Рассказывает «203-й ведомый»
Василий Тимченко
Мы лежим в правом развороте, осталось нам докрутить совсем немного. И вот тут я периферическим зрением вижу - что-то замелькало. Переместил взгляд - гос­поди, спарка несется, и уже метров 10 - 15 осталось... Я попытался свой самолет из крена вывести, вернее, вырвать... Тут чувствую удар - какой-то двойной. Гля­нул на приборную доску, а правый тахо­метр показывает ноль оборотов правого двигателя. Перекрыл топливные краны, выключил правый двигатель, врубил противопожарную систему... все. Даю левому движку обороты, а он их не дер­жит... высота уже 4 тысячи метров - я же сыплюсь, сыплюсь вниз... Я тогда вру­баю форсаж. Вроде полетел... Лечу... По­глядел на правую плоскость, а она разво­рочена, загнута как-то, и топливо из крыльевого бака хлещет. Потоком воз­духа его срывает, и такое серенькое об­лако висит над тем, что осталось от пра­вого крыла.
Докладываю руководителю поле­тов: «Я 203-й, встал правый двигатель!» Он: «Что такое?» Я - через паузу: «Вроде бы произошло столкновение».
Получил команду на снижение, вы­пустил шасси, высота уже 600 метров. Мой самолет хоть и битый, а летит, идет вроде. Полоса приближается...
И здесь меня подвел навык - после прохода дальнего привода прибрать обо­роты двигателей. А я-то лечу на одном! В горячке об этом забыл, и начали мои 40 тонн сыпаться, парашютировать, как угодно... Я обратно даю обороты своему левому двигателю, а земля все ближе и ближе. МиГ к ней проседает! А скорости-то малые, силы одного двигателя не хва­тает... И я вот так буквально полз, полз к полосе, параллельно земле летел... Сел, покатился, выпустил тормозной парашют. Рулю по дорожке, а все на ме­ня квадратными глазами смотрят: кры­ло-то разворочено! И из него прямо на бетонку потоком керосин льется. Как я в воздухе не взорвался - до сих пор не пойму!

«Вы - убийца!»

Рассказывает командир спасателей
Геннадий Галуза
Мой вертолет Ми-8 был на облете рай­она. И в этот момент руководитель поле­тов приказал срочно возвращаться на ба­зу - аэродром Савватия.
Сел, не глушил двигатель, ко мне на борт запрыгнули спасатели. Руководи­тель полетов сказал, что с радаров про­пала спарка. А это значит, как говорят летчики, у экипажа полный рот земли...
Включили поисковую аппаратуру, прослушиваем сигналы радиомаяка, но ничего не слышно. Тогда я снизил­ся почти до верхушек елей и сразу же засекаю огромный шлейф черного ды­ма... Подлетаю ближе, завис. Самолет лежит на брюхе среди деревьев, а вок­руг все горит, как пылающий колодец метров 30 глубиной. С земли спраши­вают: «Где летчики? Есть ли парашюты на деревьях?»
Я еще сделал круг, завис неподалеку от горящего места, высадил спасателей. Но они сразу провалились по пояс в снег!
И здесь я подумал, что чудес не быва­ет, оба, скорее всего, остались в самоле­те. Да и мне сверху показалось, что фонари спарки на месте, не ушли... То есть экипаж не катапультировался.
Время мое полетное вышло, доложил на КП, что продолжать поиски ночью не стоит. Пусть керосин выгорит, и завтра все выяснится...

Рассказывает «203-й ведомый»
Василий Тимченко
Когда Галуза вернулся, спасатели рас­сказали, что подойти к самолету невоз­можно, все горит. Но главное - фонари на месте, не ушли... И тут на моем пра­вом крыле нашли белую полосу санти­метров 6 шириной. Это, говорят, от бор­тового номера спарки, а номер пишется под кабиной. Все, Вася... ловить нечего.
К ночи было принято решение боль­ше не искать. Прилетела комиссия из Москвы, всех по одному вызывали. Ме­ня - уже в полвторого ночи.

«Ну ладно, расскажи нам, только коротко, уже поздно, как ты ребят убил...»
Представляете, все говорят - погиб­ли, сгорели, я, я их убил! Позвонил до­мой жене Светлане: «Я сел на битом са­молете». Она: «А Гена?» Я говорю: «Гену надо искать».

Рассказывает кинооператор
Игорь Некрасов
Когда мое кресло вышло из самолета, то набегающий поток воздуха очень энергично швырнул меня на спину. А разве удержу я в руках 6 килограммов железа на такой скорости? Но, видно, держал крепко, так как первый удар кинокамерой пришелся в грудь, вернее, в замок парашютной системы. А вот вто­рой - пошел прямо в лицо. На мне бы­ла кислородная маска, она-то и смягчи­ла удар. Но нокаут, как в боксе, я полу­чил и потерял сознание...
Очнулся от динамического рывка, когда наполнился купол парашюта. Смотрю, а подо мной насколько хватает взгляд - лес, лес и лес. И тут мысль: а где же мой летчик?
Огляделся, нашел: висит сзади и чуть выше меня. Я ему кричу, он никак не реагирует. Тогда я решил свистнуть
- привычно складываю губы, дую, а вместо свиста получается какое-то ши­пение. Нижняя губа меня не слушается. Что за чертовщина? И тут увидел, как Гена зашевелился, что-то поправляет.
Ну, думаю, все нормально.
Руки замерзли. Хотел погреть в кар­манах куртки и тут обратил внимание, что у меня вся куртка и брюки в каких-то бурых пятнах. Вижу - что-то капает с подбородка. Левой рукой ощупал лицо
- вся ладонь в крови. А тут еще я обна­ружил, что совсем не чувствую правой ноги. Вот это номер - на ноге нет вы­сотного ботинка! А мороз минус 20!
Земля все ближе... Уже четко разли­чаю сверху пики елок. Они несутся мне навстречу все быстрее и быст­рее... Вдруг линия горизонта стремительно ухо­дит вверх, быстро бросаю лямки, руками крест-накрест за­крываю лицо - и с треском, ломая су­чья, соскальзываю по стволам. Нако­нец, последний, очень ощутимый удар боком о что-то твердое, скольжение, треск, еще удар снизу и - тишина...
На земле! Я - на земле! Снег начи­нается прямо от подбородка...
Глянул вверх - и вижу прямо над со­бой на свежесломанном сучке выверну­тый наизнанку зеленый армейский но­сок. В первую секунду мне и в голову не пришло, что это мой носок. Потом вы­нул из снега свою правую ногу и уви­дел, что она босая и вся белая

Совершенно спокойно снял с сучка носок, вывернул его, надел. Вскрыл носимый аварийный запас (НАЗ) и вы­тряхнул его содержимое на снег. Из-под теплой куртки снял куртку х/б, потом снова сел и стал оттирать правую ногу. Тёр до тех пор, пока не появилась боль, сначала не сильная, а потом... Замотал куртку вокруг ноги, натянул сверху че­хол от НАЗа. Но для сохранения тепла чехол надо было сверху чем-то обмотать. В аварийном запасе была надувная резиновая лодка, она имеет плавучий якорь — вот его-то я и отгрыз зубами, так как ножа не было, и этим 6-метро­вым фалом обмотал свое сооружение на правой ноге.
А в лесу была поразительная тиши­на. И тут меня прямо обожгло мыслью - а где же радиостанция из НАЗа? Почему я ее не включил? Вскочил на ноги, взял НАЗ, вынул рацию и блок пита­ния, соединил их и включил сигнал бедствия. Прикрутил остатками фала к березе и снова сел в снег.
И тут далеко сзади услышал голос: «Ого-го!» Прошло какое-то время, и вновь, но уже значительно ближе раз­дался крик: «Романыч!» Я вскочил и как заору дурным голосом: «Ге-е-н-а-а! Я здесь! Здесь!» Потом опять крик, но уже почему-то впереди меня и справа: «Игорь!» Я кричу: «Гена! Назад! Я здесь!»
И вот передо мной закачались над снегом широкие еловые лапы и из-за них вышел маленький летчик в белом за­щитном шлеме - Гена Кожевников. Он буквально «плыл» по грудь в снегу.

Рассказывает летчик
Геннадий Кожевников
Парашют снижается, я думаю - где Не­красов? Глянул вниз, вижу второй пара­шют, а человек в подвесной системе ви­сит с опущенной головой, руки, как пле­ти... Видимо, без сознания. А я молю Бо­га, Господи, ну только бы его не убило, только бы не убило... ведь у него двое де­тей, ну как я его жене в глаза буду смот­реть...
Вдруг вижу - Игорь в подвесной сис­теме зашевелился, подергался. Ну, ду­маю, будет жить.
Потом я сгруппировался, проскольз­нул между веток, рывок - и завис. Ви­шу на толстой осине, а мысль в голове одна: скоро ночь, надо быстрее искать Романыча. Раскачался на стропах, отце­пился, по стволу слез, глянул наверх: мой НАЗ остался в подвесной системе. Ну ладно, сориентировался и пошел в сторону оператора. Снег по грудь, внизу вода чавкает... Иду и покрикиваю: «Ро­маныч! Романыч!» Но никто не отвеча­ет. Прошло, наверное, полчаса. Я на хо­ду голову поднял - и застыл на месте: среди деревьев вроде висит в подвесной системе человек и голову наклонил. Ну, думаю, дела! Все-таки труп...

И я это расстояние можно сказать пролетел, даже не пробежал, задрал го­лову: господи, это же моя система под­весная на дереве! Плутанул я по кругу. Со злости треснул кулаком по осине и вновь пошел, но уже забирая правее. Иду и опять покрикиваю... Вдруг слышу в ответ: «Эй!» Через 10 минут встрети­лись, обнялись...
Правая нога у Некрасова обвязана чехлом от НАЗа, на березе, привязанный стропой, попискивает «Комар», аварий­ная радиостанция. Я даже немного уди­вился - кинооператор, не летчик, а все сделал, как положено.
Начали мы готовиться к ночевке на снегу, среди этих высоченных елей. А мороз уже за 20... Я собрал валежник, маленьких елочек и березок наломал. Разожгли костер, настелили лапник, си­дим греемся. Вроде успокоились. И тут затарахтел вертолет, все ближе, ближе к нам, но прошел стороной. Я говорю: «Это майор Галуза, спасатель».
Потом натопили мы в алюминиевых крышечках воды, попили и стали, как говорится, беседовать за жизнь. О себе каждый рассказал... А потом меня Игорь спрашивает: «Ты когда родился?» Я го­ворю: «19 апреля, а ты?» Он отвечает: «А я 8 апреля!» Сложили вместе - получает­ся сегодняшнее число...
Рассвело. Игорь сколько ни пробо­вал, заснуть не смог. И тут опять гул вер­толета, опять Галуза ищет, но к нам так и не приближается. Часа через три слы­шим - уже самолет гудит, Ан-12... Точ­но над нами, на малой высоте. Зажгли дымовую сигнальную ракету. Самолет развернулся, прошел над нами еще раз, в ответ качнул крыльями, выпустил две зеленые сигнальные ракеты - дал знак «вас наблюдаю».
Потом прибыл вертолет. Завис, сел, двигатель не глушит, и вот из-за деревь­ев выходят такие высокие люди - они же все на лыжах, их снежный наст держит, а мы в этой вытоптанной яме, в снегу со следами костра... Двое несут носилки.
Повалили нас на снег, целуют, обни­мают: «Ребята, какие же вы молодцы - оба живы, живы!»

Рассказывает жена летчика
Елена Кожевникова
27 апреля забрала я дочку из садика, пришли домой, и вдруг слышу - стало тихо на аэродроме, полеты прекрати­лись. Ходила по квартире, ходила, звоню в летную комнату: «Попросите к телефо­ну майора Кожевникова!» - «Он ужина­ет». - «Скажите, что его жена просит, он обязательно подойдет!» - «Нет, и сюда больше не звоните!»
Я поднялась на третий этаж к Викто­ру Коваленко, он старший штурман. Го­ворю: «Вить, что-то случилось, позвони в лётную комнату, со мной не хотят говорить». А сама стою у окна и вижу - подъехал Коля Серов и машет рукой. Виктор к нему спустился, Коля что-то сказал, тот пулей в подъезд, вбегает в квартиру, глаза квадратные, куртку лет­ную в охапку и кубарем по лестнице. Сел в машину, и они уехали на аэродром.
А я домой вернулась и места себе не нахожу. Пошла к Людмиле Пересыпайло, у нее собрались жены всех девяти летчиков, живущих в нашем подъезде. Тут заходит Света Тимченко и плачет, плачет... Я спрашиваю: «Света, что там случилось?» Она: «Ничего не знаю!» А сама плачет и плачет. (Это уже потом я поняла, что Вася, когда сел на битом са­молете, ей позвонил и все рассказал. Света просто молчала про Гену.)
Уложила дочку спать, опять пошла к Людмиле. Сидим вместе, молчим. А мне так плохо... И тут - звонок в дверь, как гром. Они входят все, и так получилось, что прямо передо мной - врач полка с сумкой медицинской. Он и говорит: «Лена, мы к тебе...» А я ему: «Молчи, не говори ничего, не верю...»
Вот тогда они мне сказали, что со спаркой потеряна связь и что живы или нет, не знаем. А я плачу и спрашиваю: «Есть надежда, что они живы?» Коля Се­ров сразу отвечает: «Есть! Есть надежда!» (А потом, когда все кончилось, он при­знался мне, что в тот момент ни у кого не было надежды, так как отметка спарки с экрана пропала пять часов назад.)
Утром повела Иришку в садик, а на­встречу учительница (не хочу называть её имени) подходит и спрашивает: «Лен, ну что они там, погибли или нет?»
Вернулась домой, сердце разрывает­ся. Сколько времени прошло - не знаю. Вдруг телефон: «Нашли! Оба живы!» И через десять минут в квартире опять пол­но народу... Помню только, что мужчи­ны улыбались, а женщины - плакали.

Источник

Саня, а для чего ты открыл эту тему, рассказы интересные - не лучше их в блоге разместить?

Не нервничай, понял, что в блоге только автор размещает инфу.