитаров. Имена, фамилии и клички всех санитаров неизвестны. Однако И. С. Асташкин вспоминает следующих:
1. Степан — полицай, работал с ноября 1941 г. по январь 1942 г. Забит пленными в бараке.
2. Монгол — полицай, работал с ноября 1941 г. по январь 1942 г. Искусственно заражен туберкулезом, задушен больными.
3. Чарли Чаплин — полицай, работал с ноября 1941 г. по январь 1942 г. В 1943 или в 1944 г. сбежал из лазарета, опасаясь расправы. Выехал с транспортом в один из филиалов Бухенвальда.
4. Брат Чарли Чаплина — полицай, работал с ноября 1941 г. по январь 1942 г. Изгнан из лазарета.
5. Полицай — «который бил меня в лагере № 310». Работал с ноября 1941 г. по январь 1942 г. Умерщвлен в лазарете.
6. Никита — изгнан из лазарета по инициативе И. С. Асташкина за воровство в конце 1941 г.
7. Сергей — изгнан из лазарета в начале 1942 г. по инициативе И. С. Асташкина за воровство и издевательства над больными.
8. Борис Лебедев — москвич, театральный художник. Работал в течение 1942 г. Член лагерной подпольной организации. Причастен к смерти многих тяжелобольных пленных и невиновных здоровых людей. Убит пленными в 1943 г.
9. Иван Румянцев.
10. Геннадий Цветков — пограничник, родом из Горьковской области. Умер во второй половине 1944 г. в главном ревире. Причина смерти — рак шейных лимфатических узлов. Редчайший случай естественной смерти в лагере.
11. Евгений Мальцев.
12. Александр Павлов.
13. Михаил Левшенков.
14. Евгений Ельцов.
15. И. Асташкин — на должности санитара с ноября 1941 г. по июнь 1943 г.
16. Соколов — дипломированный врач.
17. Фельдшер.
18. Акулька.
Приведенные под номерами 16 и 17 — врач и фельдшер — долго не работали санитарами, они были не из пленных, а из заключенных, находились в лазарете в 1944 г.
Переводчики
Юзеф — поляк, политзаключенный, воевал в Испании, работал с ноября 1941 г. по январь 1942 г. Александр Иванович Кудинов — уроженец г. Сталино или Мариуполя. Работал с января 1942 г. по 9.4.1945 г. Свободно владел немецким языком. Бежал вместе с И. С. Асташкиным во время марша в начале мая 1945 г.
Подпольная организация
С лазаретом связана деятельность лагерной подпольной организации. Через лазарет прошли тысячи людей, и от его персонала во многих случаях зависело, жить человеку или умереть. Очень важные вопросы жизни и смерти вертелись вокруг справки о смерти. Без нее невозможно было спасти кого-либо или спрятать концы в воду в случае уничтожения предателя или провокатора. В 1944 и 1945 г. на койках лазарета лежали практически здоровые люди. Лазарет имел несколько комнат, душевую, где можно было в случае чего собраться для встречи. Подпольная организация пленных начала существовать с весны 1942 г. и составляла 50−100 человек в пределах лагеря военнопленных. Незначительная численность объясняется тем, что постоянно менялся состав заключенных, длительные контакты отсутствовали, было значительное число уголовников и лиц, сотрудничавших с немцами. И тем не менее, небольшая по численности организация к концу войны крепко держала в своих руках весь лагерь военнопленных.
В руководстве организации было 6−7 человек. И.С. Асташкин лично знал и выполнял поручения Николая Симакова. Он постоянно находился «на лечении» в бараке № 7. Ему немцы-подпольщики создали особые условия. После того как Симакова в начале 1942 г. перевели в главный ревир, он закрепился там надолго. С 1944 г. у него была отдельная комната. Также неоднократно И. С. Асташкиным выполнялись поручения подпольщиков Михаила Левшенко — санитара, Степана Бакланова — переводчика в бараке, Николая Кюнга — барачного штубендиста — старшего по комнате, Григория Екимова — штубендиста первого барака. Руководители подпольной организации обычно работали в качестве уборщиков, лагерных полицаев и на других необременительных должностях, куда им помогали устроиться их немецкие друзья. Рядовые пленники и узники не могли по своему желанию покидать барак. Уборщики, санитары и полицейские имели гораздо больше возможностей для перемещения по лагерю и общения с нужными людьми.
По словам И.С. Асташкина, в самом факте существования барака № 7 кроется тайна, которую он не в силах объяснить. В лагерях № 307 и № 310, в которых ему пришлось побывать до Бухенвальда, медицинская помощь пленным практически не оказывалась, люди ежедневно умирали сотнями. В Бухенвальде на не менее 1500 пленных была больница на 100 коек. В 1944—1945 гг. пришлось увеличить продолжительность лечения, и госпитализировали совершенно здоровых людей, так как койки не должны были пустовать, ибо в противном случае лазарет могли закрыть или сократить число коек. Лазарет был открыт и существовал по решению лагерного начальства. Существование лазарета связано с выделением отдельного барака, систематическим снабжением лекарствами, медицинскими инструментами, питанием, содержанием персонала в 17−19 человек. Лазарет находился под постоянным контролем врачей-эсэсовцев. Непрофессионалов среди них не было. Инспектировавшие нас врачи постоянно бывали в палатах и не могли не видеть, что в конце войны на койках находятся практически здоровые люди. Факт длительного существования барака № 7 — одна из многих неразгаданных загадок Бухенвальда.
Чрезвычайно важно заключительное замечание И.С. Асташкина:
«К изложенному в этой главе разные люди отнесутся по-разному, это естественно. Я же утверждаю, что никаких известных миру фактов о преступлениях фашистов ниспровергать не собираюсь. Рассказанным о Бухенвальде я не отменяю виденного в лагере № 310, где ежедневно гибли до 1000 советских военнопленных, которым никто никакой медицинской помощи не оказывал, я не возвращу к жизни тех моих товарищей, которых солдаты-эсэсовцы добили по дороге в Бухенвальд 18 октября 1941 года и не отменяю того факта, что кровли бараков в лагере смазывали человеческим жиром. Вместе с тем писать о том, чего я не видел, или тем более придумывать что-либо, я не намерен. Соотношение 67 коек на 1000 военнопленных не есть свидетельство гуманности фашистской лагерной системы, так как в момент прибытия в лагерь в больницу необходимо было положить всех пленных, ибо здоровых среди них не было. На основании одного отдельно взятого факта или даже значительного их числа делать далеко идущие выводы нельзя, так как надо рассмотреть явление глубоко и всесторонне. У меня на родине, например, всегда было общедоступное и бесплатное медицинское обслуживание. При всем этом в 1933 году в моем селе от голода умерло не менее 1000 человек из 6000 жителей, и никто никакой медицинской помощи им не оказывал. Продекларированная бесплатная медицинская помощь не стала бесспорным свидетельством человечности системы в целом. Я считаю, что всем мертвым и ныне здравствующим на земле следует воздать по заслугам, отмерить каждому столько, сколько ему причитается — не меньше, но и не больше, чем он заслужил. Для мирных времен и спокойной жизни не так уж плох лозунг „Каждому свое“» («Jedem das Seine», надпись была воротах Бухенвальда).
Арон Шнеер, Иерусалим, специально для EADaily
Подробнее: https://eadaily.com/ru....-smerti
Четверть наших пропавших без вести лежит в наших архивах...
|
| |
| |
