|
Mы служили в CГB
|
|
| Саня | Дата: Среда, 10 Октября 2018, 20.41.35 | Сообщение # 1 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Мы служили в СГВ
Еще одной страной, где размещались советские войска, была Польша. Я узнал, что СГВ (Северная группа войск) была создана в Силезии и Померании – бывших провинциях Германии, которые по решению Ялтинской конференции (1945 г.) вошли в состав Польши. Существовала СГВ вплоть до 1993 года, когда даже уже распался Советский Союз.
И наш односельчанин, с которым я беседовал, служил там как раз в то время, когда рушился социалистический лагерь восточно-европейских стран.
А. А. Л. (это инициалы, полностью имя собеседник просил не указывать) тоже вначале был не слишком разговорчив и откровенен. Он более-менее разговорился, когда мы стали рассматривать его армейский альбом. Но всё равно многого он не сказал. Дело в том, что он служил в ДШБ ГБ – десантно-штурмовой бригаде госбезопасности. По его словам, он давал подписку о том, что в течение 15 лет не будет разглашать того, что с ним происходило, и где он был. 15 лет давно прошли, но и сейчас А. А. Л. не хочет раскрывать подробностей службы.
Как и все предыдущие наши собеседники, А. А. Л. не знал, что в итоге попадет за границу. Это было лето 1989 года. В районном военкомате им сказали: «Вы в команде 20-А». Военком добавил: «Ребята, вам повезло». В чем повезло, не объяснили. Потом пришлось ждать 5 суток на пересыльном пункте в Воронеже «покупателя». Там уже началась дедовщина. Дедовщина присутствовала и потом, уже в Польше. Но в Воронеже было всё-таки повольнее, потому что там находились лишь будущие солдаты, так как они еще не приняли присяги. Поэтому они бегали в соседний магазин за водкой и «дурковали».
До места постоянной службы в городе Бялогард А. А. Л. прошел еще множество пересыльных пунктов. Сначала под Москвой, где через трое суток их посадили в поезд. Только по виду польских пограничников и их характерному произношению все поняли, куда их везут.
Потом пришлось поколесить и по Польше. Там тоже были «покупатели», которые выясняли, кто на что способен: у кого есть за плечами прыжки с парашютом, кто имеет разряд по лыжам и т. д.
Так и попал А. А. Л. в ДШБ ГБ. Еще одно сокращение: ОБМО (отдельный батальон материального обеспечения). И – взвод обеспечения разведроты. У них были погоны темно-синего цвета.
Им сразу же дали почувствовать, где оказались: слова не скажи, в увольнение ни в коем случае.
Обучали как десантников. А. А. Л. на всю жизнь запомнил майора Краснюка: много он выпил у них крови. Конечно, боялись сначала прыжков из самолета. Когда прыгал первый раз, то забыл обо всем на свете и снова почувствовал себя, только когда его рот был полон земли.
Но десантники не только обучались прыжкам и боевому искусству, часто их отвлекали на разные хозяйственные работы. Негласно их разведбат называли «стройбат за границей».
Польша показалась ему серой и сырой страной. Да и некогда было любоваться природой. «В армии есть одна мечта – поесть и поспать», – признался А. А. Л. Но он отметил, что кормили их в Польше хорошо: всегда была жирная пища и разнообразная зелень.
Оказывается, тогда в Польше котировались советские рубли. А. А. Л. их присылали в конвертах с письмами, предварительно намазав зубной пастой, чтобы на свету невозможно было различить купюры. Иначе конверты вскрывались.
Я всё-таки рискнул спросить, в чем же заключалась их военная задача, и А. А. Л. кое-что рассказал: «Нам ничего не объясняли. Просто объявляли „готовность № 1“ и перебрасывали в те точки, которые считались наиболее напряженными».
В апреле–мае 1990 года их перебросили в какой-то лес в Германии, где они находились в течение нескольких недель. Потом дали отбой.
Из Польши часть А. А. Л. вывели весной 1991 года. Тогда уже постепенно стали расформировывать Северную группу войск. Бросали всё: здания, имущество. Офицеры, по словам А. А. Л., «хватали, кто что мог».
Вот так наш герой отслужил в Польше. Сейчас это, может, звучит круто – как же, заграница. Но он оказался там в очень сложное время. Да и вообще – не надо вмешиваться в чужие дела.
Софья Караборчева
http://urokiistorii.ru/article/52398
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 10 Октября 2018, 20.46.39 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Служили Родине
- Ну почему я не надел военную форму? - сокрушался генерал-лейтенант в отставке Александр Капочкин. На встрече москвичей, участвовавших в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, комбинате «Маяк», а также ветеранов подразделений особого риска он удостоился особого внимания. Лично меня с ним познакомил один из главных организаторов встречи председатель правления Союз «Чернобыль» Западного административного округа Москвы Владимир Монахов.
Прежде чем попасть в Чернобыль, у Александра Николаевича была нелегкая служба в армии, война. Его призвали в январе 1943 года, когда ему еще не исполнилось и 18 лет. Через 6 месяцев учебы в Калинковическом пехотном училище Александр попал на фронт в 245-ю стрелковую дивизию. Воевать довелось в Смоленской, Ленинградской, Псковской областях, Прибалтике, Белоруссии. Причем после первого же боя из 300 человек личного состава его батальона в строю остался только 21. Но ранило безусого комвзвода Капочкина позже, в 1944 году, уже в районе Пскова, - врачи даже хотели ампутировать ногу, но он не позволил.
После войны Капочкин окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе, Академию Генерального штаба, 12 лет служил в Генеральном штабе, стал начальником штаба Северной группы войск (в Польше), а позднее - начальником штаба Западного оперативного направления.
В район чернобыльской катастрофы, произошедшей 26 апреля 1986 года, Александр Николаевич, тогда уже первый заместитель начальника штаба Гражданской обороны СССР, прибыл одним из первых.
- Первым делом занялись разведкой уровней радиации, эвакуацией населения из города Припять и близлежащих населенных пунктов, - вспоминает ветеран. Тридцатикилометровая зона вокруг атомной станции оказалась пораженной не полностью, а отдельными участками. Но опасность подстерегала повсюду. И не случайно, по воспоминаниям Александра Николаевича, уже на первом совещании представителей высшего руководства страны и армии в районе катастрофы начальник Гражданской обороны СССР генерал армии Алтунин заявил: «Чтобы ликвидировать аварию, потребуются годы!» Многие с ним не согласились, однако раздались и трезвые голоса в его поддержку, в частности со стороны академика Легасова.
Жизнь показала, кто был прав... Ну а после первой 5-дневной командировки в район Чернобыля генерал Капочкин еще не раз сопровождал туда важных гражданских и военных руководителей. Когда же в конце ноября 1986 года все работы по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС возложили на Гражданскую оборону СССР, он в течение 2,5 месяца командовал там 40-тысячной группировкой войск ГО.
Уволился генерал-лейтенант Александр Капочкин, кавалер семи орденов, в 1990 году с той же самой должности, в которой служил во время главных работ по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, - первого заместителя начальника штаба Гражданской обороны СССР. Сейчас, в свои 82 года, Александр Николаевич прекрасно выглядит, сохранил острую память и охотно делится воспоминаниями с подрастающим поколением, проводит большую воспитательную и патриотическую работу.
Разумеется, он, как фронтовик и «чернобылец», не забыт руководством местных органов власти и общественных организаций. Об этом, в частности, заявил в начале встречи «чернобыльцев», «маяковцев» и ветеранов подразделений особого риска председатель Московского городского общественного объединения «Союз «Чернобыль» Москвы» Андрей Грушенков. Он поблагодарил всех ликвидаторов и ветеранов за мужество, проявленное в критические минуты.
Время, к сожалению, неумолимо, и с каждым годом ликвидаторов остается все меньше. По словам Андрея Грушенкова, в городе осталось проживать всего 517 участников ликвидации аварии на предприятии «Маяк», ежегодно редеют ряды «чернобыльцев» и ветеранов подразделений особого риска. Участники вечера почтили их память минутой молчания. Но Москва продолжает делать все необходимое, чтобы обеспечить достойную жизнь всем категориям своих жителей, подвергшихся воздействию радиации. 3 октября состоялась встреча мэра Москвы с представителями руководства Союза «Чернобыль» Москвы, на которой Юрий Михайлович подтвердил ранее принятые городом обязательства. У «чернобыльцев» будет свой реабилитационный центр, будет подписано соглашение города и Московского городского союза общественных объединений «Союз «Чернобыль» Москвы», в котором прописаны все взаимные обязательства. В частности, подготовлен раздел в целевой комплексной программе социальной поддержки москвичей, которая касается граждан, подвергшихся воздействию радиации. Ранее такой раздел в программе имели лишь фронтовики и «афганцы».
- Перспективы в этом отношении у нас хорошие, - подчеркнул Андрей Грушенков.
Кстати, нелишне напомнить, что после решения федеральных властей о внеочередном увеличении базовых пенсий с 1 декабря будут одновременно проиндексированы и ежемесячные выплаты льготным категориям граждан. ЕДВ тоже решено повысить (тем же законом
№ 244-ФЗ от 1ноября 2007 года, который увеличил базовую часть пенсии, опубликованном в «Российской газете» 7 ноября), но произойдет это в 2008 году - с 1 апреля. Размер выплат «чернобыльцам» и приравненным к ним федеральным льготникам колеблется в зависимости от категории, статуса льготника, дозы полученного облучения. Они должны улучшить нелегкое социальное самочувствие ликвидаторов, в том числе из числа московских жителей.
- Наша ветеранская организация тоже уделяет главное внимание решению социальных вопросов инвалидов Чернобыля. В первую очередь, опираемся при этом на помощь местных органов власти и руководства крупных общественных организаций, - развил тему недавно назначенный вице-президентом ассоциации инвалидов Чернобыля района Ново-Переделкино капитан 1 ранга запаса Анатолий Воскресенский. Анатолий Игоревич 15 лет прослужил на кораблях ВМФ, дважды совершил кругосветное плавание. - Приятно, что в нашем Западном административном округе местную общественную организацию Союз «Чернобыль» возглавляет Владимир Монахов – человек активный, умеющий правильно распределить силы и организовать работу. Поверьте, он не зря ест свой хлеб.
В этот праздничный вечер, конечно, в меньшей степени хотелось вспоминать о проблемах. Но куда от них деться? Анатолий Воскресенский напомнил о, наверное, наиболее острой из них - жилищной. «Чернобыльцы» имеют право приобрести жилье или улучшить свое жилищное положение с помощью ГЖС. Но приобрести в Москве квартиру с помощью сертификата без огромной доплаты невозможно. Выходит, тупик?
Чтобы отвлечь гостей встречи от грустных мыслей, организаторы, в том числе депутат районного собрания «Филевский парк» Ольга Петрова, объединенный военный комиссариат Кунцевского района, накрыли праздничные столы, пригласили профессиональных и самодеятельных артистов. Представитель Союза «Чернобыль» России вручил генерал-лейтенанту в отставке Александру Капочкину награду этой Всероссийской общественной организации инвалидов «За заслуги» I степени.
- Мы просто служили Родине, - вспоминаю слова капитана 1 ранга запаса Анатолия Воскресенского.
Теперь Родина в ответе за своих защитников.
http://old.redstar.ru/2007/12/18_12/4_01.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 10 Октября 2018, 20.59.32 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Советская армия в Польше
Интервью с Мареком Завадкой (Marek Zawadka) – директором культурного центра «Замковый холм» в городе Любин (Lubin), организатором празднования двадцатилетия со дня окончания советской оккупации в Польше.
Nasz Dziennik: 20 лет назад российская армия вышла из Польши, так завершилась оккупация, которая началась 17 сентября 1939 года. Однако не все называют этот период оккупацией. Почему?
Марек Завадка: Потому что это неудобно многим высокопоставленным политикам. Кроме того, ложь крепче и проще правды. Ложь, связанную с периодом 1939-1993 годов, отражает коммунистический новояз: «армия вошла», то есть - Советский Союз 17 сентября 1939 совершил вторжение. «Освободили», то есть - принесли на штыках Красной армии коммунистический режим, уничтожая все, что было связано с польской традицией. «Укрепляли власть, борясь с реакционным подпольем», то есть - НКВД, Корпус внутренней безопасности, а отчасти Народная армия, не гнушаясь убийств, подавляли любое сопротивление против большевизации. Или фраза «защищали незыблемость польской границы на Одере и Нейсе», то есть - здесь разместились войска, обслуживающие советские стратегические интересы. Заодно предполагалось, что если СССР решит наступать на Западную Европу, а польская армия - в направлении Амстердама и Дании, по этому региону будет нанесен упреждающий ядерный удар.
- В городе Любин, столице польской меди, до 1960 года находилась советская армия. Насколько крупными были эти оккупационные силы?
- До 1960 года Любин был похож на многие города в западном регионе Польше. Русская армия дислоцировалась во многих подобных местах. В Легнице (Legnica) располагалось командование Северной группы войск, а позднее, в 1980-х, там и в Свиднице (Świdnica) находилось главное командование войск Западного направления – самой большой военной группировки в послевоенном мире, в чью сферу входили Польша, Восточная Германия, Чехословакия, Белоруссия и Украина.
Нижняя Силезия с городом Бжегом (аэродром), Жаганем и Шпротавой (два аэродрома) – это один из польских регионов, где концентрация советских войск была особенно плотной (вторым был Западно-Поморский район). В Свентошуве располагался большой гарнизон с полигоном, в Легнице – авиационная база, был еще важный аэродром Кшива (Krzywa). Помимо этого, у советской армии было много суперсекретных центров командования и связи, склады ядерного оружия, крупный гарнизон во Вроцлаве. Для советской военной махины Нижняя Силезия имела чрезвычайно большое значение. Достаточно добавить, что здесь находилось пять действующих аэродромов плюс два запасных. Это впечатляет.
Передислокация на новую огневую позицию
- Соседство с советской армией для жителей Нижней Силезии было очень обременительным. Например, в 1989 году произошла авиакатастрофа с участием Су-24 и планера Аэроклуба меднорудного бассейна. Насколько хорошо исследованы причины этого инцидента?
- Инцидент был, конечно, расследован. Сложно сказать, насколько хорошо. Дело решили полюбовно и замяли. Аналогичных авиапроисшествий было не так много, однако соседство авиаполигона в Пшемкове стало довольно опасным: снаряды и бомбы нередко падали на частные участки. Один раз такая бомба уничтожила целое хозяйство, был один погибший. Зато было много, сотни, автомобильных аварий. Виновников обычно отправляли обратно в СССР, говорилось, что они находились при исполнении служебных обязанностей, следовательно, польское законодательство на них не распространялось. Иногда за таких людей вступался коллектив, тогда они признавались невиновными или получали условное наказание.
- В Нижней Силезии и других регионах Польши по сей день остаются воспоминания о пребывании там советской армии - это памятники.
- Можно выделить два типа памятников. Если монументы, возведенные на кладбищах, кажутся вполне приемлемыми, то те, которые остаются в центрах городов – это странное явление. Как, например, объяснить, что в небольшом городке Сцинава стоят три советских памятника? А памятник в Легнице? Это примеры из ближайших окрестностей. Мне не верится, что местные власти сохраняют эти памятники помимо воли местного населения. Видимо, молодое поколение уже забыло о том, что Польша была оккупирована. Несколько десятилетий целенаправленного стирания этой темы из памяти сделали свое дело. Свою роль сыграла также пропаганда властей, например телесериалы и фильмы, в которых бесконечно говорилось о братстве по оружию с Красной армией: они создали у нынешних поколений неполный, можно даже сказать, искаженный образ истории.
- Поэтому власти Любина и культурный центр «Замковый холм» решили напомнить об этом трагическом периоде польской истории?
- Необходимо продолжать борьбу с последствиями коммунистической пропаганды. [...] Мы считаем, что нам удастся оживить дискуссию о роли СССР в создании и функционировании Польской народной республики, в первую очередь, в контексте пребывания на наших землях советской армии. К празднованиям будут приурочены выставки и конференции, посвященные разным аспектам пребывания советской армии в Польше. Мы предложили конкурсы, адресованные учащимся средних школ, исследователям-любителям и профессиональным ученым. 12 сентября 2013 года состоится конференция на тему советской оккупации, кроме того, пройдут две выставки. Сейчас уже можно посетить экспозицию «Советский ад 1939-1956», которая на самом деле включает в себя три темы (17 сентября 1939 года, депортации 1940-1946 и Катынь 1940), а в сентябре мы приглашаем на выставку «Северная группа войск советской армии в Польше: 1945-1993». Мы надеемся, что до этого времени нам удастся выпустить несколько публикаций по данной тематике.
https://inosmi.ru/poland/20130326/207371186.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 11 Октября 2018, 22.14.05 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Из воспоминаний Бекулова Хабаса Мухамедовича, (в 1968 году служил в СГВ, 459-й зенитно-артиллерийский полк, наводчик 57-мм зенитно-артиллерийской пушки, в\ч пп 33593):
Рано утром 21 августа 1968 года после 6-часового марша я находился в кузове "Урала", когда проезжали по улице города Либерец. Людей на улицах было много, кто-то махал кулаком (в основном, молодые люди), те, кто постарше, тайком показывали пальцами знак победы "V". Где-то промелькнула надпись: "Ленин, проснись, Брежнев сошел с ума", "До Москвы - 1795 км - езжайте обратно" и т.д. Таких плакатов было много, и в моей голове не укладывалось наличие такого массового негатива. Люди, в том числе и я, которые обожествляли КПСС, и ожидавшие единодушие чехословацкого народа, были ошарашены наличием оппозиции к этой идеологии. В общем, воспоминания по маршруту продвижения не из приятных.
Отношение некоторых местных жителей к нам нельзя назвать благодушным: чехи повсюду расклеивали листовки против проводимой акции, называя нас оккупантами, предостерегали граждан Чехословакии от сотрудничества с оккупационными войсками. Нам же запрещалось их читать и следовало эти листовки уничтожать до их прочтения. Однако мне по-счастл иви л о сь о ставить незаметным один номер газеты "Южно-Чешская правда", выпущенный в среду 21 августа 1968 года. На передовице написано: "что 20 августа 1968 года войска Варшавского Договора (перечисляются государства: ГДР, ВНР, ПНР, БНР и СССР) в 23 часа без ведома руководства ЧССР оккупировали страну". Здесь много рубрик о тревогах этого утра: "Критические минуты", "Ход оккупации городов"...
Праданка вспоминает: «Мы думали там какие-то страшные оккупанты, а на самом деле на бронетранспортерах сидели совсем молодые ребята с крестьянскими лицами, немного испуганные, постоянно хватающиеся за оружие, не понимаюющие что они здесь делают и почему толпа так агрессивно на них реагирует. Им-то командиры сказали, что надо идти и спасать чешский народ от контрреволюции».
Примерно через день меня вызвал начальник отдела агитации и пропаганды майор Суворов и сообщил, что я включен в состав делегации сержантского и солдатского состава, которая поедет в артиллерийский полк ЧНА, на идеологический диспут. В штабе дивизии, в политотделе нас проинструктировали о возможных провокационных вопросах, и после этого на "Урале" отвезли нас в часть ЧНА. Нас было 7-8 человек и столько же солдат Чехословакии. Сели друг против друга, и каждый стал доказывать свою позицию: на чьей стороне правда. Среди чешских солдат не было тех, кто хотя бы частично не владел русским языком, и поэтому особых проблем в общении не было. Наши аргументы, что мы не желаем братскому народу ничего плохого, мы просто опередили войска НАТО от вторжения, и нет никакой аналогии с оккупацией немцами в период Второй мировой войны, мы вполне убедительно им это доказывали.
Хочу отметить, что в части идеологии мы были подготовлены и убеждены в правоте действий. Я сужу по себе - я готов был без оглядки отдать свою жизнь в то время за победу социализма.
Помню, когда в конце нашего диалога чешский солдат достал фото из какого-то журнала, где на площади Вацлава в Праге русские убили ни в чем не повинного ребенка, а на месте гибели лежали венки и цветы. Я не растерялся и доказал ему, что в случае гибели там обязательно остались бы следы крови, а это просто фотомонтаж и уловка идеологов оппозиции.
Веским аргументом в нашу пользу был май 1945 года, когда наши отцы и деды освобождали Прагу, и они ушли из города после выполнения задачи. Мы тоже так поступим, - говорили мы.
В этом диспуте участвовали только солдаты, нам объяснили, что с позиции чехов - эту оккупацию организовали КПСС и КГБ, а не рядовые жители страны, а мы, солдаты, категорически были против этой акции. Наша задача была опровергнуть эту мысль и доказать единодушие народных масс, в том числе и солдат, с установкой партии по защите социалистических завоеваний в Чехословакии.
Офицеры, которые нас сопровождали, не вмешивались в наш разговор. После завершения официальной части диалога, пошла неформальная беседа, нам показали, как живут чешские солдаты, как несут службу. Мы были удивлены, когда в части нам предложили пиво, что не запрещалось на службе у чешских солдат. Но мы вежливо отказались, потому что для нас это было совершенно исключено.
https://alterfrendlenta.livejournal.com/532293.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 11 Октября 2018, 22.16.42 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Вспоминает старший прапорщик в отставке, Беркут Николай Васильевич,(в 1968 году, старший сержант, СГВ, отдельный батальон связи 20-й ТД, радио-релейный механик на подвижном узле связи, в\ч пп 45504):
О событиях в Чехословакии нам говорили на политзанятиях, что экстремисты пытаются захватить власть, оторвать Чехословацкую Республику от социалистического содружества, реставрировать капитализм.
После прохождения двух дивизий мы свернулись и вместе с немцами двинулись к месту дислокации. Немцы с чехами не церемонились. Если, не дай Бог, кто-то выстрелил, то они отвечали залпом нескольких танков. По пути следования колонны были убраны все дорожные знаки, а на больших щитах чехи разместили различные надписи типа: "Здесь Москвы нет, так будет", "СССР - слон, Чехословакия - еж, слон ежа не съест", а внизу мелом дописано: "Побреем, потом съедим".
https://alterfrendlenta.livejournal.com/532293.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 11 Октября 2018, 22.18.45 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Из рассказа Самсоненко Алексея Николаевича: (рядовой, СГВ, в\ч пп 70413 "Г", БУАР - батарея управления артиллерией и ракетами, водитель):
"... Вместе со всеми переходил границу, с территории Польши в Чехословакию... В следующем населенном пункте, сейчас трудно вспомнить его название, когда автомобили, некоторые из которых шли с большим интервалом, были заблокированы толпами людей. Незаметно к кабине подошла пожилая женщина и украдкой протянула руку, в которой была спрятана пачка сигарет. В нерешительности и от неожиданности я не знал как себя повести. Но все же затем сказал "спасибо". А женщина впоследствии незаметно ушла.
https://alterfrendlenta.livejournal.com/532293.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 11 Октября 2018, 22.22.35 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Из воспоминаний Радуль Анатолия Григорьевича (мл. сержант артиллерийского полка 122 мм гаубиц, взвод боевого обеспечения "ВБО", СГВ, пп 12255):
Рано на рассвете показался первый чешский городок. По тротуарам шли люди, мы им, а они нам махали руками, все было хорошо и мирно. Часа через полтора въехали в следующий населенный пункт, мне кажется, это был город Колин. Тут уже ситуация изменилась. Колонна шла очень медленно, ее постоянно останавливала толпа, с криками и угрозами, бросали бутылки и камни в машины, поэтому впереди и сзади каждой колонны шел танк, который немного успокаивал бушующую толпу. На стенах были нарисованы карикатуры солдат, надписи "СССР - свинья!", и много чего еще. И так в каждом последующем городе и населенном пункте.
https://alterfrendlenta.livejournal.com/532293.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Рашид56 | Дата: Вторник, 16 Октября 2018, 16.55.28 | Сообщение # 8 |
Группа: Модератор
Сообщений: 18786
Статус: Отсутствует
| ВНИМАНИЕ!
Сегодня, 16 октября 2018 года в 18.40 по телеканалу "Звезда" будет передача, посвященная СГВ...и 
Рашид Сиразиев
Хойна - ОБАТО 1974 -76
|
| |
| |
| Саня | Дата: Вторник, 16 Октября 2018, 19.04.27 | Сообщение # 9 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Цитата Рашид56 (  ) по телеканалу "Звезда" будет передача, посвященная СГВ
Успел увидеть шилку Толика Бадиона. 
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Рашид56 | Дата: Вторник, 16 Октября 2018, 19.37.11 | Сообщение # 10 |
|
Группа: Модератор
Сообщений: 18786
Статус: Отсутствует
| Цитата Саня ( ) Успел увидеть шилку Толика Бадиона.
А Бадион был внутри "Шилки"! 
Рашид Сиразиев
Хойна - ОБАТО 1974 -76
|
| |
| |
| Виктор | Дата: Среда, 17 Октября 2018, 18.12.54 | Сообщение # 11 |
Группа: Модератор
Сообщений: 3047
Статус: Отсутствует
| Цитата abadion ( ) что СГВ была рассчитана на 45 минут всего
Не совсем так,это полк должен уйти на цели,а все остальные слинять на запасные позиции.
Виктор Ефимов. Шпротава 1980-1981 гг.
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 18 Октября 2018, 07.48.28 | Сообщение # 12 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Впечатления от поляков написанные в 2013 году:
Советская армия в Польше
Марек Зыгмунт (Marek Zygmunt)
Интервью с Мареком Завадкой (Marek Zawadka) – директором культурного центра «Замковый холм» в городе Любин (Lubin), организатором празднования двадцатилетия со дня окончания советской оккупации в Польше.
Nasz Dziennik: 20 лет назад российская армия вышла из Польши, так завершилась оккупация, которая началась 17 сентября 1939 года. Однако не все называют этот период оккупацией. Почему?
Марек Завадка: Потому что это неудобно многим высокопоставленным политикам. Кроме того, ложь крепче и проще правды. Ложь, связанную с периодом 1939-1993 годов, отражает коммунистический новояз: «армия вошла», то есть - Советский Союз 17 сентября 1939 совершил вторжение. «Освободили», то есть - принесли на штыках Красной армии коммунистический режим, уничтожая все, что было связано с польской традицией. «Укрепляли власть, борясь с реакционным подпольем», то есть - НКВД, Корпус внутренней безопасности, а отчасти Народная армия, не гнушаясь убийств, подавляли любое сопротивление против большевизации. Или фраза «защищали незыблемость польской границы на Одере и Нейсе», то есть - здесь разместились войска, обслуживающие советские стратегические интересы. Заодно предполагалось, что если СССР решит наступать на Западную Европу, а польская армия - в направлении Амстердама и Дании, по этому региону будет нанесен упреждающий ядерный удар.
- В городе Любин, столице польской меди, до 1960 года находилась советская армия. Насколько крупными были эти оккупационные силы?
- До 1960 года Любин был похож на многие города в западном регионе Польше. Русская армия дислоцировалась во многих подобных местах. В Легнице (Legnica) располагалось командование Северной группы войск, а позднее, в 1980-х, там и в Свиднице (Świdnica) находилось главное командование войск Западного направления – самой большой военной группировки в послевоенном мире, в чью сферу входили Польша, Восточная Германия, Чехословакия, Белоруссия и Украина.
Нижняя Силезия с городом Бжегом (аэродром), Жаганем и Шпротавой (два аэродрома) – это один из польских регионов, где концентрация советских войск была особенно плотной (вторым был Западно-Поморский район). В Свентошуве располагался большой гарнизон с полигоном, в Легнице – авиационная база, был еще важный аэродром Кшива (Krzywa). Помимо этого, у советской армии было много суперсекретных центров командования и связи, склады ядерного оружия, крупный гарнизон во Вроцлаве. Для советской военной махины Нижняя Силезия имела чрезвычайно большое значение. Достаточно добавить, что здесь находилось пять действующих аэродромов плюс два запасных. Это впечатляет.
Передислокация на новую огневую позицию
- Соседство с советской армией для жителей Нижней Силезии было очень обременительным. Например, в 1989 году произошла авиакатастрофа с участием Су-24 и планера Аэроклуба меднорудного бассейна. Насколько хорошо исследованы причины этого инцидента?
- Инцидент был, конечно, расследован. Сложно сказать, насколько хорошо. Дело решили полюбовно и замяли. Аналогичных авиапроисшествий было не так много, однако соседство авиаполигона в Пшемкове стало довольно опасным: снаряды и бомбы нередко падали на частные участки. Один раз такая бомба уничтожила целое хозяйство, был один погибший. Зато было много, сотни, автомобильных аварий. Виновников обычно отправляли обратно в СССР, говорилось, что они находились при исполнении служебных обязанностей, следовательно, польское законодательство на них не распространялось. Иногда за таких людей вступался коллектив, тогда они признавались невиновными или получали условное наказание.
- В Нижней Силезии и других регионах Польши по сей день остаются воспоминания о пребывании там советской армии - это памятники.
- Можно выделить два типа памятников. Если монументы, возведенные на кладбищах, кажутся вполне приемлемыми, то те, которые остаются в центрах городов – это странное явление. Как, например, объяснить, что в небольшом городке Сцинава стоят три советских памятника? А памятник в Легнице? Это примеры из ближайших окрестностей. Мне не верится, что местные власти сохраняют эти памятники помимо воли местного населения. Видимо, молодое поколение уже забыло о том, что Польша была оккупирована. Несколько десятилетий целенаправленного стирания этой темы из памяти сделали свое дело. Свою роль сыграла также пропаганда властей, например телесериалы и фильмы, в которых бесконечно говорилось о братстве по оружию с Красной армией: они создали у нынешних поколений неполный, можно даже сказать, искаженный образ истории.
- Поэтому власти Любина и культурный центр «Замковый холм» решили напомнить об этом трагическом периоде польской истории?
- Необходимо продолжать борьбу с последствиями коммунистической пропаганды. [...] Мы считаем, что нам удастся оживить дискуссию о роли СССР в создании и функционировании Польской народной республики, в первую очередь, в контексте пребывания на наших землях советской армии. К празднованиям будут приурочены выставки и конференции, посвященные разным аспектам пребывания советской армии в Польше. Мы предложили конкурсы, адресованные учащимся средних школ, исследователям-любителям и профессиональным ученым. 12 сентября 2013 года состоится конференция на тему советской оккупации, кроме того, пройдут две выставки. Сейчас уже можно посетить экспозицию «Советский ад 1939-1956», которая на самом деле включает в себя три темы (17 сентября 1939 года, депортации 1940-1946 и Катынь 1940), а в сентябре мы приглашаем на выставку «Северная группа войск советской армии в Польше: 1945-1993». Мы надеемся, что до этого времени нам удастся выпустить несколько публикаций по данной тематике.
https://inosmi.ru/poland/20130326/207371186.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 18 Октября 2018, 21.48.20 | Сообщение # 13 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Путешествие из прошлого в настоящее
Заметки Владимира Краснова (Боровичи Новгородской области), дипломанта конкурса "25 лет демократических перемен в Польше", проведённого Польским институтом в Санкт-Петербурге в июне-ноябре 2014.
…Наш самолет, взявший курс на Варшаву, оторвался от бетонки Пулковского аэропорта. Мелькнули где-то там внизу питерские окраины, дачные дома и автомобильные развязки и тут же исчезли в тумане сизой январской облачности. Крен влево, крен вправо… И снова солнце яркое, ярое, вспыхнувшее поверх облаков, похожих на вздыбленные льды с разломами трещин и пятнами промоин… Пора доставать ноутбук и писать обо всем, что вижу, слышу, вспоминаю…
А вижу я пока лишь только белизну заоблачных полей, слышу голоса бортпроводниц. И думаю о том, что роднит меня с Польшей, той удивительной страной, которой бредил с ранней юности, когда читал романы Болеслава Пруса, перечитывал рассказы о писателях Яна Парандовского, смотрел фильмы Анджея Вайды…
И со столь трепетным отношением к Польше, наверное, не мог не оказаться в этой сказочной для меня стране, когда пришел черед служить в армии. «Северная группа войск, гарнизон Борне-Сулиново», услышал я от отцов-командиров, когда с такими же, как я, новобранцами, шагал по улицам пропахшего каштанами и черемухой города Бреста. Все шли налегке, а я, обливаясь потом, тащил картонный ящик с сухим пайком, который потом по-братски был поделен на всех. И это нечаянное дорожное неудобство я счёл данью за счастье оказаться в стране, где блуждала душа моя.
Первое армейское лето запомнилось мне запахом цветущего шиповника, дорожного щебня, сказочным видом черепичных крыш и писком морзянки из радиокласса, где мы, как юные пианисты, пропадали часами, отстукивая телеграфными ключами армейские гаммы: «дай-дай-за-ку-рить», «ку-да-ты-по-шла», «я-на-гор-ку-шла…»
Так я стал радиотелеграфистом, радистом… И вслушиваясь, как шумит и потрескивает в наушниках радиоэфир, читал на дежурстве роман Тургенева «Дворянское гнездо». И мерещилось мне, что это в меня, а не в Лаврецкого, влюблена трепетная Лиза, и ко мне дождливым вечером вышла она на балкон, и не ему, а мне адресованы ее полные скрытого душевного огня улыбки и взгляды... И забывал о том, что живу веком позже, что на моих плечах не дворянский сюртук, а гимнастерка с погонами рядового Советской Армии... Что рядом со мной не бедняга Лемм, вынужденный доживать свои дни на чужбине, а полные сил и нерастраченной энергии парни из Куйбышева, Новгорода, Минска и Могилева. Всех нас роднило то, что каждый, как бы ни храбрился, скучал по оставленному где-то далеко дому. Польша была для нас такой же чужбиной, какой была для старика Лемма холодная и непонятная Россия.
Я тоже был вне России, но не в изгнании. Я служил в одном из ее бесчисленных гарнизонов «на ближних подступах к нашим границам», которые, как говорили тогда щеголеватые политработники, наш мотострелковый полк охранял самим фактом своего существования. «В случае войны, войска Северной группы войск могут сыграть роль ситцевой занавески, в которой противник должен запутаться, дав возможность основным силам подготовиться, чтобы дать достойный отпор агрессору!» - с пафосом говорили нам наши политруки. И сами не верили в то, что кто-то помешает им жить своей молодой, мало к чему обязывающей армейской жизнью.
Грассирующее слово «агрессор» подскакивало, как целлулоидный шарик на теннисном столе, который стоял на чердаке казармы, где располагалась рота связи, в коей мне было уготовано пройти срочную службу.
Воспоминания клубятся, как облака за бортом «Боинга», возвращая к тем памятным для меня дням тысяча девятьсот давнего года.
«Рота, в ружье!» «Боеготовность номер один!» Топот ног, запах смазки в ружейной комнате, автомат, штык-нож, брезентовый подсумок, два желтых целлулоидных рожка с холостыми патронами… Построение в коридоре… «Бе-гом! Марш!»
…Автопарк. Мы выгоняем из боксов машины, разворачиваем антенны, настраиваем радиостанции на рабочие частоты. И ждем приказа выступить в район сосредоточения. Но вместо этого приказа приходит другой, неожиданный и желанный для меня – приказ отправляться в краткосрочный отпуск на Родину. Причем, немедленно, сию секунду! Я бегу в казарму, сдаю автомат и патроны, влезаю в парадный мундир, подогнанный ротным умельцем по моей худощавой фигуре, надеваю шинель, перекидываю через плечо спортивную сумку с подарками для родни и бегу к полковому штабу, где уже толпятся экипированные так же, как и я, отпускники…
Строгий, как прокурор, военный комендант проверяет нас на наличие неуставных вставок в погонах, неуставных значков и наставляет, как вести себя в пути: «С местными жителями не разговаривать, не пить спиртного… Словом, не ронять светлого облика советского солдата». Мы терпеливо выслушиваем пересыпанный армейским матерком инструктаж и строем шагаем на вокзал, к поезду, который проследует до Бреста. А дальше, как повезет…
«…До-мой, до-мой, до-мой…», - торопливо стучат чугунные колеса, когда состав, разгоняя белесую декабрьскую муть, летит сквозь заснеженные версты из пункта «А» в пункт «Б». Пунктом «А» был польский город Щецинек, неподалеку от которого проходила моя служба, пунктом «Б» - родной дом в новгородской глуши.
Прошло много лет. И вот мы летим в Польшу по приглашению «Общества боровичан», с которым связаны трагические страницы нашей общей истории. Советские лагеря под Боровичами в далеком сорок четвертом приспособили под лагеря для интернированных и военнопленных. Узники их Польши использовались как рабочая сила на угольных шахтах («копальнях») и в глиняных карьерах, на заводах и фабриках, в колхозах и подсобных хозяйствах. Ну, и, разумеется, на традиционном лесоповале. Такова, вкратце, предыстория лагеря № 270 НКВД СССР, судьба которого тесно связана с судьбой интернированных солдат Армии Крайовой.
По доброй воле российских и польских властей четверть века тому назад на местах захоронений интернированных поляков установлены памятные кресты. На бетонные плиты мемориала с печальным шорохом ложится палая листва. Печально шелестят слова молитвы, произнесенные польским священником Кшиштофом Пожарским: «...Умирая в голоде, холоде и болезнях, бедные мученики без молитвы и христианского погребения нашли временное пристанище на этой святой земле. Сегодня мы всех их воскрешаем в нашей памяти... Не зная всех их имен, мы знаем точно, что их души обрели вечную обитель, где нет ни страха, ни печали, ни отчаяния, ни болезней, но есть жизнь вечная».
События эти были бы невозможны без демократических перемен в России и Польше. Это уже другая страна, с другой историей, другим настоящим, другим будущим… Польша, как прежде, хороша, мила, и гостеприимна. Здесь, к нашему удивлению, еще не забыли русский язык. И мы, стыдясь слабого знания польского, прекрасно понимаем его на слух, с легкостью находя в нем отзвуки родной речи. И к месту и не к месту употребляем польские слова и выражения. Вместо «холодно» говорим «зимно», вместо «здравствуйте» - «дзенькуе»… И радуемся тому, что славянское братство, как «пепел Клааса, стучит в наших сердцах». И узнаем, что, невзирая на политические разногласия былых и нынешних времен, русскую речь изучают в школах, гимназиях и университетах, что переводчикам прибавилось работы, что необходимость общения возникла вместе с восстановлением экономических и торговых связей между Польшей и Россией.
Перемены, произошедшие в наших странах, ослабили идеологические узы, зато укрепили узы дружбы и взаимной приязни. О самых сложных и трагических вопросах современной истории теперь можно говорить без обид и взаимных обвинений. И вспомнить Катынь, вспомнить интернированных поляков из Армии Крайовой, ставших узниками ГУЛАГА в новгородском городе Боровичи и его окрестностях. Вспомнить погибших за освобождение Польши советских солдат, за могилами которых бережно ухаживают на мемориальных кладбищах.
О добрых переменах от взаимного недоверия и подозрительности к доброжелательности и симпатии сами за себя говорят дорожные записи, которые я вел, когда доставало сил и времени на то, чтобы хоть что-то записать.
«В Варшавском аэропорту делегацию нашу встречали. Директор фонда «Русский мир» Людмила Гавриловна Шепелевич предложила сесть в ее желтый, как канарейка, автомобиль. Машину она вела, то и дело бормоча себе под нос, что не туда свернула, что надо было ехать другой дорогой… Но между делом мы все же разговорились о демократических переменах в Польше, о трудностях, с которыми пришлось столкнуться при смене вех… О том, что русский язык в Варшавском университете сейчас на втором месте после английского… Что в Польше сейчас активно развиваются рестораны с национальной кухней, где возрождают старинные польские рецепты… Что повсеместно открываются российские гастрономы «Матрешка» с русской водкой, печенью трески, салом, бубликами и селедкой… О том, что медленно, но верно уходят в прошлое идеологические разногласия».
«Все еще едем. В Люблине, согласно программе культурного обмена, должны быть в восемь часов вечера. А сейчас петляем по пригородам Варшавы, в которой, как сказал пан Янек, проживает около двух миллионов человек. Меньше, чем в Ленинграде в шестидесятые годы...»
«Люблин. Прием в городской ратуше. Встреча в гимназии №1. Пьем чай в кабинете пани Изабеллы Мациевской. Намерзлись на холодном пронизывающем ветру, возлагая венки на военном кладбище, где похоронены советские солдаты, освобождавшие город в 1945 году.
Люблин исходили вдоль и поперек. Благородная старина мирно уживается здесь с современной простотой. Старый город, Замковый Холм, Доминиканский монастырь, Краковские ворота, Старая ратуша, часовня Святой Троицы… Река Быстрица, в которую впадают две речушки со смешными названиями - Чернеюфка и Чехуфка, - несет свои быстрые воды в реку Вепж… А Вепж, вероятно, - вепрь, хищный и опасный…
Старинный польский город Замосць, включенный в список мирового культурного наследия ЮНЕСКО. До всех его достопримечательностей здесь можно добраться пешком, что мы и делаем, обходя по мокрому снегу улицу за улицей, площадь за площадью. Площадь «Ринок Велки» («Большой рынок»), дома ремесленников, остатки старых фортификационных сооружений - Ротонда, Коец, Новые и Старые Львовские ворота, городская Ратуша, дворец Замойских, дом «Под ангелом», мемориал жертвам Второй Мировой войны…
Возвращаемся в Люблин. День сегодня сырой, мозглый. То ли снег с дождем, то ли дождь со снегом… Погуляли по милому старому городу с широкой площадью, ратушей, костелом и даже православным собором. В собор так и не попали – возлагали венки к могилам советских и польских солдат. Огромное кладбище вокруг Ротонды – бывшего крепостного форта, превращенного немцами в гестапо, где проводились массовые расстрелы местных жителей и советских партизан… Могилы большей частью безымянны…»
«Старинный город Казимеж на берегу полноводной Вислы, напомнившей мне нашу Шелонь. Город защищен от реки дамбой, которую время от времени прорывает, и тогда мощенные камнем улицы обращаются в реки и озера. Об этом рассказал бессменный помощник директора люблинской гимназии пан Янек. Янек – легкий в общении, гораздый на выдумку школьный учитель. Он с нами с утра до вечера, а точнее – до ночи, потому что спать мы укладывались не раньше полуночи. Утром Янек, как ни в чем не бывало, встречает нас неизменной улыбкой и неизменной шуткой про «каву»… Кава (кофе) означает у нас дружескую выпивку.
Поездка наша подходит к концу. Пора укладывать в чемодан сувениры, подарки и дневниковые записи, которые я вел, когда не было под рукой привычного ноутбука. Калейдоскоп встреч, разговоров, впечатлений… Все это предстоит обдумать, осмыслить, заново пережить. А пока надо выспаться перед дальней дорогой. Три часа до Варшавы, три часа полета из Варшавы в Петербург… Самолет скрадывает расстояния между нашими столицами, нашими сердцами…».
http://www.cogita.ru/polskii....yaschee
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 18 Октября 2018, 22.50.02 | Сообщение # 14 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Легница или по следам "Малой Москвы". Часть 4. Советские "квадраты" в городе, большой и малый.
Что ж, сегодня заключительная часть рассказа о Легнице, где после Второй мировой войны и во время действия Варшавского договора дислоцировался штаб СГВ и крупный советский гарнизон. В общем-то, части СГВ размещались аж в 180 военных городках на территории Польши, но Легница, безусловно, была особым местом в этом списке. Здесь находился так называемый Квадрат, огороженная бетонным забором территория, где в опрятных красивых особняках проживал высший комсостав. Можно сказат, что к концу 80-ых Квадрат сформировался в автономный и независимый город в городе со своей инфраструктурой - магазинами военторга, школой, концертным залом и стадионом. Местным жителям полякам вход в Квадрат был запрещён, впрочем, это не касалось детворы, судя по воспоминаниям очевидцев, но и советским гражданам, младшим офицерам, рядовым и вольнонаёмным гражданским необходимо было получать спецпропуск.
К слову, удивительно, но создание Квадрата в Легнице - это идея отнюдь не советского командования, ещё до войны здесь была расквартирована немецкая пехотная дивизия 18 немецкая пехотная дивизия, практически полностью уничтоженная в 1941 году во время боёв за Тихвин. Тогда территория была обнесена забором из железных прутьев с КПП на местах въезда.
А ниже на фото остатки уже советского бетонного ограждения и одна из двух гостиниц в Квадрате - отель "Палацик". Я однако остановился в другом месте - в отеле "Резиденция", что на соседней улице, где проживал маршал К.К.Рокоссовский, а затем располагался Дом Приёмов СГВ. Приехать в Легницу и ночевать в другой, обычной гостинице было бы крайне неаутентично.
В наше время большой Квадрат Легницы является компактным местом проживания людей небедных и хорошо зарабатывающих - юристов, стоматологов, бизнесменов, хотя некоторые особняки пустуют. Не у каждого найдутся лишние 200 тысяч евро, тем более в провинциальном небогатом городе. Кстати, на польских сайтах недвижимости так и пишут - продаётся дом в квадрате. Район считается элитным и дорогим.
Вот, можно прикупить домик с остатками исторического уже забора.
Один из бывших советских магазинов, а сейчас салон мебели. Впрочем, советские жители Легницы могли посещать любой магазин в городе, а полякам для шопинга в военторге надо было выписывать разрешение у коменданта города. Но сюда, в Квадрат, они всё же заходить права не имели, поэтому зачастую у КПП просили у наших гражданских приобрести им продукты, особенно в конце 70-ых, когда стала сказываться нехватка продоволствия, а в советских военторгах было по тем временам изобилие.
Вид на одну из улиц в Квадрате, в целом все они похожи, но здесь привлекает бетонный забор. Конечно, жилищный сектор был разделён по чинам и званиям. В особняках проживали генералы с прислугой, обычно это было два человека - водитель и кочегар ис состава солдат срочной службы. В 70-ых начали строить многоквартирные пятиэтажные дома для военнослужащих и членов их семей. Большинство, конечно, жило в обычных домах на обычных польских улицах, не огороженных заборами, зачастую в одном доме с поляками.
Огромный здание, где располагался штаб СГВ, а затем и ГК Западного направления.
Ещё один снимок, чуть сбоку. Здесь располагался концертный зал как часть комплекса, а вдали вновь виднеется бетонный забор. Сейчас здесь служба социального обеспечения и страхования.
Бывший Дом приёмов, ныне отель"Резиденция". Я жил в комнате на втором этаже слева, что с балконом. Возможно, в этой же комнате 65 лет назад опочивал сам маршал Рокоссовский. Всё было просто замечательно за исключением отопления - оконные рамы-то старинные и деревянные, а топили из рук вон плохо. Подмёрз я в этой Резиденции немного, так что при посещении городка в зимний период это место порекомендовать не могу. В Доме приёмов происходили официальные торжественные встречи верхушки командования стран Варшавского договора, и некоторые эпизоды из фильма "Малая Москва" также снимались здесь.
Фото комнаты вышло крайне неудачным, но для общей картины всё же добавлю его в пост.
А сейчас мы направляемся в другой район Легницы, где находится так называемый малый генеральский Квадрат или Коттеджи, где проживал высший командный состав 4-ой Воздушной Армии. Здесь никогда не было заборов и ограждений, а название "малый квадрат" прижилось по аналогии с Квадратом большим.
Для желающих остановиться в малом Квадрате здесь тоже есть небольшой отель.
Напротив - здание бывшего штаба 4-ой ВА.
На одной улице с коттеджами находятся бывшие солдатские казармы, а затем общежития для младших офицеров и их семей.
Теперь это обычные многоквартирные дома.
До наступления темноты прогулялся немного по центру, главной целью было найти памятник Польско-Советскому воинскому братству, ну и пообедать.
В центре Легницы ничего интересного для обычного туриста нет.
Любопытный антураж - древний костёл, старинное здание и социалистическая панелька, , дружно воссоединившиеся в единый ансамбль городской среды.
И памятник Яну и Ивану, как его любя называют в городе, или памятник благодарности Советской Армии на Славянской площади уже многократно, к сожалению, оскверняемый вандалами. Инициативы по переносу или демонтажу памятника возникают на постоянной основе, но охрану обеспечивает двусторонний договор с Россией от 1994 года, который блокирует возможность избавиться от нежелательных для некоторых монумента. Почти 80% жителей города хотят, чтобы он там же, на Славянской, и остался.
Можно быть уверенным, что этот памятник, советскому солдату и солдату Войска Польского, останется здесь на долгие годы - как напоминание о прошлом и уважение к истории.
https://conrad.livejournal.com/60783.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 20 Октября 2018, 20.28.06 | Сообщение # 15 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Легница Польша. 1937 немецкая территория «Квадрат»
Liegnitz Bitschenstrasse (ul. W.Grabskiego)
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 20 Октября 2018, 20.29.59 | Сообщение # 16 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Самую классную «частичную электрификацию» я наблюдал в Польше. Я служил в Легнице (Лигниц), а там аэродромчик очень небольшой, немецкий, оставшийся после войны (кстати, полоса была с паровым подогревом, канализация и возле каждого бетонного пятака-стоянки был колодец с подведенными электричеством, бензином и маслом).
Hо... Территория аэродрома была настолько мала, что проволочное ограждение проходило примерно в 100 м. от края полосы, дальше дренажная канава и... железнодорожная ветка. Вертолетам забор не помеха, но на том же аэродромчике базировалась отдельная смешная (смешанная) эскадрилья, а там были и «Ан-24» и «Ан-12».
Двухметровый забор в такой близости от полосы для них – перебор. Поэтому высота забора в створе ворот составляла... 40 см. Должен быть забор вокруг аэродрома – вот он. А то, что его перешагнуть можно, это уже никого не волновало. Кстати, заход на посадку для самолетов там вообще был разрешен только с одной стороны. С другой стороны был город.
Все было ничего, пока поезда там ходили на паровозной тяге (а что вы хотели – это же угольный край – Нижняя Силезия). Hу правда, иногда самолету приходилось уходить на повторный круг (все-таки высота вагонов была значительно больше разрешенных 40 см), но поезда ходили не так часто и с эти можно было мириться.
Hо тут в Легницу пришел первый электровоз. А вслед за ним началась электрификация и других веток, в том числе и ветки, которая проходила возле нашего аэродрома. Hадо отдать должное полякам. Они так быстро поставили столбы и натянули провода, что наше руководство даже вякнуть не успело. Еще неделю назад ничего не предвещало беды, а тут вдруг поперек посадочной глиссады рядом с 40–сантиметровым забором оказались натянуты провода! И самолеты оказались в ловушке. Hу, взлететь, допустим, они еще могли, а вот садиться уже было некуда.
Около месяца самолеты были прикованы к земле, а потом поляки пошли на компромисс: столбы вместе с проводами были в створе полосы срезаны на расстоянии метров 300. А электрички проходили этот участок «с разгона».
Был случай, когда электричка застряла между электрифицированными участками и несколько часов простояла, дожидаясь маневрового. Могу только догадываться, что говорили пассажиры этой электрички в наш адрес.
http://mylegnica.narod.ru/sgv_12.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 20 Октября 2018, 20.39.55 | Сообщение # 17 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Старший лейтенант Марьяна Милютина о Лигниц
О Лигниц (нем. Liegnitz) 45-го рассказывает Милютина Марьяна Владимировна (старший лейтенант, студентка 1-го Медицинского института г.Москва. Мобилизавалась на фронт из института Склифосовского в 1943. Отец Марьяны Владимировны был расстрелян в 1937. Мать вернулась в начале 50-х после восьми лет лагерей и семи лет ссылки):
– По Польше всюду висели белые простыни. Нас каждую ночь бомбили. Немцы вешали осветительные бомбы, так что светло было, как днём. Бегали с носилками по траншеям под бомбежкой, вытаскивали раненых. Уставали безмерно. Пойдёшь, ляжешь – светло и страшно, до утра кое-как поспишь, а утром – перевязки, перевязки… Это страшно. Ой, какие крики и стоны были! Снимешь повязку, а там ничего… клоака. Нам сказали, что это характерное ранение от мины-лягушки. Это был ужас. Там был грузин, 24 года. Его на перевязку везут, а он воет, хватает за халат: «Сестра, отрави меня, сестра, отрави!». Ой, ужас, ужас! Все это можно было пережить только по молодости.
– В мае 1945-го перевели нас в Германию г. Лигниц (№ 3963 эвакуационный госпиталь 01.01.44–22.02.45). И вдруг ночью крик: «Война кончилась!». Все солдаты от радости начали стрелять в воздух. Я на всю жизнь запомнила эту стрельбу и звон падающих с потолка стекол, так динь-динь-динь…
Победа!
И тут, видимо, наше начальство решило раздать спирт: «Ребята, вынимайте кружки – спирт дают!». А утром подъехали битюги и повезли все наше имущество в роддом, что бы развернуть госпиталь. Какая там была роскошь, по сравнению с тем, что мы видели! Мыло в пузырьках, чистота… Развернулись и сразу раненых получили.
Лигниц – прелестный город. На его окраине были цветочные плантации «Оскар Отто». Поля цветов: гвоздики, розы – все брошено. Я там работала до осени 45-го, пока не демобилизовалась. Раненые уже были только легкие, в основном ходячие, которых готовили на демобилизацию. Все трофеями обзавелись. Идет раненый, рука загипсована, а на ней – штук пять часов. И мы приоделись: нам привозили на выбор вещи из брошенных или разбитых магазинов. Можно было и по советской зоне окупации ездить. Очень хорошей стала столовая, раньше одни каши были, а теперь и мясо появилось. В Германии (German: Niederschlesien, Liegnitz) наши девочки начали выходить замуж, за ними приезжали офицеры ...
http://mylegnica.narod.ru/sgv_5.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| kapral | Дата: Вторник, 23 Октября 2018, 10.56.36 | Сообщение # 18 |
Группа: Старейшина
Сообщений: 490
Статус: Отсутствует
| Я хочу сказать что комментарии под некоторыми фото не корректны. Котеджи по периметру имели забор. На фото с серым зданием с полукруглой крышей видим улицу Джымалы. Первое здание это узел связи на первом этаже.Второй этаж-политотдел. третий- штаб тыла. А подписано что это солдатские казармы.Дальше видим торец второго здания. Вот там на втором этаже было общежитие для офицеров и прапорщиков. На второй фотографии мы видим тоже здание и видим здание офицерского клуба и офицерской столовой. На том месте где стоят мусорные бины там всегда был уголь или кокс.
И для того чтобы он не сыпался на улицу ибыл забор примерно метрах в десяти. Через три недели будет 42 года как я уехал оттуда.
Здание с полукруглой крышей это лаборатория ГСМ. А улица паралельная Джымалы назвалась ZWM . И соединяла их улица Малая
З сужбу я два раза был в котеджах.Раз ремонтировал телефон. а другой раз носил списки телефонов какому то генерал-полковнику в гостиницу.
петро пелех
листопад 1974-76 гг узел связи п/п 10341
|
| |
| |
| 1962duma | Дата: Вторник, 23 Октября 2018, 13.00.32 | Сообщение # 19 |
 13.02.1962 - 09.03.2021
Группа: Старейшина
Сообщений: 563
Статус: Отсутствует
| kapral,
Ты прав, Пётр! Я в полковой ветке написал, что при мне был забор вокруг "малого квадрата". Казарм было всего три в полку. А чем же сейчас отапливается наш гарнизон? От городских сетей...?
Дубовой Юрий Михайлович.
СГВ. Легница. Полк связи. полевая почта 10341.
1980-1982, апрель.
умер 09.03.2021г.
|
| |
| |
| =Владимир= | Дата: Вторник, 23 Октября 2018, 14.00.38 | Сообщение # 20 |
Группа: Старейшина
Сообщений: 7076
Статус: Отсутствует
| Цитата Саня ( ) На одной улице с коттеджами находятся бывшие солдатские казармы,
С тыльной стороны корпусов №1 и №2 ( Штаб тыла ВА и полкового уч.корпуса) убран забор и ,между корпусами и коттеджами ,сделана дорога, на проезжей части видно то место ,где стоял бетонный забор .
Владимир Деркач п.п. 10341 81-86г.г.
|
| |
| |
| дальтон | Дата: Вторник, 23 Октября 2018, 15.14.57 | Сообщение # 21 |
Группа: Старейшина
Сообщений: 831
Статус: Отсутствует
| Цитата kapral ( ) Здание с полукруглой крышей это лаборатория ГСМ.
В карауле несколько раз попадал на этот пост.Цитата =Владимир= ( ) С тыльной стороны корпусов №1 и №2 ( Штаб тыла ВА и полкового уч.корпуса) убран забор и ,между корпусами и коттеджами ,сделана дорога, на проезжей части видно то место ,где стоял бетонный забор .
Тоже не припомню чтобы между уч.корпусом(при моей службе его называли полигон) и коттеджами была дорога...
Забор там был.
Валерий Жадаев.Легница 10341(учебка). Ключево-Бужиково
п.п. 74590. весна 78-80.
|
| |
| |
| 1962duma | Дата: Вторник, 23 Октября 2018, 22.20.51 | Сообщение # 22 |
|
13.02.1962 - 09.03.2021
Группа: Старейшина
Сообщений: 563
Статус: Отсутствует
| Была дорога вдоль забора. Напротив караульного помещения , через дорогу, стоял котедж командарма. Лаборатория ГСМ, пост №6, двухсменный, ночной. Вскрывался солдатом, прикомандированным к 3-й роте 1-го батальона. Чёрные погоны. Саша Лебедев, царствие ему небесное, рассказывал, что на этом посту солдат стрелял в польку. Примерно, по моим подсчётам, 70-72... Женщина обслуживала на посту, в то время, разумеется, часовых. В ночь калитка в заборе не запиралась и в моё время тоже.
Дубовой Юрий Михайлович.
СГВ. Легница. Полк связи. полевая почта 10341.
1980-1982, апрель.
умер 09.03.2021г.
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 25 Октября 2018, 20.51.02 | Сообщение # 23 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| КОМУ КУРИЦА - НЕ ПТИЦА?
Виктор ТРАВИН
Мне было всего 15 лет, когда от меня в моей биографии уже почти ничего не зависело: как жить и чем дальше заниматься за меня решили взрослые. Мне суждено было оказаться на обочине столбовой дороги, по которой уверенно продвигались мои ровесники, одноклассники, друзья... Я был обречен остаться не у дел. Но летом 1976 года мою судьбу круто перевернула весть, принесенная отцом: мы едем в старый немецкий, а ныне польский город Легница!
Нет, хулиганом я не был и девочек за косички не дергал. Я был заурядным неучем, не желавшим постигать школьные науки. Они мне были не интересны. А потому в школу после шестого класса я почти не ходил. В конце восьмого класса, когда ученикам предстояло определиться, учиться ли дальше в школе, получая среднее образование, или податься в специальное училище для получения в первую очередь образования профессионального, у меня выбора уже не было - передо мной закрылись двери всех московских школ.
Мои учителя, которые больше знали меня по фамилии, чем в лицо, призывали моих родителей, пока не поздно, отдать меня в профессионально-техническое училище - место, где собираются мелкие хулиганы, начинающие алкоголики и профессиональные тунеядцы.
- Не получит образования, зато обретет профессию слесаря-водопроводчика, - назидательно твердили они.
Мне с моей легкой руки была уготована дорога в никуда.
Однако случилось непредвиденное: моего отца - полковника Советской Армии, человека, великолепно знавшего военное дело и не раз доказавшего преданность ему, летом 1976 года вызвал командующий Московским военным округом:
- Принимайте новую должность в Северной группе войск в Польше. И забирайте туда семью...
Случилось невероятное: мне предстояло вместе с родителями уехать в чудесный город, в котором на мое счастье не было советских профессионально-технических училищ
А это значит, что я получал возможность взяться наконец-таки за ум и продолжать обучение, как все нормальные дети - в нормальной школе...
В то счастливое для меня лето моему отцу исполнилось 52 года. В этом возрасте на службу за границу уже никого не отправляют. Ну, разве что какого-нибудь выдающегося полководца. Однако мой папа стал исключением. Командующий московским военным округом, явно расстроенный положением дел в системе советской военной торговли в Легнице, признался ему:
- Там царит бардак: за два года пришлось сменить пять начальников военторга. Мы уже десятки лет знаем тебя как человека принципиального. Возьми дело в свои руки. Больше направить туда некого...
В системе военной торговли действительно творилось бог весть что: жены высшего офицерского состава - командующего, начальника штаба, управления контрразведки - были уверены, что высокое положение их мужей дает право на маленькие капризы и большие прихоти. Но главное - на бесплатное получение того, что приглянулось в советском магазине. Именно поэтому, как утверждают очевидцы, из магазинов нередко выносились весьма дорогостоящие вещи, платой за которые была лишь снисходительная улыбка генеральши.
В частности, именно поэтому, несмотря на свой «преклонный» возраст, с весьма трудной задачей - навести порядок - в июле 1976 года мой отец занял должность начальника управления торговли Северной группы войск в Легнице.
Миссия на нем лежала более чем ответственная: ему предстояло обуздать местные нравы...
К новому начальнику управления торговли местное военное командование отнеслось чуть более настороженно, чем к его предшественникам, ведь все знали, что мой отец - ставленник большого руководства из Москвы.
Однако многолетние традиции, позволявшие военную торговлю считать карманным магазином для жен командования, сломить уже едва ли было возможно...
Никто из моих новых одноклассников в школе №30 города Легницы не знал, что принимает в свои ряды подростка, с большим трудом окончившего восемь классов. Никто не знал, что аттестат о среднем образовании в московской школе был получен мною лишь благодаря невероятным усилиям моей матушки, которая (к моему великому стыду!) обивала пороги школы с мольбой не ломать сыну судьбу и выдать все-таки аттестат, а не справку о периодических посещениях мною школьных занятий.
А потому здесь я был равный среди равных. Как все.
И у меня появилась уникальная возможность (как бы это высокопарно не звучало) начать новую жизнь... Легница, после серых московских будней покорившая своей архитектурой, ухоженными уютными двориками, кофейнями с запахом пирожных и озорными миловидными девчушками, заставила меня по другому взглянуть на себя.
Нет, я не вырвался в лучшие ученики - слишком многое было упущено. Но я уже не ходил мимо школы...
Весьма благотворную роль сыграли в моем возвращении на путь истинный и мои учителя. Приехавшие из разных городов Советского Союза, они, как правило, дорожили своей работой в Легнице. Еще бы! Они получали две зарплаты - одну в рублях в Союзе, а другую - в злотых, в Легнице. Они имели возможность приобретать вещи, о которых в Союзе узнавали лишь по каталогам зарубежных фирм. Они осознавали себя (чем и гордились!) частью европейского мира. И, хотя повторяли «Курица - не птица, Польша - не заграница!», сами в это ничуть не верили.
Они панически боялись досрочного отправления в Союз, а потому на уроках нередко демонстрировали чудеса преподавательского мастерства.
С ними было интересно...
Долго командование Северной группы войск подбирало ключи к моему отцу. Но он оставался непреклонен.
Сделать его послушным можно было, по их разумению, лишь одним способом: поймать на чем-нибудь и, шантажируя, взять на короткий поводок. Именно с этой целью в политуправление (для советских людей заменявшее в Легнице комитет государственной безопасности) первым был вызван заместитель моего отца - подполковник Шилин. В кабинете при закрытых дверях майор контраззведки, не церемонясь, подсунул подполковнику расписку, обязывающую регулярно докладывать о контактах, передвижениях и делах моего отца. Особенно - вызывающих подозрение.
Таких у моего отца не было. И через некоторое время Шилин, переживая угрызения совести, признался отцу сам: мол, следил. Каюсь...
Не получив желаемого от заместителя, в политуправлении решили сделать тайным агентом водителя служебной машины. И со дня вербовки он неотступно следовал за моим отцом, куда бы он ни шел. И даже - за моей матерью, когда она просто заходила на рынок или в магазин. Видимо, командование с нетерпением ждало: когда же, наконец-таки, супруга начальника военторга тоже возьмет что-нибудь с прилавка, не заплатив.
Слежкой занимались, похоже, и другие коллеги моего отца. Но - безуспешно. Ведь поводов не давал ни мой отец, ни моя мать. Моя матушка, наслышанная о нравах генеральских жен, всегда просила у продавцов кассовый чек. К концу нашего пребывания в Легнице у нас их накопилась целая коробка.
Единственный случай, когда мой отец позволил себе пойти на поводу у командования, произошел зимой 1977 года.
Жена командующего, дама весьма привередливая, увидела на польском телевидении Анну Герман с роскошной шалью на плечах и потребовала немедленно достать ей такую же!
Поскольку генеральша не могла ждать, моего отца отправили в Судеты - туда, где в то время отдыхала Анна. Миссия его была унизительна и смешна: узнать, где такую шаль приобрела популярная певица. Зная своего отца, уверен, что он не стал бы этого делать, но решающую роль сыграла моя мама: она была давней поклонницей Анны Герман, знала и нередко сама напевала ее песни...
После уроков ученики, как правило, садились на велосипеды и катались по Легнице. Центральная площадь, парк... Везде было раздолье. Но ближе к лету 1977 года наш постоянный маршрут изменился: уже не так часто мы ездили в центр города, к знаменитому костелу и в неповторимый по своей красоте парк.
Всё чаще мы, не сговариваясь, оказывались возле нашего, советского магазина, который был расположен за территорией военного городка. Мы знали, что в польских магазинах нет того, что есть в нашем, ибо продукты мы получали из Советского Союза, руководство которого считало, что Советская Армия ни в чем не должна нуждаться.
Поскольку за поставки продуктов и продажу отвечал мой отец, я был одним из тех, кто точно знал: мы, русские, в Легнице с голоду не умрем.
Однако на грани выживания в то время оказались многие поляки. И мы понимали, что меньше всего в политическом и экономическом кризисе виноваты они. Ведь свои методы социалистического хозяйствования навязали именно мы.
Нам и отвечать.
И потому все чаще и взрослые, и мы - дети - выносили из магазинов сумки с продуктами и так, чтобы никто не видел, передавали полякам.
Впрочем, видели и знали все. Понимая, как тяжело приходится полякам, на это закрывали глаза даже наши бездушные спецслужбы.
Никогда не забуду очень красивую польскую девушку с ребенком на руках, стоявшую возле нашего магазина. Она ничего ни у кого не просила. За нее просили ее глаза. Лишь через много лет я узнал, что такое «шинка». А тогда купил, не задумываясь. До сих пор не могу забыть ее благодарный взгляд. Показалось, что засветились глаза даже у ее малыша.
Впрочем, ведь не показалось...
Моей маме становилось все хуже и хуже: рожденная на Украине, она привыкла к совсем другому климату - без моросящих дождей и туманов. Не смогла она привыкнуть и к ночным выбросам медного завода, от которых у нее перехватывало дыхание. И по окончании девятого класса, имея полное право продолжать обучение в десятом классе советской школы, летом 1977 года я с мамой, оставив отца, после одного года проживания в Легнице вернулся в Москву. Мне нужно было готовиться к поступлению в институт.
После нашего отъезда мой отец пробыл в Легнице всего три месяца и подал рапорт об увольнении. За полтора года пребывания в Северной группе войск он сделал все, что смог. Магазины изобиловали продуктами, одеждой, солдатские и офицерские столовые ничуть не уступали добротным ресторанам. Но главной гордостью отца стало его детище - книжные магазины. Дефицитные в Советском Союзе книги привозили в Легницу вагонами, чтобы потом каждая читающая семья могла увезти их на родину, домой...
Еще и сегодня в моем книжном шкафу стоят тысячи книг, купленных на польской земле. Как память о городе, в котором я провел один, но лучший год моего отрочества...
http://vtravin.ru/moi-tayny/article_post/komu-kurica---ne-ptica
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 25 Октября 2018, 21.13.16 | Сообщение # 24 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Месяц в Легнице
После третьего курса мы проходили еще одну войсковую стажировку в Польше.
Теперь уже в должности офицерской - командир взвода. Стажировка была в СГВ (Северная группа войск) . Кстати мы были первыми курсантами, кого рискнули вывести за границу на стажировку и длилась она целый месяц.
Отправлялись мы с ленинградского Варшавского вокзала (ныне его уже нет, там ТРК и железнодорожный музей). Везли нас отдельным плацкартным вагоном (прицепили), что было нам в радость.
Жена на вокзал опаздывала. Обещала прийти и проводить, но как всегда не успевала. И когда уже поезд тронулся, я увидел ее бегущую и машущую мне рукой. Беременная уже была, на большом сроке. Летела, как буресестник во время бури больше не на нее смотрел, а боялся как бы не споткнулась... не догнала...
Помню были заморочки разные с документами, с деньгами. Провести можно было только определенное количество рублей и не больше (сколько именно уже и не помню). А в Польше рубли можно было легко обменять на злотые. Не помню какой был курс, но было выгодно.
Народ боялся провозить, хоть все понимали что нас обыскивать серьезно не будет, как обыщешь 150 человек да еще за короткое время в поезде. Больших сумм конечно никто себе позволить не мог, кто 25руб спрячет так что потом сам найти не может, кто зашьет в полевую сумку между стенками полтинник или пару десяток в сапоги... детский сад...
В результате нас толком никто и не смотрел. Как пересекли границу, сразу же по поезду пошли меняла и разное жулье ))) стращали курсами в Варшаве, предлагали на порядок лучший курс. Кто-то менял, кто-то нет. Я уже и не помню, кажется рублей 25 поменял. Не пожалел, вроде бы нормальный был курс и без проволочек. Некоторых правда кидали, впаривали злотые которые уже вышли из обращения, но таких было мало. Курс кажется был примерно 1 руб = 80 злотым. Красивые были бумажки, большие, непривычные (большинство в первый раз за границу выехали).
В середине 80-х года группа располагала примерно 45 тыс. военнослужащих, 598 танками, 820 боевыми машинами пехоты (БМП) и бронетранспортёрами (БТР), 354 артиллерийскими орудиями, миномётами и РСЗО, 300 самолётами и 134 вертолётами.
Когда вернулся жена меня не узнала. Я похудел почти на 10 кг, хоть и ранее не был толстым. Вспоминаю Легницу с теплотой...
https://pantv.livejournal.com/396288.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 25 Октября 2018, 21.37.54 | Сообщение # 25 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
|
Стертая память
Российская армия ушла из Польши двадцать лет назад. Что осталось?
Алексей Николаевич, преподаватель истории из Беломорска, стоит у входа в тоннель. На нем серые брюки, коричневая куртка и летние туфли в дырочку. В руке — карта Легницы, свернутая в трубочку. Стены тоннеля исписаны мрачными граффити. На том конце брезжит свет. В город можно попасть только тут.
Алексей Николаевич оборачивается на ржавеющее железнодорожное полотно. Подавляет вздох. Рядом — его сестра Татьяна. Она одета в серый кардиган, маленькие черные туфли на наперсточном каблуке, вокруг ее шеи намотан шарф, свернутый на конце в розочку. Они — дети советского военного, служившего в Северной группе войск в Легнице.
— Вот здесь проходили съемки "Малой Москвы"*,— показывая на полотно, говорит Алексей Николаевич таким тоном, словно сообщает исторический факт.— Сюда в начале фильма прибывает состав...
— И Светлана Ходченкова выходит на перрон...— вставляет Татьяна.
— Но такого здесь не было,— поблескивает глазами из-под очков Алексей Николаевич.— Сюда приходили отдельные вагоны с почтой, контейнерные составы, а пассажирские — никогда. Женщина, которая стала прототипом главной героини фильма, была нашей соседкой. Она повесилась.
— Она действительно, как показано в фильме, полюбила польского офицера и за это была убита сотрудниками особого отдела? — спрашиваю я.
— Ну что вы...— посмеивается Алексей Николаевич.— Просто режиссер слышал эту историю, и она нашла у него свое...— он морщит нос, подбирая подходящее слово,— отражение.
Тоннель выводит на станцию железнодорожного вокзала. Там Алексей Николаевич снова останавливается и, кажется, принюхивается. Но город ничем не пахнет.
Дети оккупантов
Алексей Николаевич, ни разу не сверившись с картой, семенит в сторону от вокзала. Ступает так уверено, словно каждый день ходит по этой дороге.
— Вы в истории Легницы ориентируетесь? — через нос спрашивает меня он.— Поначалу тут было польское поселение, а в 1241-м произошло большое сражение с татарами. В нем на стороне поляков принимали участие чешские и немецкие рыцари. Потерпели поражение. В XVI-XVII веках этой землей уже владела Пруссия, а большая часть города была построена немцами.
Мы проходим мимо замка, стоящего на земляном валу, ровно утрамбованном в полукруг.
— Идет много споров по этому замку,— продолжает Алексей Николаевич.— Одни говорят, что когда наши части вошли сюда, здесь сидели немцы. Завязался бой. Но у нынешних поляков засело в голове, что это русские подожгли замок 9 мая, празднуя день победы. Логика поляков: русские — варвары... Еще при нас многие дома были разрушены, и наши солдаты разбирали развалины.
— Что бы они тут делали без наших солдат? — вздыхает Татьяна.
Польский автор Войцех Кондуша в своей книге "Малая Москва", посвященной Легнице, назвал советские войска, находившиеся в городе с 10 февраля 1945 года, оккупационными. Когда они вошли в город, писал он, тот не был сильно разрушен. В элитном районе нетронутыми и как будто в приветливом ожидании новых жильцов стояли виллы и особняки, брошенные немецкими адвокатами, врачами и промышленниками. В них и поселились генералы, а также представители высшего офицерского состава. Солдаты заняли комплексы немецких казарм, военный аэродром, госпитали, школы, театр, ратушу, академию и 470 жилых домов. А вообще, Легницу для размещения Северной группы войск выбрали потому, что в ней удобно пересекались пути, ведущие с Востока на Запад.
— А в вашем детстве город чем-нибудь пах? — спрашиваю Татьяну.
— Сажей,— отвечает она.— Это же старые немецкие дома, в них топили печи. Военным выдавали уголь. Я помню, подвозили его на машинах, папа разгружал и спускал в подвал. А как зима наступала, прибегал домой и топил.
— Легница вам снится?
— А почему мы здесь? — останавливается Татьяна.— Она все время снится. И всем одно и то же. Все идут по Легнице и не могут дойти до своего места. У каждого место свое. У меня, например, магазин П, он был построен в виде этой буквы, у кого-то — цукерния. Человек хочет купить конфет, идет-идет, но едва место покажется, он сразу просыпается. Это подсознание хочет сюда вернуться.
— Зачем?
— А мы счастливы здесь были,— на выдохе говорит она.— У нас было счастливое детство. Ведь что значило в те времена для ребенка жить в Польше? Это значило, что были оба родителя, не приходилось считать деньги, как семьям в Союзе. Что папа был не алкоголик.
— И самым страшным воспоминанием из детства стала повесившаяся соседка?
— Совершенно верно. А магазина П уже нет, на его месте стоит торговый центр.
— Получается, больше нет вашего места?
— Есть. Наша квартира, в которой мы жили.
Мы делаем поворот, и нам открывается костел, который башнями тянется вверх, как и положено готическому строению, но кажется, не раздвигает атмосферные слои, показывая, что Бог есть и он близко, а, наоборот, приседает под ними. Костел сложен из красных кирпичей, нижние бока которых покрыты черной сажей.
— Он черный, как будто горел! — ахает Татьяна.— Леш, ведь в нашем детстве он был не таким?
— Просто, Таня, в детстве, мы на все смотрели другими глазами,— отзывается Алексей Николаевич, заходя в костел.
— Ходить сюда было запрещено,— пронзительным шепотом говорит Татьяна, хотя в костеле пусто, только статуи тихо стоят по углам.— Родители нас стращали, чтоб сюда не бегали. Но мы все равно забегали и выбегали. Здесь было страшно... Страшно — все. Православную церковь мы не видели, и этот костел был нашим первым знакомством с религией. Мы очень завидовали польским девочкам, когда их на первое причастие одевали, как невест, в белые платья. А еще у нас было поверье — встретишь на улице монахиню, замуж никогда не выйдешь.
— Та сцена в "Маленькой Москве", где тайно крестили ребенка, скорее всего снималась в этом костеле,— замечает Алексей Николаевич, с исследовательским интересом оглядывая стены и витражи.
Перед костелом лежит кусок старых трамвайных рельсов, зажатых брусчаткой. Их концы обрываются так же внезапно, как и сон бывших советских детей.
— Когда-то сюда с вокзала шла трамвайная ветка,— говорит Алексей Николаевич.— Оставили кусок, чтоб напоминал...
— А у вас есть ваше место, до которого вы во сне не можете дойти? — спрашиваю его.
Он хитро улыбается и уходит в сторону арочных сводов, пробитых в боку длинного желтого здания.
— А где мой дом? — спрашивает Татьяна, спеша за братом.— Жила в Легнице, потом в Ленинграде, с мужем на Байконуре, переехали в Воронеж. Где мой дом?
— Наверное, там, где у вас квартира,— предполагаю я.
— Я здесь дома,— с напором произносит она.
Перед входом в арочные своды Алексей Николаевич оборачивается. Сквозь учительскую сдержанность на его лице проступает мальчишеское возбуждение.
— Филателистический магазин ...— торжественно объявляет он.— Вот что мне снилось. Марки — всякие-всякие. И старые немецкие. Пан продавец один альбом мне показывал — там портрет и Гитлера, и Мао Цзэдуна. Я до сих пор храню марки, временами открываю альбом, смотрю...
— Что вы сейчас чувствуете? — спрашиваю я.
— Сердце стучит сильнее,— отвечает он.— А вот Татьяна, моя сестра, ничего не чувствует. Она — не чувствительная.
Он быстро трусит сквозь все своды к самой последней коричневой двери. При первом взгляде на нее сразу приходит чувство — ее давно не открывали. Алексей Николаевич на всякий случай дергает ручку.
— Дверь — та самая,— произносит он таким тоном, словно заранее знал — тут закрыто.— Но магазина того давно уже нет, и пана — нет.
— Значит, в Легнице не осталось для вас того самого места,— делаю вывод я.
— Почему? — спрашивают брат и сестра.— Осталось. Это квартира, в которой мы жили.
— Но мы туда не попадем,— говорит Татьяна.— Новые хозяева нас не пустят... Вот я — дома,— она делает вдох.— Брат говорит, я ничего не чувствую, и это правда. Не знаю, как тебе это объяснить. Ты вот когда домой идешь, проходишь мимо магазинов и домов, ты их разве замечаешь? Нет. Вот и у меня чувство, что я никуда отсюда не уезжала.
Отношения на низовом уровне
Внезапно нас настигает шум толпы, идущий из-за поворота. Кажется, там стадион, на котором собрались футбольные фанаты.
— Боль-ше-ви-цы, вон с Легницы! Боль-ше-ви-цы, вон с Лег-ни-цы!
Парни и девушки в толстовках с капюшонами скандируют, размахивая красно-белыми флагами. На площади возле легницкого театра их не больше 70. Некоторые лица — в молодых прыщах. В круг замкнут человек, который кричит в микрофон, разбивая польские слова равномерным речитативом. Митингующие повторяют за ним хором.
— Здравствуйте,— здороваюсь я, протиснувшись сквозь немногочисленные ряды собравшихся. На меня оборачиваются головы в капюшонах и молча смотрят.— По-русски кто-нибудь говорит? — спрашиваю я.
Головы в капюшонах отрицательно качаются в стороны — "Не..."
— Вы говорите по-русски? — я трогаю за рукав высокого мужчину, он с каменным лицом продолжает смотреть вперед — мимо моей макушки.— А вы? — трогаю другого.— И вы? English?
По-английски со мной тоже не хотят говорить, потому что до этого я говорила по-русски. Из дробных выкриков на польском я разбираю только парные зарифмованные — "СНГ-КГБ" и "коммунисты-расисты", а также одиночное слово — "Оккупант!".
— То не мала Москва, то Легница! То не мала Москва, то Легница!
Дети оккупантов — Алексей Николаевич и Татьяна — скромно ждут меня в сторонке.
— Вы чувствуете себя детьми оккупантов? — спрашиваю я, возвращаясь к ним.
— Мы чувствуем себя детьми представителей группы войск, которая выполняла задачу по защите этой территории,— отвечает Алексей Николаевич.— У Польши было свое правительство, свой парламент, она была все-таки самодостаточным государством. Сейчас они собрались, требуя перенести памятник Благодарности Советской армии на кладбище.
— Но я хочу обратить внимание вот на что — вы чувствуете себя здесь как дома, а вам здесь не рады,— говорю я.
— Это маленькая часть Легницы нам не рада,— отвечает Татьяна.— В основном молодежь, которая не знает историю своей страны. Мы себя не считаем оккупантами.
...В огромных вазах — метровые гладиолусы красного и белого цвета. Бывшие советские военные и дети бывших советских военных, в разное время проживавшие в Польше до вывода войск, столпились в холле театра им.Моджеевской. Сейчас состоится конференция с участием трех польских профессоров.
Пожилой мужчина угощает меня напитком. Он оказывается психологом, его зовут Андрей Максимович, и он хорошо говорит по-русски. Я спрашиваю его, почему бывшим советским детям, жившим в Легнице, город является во снах без конца — тем особым местом, до которого они не могут дойти.
— Это нормально,— отвечает он.— Нам часто снится то, что сидит в нас очень глубоко. Это не тоска и не просто воспоминание, это — что-то между ними.
— Но почему желание во сне не осуществимо?
— Как и далеко не каждая мечта. Недаром у англичан dream — это и мечта, и сон одновременно.
Профессора уже сидят за столиком в углу на сцене. Их головы высвечены прожектором, лиц почти не видно. Когда они покачивают головами, вежливо вслушиваясь в речь собеседника, то похожи на живые светильники.
— Тот, кто имеет влияние на Белоруссию и Украину, тот будет влиять на Польшу и Россию,— говорит один.
— Польша — часть Евросоюза,— отвечает другой.
— Мы обречены на напряжение,— заявляет третий.— Оно никогда не опустится до нуля. Оно связано с чувством безопасности и независимости. Поляки страдали от российского террора. И российский невроз — та болезнь, которая не появилась у нас сама по себе. А то событие, которое произошло 20 лет назад,— продолжает он, имея в виду вывод наших войск,— будем надеяться, что оно изменило геополитику навсегда.
— Когда распался Союз, Россия хотела сблизиться с Западом и Европой, это были два берега, между которыми курсировали Украина и Белоруссия. Говорите — невроз, вызванный травмами прошлого. Я в это не верю. Для многих поляков главный вопрос в отношениях с Россией — разбитый "туполев" под Смоленском. У нас наступят очередные выборы, и две партии, как обычно, в своих дебатах будут нападать друг на друга, обвиняя соперников в том, что не были достаточно жесткими с Россией.
— И тогда польско-российские отношения будут сильно зависеть от наших внутренних обстоятельств. Но это мы уделяем большое внимание польско-российским отношениям, в России этот вопрос не так важен. Там даже не обратят внимания на появление у нас в прессе антироссийских статей. А у нас на появление антипольских обращают. Общественное мнение формируется через кино, театр, прессу...
— России трудно было расстаться с империализмом, с идеей о внедрении русского языка. Можно сказать, что когда 17 сентября 1993 года из Польши вышел последний советский эшелон, была закрыта историческая карта. Но не до конца. Советское мышление пустило здесь свои корни.
— Самое главное — создать сеть человеческих отношений на низовом уровне. Я не верю в большую карту Европы. Евросоюзу некуда расширяться. Он уже пересек границы своих интеллектуальных и физических возможностей и начал терять смысл. Нужно, чтобы Россия заняла в наших головах должное место... Но история с останками самолета только разжигает наш спор.
— И вот вопрос — что дальше?
— Наверху в большой политике всегда будет по-разному. Мы надеемся на обычное население. Элиты пусть спорят. Но обычные русские и поляки должны найти выход. Давайте иметь надежду. Она не только в диалоге, но и в наших головах,— говорит профессор и покачивает подсветленной прожектором головой.
...Алексей Николаевич останавливается перед красной лужей разлитой по плитам краски. Она уже спекается на выглянувшем после дождя солнце. Рядом валяются осколки разбитой бутылки.
— И, кажется, они не спешат это вытирать.
На постаменте — два солдата, русский и польский. Между ними девочка, которую польский солдат держит на руках. Солдаты пожимают друг другу руки. Ноги нашего — по колено в красной краске, словно в крови.
Говорят, несколько дней назад польская молодежь украсила постамент надписью — "Спасибо за насилие". Но теперь ее уже стерли. Возле памятника Благодарности Советской армии, а это именно он, кружит полицейский. За спиной бронзовых солдат — костел, а сбоку — дом с такими округлыми башенками и цветными балкончиками, какие можно увидеть только в Европе.
— Мне горько,— бесчувственно произносит Алексей Николаевич, по-прежнему глядя в красную лужу.— Польская молодежь... Они не понимают, почему живут здесь. Да потому, что пришли наши солдаты и спасли их от немцев. А не пришли бы они, не жили бы поляки здесь. У меня в сердце разливается горечь. Сердце — такая штука...
— А мне все равно. У меня своих проблем хватает,— говорит Татьяна и идет от памятника прочь.— И если ты хочешь знать, за что я действительно переживаю, так это за то, что распался Советский Союз,— бросает она брату на ходу.
Брат спешит за ней, обгоняет и идет дальше один. Я бросаю последний взгляд на двух солдат. Может быть, это потому, что я знаю, что было потом, мне кажется, что скульптору удалось предсказать событие, случившееся ровно 20 лет назад, когда поляки попросили советских со своей территории. Наш солдат, опираясь на каменный автомат, настойчиво, с силой жмет руку польскому солдату и прямо смотрит ему в лицо из-под каски, как будто хочет сказать: "Вы нас у себя не хотите? Но мы принесли вам мир, и вам придется нас потерпеть". А лицо поляка застыло в спокойствии европейской вежливости и славянской хитрецы: "Ничего, мы потерпим. Но до поры до времени..."
По закону толерантности
Алексей Николаевич останавливается возле бензоколонки. Рядом с ней у проезжей части две каменные створки, между которыми деревянный крест и букеты живых цветов. Рядом — баннер с большой сосиской. Алексей Николаевич внимательно изучает желтые надписи на створках.
— Памятник жертвам большевизма,— объявляет он.
— Короче, нашим жертвам,— подводит итог Татьяна.
— Может быть, если бы мы отсюда ушли в 1945 году, о нас сохранилась бы добрая память,— задумчиво говорить Алексей Николаевич.— А вот на том месте, где сейчас заправка,— он показывает на белый рифленый навес,— раньше находилась тюрьма. Здесь немцы держали генерала Карбышева. Он попал в плен в 1941 году в Белоруссии. Его переводили из лагеря в лагерь, в отличие от генерала Власова он отказывался идти с немцами на сотрудничество. Категорически! — Алексей Николаевич ударяет по воздуху картой. За время прогулки он ни разу ее не развернул.— Его пытали, Власов его уговаривал согласиться. Потом его отправили в Бухенвальд, он там готовил побег. Когда немцы об этом узнали, они вывели его во двор и поливали холодной водой. Но сейчас этим подробностям в учебниках истории уже нет места. Там отражены основные сражения, командующие, фронты. А между тем Карбышев — Герой Советского Союза. Он не стал предателем Родины...
— А кто такие предатели Родины? — спрашиваю я.
— Если ты стал воевать против своего народа...— задыхается возмущением Алексей Николаевич.
— Очень долго можно рассуждать, пока не окажешься в их шкуре,— осаживает его Татьяна.— Тогда ты мне скажи,— нападает она на брата,— женщина, у которой на руках двое маленьких детей, она спуталась с немцем, как ты думаешь, в пользу чего у нее будет стоять выбор — получить от него лишнюю крупу, лишний кусок хлеба или позволить своим детям умереть от голода.
Алексей Николаевич сопит и мелко потрясает в руке картой Легницы.
— Мне кажется, что подобные случаи требуют индивидуального рассмотрения,— встреваю я, чтобы брат с сестрой не успели поссориться.— Это был кусок хлеба или плитка шоколада? Насколько ее дети голодали?
— Да все в то время умирали от голода,— машет рукой Татьяна и уходит вперед.
— Война все же дает больше, чем мирное время, возможностей стать предателем или героем,— продолжаю я.— Но что такое быть предателем Родины в нынешние времена?
— Все зависит от того, какими секретными сведениями вы владеете.
— Ну хорошо, допустим, сегодня я бы подошла к митингующим и сказала: "Да, вы совершенно правы! Советские военные — оккупанты и... насильники".
— Зачем?! — хором спрашивают брат и сестра.
— Ну как... вот я бы таким образом выстраивала с поляками межчеловеческие отношения на низовом уровне.
— Но это же неправда...— Татьяна трогает меня за руку.
— Это было бы вашей точкой зрения, не более,— бурчит Алексей Николаевич.
— То есть выходит, в советские времена такое высказывание было бы предательством, а сегодня в условиях всего лишь точкой зрения? — уточняю я.
— Ответь мне...— Татьяна опускает голову и внимательно смотрит в щели брусчатки. Шарф на ее шее скукоживается и торчит розой из-под подбородка.— Неужели ты такое бы сказала от чистого сердца? Ты же грамотная. И если ты, Марин, грамотная и так говоришь, то ты — лицемерка. И тут вопрос — для чего ты лицемеришь? Ты защищаешь свою жизнь? Ты хочешь накормить своего ребенка?
— Нет, я же сказала — просто выстраиваю межчеловеческие отношения. Чтоб меня хорошо приняли, пока я здесь.
— Но ты же своими действиями навредила бы Родине. И это — уже дело твоей совести. Пусть это малое предательство, но, как нас учили еще в школе, из малого вырастает большое.
К нам подходит полячка. Она держит за руку маленькую девочку, а та разбрасывает по брусчатке хлебные крошки. Шурша крыльями, слетаются голуби. Женщина что-то говорит.
— Она сказала, мы очень рады, что вы приехали. С вами было хорошо.
— Молодежь вам не рада, а люди в возрасте подходят и говорят, что рады вас видеть... Можно ли тогда сказать, что между этим поколением и тем лежит другой учебник истории? — спрашиваю я.
— А почему нет? — отвечает он.— Начиная с 1993-го у Польши была другая ориентация — на Запад. Молодежь воспитывается уже на других примерах. А учебник истории — это политический заказ.
Нам навстречу выступает компания молодых поляков. У двоих в руках бутылки пива. Алексей Николаевич сторонится, пропуская их. Татьяна вбирает голову в плечи. Я заметила: она делает так каждый раз при встрече с польской молодежью.
— Вы их боитесь? — спрашиваю у нее.
— Просто я знаю, на что они способны,— отвечает она.— И помню, как нас по дороге в школу называли русскими свиньями.
Я выхожу на середину тротуара и преграждаю компании дорогу. Какое-то время мы, улыбаясь, смотрим друг на друга. Потом я отчетливо по-русски произношу:
— Здравствуйте. Хотели бы вы, чтобы мы, русские, приехали снова в Легницу и жили здесь?
Мне отвечают на польском, но каким-то образом я понимаю что они говорят. "В качестве кого? — спрашивают меня.— В политическом или экономическом смысле? Если в экономическом, то добро пожаловать".
— Вы знаете о том, что сегодня памятник нашему солдату полили краской? — задаю я следующий вопрос. И снова понимаю ответ: "Знаем. Но не имеем к этому никакого отношения. Нам памятник не мешает. Пусть стоит".
Когда компания проходит дальше, Татьяна меня спрашивает:
— Зачем ты это сделала? Почему ты их не боишься?
— Потому что часто мы боимся, просто потому, что привыкли бояться.
Дорога к дому
Мы идем к дому, в котором они жили. Их мечта — попасть в свою бывшую квартиру. А я хочу знать, почему повесилась та женщина. Ей было плохо в Польше? Ее допек особый отдел? Она не могла быть с тем, кого любила? Ее оборванная история напоминает мне сны о Легнице.
Дождь в этом маленьком городе начался в день нашего приезда. С тех пор он не переставал ни на час. Но дома почему-то кажутся сухими. Мокнут только деревья, покрытые тонким слоем мха. Здесь по-прежнему ничем не пахнет. Несмотря на веселые расцветки готических домов, город смотрится мрачным. Непонятно, почему именно за Легницу бились на протяжении веков. Сначала это место было польским, потом прусским, а потом советским. СССР прогнал из Легницы немцев и переселил сюда поляков, в основном из Западной Украины.
В завесе дождя по улицам под зонтами двигаются приехавшие на годовщину русские. Ходят по улицам, находят те же дома, которые стояли тут раньше, узнают их. Но сами дома их не узнают никогда — в них давно живут другие люди.
— Как поляки из Легницы относятся к русским? Можно ли вывести какое-то усредненное отношение? — спросила я писателя Войцеха Кондушу.
— И в те времена факт размещения в городе нескольких тысяч солдат дружественной, но чужой армии одним местным жителям не мешал, а другие просто не могли с ним смириться,— ответил он.— Одни находили в этом преимущества — они оказывали армии ремонтные, строительные, торговые услуги. Тысячи легничан торговали с русскими и думали, что с русскими можно жить и делать бизнес. А другие считали, что пребывание советских войск негативно влияет на жизнь в городе, создавая трудности для его развития, и были недовольны советскими порядками и ограничениями.
Мы уже близко от того места, где находился "Большой Квадрат". Сейчас от его двухметровых стен с КПП остались только отдельные плиты. В "Квадрате" размещался штаб и виллы генералов. Сюда вход полякам был закрыт. Как и в некоторые другие комплексы, где жили советские военные.
— Поляки очень любили советские конфеты,— говорит Татьяна.— Они останавливали нас на дороге, давали деньги и просили купить конфет. Мы покупали. И никому из них даже в голову не приходило, что мы могли забрать деньги себе и ничего им не купить. Им хуже жилось, чем нам. Мясных изделий, например, они себе часто позволить не могли, а в их магазинах было меньше продуктов, чем в наших... Леша! Леш! — зовет она.
Алексей Николаевич оборачивается. Татьяна застыла, прижав руки к груди и глядя себе под ноги — на продолговатые серые плиты, которыми устлана дорога к их дому.
— Вот эта дорожка, я по ней ходила. Эти плиты — они были еще при мне. Ты видишь, как они красивы? — спрашивает она меня, и я с сомнением пожимаю плечами.— Ты не видишь...— вздыхает.— А для меня это часть жизни. Посмотри туда. Видишь здание?
Я оборачиваюсь и вижу некрасивое коричневое здание. А за ним — лесок, через который бежит такая же плиточная дорога.
— Вот здесь была детская площадка, на которой она повесилась,— говорит Татьяна о своей бывшей соседке.— Такая лесенка была дуговая с перекладинами.— Она привязала веревку и поджала ноги.
— Но почему? — спрашиваю я.
Где стояла кровать
— Я нажму на кнопку,— говорю я и подношу палец к домофону.
— Нет, нет! — машут руками брат и сестра.— Люди занимаются своими делами. Неудобно. Невозможно так беспокоить людей. Мы лучше здесь постоим...
— Но вы же хотите, чтобы сбылась ваша мечта? — я нажимаю на кнопку.
Звонок пикает. Но ответа нет. Я жму еще раз. Жду. Тихо.
— Не надо, никого нет,— обреченно говорит Алексей Николаевич.— И пусть. Там все равно все другое.
— В детстве деревья казались такими большими,— говорит Татьяна, оглядываясь вокруг.— И палисадник казался огромным... Это было нашей мечтой попасть в этот подъезд, в нашу квартиру. Больше мы в Легницу не приедем,— Татьяна отходит от подъезда.
Алексей Николаевич продолжает стоять, вперив взгляд в дверь. Больше они сюда не приедут. Сон продолжит преследовать их. Мечта не сбудется. А я больше не буду спрашивать, почему она повесилась. Я оглядываю тихий дом. В окнах — ни одного лица. Никто не отодвигает занавесок, чтобы сквозь щелочку взглянуть на непрошеных русских гостей. Они столько раз переступали порог этого подъезда, что мне трудно поверить — в копилке этих "разов" не осталось еще одного, пусть последнего. Поэтому я поднимаю палец и снова жму. Щелк. Отвечает женский голос. Я не знаю ни слова по-польски. Из домофона шуршит и хрипит — на том конце нас слушают. Я поворачиваюсь к Алексею Николаевичу, но он слишком растерян и слишком хорошо воспитан советскими родителями для того, чтобы попросить поляков его впустить.
— Мы — русские! Мы тут жили 40 лет назад! — кричу я в домофон, хотя 40 лет назад меня еще на свете не было.— У нас мечта — попасть в нашу квартиру. Пустите нас, пожалуйста!
— Прошу,— отвечает женский голос, ударяя первый слог.
Звучит новый щелчок, я хватаюсь за ручку и тяну дверь на себя. В нос ударяет крепкий запах старых деревянных полов. Наконец город пахнет.
— Таня! — взбудораженно кричит Алексей Николаевич.— Та-ня!
Татьяна бежит, поправляя на ходу шарф.
Они останавливаются на пороге. Им нужно пересечь широкую площадку до лестницы. Татьяна смотрит в пол. Алексей Николаевич — по сторонам.
— Лестница ждет вас,— говорю я.
— Леша...— с придыханием, шепотом зовет Татьяна.— Леш, они даже полы не поменяли. Это те полы, которые были при нас.
У нас под ногами — деревянные доски, местами искрошившиеся, местами со стершейся коричневой краской.
— Лепнина,— Татьяна задирает голову вверх на выпуклый узорчатый круг с крюком для люстры посередине.— И люстру до сих пор не повесили, как при нас. Леша, Леш...— постоянно зовет она брата.
Но Алексей Николаевич уже ничего не слышит — он пересекает площадку до лестницы, аккуратно ступая белыми в дырочку туфлями, купленными на зарплату учителя из глубинки. Наверное, и 40 лет назад, еще в детстве, он с таким же важным видом вносил в этот подъезд свои марки и книги. Он кладет руку на перила и поднимается по ступенькам.
— Вот здесь она жила,— Татьяна делает остановку на втором этаже перед темной дверью.— Она была замужем за военным, сверхсрочником. Видный был мужчина. Она его очень любила. Но он ей постоянно изменял. Однажды она сказала нашей матери, что наложит на себя руки. В ту ночь он прибежал, злой, выпивший. Стучал к нам в дверь: "У вас моя жена?", спустился в подвал. Потом приехал военный патруль и нашел ее — она висела на детской площадке. Мама сильно плакала. Мне тогда было семь лет.
— А мне — тринадцать,— вставляет Алексей Николаевич.
На третьем этаже нас ждет открытая дверь. В проеме стоит женщина лет 50 с короткой светлой стрижкой.
— Прошу, прошу,— говорит она.
— А вы знаете, а вот здесь были туалеты,— задыхаясь, Татьяна показывает на лестничную площадку.
— Ну-ну,— соглашается женщина и жестом приглашает ее войти.
— А вот там была лепнина — голова льва,— тараторит Татьяна, словно хочет доказать хозяйке, что действительно здесь когда-то жила.— Я смотрела на нее по ночам, и мне было так страшно! А вот здесь... А вот здесь была кухня. А вот здесь — балкон,— Татьяна быстро передвигается по квартире. Полячка улыбается.— А там была печь... Большая печь. И такая пластинка перед ней, чтоб уголек на пол не просыпался.
— Так и есть, так и есть,— подтверждает полячка.
Алексей Николаевич сначала ошарашенно стоит на пороге, потом начинает медленно ходить за сестрой. Татьяна продолжает тараторить на русском, хозяйка задает вопросы на польском, Татьяна отвечает.
— А вот здесь... А вот здесь стояла моя кровать. А вот здесь...— Татьяна всхлипывает. Закрывает нос ладонью. Плачет. Гладит двери. Гладит стены, как будто они могут ее помнить.
Я хочу спросить ее — начала ли чувствовать она, ничего не чувствовавшая у памятника политого краской солдата. Но не спрашиваю — пожалуй, ее ответ будет таким же простым, как и та причина, по которой повесилась русская, прибегавшая в эту квартиру за утешением. Прототип героини из "Маленькой Москвы", история которой тоже была слишком проста для того, чтобы стать не просто толчком, идеей для создания фильма, а отразиться в нем от начала до конца такой, какой она была.
— Добже, добже...— говорит полячка.
Татьяна наклоняется, чтобы обуться, и не может встать. Брат подает ей руку.
P.S.
Вечером дождь польет таким сплошным потоком, что Татьяна скажет: "Льет, как в кино". И так он будет лить три дня. Мы еще раз пройдем мимо памятника Благодарности Советской армии. Краска к тому моменту уже пристанет так, что даже такой сильный дождь не сможет ее размыть.
*Фильм польского режиссера Вальдемара Кшистека "Малая Москва" со Светланой Ходченковой в главной роли, снятый в 2008 году, показывает Легницу 1968 года, отношения между жившими в ней русскими и поляками. Советский офицер с женой Верой приезжает на службу в советский гарнизон Легницы. Вера влюбляется в польского офицера. В финале она погибает от рук сотрудников особого отдела, оформивших убийство под самоубийство.
Как мы уходили из Европы
Досье
"Огонек" восстановил хронику вывода 46 дивизий, 64 бригад, 90 авиаполков, 640 тысяч военнослужащих и десятков тысяч единиц военной техники, которыми СССР располагал в Европе
В 1989 году все размещенные в Европе советские силы и средства находились в составе следующих соединений: Западной группы войск (ЗГВ, ранее Группа советских войск в Германии, ГСВГ; ГДР), Северной группы войск (СГВ, Польша), Центральной группы войск (ЦГВ, Чехословакия) и Южной группы войск (ЮГВ, Венгрия).
Вывод ЗГВ начался в сентябре 1990 года и официально завершился 31 августа 1994 года. За это время Германию покинули 338 тысяч военных и 115 тысяч единиц боевой техники, в том числе 4 тысячи танков, 11,5 тысячи бронемашин, 4 тысячи орудий и 2,5 млн тонн материально-технических средств.
Боевые части СГВ были выведены из Польши в период с мая по ноябрь 1992 года. Последние российские солдаты ушли из страны в сентябре 1993 года. Всего из Польши вывезли 46 тысяч военнослужащих, около 1 тысячи танков, 400 орудий и минометов, почти 450 самолетов и вертолетов.
Соглашение о выводе ЦГВ из Чехословакии подписали 26 февраля 1990 года. К июлю 1991 года группу войск, в составе которой насчитывалось 90 тысячи военнослужащих, а также свыше 1 тысячи танков и 2,5 тысячи бронемашин, 1,2 тысячи артиллерийских орудий, 200 самолетов и вертолетов, упразднили.
Ликвидация ЮГВ в Венгрии началась в мае 1989 года. Процесс завершился в сентябре 1992 года, всего передислоцировали 49 тысяч солдат и офицеров, 860 танков, свыше 600 артиллерийских систем, более 250 самолетов и вертолетов.
После получения в 1991 году Эстонией, Латвией и Литвой независимости Прибалтийский военный округ был преобразован в Северо-Западную группу войск (СЗГВ). Соединение прекратило существовать в сентябре 1994 года, к этому моменту Прибалтику покинули 68 тысяч военных, 2,5 тысячи танков, 1,2 тысячи единиц артиллерийских систем, более 700 самолетов и вертолетов.
https://www.kommersant.ru/doc/2280545
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Рашид56 | Дата: Вторник, 22 Января 2019, 13.37.39 | Сообщение # 26 |
|
Группа: Модератор
Сообщений: 18786
Статус: Отсутствует
| Мы служили в СГВ
Рашид Сиразиев
Хойна - ОБАТО 1974 -76
|
| |
| |
| bodo1953 | Дата: Среда, 23 Января 2019, 14.46.13 | Сообщение # 27 |
Группа: Старейшина
Сообщений: 1253
Статус: Отсутствует
| 
Владимир Бодо, пп 45100. 1973-77г. 02.08.1953г
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 26 Января 2019, 20.59.01 | Сообщение # 28 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Тому, кто роется в чужом грязном белье, стоило бы подумать, как со стороны выглядит он сам. На такие мысли наводит чтение фрагментов из польской книги под названием «Долгий танец за железным занавесом: полвека пребывания советской армии в Польше». Их опубликовала «Газета выборча», явно не замечая «бревно в собственном глазу».
Gazeta Wyborcza (Польша): торгуйте, товарищи! Как поляки учили Красную армию заниматься бизнесом (часть I)
Капитализм зарождается в коммунизме, считает Евгений Попов — бывший советский офицер, а сейчас калининградский бизнесмен. Торговать он научился в Польше:
«Дома в Ульяновске нас у родителей было десять человек, на учебу денег не хватало, так что я пошел туда, где кормили, одевали и давали крышу над головой: в казармы. В гарнизоне в Борне-Сулиново оказалось, что мне выдают больше еды, чем мне нужно. За крупой и мясом поляки выстраивались в очередь, а я покупал джинсы, куртки из искусственной кожи, посуду. Например, были сервизы с розами, очень красивая вещь! Потом я выгодно перепродавал все это в СССР».
Подполковник Рустам из Самары, который служил в Легнице, Свиднице и Колобжеге, продал последний комплект советского постельного белья за пару дней до вывода войск. «А на рынке я торговал военными биноклями. В моем родном городе был завод оптических приборов, я доставал их там за бесценок», — рассказывает он.
Рядовой Игорь Алейников из Краснодарского края говорит, что когда он проезжал через деревни в окрестностях Кломино, в каждом дворе там сушились военные кальсоны: «Существовали четкие нормы, как долго предписано носить ту или иную часть гардероба — от трусов до ботинок. Ботинки, например, полагалось менять раз в полгода, но если они еще не порвались, пальцы из них наружу не торчали, то начальник отдела снабжения говорил: „Ну, походи еще". Я ходил в них год или полтора, пока они совсем не разваливались, а выделенная мне пара „освобождалась", и интендант продавал ее в деревне».
Часы, свинья, прибор ночного видения
Мы ездим по Польше и расспрашиваем людей, что продавалось и покупалось несколько десятилетий назад.
— Тракторы, автомобили, но чаще всего топливо, — перечисляет Славомир Москалевич (Sławomir Moskalewicz) из Щецинека, торговавший с советскими военными при посредничестве своего шурина. — Вся семья торговала, а я ему помогал, но мне это не нравилось.
— Почему?
— Мои родственники сражались в рядах Армии Крайовой на Волыни, прятались по лесам под Ковелем, бились с немцами и с украинцами, а погибли от рук русских. Тетка хотела посмотреть, стоит ли еще ее дом. Ее поймали, изнасиловали и убили. Потом отец об этом рассказал, и коммунисты посадили его в тюрьму. Старший брат отца, который оставался в лесах, спас жизнь одному красноармейцу, а потом узнал, что тот работает в министерстве безопасности. Он отправился в Варшаву и добился оправдания отца, но сам вернулся в лес, и русские его убили. Отец освободился в 1946 и приехал в Щецинек. «Как тебя звать?» — спросили остановившие его русские, у которых уже был здесь гарнизон. «Москалевич», — ответил он. «Прекрасно, будешь тогда начальником станции». Потом он стал директором колбасной фабрики, а это тогда был большой человек. К нам приходили советские военные, водка лилась рекой. Отец их принимал, хотя и кипел от злости. Напившись, они снимали медали с портретом Ленина и отдавали мне. Я их не носил, но мы пользовались плюсами такого соседства. Никто их не любил, взять хотя бы это масло…
— Какое масло?
— Они приезжали на завод и забирали пару тонн масла, а с колбасной фабрики вывозили мясо, при этом в польских магазинах были пустые полки. То, что они не могли съесть, они закапывали, как белки. Однажды мой шурин поехал к ним и пропал. Мы искали его два дня, он как сквозь землю провалился. Русские говорили: «Ничего не знаем». И только когда мать собрала все свое золото и отвезла им, они его выпустили. Он сидел в подвале за то, что якобы слишком яростно торговался. Но если вы хотите что-то узнать о бизнесе с советскими военными, поезжайте в Лишково, вся торговля шла через это село, потому что оно находилось ближе всего к гарнизону в Борне-Сулиново.
Рената Коморовска, староста в Лишкове, попыхивает сигареткой на крыльце кирпичного дома. Она с мужем переехала в это село из Познани в 1980-е годы.
— Чем мы торговали? О Боже, всем подряд! Мне жизни не хватит все перечислять. Владелец пункта приема металлолома рассказывал мне даже, что под конец пребывания у нас советской армии парни принесли ему на продажу кабину пилота от истребителя. Он перепугался и пошел в гарнизон. "Все в порядке!«- ответили ему там. Гусеницы от танка среди металлолома я тоже видела.
Сначала я не имела понятия, что здесь рядом находится советский городок, на картах везде был нарисован лес. Мы пошли по грибы, идем, смотрим под ноги и вдруг упираемся в шлагбаум. Из-за деревьев вышел россиянин: «Дальше прохода нет». Я преподавала химию и математику в школе в селе Любово. Мои ученики рассказывали мне, как выглядит автомат.
Я привыкла, что они приносят на уроки патроны, но когда один мальчик пришел с гранатой, я с криками помчалась к директору. А тот только рассмеялся: «Да она же без запала!» У нас осталось много таких «сувениров», если на участке нужно проложить трубу, приходится вызывать саперов. Но, знаете, я их жалела! В карауле у них всегда стояли самые щуплые ребята, так что когда ударил мороз в 20 градусов, я отправляла своих учеников отнести им суп. Солдаты его уплетали и только смотрели, не идет ли офицер. Бывало весело. Выхожу однажды из дома, а во дворе стоит бронетранспортер. Пить пошли к соседу! А в дом одной соседки ночью врезался танк. Она устроила скандал, но они сразу же, прямо ночью, стену ей починили. Еще мы покупали у них свиней…
— Свиней? Откуда у них взялись свиньи?
— У них был свинарник на противоположной стороне канала. Потом можно было легко узнать, у кого какие свиньи: советские были белые с черными пятнами, а наши розовые. Директор покупал у россиян краску, чтобы покрасить школу, оплату они охотнее всего принимали наличными или водкой. За пол-литровую бутылку можно было получить бочку бензина. Они приезжали к костелу с цистерной, а люди заправляли свои «Сирены».
Еще рыбу покупали. У них было отличное устройство, которое назвали «Наташей»: оно давало электрический разряд, и всплывало столько рыбы, что они сами не могли ее съесть. Морозильники для молока люди брали, золото, обручальные кольца, — перечисляет Коморовска. — Один парень из Лишково взял обручальное кольцо и не заплатил. Они приехали на грузовике искать его. У магазина стоял 17-летний Анджей. Советский солдат, который был сильно навеселе, приставил ему к груди винтовку и выстрелил. Но кольцо взял не Андрей…
Здишек Редош (Zdzisiek Redosz), Янек Туровский (Janek Turowski) и Юзек Паньчик (Józek Pańczyk) из Лишково отправились мстить за Анджея. Они побили пятерых солдат, отняли у них пистолеты и штыки. Здишек закопал оружие в огороде, так что ему дали больше остальных: семь лет. Янеку тогда еще не исполнилось 17, так что ему дали пять. Столько же получил Юзек, в тюрьме его называли «убийцей русских».
Я чаще всего покупала продукты для детей, у нас в магазинах таких не было, а еще косметику и сигареты. Стиральную машину я еще взяла, хорошую, «автомат».
Вацлав Ныч (Wacław Nycz), староста села Нетоперек, находящегося неподалеку от Кеншицы-Лесьной в Любуском воеводстве, рассказывает, как благодаря клубнике он попал в Сталинград. Мы рассматриваем газетные статьи, описывающие прощание с советской армией, которые сохранил староста.
— Когда они только приехали, еще был какой-то порядок, — рассказывает он, рассматривая пожелтевшие снимки. — Но потом дисциплина ослабла. Они приходили то продать моток кабеля, то еще что-то, что они вынесли с полигона. Если они на запасном пути разгружали уголь, тот потом был у всего села. Они приезжали на грузовике, всегда вдвоем: один солдат следил за другим. Бензин или офицер на машине привозил, или рядовые канистрами приносили. Взамен они хотели обычно получить деньги или вино. Я возил к воротам гарнизона клубнику. Однажды я немного задержался, приезжаю, а там меня уже ждут несколько десятков человек. Такие сластены! Когда мы познакомились с ними лучше, один младший офицер приехал ко мне продать холодильник. Мы поболтали, потом они начали приходить к нам чаще, в гарнизоне им было скучно. Позже мы поехали к ним в гости в Волгоград, то есть прежний Сталинград, — рассказывает Ныч.
В Волгограде он посетил Мамаев курган, где покоится прах 36 тысяч советских солдат. Там стоит огромная статуя «Родина-мать»: фигура с мечом в руках, которая призывает своих сынов броситься в бой с захватчиками. В Польшу Ныч привез гречневый мед.
— Накануне вывода войск ко мне приходил парень и уговаривал купить у него винтовку, но я отказался.
— Что это было?
— Снайперская винтовка Драгунова.
Змеиный яд, фреон, мумие
По Легнице советские военные ходили с бидонами для молока. В них был фреон, который они продавали мастерам, занимавшимся ремонтом холодильников. Местные жители предлагали солдатам джинсы производства фабрики «ЭЛЬПО», снабженные этикеткой «Ливайс». В Свиднице за немецкую овчарку можно было получить винтовку. В банках из-под краски в СССР ехал польский окорок. Бронислав из Любина возил женам офицеров бюстгальтеры, которые шили в Лодзи. Мать будущего историка искусств Анды Роттенберг (Anda Rottenberg) шила платья в обмен на икру, а пани Владя делала женам военных шляпки, благодаря чему построила своим детям дома. Крестьяне из села под Легницей расширили свои капустные поля, зная, что получат за капусту дизельное топливо и селедку с Белого моря.
Чем дольше продолжалась эпоха Польской Народной Республики, чем дольше находились там советские гарнизоны, тем смелее и активнее шла торговля. В Кломино солдаты выносили бензин со своей базы в канистрах, а в Борне-Сулиново его вывозили по ночам бочками на грузовике. Бочку они сбрасывали в огород покупателю, а пустую тару, внутри которой были приклеены деньги, забирали на следующий день. Под Легницей, в Бартошуве, бензин продавали с десантного понтона, который не вызывал у командования никаких подозрений. На аэродроме Кшива за топливом, предназначенным для вертолетов, приходили владельцы мотороллеров «Комар».
Также шла торговля алкоголем. В Бялогарде люди привозили к гарнизону вино собственного производства, а советские пилоты в Кшивой, спрыскивая перед полетом лобовое стекло своих вертолетов, спирт экономили — они знали, что на спирт найдутся покупатели. Торговали золотом, украшениями, советскими часами. В Легнице, как пишет историк Войчех Кондуша (Wojciech Kondusza), советское золото продавали на рынке у замка, а за порядком там следили «аисты»: высокие мужчины, которые возвышались над толпой и видели, не приближается ли милиция. В случае бегства от золота порой приходилось избавляться. Его потом подбирали дети из школы № 3, выходившие с уроков.
Самыми привлекательными покупателями считались советские офицеры, у которых была большая семья (это означало, что они получают большой «паек»). В Бялогарде жители приносили к стенам гарнизона фотографии с обнаженными девушками и сумки с Мадонной, а в Борне-Сулиново солдаты бросали стоящим за ограждением мужчинам металлические детали, которые можно было продать в автомастерскую или в пункт сбора металлолома. Жизнь бурлила и на рынках. На базаре в Щецинеке можно было достать ушанку и мочалку, часы и консервы, а на базаре в Легнице — сушеную рыбу, фотоаппарат, яд кавказской змеи, мумие, сигареты «Красная звезда» и папиросы «Беломорканал».
Жители Легницы мечтали попасть в самый крупный магазин в советском «Квадрате». Чего там только не было! И грузинские коньяки, и молдавское шампанское, и икра, и мясо, и духи. За прилавком там стояли советские продавщицы в белых передниках, перебирая пальцами костяшки деревянных счетов. Поляк, который хотел пробраться в «Квадрат» за этими деликатесами, должен был получить именной пропуск — не просто документ, а доказательство дружбы, который выдавался только милиционерам, офицерам и партийным работникам. Снаружи за магазином следила Служба безопасности, а внутри действовали жесткие правила: сначала обслуживали генерала, потом полковника, потом подполковника. Иногда удавалось подкупить караульных. Порой польские женщины причесывались на советский манер и пытались слиться с толпой; дети шли «напролом» (вдруг никто не сообразит), изображали «русского ребенка» (нужно было быть не слишком худым, одеться поярче и привязать к волосам бант) или использовали тактику «русская мама» (у ворот нужно было взять за руку россиянку и попросить ее провести внутрь). Анде Роттенберг, которой было тогда 10 лет, мать повязывал на шею красный галстук и отправляла в советский «Квадрат» за мясом.
Кто торговал? Все, кто мог. Торговало даже государство — ПНР. Снабжением советских гарнизонов, как гласил договор 1956 года, должно было заняться польское государственное предприятие «Марко». За товары для советской армии полагались доплаты из польского бюджета. Однако «Марко» обманывала братскую армию, поставляя в гарнизоны просроченные продукты. Советская армия, в свою очередь, обманывала «Марко»: она задерживала выплаты, а продукты перепродавала полякам на черном рынке.
Торговала и польская оппозиция. Бумагу для самиздата в 1980-е годы добывал у советских военных член «Солидарности» Марек Якубец (Marek Jakubiec). С военными он тайно встречался на берегу Одры. Однажды солдаты привезли бумагу на грузовике одним огромным рулоном, а Якубец приехал на маленьком фиате. Пришлось искать другой транспорт, закатывать рулон в кузов, а потом резать его на куски во дворе милицейского клуба «Гвардия».
Робко торговала даже Церковь. В 1980-е годы один священник из окрестностей Свентошува заключил сделку с Красной армией: верующие снабдили солдат мясом, а те взамен отремонтировали собор. Самая активная торговля, однако, началась перед выводом войск.
*Фрагмент книги «Долгий танец за железным занавесом: полвека пребывания советской армии в Польше», издательство «Чарне» (окончание следует)
https://inosmi.ru/social....dex.com
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| ВладС | Дата: Пятница, 08 Февраля 2019, 11.12.09 | Сообщение # 29 |
 27.08.1937 - _.09.2022
Группа: Модератор
Сообщений: 64630
Статус: Отсутствует
| Из СССР в Польшу
Конечно, время стирает память и остроту впечатлений, ведь прошло уже более 70 лет с тех пор, как я жил в Польше и учился в Легнице. Тогда это называлось Германия и Лигниц. Но отдельные яркие картины до сих пор стоят перед глазами.
В июне 1946 я еду из Ростова н/д в Польшу. Мы – я, мой на год младший брат Толя, мама и папа – занимаем целое купе в мягком вагоне пассажирского поезда, идущего до Познани. Дети на верхних полках, родители внизу. Утром, открыв глаза, я обнаруживаю себя на нижней полке, и с верхней улыбающийся папа сообщает, что переместил меня вниз после того как я свалился с верхней полки на пол вагона, не проснувшись.
От Познани до Мирославца (тогда он звался Меркиш Фридланд) едем местным поездом с поляками и непривычными для меня с братом звуками пше-пше. Мы тренируемся в произношении и пшекаем на весь вагон, за что удостаиваемся немилости от поляков-соседей и взбучки от мамы. Прожили в Мирославце все лето. Мы с братом (слава богу, жив-здоров, живет с семьей в Адлере) целыми днями отирались на аэродроме. Однажды пошли прогуляться в соседний лес, несмотря на запрет родителей дальше аэродрома не ходить. Вышли к озеру, потом нашли полянку с земляникой. Затем набрели на табличку "Мины". Повернули назад и... заблудились. Кончилось тем, что к вечеру нас нашли солдаты, которых подняли по тревоге: пропали дети. Естественно, дома был крутой нагоняй с рассказами, что здесь в лесах скрываются эсэсовцы и убивают советских.
Улицы города Меркиш-Фридланд, который вскоре отойдёт Польше и станет называться Мирославец
В конце лета мы переезжаем в Легницу. Колонна студебекеров с людьми, пожитками и сопровождением движется всю ночь. Холодно и слякотно как поздней осенью. Рано утром прибываем в Легницу. Из-за густого тумана и слипающихся невыспавшихся глаз город не просматривается. Через открывшийся шлагбаум колонна въезжает на территорию гарнизона 8 истребительного авиационного Бобруйского Краснознаменного корпуса, который на протяжении почти 2-х лет станет нашим родным домом.
Лигниц, 1945
После непродолжительной стоянки те же студебекеры развозят по приписанныи домам. Нам достался коттедж с мансардой и небольшим участком земли, где росли вишни, черешни, крыжовник, смородина, клубника и просто цветы. Сейчас я не помню названий тогдашних улиц на немецком языке. Думаю, что и тогда их не знал, т.к. в этом не было необходимости. Детям запрещали выходить за огороженную территорию гарнизона без сопровождения взрослых. В школу и обратно нас возил гарнизонный автобус с вооруженным солдатом.
Начало маршрута автобуса из гарнизона в школу
В момент нашего переезда в Легницу малочисленным гражданским населением города были немцы, по разным причинам не покинувшие этот город с немецкой армией. В течение 4-5 месяцев к нам приходила помогать по хозяйству фрау Эльза. Иногда она приводила с собой детей, сына 9 лет и дочь 6 лет. Она говорила, что не смогла уйти из Легницы из-за болезни детей. Ненависти к этим людям у нас не было, и мы принимали немецких детей в свои игры. В те времена поляки были только в военном училище, располагавшемся сразу за оградой штаба 8 ИАБКК. Командовал польским училищем небольшого роста толстый и крикливый генерал, которого не взлюбили обитатели нашего школьного автобуса и, по возможности, устраивали ему всякие пакости. Это училище, которое существует до сих пор, по-крайней мере на картах, как раз и является теперь моим основным ориентиром для идентификации себя в Легнице.
Возможно, это место и есть то, что позже назвали Вертолеткой?
*****************
С уважением, Владимир Скрыпнюк
Легница 1946-48 Гарнизон 8 ИАБКК
|
| |
| |
| ВладС | Дата: Пятница, 08 Февраля 2019, 13.52.29 | Сообщение # 30 |
|
27.08.1937 - _.09.2022
Группа: Модератор
Сообщений: 64630
Статус: Отсутствует
| Дислокация и сопутствующие эпизоды
Где-то здесь я жил в 1947-48 гг
Мы жили в военном городке в 2-х этажном котедже на углу 2-х нешироких улиц (Армии Людовой и Клоновича? - см. черную стрелку). Второй этаж – это мансарда. Фасад дома выходил на одну из этих улиц (Клоновича?), с одноквартирными котеджами. На параллельной улице (Яна Собецкого?) имелись двухподъездные, кажется, двухэтажные, незаселенные дома. Там мы лазали по чердакам и чего только ни находили. Помню, вытащили с такого чердака деревянный ящик с наградными "железными" крестами. Попадались заводные детские игрушки (основной предмет наших поисков), посуда, альбомы с патефонными пластинками, с цветными фотографиями, персонажами которых были, в основном, или немецкие летчики, или артисты, кортики в ножнах и т.п. Одним концом наша улица упиралась то ли в лес, то ли в парк, одним словом, в заросли, которые были отгорожены от улицы забором из проволочной сетки (Сверкова?).
Однажды рано утром оттуда послышалась стрельба, а затем я уведел, как наши солдаты выволакивают из зарослей окровавленных немцев в военной форме.
Противоположной стороной наша улица выходила на центральную улицу гарнизона, где размещался штаб и др. службы (Окрежная?). Рядом со штабом за забором располагалось польское военное училище.
Нас возил в школу гарнизонный автобус от штаба. Кроме шофера в автобусе всегда находился вооруженный автоматом солдат. Где-то уже перед школой автобус пересекал трамвайную линию, по которой иногда лошади таскали вагонетки. Весь автобусный маршрут занимал не более 30 мин, если обходилось без происшествий: например, лошадь, тащившая вагонетку по трамвайным рельсам, врезалась в автобус (наверное, слепая) и головой пробивала стекла. В разговорах нашу школу называли просто "советская средняя школа". Кратчайший путь пешком из школы в гарнизон пролегал через центральный городской парк.
С другой стороны гарнизонного городка, противоположной упомянутым зарослям, протекала то ли малая речка, то ли ручей (Вонючка? Но в мое время от нее пахло только болотом). За речкой простирались поля до железной дороги. На этом пространстве мы находили под землей заброшенные немецкие склады. Оружия и боеприпасов там уже не было. Немцы или наши уже все ценное и опасное оттуда вывезли. Но кое-что полезное для себя мы находили. Например, противогазы, из которых нарезали полоски резины и делали рогатки, а потом соревновались в стрельбе на меткость по патефонным пластинкам. Другой полезной для нас вещью оказались какие-то химикаты, герметично упакованные в жестяные коробки цилиндрической формы. Одна половина цилиндра была розовой, а другая - белой. В розовой части был порошок марганцовки, а в белой - неизвестный ним белый порошок. Выяснилось, что если этот белый порошок бросить в воду, то он пузырится, а если вода в бутылке и бутылка плотно закрыта, то она с шумом взрывается.
Хорошая штука, чтобы сделать пакость крикливому генералу. Накануне очередной поездки в школу назначался дежурный бутылочник, который садился на задние правое места автобуса. Автобус трогался, сворачивал налево, проезжал мимо училища, разворачивался на 180 градусов и еще раз проезжал мимо забора училища. В момент второго проезда бутылочник быстро заливал в бутылку с белым порошком воду, затыкал пробкой и перебрасывал через забор. В это время все училище стояло метрах в 10 от забора на плацу лицом к дороге и молилось. Генерал и ксендз стояли спиной к нам. Взрыв раздавался, когда автобус был уже на приличном расстоянии. Все происходило без физических травм, но с большим шумом. Солдаты - шофер и охранник - знали, что произойдет и не препятствовали. Поэтому после жалоб поляков достовалось не только нам (от родителей), но и солдатам (от начальства).
*****************
С уважением, Владимир Скрыпнюк
Легница 1946-48 Гарнизон 8 ИАБКК
|
| |
| |
