|
Ю.Цуркан Последний круг ада
|
|
|
| MSDNO_17 | Дата: Воскресенье, 11 Октября 2020, 16.24.01 | Сообщение # 2 |
Группа: Эксперт
Сообщений: 1615
Статус: Отсутствует
| Ниже - текст по книге Ю.Цуркан. Последний круг ада. Издательство «Маяк». Одесса. 1967 г. С. 80-102.
Неизбежная расправа
На четвертые сутки мы прибыли в Гайдекруг, восточнее Тильзита. Здесь с 1941 года размещался крупный шталаг. Впоследствии мы узнали, что в лагере погибло от голода, холода и непосильного труда свыше тридцати тысяч советских военнопленных.
В шталаге решили разместить английских и американских летчиков. Нас привезли в качестве обслуживающей команды. Мы собирали финские домики, рыли канавы, штукатурили и красили бараки.
В середине мая 1943 года поступила первая группа англо-американских летчиков. Увеличилась до двухсот человек и наша команда. Часть прибыла из общевойсковых лагерей, остальные — из нашего.
Наступило лето. Прибывшие новички рассказывали о боях на огромном фронте от Мурманска до Новороссийска. Перед мысленным взором проходили картины этих боев. На земле бушует артиллерийский шквал. Поднимаясь во весь рост, идут в контратаки стрелковые полки. Под ярким солнцем закипают в воздухе яростные схватки. Ты представляешь себя их участником. Чтобы избежать заградительного огня, самолет то взмывает вверх, то падает круто вниз. От резких переворотов через крыло темнеет в глазах — кровь приливает к вискам. Но ты не обращаешь внимания, ты свободен, хозяин в воздухе, не отступишь, не разойдешься с противником, пока не измотаешь его до смерти.
Но сразу же возвращаешься к мрачной действительности, к проклятому шталагу, где томишься, борешься за ломтик хлеба. Нет, по-настоящему жить можно только там, на фронте. Надо бежать из проклятого лагеря. Ведь здесь, в Гайдекруге, такая же песчаная почва, как в Лодзи. Бежать, вырваться на волю, добраться к своим!.. И мы приняли решение.
Подкоп, который поглощал все наши мысли, все чувства, решили вести под недавно собранным домиком-баней, к которому примыкала уборная. После вечерней поверки в уборную шли и оставались там поочередно по четыре человека. Немцы не обращали на нас внимания, они заняты англо-саксами.
За две недели ценой усилий мы прокопали в песчаном грунте не более двадцати метров. Пришлось учесть опыт Лодзи: тоннель вели на глубине в два метра, что очень затрудняло продвижение работ. И тем не менее, одно сознание, что с каждым заново прорытым метром мы хоть на один-единственный шаг ближе к своему освобождению, окрыляло нас, давало ощущение скрытой радости, глубокого внутреннего торжества над ничего не подозревающим врагом.
Однажды теплой июньской ночью я спустился в составе очередной четверки в тоннель. Прополз метров двенадцать и вдруг почувствовал, что песок подо мной повлажнел. Еще одно усилие — и я очутился в воде. Оказывается, что в тоннель она проникла из соседней речушки.
— Давай назад, ребята! — скомандовал я.
— В чем дело?
— Тонем! Вода!
Трудно передать наше состояние. Землисто-серые, как этот влажный, смешанный с глиной песок, в насквозь промокшей одежде, со сбитыми в кровь ногтями, выползли мы из проклятой, так жестоко обманувшей нас западни. Пятнадцать дней каторжного труда пошли прахом. Но в глазах товарищей я прочел упрямство. Они не расставались с надеждой.
Решено было начать тоннель под нашей комнатой. С трудом удалось пронести в зону ножовку, стамеску, ножницы для резки проволоки.
К комнате примыкала кладовка. Там прорезали пол и начали подкоп. Работа в песке опасна. Крепить тоннель нечем. При обвале помощи ждать не от кого, и пострадавший обречен на смерть. Но свыше сорока человек, работая поочередно, делали все, что было в их силах, чтобы ускорить побег. Песок вытаскивали тазиками, украденными в бане, рассыпали под блоком.
Двенадцать метров пройдено при свете стеариновых свечей: их стащили во время работы на складе. На тринадцатом метре свечи гасли — не хватало кислорода. С риском принесли ребята из новых бараков подземный изолированный кабель и три электролампы по 200 ватт. Электрический свет помогал выравнивать направление.
Если свечи гасли после двенадцатого метра, то большая часть людей сдавала после пятнадцатого. Нечем дышать. Все чаще и чаще приходилось вытаскивать из лаза полузадохшихся, потерявших сознание товарищей.
Правда, народ подобрался крепкий духом, дружный. Со второй партией лодзинцев приехал москвич, капитан Александр Пасин. Коммунист — штурман дальнебомбардировочной авиации попал в плен при необычных обстоятельствах. Его эскадрилья срочно вылетела бомбить Будапешт. По всем расчетам горючего должно было хватить в оба конца. Но на обратном пути из-за сильного встречного ветра горючее иссякло. Часть самолетов села в районе Брянска. Уничтожив машины, экипажи начали пробираться к своим, некоторые попали в плен.
Белокурый, высокий, крепко скроенный, Пасин сразу подключился к подкопу. Остальные метры проходили десять натренированных летчиков-высотников. Самые выносливые — я, Саша Пасин, Костя Шитов, Миша Фролов и сержант-летчик. За ночь каждый мог накопать и вытащить по пять тазов.
А днем знакомились с жизнью соседей. Еще в конце мая, когда привели первую партию, мы обратили внимание на необычное в условиях шталага явление. Англичане шли группами, без равнения в рядах, вразвалку, как-будто прогуливаясь. Некоторые насвистывали песенки, доносился громкий разговор, смех.
Колонна остановилась у входа в лагерь. К нам приблизилось пятеро парней. Двое заговорили на относительно чистом русском языке. Все они — польские летчики, перелетевшие в Англию и зачисленные офицерами военно-воздушных сил Великобритании.
Летчики рассказали, что, помимо лагерного рациона — он значительно лучше нашего,— англичане получали ежемесячно каждый по 2—3 посылки от Красного Креста и одну — от родных. Раз в полгода прибывали посылки от интендантства. По истечении положенного срока прибывало новое обмундирование.
Их не били, не заставляли работать. Целыми днями они играли в ручной мяч, располагали большим количеством музыкальных инструментов, книгами. Однажды один из англичан пытался бежать. К кухне ежедневно приезжал за отходами овощей немецкий бауэр. В зону его не пускали. Повозку доставлял солдат, а кухонные рабочие наполняли ее. Англичанин лег на дно повозки и его засыпали отходами. Но при выезде из зоны часовой у ворот обычно проверял острым металлическим прутом содержимое повозки. Так и на этот раз: металл проник до днища. Беглец даже не пикнул. Его обнаружили лишь тогда, когда повозка тронулась, оставляя кровавый след на песке. Раненого извлекли, увезли в санчасть.
Они хорошо относились к нам, англичане. По вечерам, когда всех советских военнопленных приводили с работы, у проволоки собиралась группа музыкантов. Они играли для нас «Катюшу», свои песни. А мы ночью продолжали подкоп.
Начался июль. Все чаще и чаще заговаривали немецкие конвоиры о большом сражении под Курском.
Прошло еще несколько тревожных дней. Постепенно немцы притихли. Тринадцатого или четырнадцатого июля, незадолго до поверки, у проволоки собралось несколько десятков англичан. Оркестр заиграл какую-то торжественную мелодию. Англичане сняли головные уборы и начали их подбрасывать, что-то выкрикивая.
Обычно допускавшие концерты, немцы всполошились, подняли стрельбу в воздух, загнали англичан в бараки. Утром польские летчики сообщили, что советские войска перешли в успешное наступление возле Харькова, Курска и Орла.
— Бардзо добже,— сказал один.— Тысенце швабских танков спалены [1].
— Откуда вы знаете?— спросил я поляков. Они усмехнулись, один коротко сказал:
— Из верных источников.
Когда поляки отошли, Шитов пояснил:
— Не иначе, как обзавелись радиоприемником.
— Конечно,— съязвил я.— Им на парашюте спустили. Видел, вчера привели к ним цугангов [2]? Возможно, они и сообщили свежие новости.
Я имел основание для такого предположения. В июне прибыли к нам новички с Калининского фронта, выложили короб новостей. Мы узнали об освобождении Великих Лук, где создан выступ, о том, что бои идут севернее и западнее города.
Учитывая эти сведения, мы наметили маршрут побега — через южную часть Латвии, в район Великих Лук.
С близкого Балтийского моря дули ветры. Время от времени обрушивались грозовые ливни. Такая погода беспокоила. Вдруг налетит чересчур продолжительный и яростный ливень, вода прорвется в тоннель. Поэтому мы работали, напрягая все силы. Я прозондировал проволокой кровлю тоннеля, определил, куда он дошел. Остается пройти метра два по прямой за зону.
В эту ночь дежурила в тоннеле наша четверка. Больше пяти минут в забое выдержать нельзя. Голову стягивает словно обручем. Вот-вот разорвется сердце. С трудом проползаешь к входу, раскроешь рот, стараясь наполнить легкие воздухом. Ведь нужно сменить товарища, чтоб снова, задыхаясь, как рыба, выброшенная на берег, набрать тазик песка. Вот когда помогла нам тренировка для высотных полетов.
Через два дня, 17 июля, подкоп был готов. Нам удалось во время работы на складе стащить крупномасштабную карту Восточной Пруссии. Ориентируясь по ней, мы наметили маршрут на восток. До Великих Лук около, пятисот километров тянется почти сплошная линия лесов.
Собственно говоря, я знал весь район от Гайдекруга до Полоцка еще с 1941 года. Он входил в 350-километровую зону, опоясавшую Ригу. Ее каждый летчик обязан знать назубок. Я помнил каждый лесной массив, упорные и линейные ориентиры, линии железных дорог, реки и озера, основные населенные пункты с характерными деталями.
Несколько тревожили предстоящие переправы через Неман, возможно, Западную Двину, реку Великую. Но, как знать, может, встретимся в лесах с партизанами, останемся у них, будем помогать наступающей родной армии. Главное — поскорее вырваться из Восточной Пруссии. Мы не знали, что где-то невдалеке держит свою ставку Гитлер, не знали, что в каждом более или менее крупном населенном пункте расположены воинские части.
Побег приурочили к 18 июля, Дню авиации. Собралась третья часть заключенных — около семидесяти товарищей. Я полез первым, чтобы пробить отверстие из тоннеля наружу. Почему-то на двадцатом метре не горел свет. Мне подали карманный фонарик, который заблаговременно стащили в санчасти у фельдшера. Я прополз еще метра три и уперся в обвал. Фонарь вырвал из мрака прижатый песком провод. Стоило его выдернуть, как снова зажегся свет.
За ночь мы убрали часть обвалившегося песка: образовался узкий лаз, достаточный для прохода человека. Дальше тоннель уцелел. Многие боялись работать на ликвидации обвала, заявляя: «А вдруг еще пойдет песок?» Тогда было решено: кто полезет на расчистку — бежит первым.
Полез таджик, стрелок-радист, не помню фамилии. Он только два месяца как попал в плен, силы еще не сдали. Я помогал ему. Задача передового — пробить отверстие, выходившее на территорию угольного склада. Пробравшись оттуда ползком, перерезать колючую проволоку, ужом проползти через дорогу, а там — свобода!
19 июля 1943 года на вечерней поверке я сообщил посвященным в тайну: сегодня бежим? Собралось шестьдесят человек. Все узнали, кто за кем бежит. Решено после выхода из лагеря разойтись большими группами во все стороны, пробираться к Полоцку, Великим Лукам.
— Сразу бегите в лес, постарайтесь углубиться, чтобы надежнее укрыться в первый день,— посоветовал всем Шитов.
И хоть неизвестно, какие опасности ожидали первую пару, все пожелали быть первыми. Пришлось напомнить уговор.
— Ни пуха, ни пера — напутствовал Саша Пасин меня и стрелка-радиста. — Ждите за мостиком!
Мы взяли с собой ножницы по металлу. Условились, что сигналом для следующей пары будет подергивание за шнур. К нему привязан тазик в конце тоннеля.
Быстро и неслышно пробито отверстие. Сразу хлынул свежий воздух. Я осторожно высунул голову до уровня глаз. Как раз менялись часовые. Пришлось спрятаться минут на десять.
Дул сильный ветер. Он гнал с запада на восток низкие, набухшие тучи. Кругом — непроглядная тьма, рассеченная лишь у помещения охраны. Темнота за лагерем снова смыкалась, словно залив окрестности чернилами.
Второй раз выглянул стрелок. Опять не все в порядке. Со стороны английского лагеря шагал проверявший караулы. Он сошелся с ближайшим часовым почти рядом с отверстием, скрытым высокой травой. Нас разъединяла только проволока заграждения. Часовой оказался земляком проверяющего, завел с ним беседу минут на пятнадцать. Они показались нам вечностью. А ребята в бараке думали, что все пропало.
Но вот удалился проверяющий, часовой зашагал в другую сторону. Напарник дал сигнал, и мы поползли в заданном направлении.
Порывы ветра усилились. Не успел я перерезать две нитки заграждения, как на одной из них громко зазвенели привязанные консервные банки. По коже прошел мороз. Казалось, остановилось сердце. Сейчас часовой поднимет тревогу. Но он, очевидно, подумал, что ветер раскачал проволоку.
Через считанные минуты я разделался с ограждением, всунул ножницы в песок. Мы по-пластунски пересекли дорогу. Нас окутала кромешная тьма. Можно было подняться в рост, добежать до мостика. Перейдя на противоположный берег речушки, мы побежали вправо, к лесу. Стрелок-радист свернул куда-то в сторону. Со мной оказались Саша Пасин, Костя Шитов и сержант Гриша.
До леса километров пять. На полпути мы выбились из сил. Задыхаясь, прижимая рукой готовое вырваться из груди сердце, наша четверка продолжала кросс.
Четверть наших пропавших без вести лежит в наших архивах...
|
| |
| |
| MSDNO_17 | Дата: Воскресенье, 11 Октября 2020, 16.26.30 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Эксперт
Сообщений: 1615
Статус: Отсутствует
| На гестаповской дыбе
Нас пытали эсэсовцы,
пламенем жгли,
Уговаривали нас ласково,
Но мы кровью плевали на все,
мы не шли
В полицаи или во власовцы.
Е. Евтушенко
Мы продолжали бежать, не разбирая дороги, изредка задевая руками стволы деревьев, отводя от лица гибко пружинящиеся ветки. Громом отдавался в ушах треск сучьев, шорох сухой травы. Углубившись в чащу, мы скатились в небольшой овражек.
Молча лежали, набирая сил для последующего броска. И снова стремительное продвижение вперед; снова напрягая все силы, все мускулы, все нервы, мы стараемся покрыть, возможно, большее расстояние.
Незадолго до рассвета все окончательно выбились из сил, прилегли на траву и забылись в тревожном сне. Дежурили поочередно.
Разбудила утренняя свежесть. Расступались лесные тени, легкий ветер доносил запах смолы и хвои, закуковала кукушка… Мы сидели молча, переживая каждый по-своему рождение первого дня свободы. Вдруг где-то сбоку затрещали кусты. Все вскочили.
— Чтоб ты лопнула! — плюнул в сердцах Костя Шитов. Из кустов вышла дикая коза. Увидав нас, она также растерялась и мгновенно бросилась в чащу.
И тут нами овладел приступ неудержимого смеха. Каждый припоминал что-нибудь смешное.
— Ну, ты ж упал, браток! — подразнивали мы Пасина.
— А где же наш часовой? Как это мы ходим вдруг сами, без часового, ребята?
— Ах, горе-охотнички! Упустили такой живой шашлык — козу!
Но вот приступ веселья погас. Уж совсем рассвело, и мы огляделись. Лес в районе Тильзита — не джунгли. Длинный и узкий, он представлял своеобразную ловушку: мы понимали, что днем здесь, очевидно, бродят люди, собирая чернику, грибы. Да и в лагере, должно быть, спохватились.
Улыбка застыла на лице Пасина. Он весь напрягся и стал прислушиваться: заглушённый расстоянием, доносился откуда-то характерный треск и рокот моторов. Мы насторожились. Ошибки быть не могло: лес объезжали мотоциклисты.
После короткого обсуждения пришли к решению — пробыть здесь до вечера.
Голод и жажду мы утоляли черникой. День коротали в разговорах. Вспоминали рассказы товарищей, при каких обстоятельствах они попадались после побега. Шитов описал нам свой путь от Ченстохова до Воронежа, утверждая, что ночь — вернейший союзник. Ориентируясь по звездам, мы должны за ночь проходить не менее двадцати километров. Главное — вырваться поскорее из Пруссии.
День прошел относительно спокойно. С наступлением сумерек наша группа двинулась в путь. Скоро мы нашли в небе привычные для летчиков семь ярких маяков — ковш Большой Медведицы. Она помогла найти Полярную звезду. Выходит, надо подаваться направо, на восток. Вскоре лес стал редеть. Открылась опушка и перед нею — дорога. Только мы решили ее пересечь, как из-за кустов выскочили двое. Раздался возглас на немецком языке:
— От Гитлера убегаете? Все равно не уйдете!
Прозвучали выстрелы. Мы бросились в сторону. Пробежав километра три, свернули на восток и снова вышли из леса. Перед нами — поле. Ощупью находили и рвали колосья. Разотрешь горсть меж ладоней — и глотаешь сладковатую молочную кашу.
На противоположной стороне притаилась деревня. Ни огонька. Лишь доносится слабый запах дыма.
Дорогу преградила река. Она не стоила доброго слова. Илистые берега, несколько метров воды. Нужно было перебраться сразу. Но когда Шитов ступил в ил и нога погрузилась по колено, он выругался, предложил:
— Давайте, ребята, пройдем немного вперед, поищем броду.
Вместо брода в темноте забелели перекладины небольшого мостика. Мы притаились в высоких кустарниках, прислушались. Никаких признаков жизни.
— Пошли! — скомандовал Шитов. Только ступили на мостик, как раздалось повелительное, ошеломившее всех:
— Хальт!
В ночном воздухе протрещали выстрелы. Раздался яростный лай собак. Нас окружили автоматчики. Псы рванулись из рук проводников.
— Форвертс! Раус!
Окруженные автоматчиками, мы поплелись в деревню. Нас привели в дом, где располагался штаб батальона, поставили у стены. Один из проводников спустил широкогрудого поджарого волкодава. Тот заворчал, оскалился, подбежал к нашим ногам, обнюхал их и… нерешительно замер.
— Фас, Рекс! Фас, ферфлюхтер!
Напрасно орал хунд-мейстер. Собаку, очевидно, удивило, что люди стоят спокойно да еще в необычной для нее обстановке, в комнате.
Хунд-мейстер издал какой-то странный гортанный звук. Собака ощетинилась, бросилась на Шитова и схватила его за ногу. Шитов охнул, заметался, мы подняли крик. Один из солдат нехотя взял волкодава за ошейник и, смеясь, оттащил в сторону.
Пришел командир батальона, бросил что-то сквозь зубы. Солдат угодливо перевел:
— Где есть остальные?
Я ответил, что мы бежали первыми, ушли в лес и больше никого не видели. На этом предварительный допрос окончился. Утром нас доставили в лагерь. Горькое, унизительное чувство! Стыдно перед товарищами: мы подорвали их веру в возможность побега. Торжествуют враги. А впереди — неизбежная расправа.
Когда нас завели в зону, я кинул взгляд на блок. От него до проволоки вырыта канава, обнажавшая тоннель. Позднее мы узнали, что побег обнаружили только утром. На поверке не досчитались 41 человека.
— Вот паршивцы! — вскипел переводчик.— Снова проспала первая комната!
Мы, действительно, зачастую опаздывали на поверку: сказывалась работа в тоннеле. Товарищи ради нас задерживались с выходом на плац, переводчик неизменно приходил будить опоздавших. И на этот раз он зашел в барак, но там никого не обнаружил. Тупоголовый дольметчер и мысли не допускал о массовом побеге. Наконец, подняли тревогу. Солдаты бросились вдоль проволоки и наткнулись на отверстие тоннеля.
Начальник гарнизона Тильзита выслал батальон автоматчиков. Солдаты растянулись цепочкой вдоль небольшой реки, притока Немана.
Мы знали, что нас будут искать, но не предполагали, что далеко вперед выставят секретные посты… Да, чего-то мы не додумали — и вот снова в неволе. Теперь нас поставили недалеко от ворот. Собрались охранники, которые дежурили в ночь побега. Командование пригрозило, что отправит их всех на фронт. А поскольку часть виновников налицо, фрицы решили «отблагодарить» нас. Озверевшие часовые не оставили живого места на теле…
В лагерь внесли две полосатые будки, приделали к ним дверцы и закрыли — в одну меня и Шитова, в другую — Пасина и стрелка-радиста. Шитов почти одного роста со мной, и мы могли только стоять навытяжку. К полуночи тело налилось свинцом, ноги набрякли. Сказывались и третьи сутки мучительного голода. Вдруг снаружи послышался шорох и чьи-то осторожные шаги. Кто-то рывком открыл дверь:
— Нэм, лянге!
Это Фердинанд принес нам две булки хлеба и пачку маргарина. Половину передачи отдал мне и Шитову, половину — другой паре.
— Шнель, шнель эссен! — предупредил солдат. — До утра нихтс оставить.
Напрасное предупреждение.
Утром, после поверки и ухода команд на работу, нас выпустили на прогулку. Только вышли из будки, как сразу свалились. Так, лежа, мы полчаса «гуляли».
Через час всех отвели в канцелярию. Стрелка-радиста, как рядового, отпустили в лагерь. А нас сковали втроем двумя наручниками. Пасин — в середине, мы с Костей — по бокам. Скованных привели на железнодорожную станцию, где выстроился в полной боевой готовности батальон вермахта, принимавший участие в нашей поимке.
Час езды и — Тальзит. Нас посадили в «суку», как называли лодзинские поляки тюремный автомобиль, и доставили в карцер гестапо — глубокий узкий подвал. Там уже сидело два русских паренька. С трудом мы втиснулись, кое-как разместились на полу. Хотелось спать, но мешал яркий электрический свет и полчища падавших сверху клопов.
— Не иначе, как вымуштровали, проклятые эсэсманы! — чуть не плача бранился Шитов. — До утра последнюю кровь выпьют.
Утром разговорился с ребятами. Оказалось, они из Ширяевского района Одесской области, пробирались в Житомир к родственникам. Немцы угнали их на работу в Германию. Владелец мастерской в Тильзите заявил гестапо, что они хотели поджечь цех.
На обоих подростках не было живого места. Лица опухли, покрылись струпьями. Один часто, со стоном прижимал рукой селезенку.
— Что вы делали в мастерской? — спросил Шитов.
— На прессах работали. Штамповали какие-то железки,— ответил больной.— А немец говорил, что мы занимаемся этим, как его, самотажем.
— Саботажем,— поправил другой.— Хозяин начал избивать нас палкой. Мы бросили в него горсть железяк. Пришли эсэс и забрали сюда. Сейчас требуют, чтобы мы признались.
— Что я ему скажу? — добавил больной.— Может, эти железяки на снаряды идут? А у нас братья на фронте.
Днем слегка приоткрылась дверь:
— Цюркан, раус!
От неожиданности вздрогнул. Кровь начала бить в затылок, казалось, что шею стянули жгуты. Такое состояние длилось недолго: помог свежий воздух, ударивший в лицо после духоты и вони карцера.
Вызвавший меня верзила с кривым, будто бы нарочито свернутым в сторону носом, жестом показал на одежду.
Я не понял, начал снимать гимнастерку. Тогда верзила стал бить ладонью по своему костюму. Ясно, боится, как бы я не занес в гестапо его союзников — клопов.
Пока мы подошли к двери кабинета, я полностью успокоился.
В большой комнате, залитой солнцем, сидел за столом сухопарый офицер, с квадратным, почти лысым черепом и дряблыми щеками. Перед ним лежала пухлая папка.
Сбоку за отдельным столиком — переводчица, с крашеными под цвет соломы волосами. Офицер показал жестом на стул. Я сел.
— Сигарет? — протянул офицер пачку.
— Я не курю.
— Итак, Цюркан,— быстро перевела крашеная с легким акцентом. — С какой целью вы бежали из шталага?
— Спасти свою жизнь
— Разве ей что-нибудь угрожало?
— Смерть от истощения, переживаний.
— Каких?
— Мало ли их? Родина третий год воюет. Да и семьи не видел.
— Цюркан, — медленно листая папку, не повышая голоса, говорил офицер. — Здесь вся ваша жизнь. Вы храбрый летчик. Фогель — птица. Попали в специальный шталаг. Вы пытались бежать. Вас не наказывали, перевели в Гайдекруг, дали хорошую работу. Теперь бежали из Гайдекруга. Вы непочтительно отзывались об отношении к пленным со стороны великой Германии. Вот рапорт герра Андреева,- офицера союзной армии. Как видите, нам все известно. Достаточно, чтобы отправить вас на виселицу. Но вы сами можете помочь себе.
Почему-то мне вспомнилось выражение: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». И я невольно улыбнулся.
— Вы смеетесь? — громче сказал офицер. — Это хорошо. Веселые люди сильнее любят жизнь. Расскажите подробно о побеге. Кто его организовал? У вас был комитет? Кто там комиссар?
— Не знаю.
— Как же вы бежали?
— Услышал, не помню от кого, что прокопали тоннель в соседней комнате. Ночью проснулся, зашел туда, увидел, бегут люди, и я побежал.
— А что вы собирались делать после побега?
— Я уже сказал: пробираться домой.
Офицер вынул из ящика стола карту.
— Ее нашли в тоннеле.
— Впервые вижу.
— Почему вас интересовала Восточная Пруссия?
— Меня интересовала дорога на восток, к своим.
— Где вы думали достать оружие для своего партизанского отряда?
— Мы разбежались в разные стороны. Щёки гестаповца налились кровью. Он нажал под столом какую-то кнопку и сказал с угрозой:
— Мы заставим тебя заговорить, фогель — их вайc нихт!
Зашел знакомый уже верзила. Офицер что-то приказал ему. Взглянув в мою сторону маленькими заплывшими глазками, верзила приблизился:
— Ком!
Я понял, что меня поведут в помещение для допросов. О нем с ужасом рассказывали в карцере хлопцы.
Переводчица начала складывать свои бумаги и карандаши, офицер тоже поднялся из-за стола. Мелькнула мысль — допрос будут вести с пристрастием.
Мы спустились этажом ниже, прошли по коридору в большую комнату. Ярко горел электрический свет. Окна завешены плотными темными шторами. На стенах — панель из гладкого линкруста. Цементный пол в коричневых пятнах. С массивных крюков, вбитых в потолок, свисают толстые веревки. Вдоль правой стены, как в слесарной мастерской,— длинный покрытый клеенкой стол-верстак. На нем разложены в идеальном порядке плети, трости, резиновые дубинки разных размеров, большие никелированные щипцы с причудливо изогнутыми концами. Тут же обыкновенное ведро.
Вошли офицер и переводчица, которая пристроилась в углу за столиком с пишущей машинкой. Офицер сел в кресло, закинув ногу на ногу.
Кроме верзилы, в комнате еще двое. Один — костлявый с длинными усами, второй — мускулистый, широкоплечий, с высокой грудью. На лице выделялся квадратный, тяжелый подбородок.
— Раздеться! — крикнул верзила.
Я снял верхнюю одежду. Верзила еще что-то крикнул.
— Догола,— перевела крашеная. На машинку легли ее вялые, как черви, пальцы.
— Альзо, фогель — их вайс нихт! — сказал фашист. — Даю пять минут на размышление. Слово офицера, если все расскажешь, вернешься в шталаг.
— Ничего не знаю.
И сразу набросились все трое эсэсманов, вывернули руки, подвесили к потолку. Мне показалось, что лопнули плечевые суставы. Стянуло дыхание. Руки стали неметь. Боль все усиливалась. Я начал обливаться потом. Перед глазами словно заплясали красные трассы пуль. От страшной боли из груди рвался крик. Но кричать я не мог: в горле как будто застрял комок ваты. Я начал хрипеть. Офицер вскочил с кресла, схватил хлыст и, выкрикивая: «Доннерветтер, нахмольс!», стал бить меня, выискивая на теле наиболее уязвимые места. Я потерял сознание. Пришел в себя от холодной воды. Так вот зачем стояло ведро на столе. Вооружившись плетями, эсэсманы немилосердно хлестали по спине, животу, голове. Глаза, могут выбить глаза! Чем их защитить? Руки не только связаны, но вот-вот порвутся тонкие связки на локтях, лопатках.
Сознание снова погрузилось в темноту. Очнулся на полу, облитый холодной водой. Тело пронзила невыносимая боль.
— Говори, хундешвайн,— бесстрастно перевела крашеная,— иначе сдохнешь. Я от тебя не отстану. Завтра снова встретимся.
Два эсэсовца поволокли меня в карцер и сразу увели Сашу Пасина. Надо мной склонились мальчишечьи лица. Ребята подмостили под меня фуфайки, помогли лечь на спину.
В таком же состоянии вернулся под вечер Пасин. Утром вызвали Костю. Он пытался оказать сопротивление, но гориллы так отделали его, что вынуждены были втроем притащить и швырнуть на пол карцера.
На третий день я снова попал к гауптштурмфюреру. Повторилась вся процедура. На этот раз офицер спросил фамилии всех бежавших. Неужели из лагеря не прислали списки?
— Знаю только бежавших со мной Пасина и Шитова. Никакие они не комиссары, просто штурманы. Больше ничего не знаю, — твердил я.
На этот раз меня не подвешивали. Вставляли руки в дверную щель, привязывали к цепи, вделанной в стену, и щипали тело никелированными щипцами. Снова, очевидно, испытывая при этом сладострастие, бил меня офицер.
Две недели продолжалось расследование. Подростков отправили в трудовой лагерь восточных рабочих. В начале августа гауптштурмфюрер вызвал всю нашу тройку — меня, Пасина, Шитова — и заявил:
— Вас содержали в офицерских шталагах. Но вы не оценили благородного отношения третьего рейха. Теперь вы направляетесь на исправление в концентрационный лагерь. Там искупите вину перед великой Германией.
Скованных, повезли нас в пересыльную тюрьму Инстенбурга, оттуда — в Мариенбург, Кенигсберг, Гданьск. Невдалеке — концлагерь Штутгоф.
[1] Очень хорошо. Тысячи швабских танков сожжены.
[2] Новоприбывшие в лагерь узники.
Четверть наших пропавших без вести лежит в наших архивах...
|
| |
| |
| Геннадий | Дата: Воскресенье, 11 Октября 2020, 21.39.48 | Сообщение # 4 |
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| Цитата MSDNO_17 (  ) Со мной оказались Саша Пасин, Костя Шитов и сержант Гриша.
Первые двое мне знакомы (увы, не по возрасту), сержанта надо установить.
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
| MSDNO_17 | Дата: Воскресенье, 11 Октября 2020, 23.56.27 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Эксперт
Сообщений: 1615
Статус: Отсутствует
| Геннадий, Цитата Геннадий ( ) сержанта надо установить.
Всё для вас:)
Шкурко Григорий Никифорович
Донесение о безвозвратных потерях
Воинское звание: мл. сержант
Последнее место службы: кбф 57 ап
Причина выбытия: погиб
Информация об архиве -
Источник информации: ЦВМА
Фонд ист. информации: 12
Опись ист. информации: 5
Дело ист. информации: 22
https://pamyat-naroda.ru/heroes....96b7975
Шкурко Григорий Никифорович
Документ в учетной картотеке
Дата рождения: __.__.1917
Место рождения: Сталинская обл., Константиновка, пр. Ленина, 135
Место призыва: Артемовский РВК, Украинская ССР, Сталинская обл., Артемовский р-н
Воинское звание: мл. сержант
Последнее место службы: кбф ввс 57 ап
Дата выбытия: 30.06.1941
Причина выбытия: пропал без вести
Информация об архиве -
Источник информации: ЦВМА
Шкурко Григорий Никифорович
Документ, уточняющий потери
Дата рождения: __.__.1917
Дата и место призыва: 25.10.1938 Артемовский РВК, Украинская ССР, Сталинская обл., Артемовский р-н
Воинское звание: мл. сержант
Последнее место службы: 8 авиац. бр.
Дата выбытия: 30.06.1941
Причина выбытия: попал в плен (освобожден)
Информация об архиве -
Источник информации: ЦАМО
Фонд ист. информации: 58
Опись ист. информации: 18003
Дело ист. информации: 1432
https://pamyat-naroda.ru/heroes....96b7975
В 1985 г. награжден Орденом Отечественной войны II степени
Шкурко Григорий Никифорович
Орден Отечественной войны II степени
Документ в юбилейной картотеке
Дата рождения: __.__.1917
Место рождения: Украинская ССР, Донецкая обл., г. Константиновка
Наименование награды: Орден Отечественной войны II степени
Картотека: Юбилейная картотека награждений
Номер документа: 175
Дата документа: 06.11.1985
Автор документа: Министр обороны СССР
Информация об архиве -
Архив: ЦАМО
Расположение документа: шкаф 62, ящик 15
https://pamyat-naroda.ru/heroes....96b7975
Четверть наших пропавших без вести лежит в наших архивах...
|
| |
| |
