|
"Война за колючей проволокой"
|
|
| Геннадий | Дата: Воскресенье, 05 Марта 2017, 21.13.19 | Сообщение # 1 |
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| Аннотация
Из рассекреченных материалов
Директива МВД СССР № 285 «О выявлении военных преступников среди военнопленных и интернированных немцев». Москва. Декабрь 1946 года.
Совершенно секретно.
«Направляется для руководства и исполнения ориентировка Оперативного управления ГУПВИ МВД СССР "О выявлении среди военнопленных и интернированных немцев военных преступников", а также перечень категорий этих преступников.
Предлагаю:
1. Министрам внутренних дел республик и начальникам УМВД по краям и областям:
а) обеспечить изучение ориентировки только оперативным составом ОПВИ-УПВИ и оперативных отделов лагерей, привлеченным для агентурно-оперативной работы. Для этого, а также для составления оперативных планов мероприятий, вытекающих из ориентировки, командировать в лагеря опытных руководящих работников МВД-УМВД;
б) немедленно организовать работу по выявлению среди военнопленных и интернированных немцев, содержащихся в лагерях, рабочих батальонах, батальонах МВС и спецгоспиталях, лиц, попадающих под категории главных преступников и преступников. Эту работу проводить с расчетом окончания ее к 1 марта 1947 г.
2. На всех лиц, относящихся к категории главных военных преступников, завести дела-формуляры, а на преступников-учетные дела.
3. За всеми выявленными главными военными преступниками усилить наблюдение. Не разрешать расконвоирования их или направления на работы, откуда они могут совершить побег.
4. Всех выявленных среди военнопленных и интернированных преступников без особого разрешения МВД СССР из лагерей не освобождать и на родину не отправлять независимо от состояния их здоровья. Намеченных к освобождению согласно приказу МВД СССР подвергать особо тщательной агентурно-оперативной проверке.
5. О ходе выявления и учета военных преступников ежемесячно информировать Оперативное управление ГУПВИ МВД СССР согласно указаниям в ориентировке.
Проведение перечисленных мероприятий не исключает повседневной оперативной работы по выявлению и разработке военнопленных и интернированных, согласно ранее изданным приказам и директивам МВД СССР.
Зам. министра внутренних дел Союза ССР
генерал-полковник Чернышов».
………….
Эта книга посвящена сотрудникам правопорядка, которые в годы Великой Отечественной войны не щадя себя, защищали свое отечество.
При написании произведения, автор встречался с ветеранами пенитенциарной службы. Особенно запомнились воспоминания одного из них, служившего оперативником в послевоенное время в лагере для немецких военнопленных. Дело в том, что под личиной обыкновенных немецких солдат было много скрывающихся эсэсовцев и гестаповцев, столько принесших горя нашему народу. С обычными немецкими военнопленными поступали не жестко. После отработки на восстановлении разрушенных войной производств, им разрешали вернуться на родину, в Германию. В отношении же нацистов-разговор был однозначным. Их выявляли, предавали суду, и мера наказания чаще всего была единой….
Такой вот нелегкой работой по выявлению скрывающихся фашистов занимались оперативники лагеря.
В книге использованы следующие источники:
А. Кузьминых Иностранные военнопленные и советские женщины (Отечественная история. - 2008. - № 2), личные воспоминания Смолина Юрия Александровича и Астафимова Михаила Степановича, материалы СМИ города Таганрога и газеты «Вальцовка». Автор И.Заболотский, материалы из Википедии, другие официальные источники о Великой Отечественной Войне, опубликованные в «Российской газете», другие СМИ, реальные, недавно рассекреченные документы о деятельности по выявлению военных преступников и вышедшая недавно в Германии книга «Soldaten». Авторы S;nke Neitzel и Harald Welzer. Имена и фамилии персонажей книги вымышленные, но все описываемые события реальны и имели место в действительности. Наряду с этим присутствует художественный вымысел автора.
В книгу также включены произведения о Великой Отечественной Войне: «Мы за правое дело дрались, камарад», «Партизанская Бригада «За Родину» сражается», «Французский макизар из Таганрога» и другие.
Автор книги Рафтопуло Андрей Александрович. Перед увольнением из органов МВД работал начальником пресс-службы подразделения Главного Управления МВД России по Южному Федеральному округу, подполковник милиции в отставке. Он автор книг «Записки кавказской заложницы», «Таганрог криминальный» и «Повесть о солдатской матери». По роду своей работы автор книги часто выезжал в служебно-боевые командировки в СКР. Во время начала второй военной кампании работал в следственной группе, расследовавшей известное уголовное дело «Война». Имеет государственные и ведомственные награды. Кроме этого Рафтопуло А.А. на протяжении длительного времени сотрудничает с Советом ветеранов УВД города Таганрога. Это сотрудничество выражается в подготовке интереснейших публикаций о ветеранах МВД России. Статьи печатались в газетах «Ветеран Дона», «Милицейские ведомости», «Полицейские ведомости Дона» и «Таганрогская правда».
Введение
Я люблю приходить сюда по утрам, когда город только-только просыпается и розоватая дымка рассвета отражается в гладкой и пока еще тихой поверхности морского залива. Город просыпается, а труженик-порт продолжает свою бессменную вахту. Гремят портовые краны-великаны, шумят колесами автопогрузчики, нет-нет да прогудит небольшой кораблик, заходящий в бухту порта. С обрывистого, поросшего зеленым кустарником склона, открывается поистине величавый вид на синее завораживающее море. Белые чайки, в которых по легенде переходят души погибших моряков, с щемящими криками кружат на водной гладью, зорко выискивая свою добычу. Розовый диск светила поднимается все выше и выше и ночные сумерки окончательно уступают место яркому дневному свету. Радуясь начинающему дню, щебечут разные птахи, и рьяно принимается за свою нелегкую работу неугомонный дятел, стук от которого разносится по всему скверу. Не отстают от него вороны, каркая и кружа над деревьями приморского сквера. Все это само, сам утренний пейзаж, словно просится на холст картины.
Тихо, спокойно и мирно на душе. О той страшной и кровопролитной войне напоминают разве, что остатки немецких дотов на обрывистом берегу. Да может еще гранитный памятник погибшим жителям города в те первые мрачные дни, когда паучья свастика на знаменьях появилась в приморском городе.
Берег помнит, когда фашистские танки, подойдя вплотную к обрыву, расстреливали почти в упор корабли с беженцами. Море не забыло, как его синюю гладь вздымали яростные разрывы авиабомб, с завыванием падающих на отплывающие корабли. Земля помнит, как цыганские кибитки с мирными людьми за городом, просто смешали в один черный кровавый ком немецкие танки. В памяти людской воскрешаются те страшные дни, когда в Петровой балке, под звуки воющих моторов грузовиков (чтобы заглушить крики людей) расстреливали подпольщиков, партизан, а иногда и просто подозреваемых в борьбе с ненавистным врагом.
Моя фронтовая офицерская молодость прошла на полях сражений, и это непростое время как бы разделилось для меня на две половины, на две войны.
Первая это, когда я, новоиспеченный лейтенант (только что после училища), командир «тридцатьчетверки», воевал с врагом, начиная с Курской битвы и заканчивая тяжелейшими боями на востоке Белоруссии, в 1944-ом году. До сих пор не в меру услужливая память воскрешает те события. Нескончаемый рев, до боли в ушах, машинного дизеля, команды «заряжай!» и рявканье танковой пушки. Дикая трескотня пулемета, крики раненых и умирающих там, за броней……И мерзкий скрежет противотанковой пушки, по которой только что прошли, сминая, гусеницы твоей родной «тридцатьчетверки». Ошемляющий удар о броню немецкого бронебойного снаряда и тебя охватывает пламя зажегшегося топлива. Контуженный и вытирая закопченной рукой черный пот, ты тащишь из подбитого танка механика-водителя, который уже без сознания, и выживет ли, одному богу известно….Потом тяжелые ранения и бесконечные прифронтовые госпиталя, где тебя латают вдоль и поперек военные врачи, засыпающие от бессонных ночей и нескончаемых операций прямо за операционным столом. Потом снова бои, когда забываешь страх, который заслоняется горячкой боя и твоим нервным напряжением.
Редкие военные парады у пробитого пулями знамени полка, где тебя с другими, отличившимися в бою, награждают орденами и медалями. Только ты знаешь, какой дорогой ценой ты заплатил за эти наградные кусочки металла. А еще есть металлические кусочки-осколки, которые до сих пор сидят в твоем израненном теле, потому что вытащить их просто не возможно. И это тоже память. Долгая память на всю оставшуюся жизнь.
Но я прошел еще одну войну. Не менее коварную и беспощадную. Там тоже гремели выстрелы, и лилась людская кровь, когда приходилось задерживать врага. Там тоже были и горе и человеческие страдания. Но там не было открытых сражений. Там чаще всего друг другу противостояли борьба умов, колоссальная выдержка и великое терпение. «Ограниченно годным к службе» меня направили на должность опера в лагерь для военнопленных.
В Петроазовске находился тогда большой лагерь военнопленных. Одновременно в нем отбывали наказание, и содержалось до 25 тысяч человек разных национальностей. Немцы, румыны, итальянцы, японцы, венгры, даже поляки и французы.
Пленные работали, в основном, на восстановлении промышленных предприятий города. Питали их по норме, лучше, чем у любого гражданского жителя Петроазовска. Но жизнь за колючей проволокой делала свое черное дело-смертность среди пленных оставалась высокой. Со всеми национальностями администрации и охране лагеря удавалось поддерживать нормальные отношения. Проблемы возникали, в основном, с японцами. Их даже содержали отдельно от всех. И когда завершилась война, постепенно началась репатриация военнопленных. Первыми отправили на родину поляков и югославов, последними-румын. Лично я прослужил в лагере до 1948 года.
Среди массы бывших захватчиков немало было таких, в годы войны, творивших злодеяния на нашей земле, в том числе и в самом городе Петроазовске. Жестокие пытки, массовые расстрелы, закапывание живьем: и это еще не все чудовищные преступления «коричневой чумы». Людей угоняли на каторжные работы в Германию, сопротивляющихся ждали «лагеря смерти», из которых уже никто не возвращался. Их имущество раграблялось, жилища разрушались и сжигались.
Таких зверей в людском обличье мы выявляли, направляли в трибунал, и мера наказания чаще всего была одной….
До сих пор помню одного выявленного палача-эсэсовца из дивизии СС «Мертвая голова». Аккуратного, выбритого и следящего за собой даже в плену. Он был очень начитан и в свободные, от работы часы, довольно неплохо играл на скрипке. В сферу своей деятельности мне приходилось читать его письма в Германию-детям, супруге, которых он боготворил. Немецкая сентиментальность дышала во всех строках письма, и он просил их немного потерпеть до его скорого возвращения.
……Во время войны «музыкант»….лично расстреливал детей пятилетнего возраста на захваченной территории. Чтобы успокоить плачущих детей перед казнью, им раздавали сладости….А потом стреляли с одной пули, с немецкой педантичностью, экономя боеприпасы. И так было везде: в Польше, на Украине, в России. Палача заслуженно приговорили к высшей мере наказания.
Другой-из полевой жандармерии-дисциплинированно охранял мирных жителей-заложников, арестованных после нападения партизанского отряда на сельское отделение полиции. А потом, также дисциплинированно, расстреливал стариков, женщин и детей по приказу своего командира. У меня под столом сжимались кулаки, когда приходилось беседовать с этим, язык не поворачивается сказать, солдатом. Грабитель в солдатском мундире цинично рассуждал о захваченной чужой земле. Об расстрелянных этот неврастеник говорил спокойно, как «о недочеловеках, не имеющих право на существование». «Все для арийцев и все во благо арийцев!» - к этому сводилось его жизненное правило. Палач от полевой жандармерии участвовал в истреблении цыганского колхоза в Петроазовске. «Цыгане-это просто грязь, которую надо тщательно смывать с чистого лица земли», - убеждал он меня,-«и в том, что мы делали с ними нет никакого преступления». При этом он не брезговал, не забывал срывать сережки и кольца с мертвых тел, аккуратно посылая посылки с драгоценностями домашним. Уж очень ему хотелось построить свой домик на берегу живописной Шпрее. Фанатичный убийца понес наказание за свои злодеяния.
Но приходилось общаться и с простыми немецкими солдатами, которым совсем не нужна была эта кровавая бойня и которые сами помогали нам находить этих нелюдей в своей же среде.
Так что, это тоже была война. Моя вторая война. За справедливость и отмщение за зло. Война за колючей проволокой…..
Боевой путь танкиста
Детство свое помню очень смутно. Отец умер, когда мне исполнилось только два годика, и все заботы о семье легли на плечи нашей мамы.
20-е годы прошлого века-голодное смутное время. Многие семьи уезжают на юг, чтобы не умереть с голодухи, и мы в их числе. Старший брат уже тогда жил отдельно от нас.
И вот мы в Астрахани, где мать сутками работает на фабрике. Я в отсутствии ее «на хозяйстве». Убираю по дому, хожу по магазинам и рынкам, слежу за маленьким братишкой Ванюшкой. Живем мы втроем в большом каменном доме, называющимся странным словом «общежитие». Тогда я воспринимал это слово целиком, а не как составляющее из двух частей. А так, конечно, все было общее……
Длинный коридор. Двор с куцей пыльной растительностью. Дощатые столы со скамейками, на которых частенько после работы, мужчины, «под бутылочку», азартно стучали в домино. И всегда можно попросить «взаймы» хлеба и соли, а то и немного денег до маминой получки. И, как правило, никогда не отказывали. Мне нравилось ходить по рынкам: смотреть на диковинные товары, на огромных усатых осетров, обходить овощные обильные ряды. И как-то само собой появилось желание все это нарисовать, изобразить на бумаге всю эту суетливую городскую жизнь.
И вот, в свободные минуты, я делаю наброски карандашом. Вот ослик тащит доверху нагруженную тележку с овощами. Рядом татарин-грузчик. Мускулистый и добродушный гигант, словно шутя, несет сразу на двух плечах огромные мешки с рисом. Рядом величавая Волга. Спокойная и несущая на своих водах большие корабли. Я рисовал и думал в своих детских мечтах, что когда-то смогу поступить учиться на художника. И рисовать такие картины уже не карандашом, а настоящими кистями и на холсте. Совсем, как сосед-художник из домика напротив, который, заметив мой интерес, разрешал мне иногда сидеть с ним и следить за его волшебной, нет не волшебной, сказочной работой. Мне тогда так этого хотелось…..
Но страшный тиф через три года сделал свое злое дело, оставив нас с младшим братом круглыми сиротами. Я уж не знаю почему, но из общежития нас выселили. Соседи что-то говорили о детском доме, но нам с братом показалось это страшным. Наш старший брат служил тогда в армии, и забрать нас к себе не мог.
Мы сбежали, пополнив бесчисленные тогда ряды беспризорников, колесящих по всей стране. Где мы только не были. И в Ташкенте-«городе хлебном»: где или просили милостыню или надрывались за миску плова под палящим солнцем на рисовых полях у богатеев. В Нижнем Новгороде, Казани, в Москве. Подрабатывали на волжских пристанях. А где и питались «за спасибо» возле добродушных грузчиков-крючников. Ночевали, где придется, и как придется. Летом в стогах с теплым духовитым сеном, а то просто под ясным звездным небом. В холодное время на тесных, забитых беженцами, вокзалах, на жестких скамейках. Но когда подложишь под голову собственный кулак, да и под негромкий разговор попутчиков, лучше ночевки и не придумаешь. Опасны лишь были встречи с милицией, которая отлавливала нас, полуголодных и вшивых беспризорников и водворяла в детские дома. Однако беспризорное братство делало свое дело. И среди ночи крики «братва, атас!»-означало только одно и мы с братом благополучно убегали. Но продолжалось везенье недолго и в Саратове нас все-таки задержали. Задержали и отправили в детский дом и уже через месяц мы с братом об этом не жалели. Кругом высокий зеленый лес с вековыми соснами, свежий воздух, река, куда по выходным мы ходили купаться. Всю же остальную неделю мы учились. Там я и брат в фабрично-заводском училище получили профессию столяра. Но душа у меня к этому не лежала. Выучиться тогда на художника, об этом можно было и не мечтать. Поэтому слесарничал на саратовском комбинате, работал грузчиком и пилоправом. Вообщем, никакой работы не чурался.
Как-то незаметно наступил 1938-ой год. К тому времени мы нашли и списались с Володей, нашим старшим братом. Тогда уже демобилизавшимся и проживающим с семьей в Ярославле. Он очень обрадовался и пригласил нас к себе. «Очень рад, Мишка, что вы меня с Ванюхой нашли. Я работаю на ярославском рыбокомбинате мастером. Приезжайте, буду рад. Всегда найдется для вас место»-,писал он на сером листке бумаги своим знакомым узловатым почерком.
Нас приняли радушно и к моей неожиданной радости я смог, наконец, осуществить свою детскую мечту. Поступить на первый курс художественного училища. Мне нравилось учиться, и все время я проводил за рисованием. Некоторые мои картины выставлялись на городских юношеских выставках. Но….Всегда это извечное-но….
Уже через год обучение в художественном училище по решению правительства стало почему-то платным. Брат, обременный большой семьей, платить за меня не смог, и мне пришлось зарабатывать себе хлеб, плавая на пароходе машинистом и механиком. И там, в свободные минуты рисовал и рисовал завораживающие волжские просторы, золотистые речные берега и густые зеленые леса.
В 1940-ом году меня по возрасту призвали на срочную службу. По истечению нескольких месяцев я подал рапорт на поступление в военно-тракторное училище. Учиться было интересно, ведь механика меня всегда привлекала.
А потом….Потом наступила война.
………
-Училище, рав-няйсь! Смирно! Ра-а-а-внение на средину!
Курсовой, с безукоризненной строевой выправкой офицер, докладывает на утреннем разводе начальнику училища, а мы молоденькие курсанты незаметно постукиваем сапогами по заснеженному асфальтовому плацу. Уж очень холодно стоять на пронизывающем ветру в наших шинельках. Начальник училища, полковник, с боевым в финской войне опытом, обходит наши ряды и неожиданно объявляет.
-Товарищи курсанты! Приказом правительства наше училище переоформлено в танковое.
Он немного помолчал, испытывающе смотрит на наши лица и продолжает.
-По окончанию училища, вы все станете лейтенантами-танкистами. И будете воевать с вероломным врагом в танковых частях.-Вопросы?
Но вопросов не оказалось, и нас всех распустили по казармам.
Сразу хочу сказать откровенно, что многим курсантам такое преобразование в танкисты не понравилось. Одно дело таскать орудия в нескольких километров от фронта, а другое-быть на передовой бронированным тараном. Но дело было военное и откровенных «отказников» отправили в самые отчаянные бои под Сталинградом. Училище я окончил в декабре 1942 года. И вот мы, молодые новоиспеченные лейтенанты, едем получать танки на Челябинский тракторный завод. На фронт мы попали под завершение Сталинградской битвы. Наша танковая бригада завершила у города Калач окружение 6-ой немецкой армии. Но фашисты дрались с отчаянностью обреченных и всем, нам, участвующим в тех боях, фронтового лиха досталось сполна.
-Командир! Мы тебе в поддержку!-лейтенант морских пехотинцев, молодой парень, мой ровесник, козырнул мне рукой.-Давай, ставь боевую задачу!
Мы присели возле заляпанных рыжей грязью гусениц «тридцатьчетверки», где я на коленях расстелил карту.
-Дойти до вокзала и держать оборону до подхода основных сил,-мой палец с черной каймой обвел место вокзала. Укрепление у них сильное, поэтому, главное внезапность. А вы поддерживаете нас огнем и оберегайте наши «коробочки».
-Добро! Да ты, не беспокойся, лейтенант.-У меня народ обстрелянный, не подведем,-морпех дружески похлопал меня по плечу и ушел к своим, где те уже, греясь, зажгли костерки.
Забега вперед, хочу сказать, что с морпехами бить фашистов, было одно удовольствие. Они, как «приклеенные», держались возле наших танков, не подпуская вражескую пехоту.
До привокзальной площади дошли без потерь, а здесь нас ждала неприятная неожиданность. В полуразрушенном здании вокзала притаился вражеский «тигр». Выстрел-и его бронебойный снаряд со свистом врезается в нашу лобовую броню. Лоб танка, конечно, не пробило, но изрядно всех контузило. Второго выстрела мы фашисту не позволили. Тот почти сразу полыхнул масляным факелом после ответного нашего выстрела.
Возле железнодорожной насыпи зажгли еще одну фашистскую «коробочку». Удачно всадили ему бронебойным показавшееся брюхо. «Панцер» яростно закоптел черным дымом и уже дохлым скатился обратно за щебеночную насыпь. Но тут и мы проморгали фрицев. Прикрываясь первым подбитым танком, они подтянули противотанковую пушку. Снарядом прошило борт нашего танка и зажглось топливо. Выскочив из машины, наш экипаж перебежками ушел в ближайший лесок. И тут меня по касательной зацепила-обожгла пуля. «Легкое ранение»-,потом скажет в медсанбате врач, зашивающий рану-,«кость-то не задета». Но сухожилие пуля перебила, и рука еще долго не работала в полную силу. За всю войну у меня официально было два «тяжелых» ранения, а такие «легкие»-я даже и не считал…..
Выйдя из леска, нам неожиданно повезло. Встретили грузовик нашей танковой бригады. Он-то и доставил нас в штаб, где я доложил о случившемся.
За те тяжелые бои под Калачом, наш танковый корпус получил почетное звание «Донской. Не обделили наградами и нас, танкистов. Меня наградили орденом Отечественной войны I-ой степени.
………..
А потом снова изнуряющие и выматывающие бои в смоленской операции. Еще одно тяжелое ранение и лечение в госпиталях в нескольких километрах от линии фронта. Спроси меня сейчас «сколько за войну подбил танков, подавил вражеских пушек?», я, пожалуй, и не отвечу. Когда в бою считать….Там зазеваешься, не выстрелишь первым и считай себя покойником. И это военное правило, мы танкисты, знали назубок. Уже после окончания боя механик докладывал мне для рапорта, «что там-то и там-то, уничтожили противотанковые пушки». А так, если не подбили, и бой прошел удачно, это, как отлично сделанная работа. Вытерли с лица черный жирный пот и снова вперед-гнать ворога с нашей земли. Отчетливо помню только лишь один свой бой. И то, только потому, что нас тогда подбили в борт машины. Всю в дыму, задыхаемся, а надо выбираться. Кричу механику, а тот не шевелится. Решил, что контузило, и рванул его к себе, к крышке люка. А у него лица нет…..Вместо него какая-та кровавая каша, вперемешку с костями….Прошло уже больше шестидесяти лет, а до сих пор не могу забыть эту кошмарную картину…..
Свой «крайний» бой (танкисты никогда не говорят «последний») я провел в восточной Белоруссии. Тогда вражеский бронебойный не пробил нашу лобовую броню, но рикошетом ушел в приоткрытую крышку командирского люка. Буквально мгновенно- острая боль во всем теле. Окаянные осколки изрешетили меня всего, а главное задели глаза. И снова операционный стол, где под наркозом, а когда нет, из меня выковыривали осколки снаряда. Но как ни старались фронтовые врачи, один глаз не видел частично (в нем прочно засели осколки и их не решались достать), другой не видел вообще…
После этого меня настоятельно хотели комиссовать. Все-таки два тяжелых ранения, куда уже больше……Но куда было мне идти?! Ни жилья, ни семьи. Братья погибли на фронтах войны. Еле упросил, чтобы врачебная комиссия признала «ограничено годным». Славу богу, признали и назначение в учебный полк бронетанковых войск. Но после года снова стал зловещий вопрос увольнения. Таких, как я, израненных войной, офицеров-танкистов, было множество. Но на гражданку идти не хотелось.
Неожиданно «повезло», если это можно назвать везеньем. К нам в учебный полк часто наведывались «купцы» из НКВД. Так мы назвали кадровиков из этого ведомства. Им позарез, были нужны боевые офицеры для работы в лагерях с военнопленными.
Я сначала долго не соглашался, просто не понимая себя в этой должности. И потом, что скрывать. У нас, у фронтовых офицеров, было свое мнение об офицерах из наркомата внутренних дел. И не очень лестно для них……
Тогда я еще не знал, каково им досталось в лихие годы войны.
Они не только воевали на передовой. Они и сражались с диверсантами и уголовной нечистью в тылу. А это было не менее опасно. На передовой хотя бы видишь перед собой врага, а здесь……
Наконец я дал свое согласие. Попросил только одного.
-Хочу служить возле моря,-спросил я неулыбчивого майора-кадровика с «красной звездой» на старенькой гимнастерке. И тот впервые, за наш часовой разговор, усмехнулся:
-Как насчет южного берега Белого моря? Подойдет?-и снова посерьезнев, добавил,-поедете, старший лейтенант, где будете необходимым. Вот так-то.
Но тем ни менее, помог, и я получил назначение в Петроазовск. В приморский город, раскинувшийся на берегу Азовского моря. На должность оперуполномоченного в лагерь для военнопленных.
Осталось сдать-передать дела в учебном полку, что я и сделал за несколько часов. Получил в отделе кадров проездные, а на продуктовом складе сухой паек. И через пару дней, с тощим вещмешком за плечами, я сошел на перрон, и увидел изрешеченный пулями и осколками железнодорожный вокзал Петроазовска.
По следам нелюдя
Лагерь встретил меня и поразил своей деловитостью и нарочитой немецкой аккуратностью. Я предъявил документы на входных воротах коренастому сержанту с настороженным внимательным взглядом. Перекинув ППШ через плечо, он дотошно изучал мои документы и, наконец, пропустил.
-Вам к начальнику лагеря, товарищ старший лейтенант.-Вон там, за тем бараком,-кивнул он мне головой, куда-то вглубь лагеря.-Да вот, вас проводит ефрейтор Шегольков.
Дальше я пошел в сопровождении Щеголькова, который совершенно оправдывал свою фамилию. Чисто выбритый, в аккуратно, по фигуре, подогнанной шинели и в зеркально начищенных сапогах.
Лагерь состоял из пяти деревянных бараков, расположенных по всей площади, огражденной колючей проволокой территории. Вся территория по размеру чуть больше хорошего футбольного поля. Для охраны лагеря и обслуживающего гражданского персонала дощатый барак был более комфортабельнее. В углах лагеря располагались деревянные вышки с охранниками, из которых зловеще выглядывали стволы ручных пулеметов. Один из солдат взглянул на меня через окуляры бинокля и перевел взгляд, осматривая далее лагерную территорию. Заглянул из-за любопытства в один из бараков и увидел вдоль центрального прохода тянувшиеся в два ряда двухэтажные добротные нары. На них матрасы, набитые соломой. Небольшие окошки, освещающие естественным светом довольно просторное помещение барака. Везде все чисто и аккуратно. Возле бараков жестяные умывальники и чаны с водой для чистки обуви. Убранные, посыпанные мелким щебнем, дорожки. Довольно обширный плац для построения и строевых упражнений.
Мне приходилось с боями освобождать немецкие концлагеря, где содержались наши солдаты и офицеры. Ничего подобного я там не видел. Зато лицезрел многочисленные печи для сжигания трупов умерших, которые умирали сотнями от ран и голода. Их даже не считали нужным хоронить. Зачем тратить жизненное пространство, так необходимое для «великой Германии», на каких-то грязных славян….. Вспоминал и истощенных, буквально полускелетов, заключенных в полосатых робах, плакавших от радости своего освобождения. Да, здесь было далеко не так. Хотя бы, уже только по одному внешнему виду лагеря.
Возле приземистого одноэтажного домишки мы остановились. Ефрейтор подвел меня к нужной двери, где я постучался и услышав короткое «зайдите», вошел в комнату. Подполковник с бритой под «ноль» головой и нашивкой за тяжелое ранение на гимнастерке кивнул мне на стул возле старенького стола.
-Подполковник Трофимов, Иван Андреевич,-представился он,-ваши документы,- постучал он по столешнице тяжелой кистью руки и затушил в консервной банке-пепельнице очередной окурок.
Пока он изучал мои документы, я незаметно (во всяком случае, мне так казалось) осматривал помещение.
Тумбовый стол с тремя табуретками вокруг него. Небольшой сейф в углу комнаты с ворохом папок на нем. На столе тоже множество, разложенных аккуратными стопочками, исписанных и напечатанных листов. Графин с желтой водой и пара граненых стаканов. Вот, пожалуй, и все. Разве, что еще табачный дым, белесой завесой, окутавший всю комнату.
-Что осмотрелся?-Трофимов поднял лобастую голову от моих документов на столе. Он прошел к окну и открыл скрипучую форточку, выпуская дым.-Ну, раз, посмотрел, давай теперь поговорим. Садись и слушай. Работы у нас невпроворот…..
Через час долгой беседы тот же бравый Щегольков проводил меня в мой служебный кабинет. Маленькую комнатушку, расположенную недалеко от кабинета подполковника Трофимова. Ясно было одно-легко мне не будет. Мой предшественник, вчерашний курсант училища НКВД, подал рапорт на фронт, не желая служить в лагере.
-У него родители под бомбежкой погибли в 41-ом,-обьяснил мне Трофимов.-Он на пленных спокойно смотреть не мог. Один раз даже сорвался…..Избил одного фашистского гада во время допроса.
Трофимов угрюмо помолчал.
-А у нас такое нельзя. Нам этого служба не позволяет.-Ты это железно запомни, старший лейтенант,-напоследок произнес он.-А сейчас иди, знакомься с документами, ну и делами, конечно.
И вот я сижу и знакомлюсь. До резкой боли в единственном зрячем глазу, листаю инструкции и приказы по лагерному ведомству.
«Военнопленные солдаты получают следующее продуктовое довольствие:
по 400 г хлеба в сутки, 100 г рыбы, 100 г крупы, 500 г овощей и картофеля, 20 г сахара, 30 г соли. Также выдается небольших порциях мука, чай, растительное масло, уксус и перец. Больным дистрофией и генералам паек увеличивается».
«Продолжительность трудового дня пленных составляет 8 часов и режим работы не должен нарушаться, за исключением сложных обстоятельств».
«Согласно циркуляру НКВД СССР от 25 августа 1942 года военнопленные имеют право на небольшое денежное довольствие. Рядовым и младшим командирам выплачивается 7 рублей в месяц, офицерам - 10, полковникам - 15, генералам - 30 рублей.
«Военнопленным, которые трудятся на нормированных работах, выдаются дополнительные суммы в зависимости от выработки. Перевыполняющим нормы полагается 50 рублей ежемесячно. Те же дополнительные деньги получают бригадиры. При отличной работе сумма их вознаграждения может выплачиваться до 100 рублей. Деньги, превышающие разрешенные нормы, военнопленные могут хранить в сберкассах».
«Военнопленные имеют право на получение денежных переводов и посылок с родины. Также могут получать 1 письмо в месяц и отправлять неограниченное количество писем
родным. Военнопленным бесплатно выдается мыло. Если одежда находится в испорченном состоянии, то им выдается даром телогрейки, шаровары, теплые шапки, ботинки и портянки».
Я закурил папиросу и придвинул поближе следующий документ. Он уже был не для служебного пользования. Он являлся секретным.
Совершенно секретно
«Утверждаю»
Зам. министра внутренних дел
Союза ССР генерал-полковник И. Серов
Временное положение об оперативно-следственных группах по делам о военных преступниках
из числа военнопленных
I. Общее положение
Опыт работы по разоблачению военнопленных-участников зверств и злодеяний на временно оккупировавшейся территории СССР, а также выявлению сотрудников разведывательной и контрразведывательной службы Германии, и ее сателлитов показал, что большой эффект достигается в том случае, когда военнопленный этапируется по месту совершения преступлений…..
Оперативно-следственные группы дадут возможность продолжать работу по выявлению участников зверств и других военных преступников и их агентуры из числа советских граждан.
Основными задачами оперативно-следственных групп являются: расследование дел о зверствах и злодеяниях непосредственно на месте совершенных преступлений и привлечение виновных к ответственности; разоблачение преступной деятельности бывших сотрудников разведывательных и контрразведывательных органов противника и привлечение их к уголовной ответственности.
Преступники указанной категории передаются из лагерей для военнопленных в распоряжение соответствующих оперативно-следственных групп только по указаниям Оперативного управления ГУПВИ МВД СССР согласно представлениям заинтересованных МВД-УМВД.
II. Обязанности
На оперативно-следственную группу возлагаются следующие обязанности:
1. Вести в полном объеме следствие по делам военнопленных, изобличаемых в разведывательной и контрразведывательной деятельности и в зверствах и злодеяниях на территории данной республики, края, области.
Запрашивать по мере надобности от соответствующих учреждений и органов необходимые акты, справки, протоколы, архивные материалы и другие доказательства для документации следственных дел.
Передавать оконченные следственные дела на рассмотрение военных трибуналов по подсудности в строгом соответствии с нормами Уголовно-процессуального кодекса.
2. При ведении следствия по делам о военных преступниках обеспечивать внутрикамерное агентурное освещение.
3. Принимать необходимые меры к розыску через учетный отдел 1 Управления ГУПВИ МВД ССССР всех лиц, которые проходят по следственным делам как соучастники преступной деятельности обвиняемых по этим делам, и на тех из них, которые будут установлены среди военнопленных, представлять обоснованные изобличающие материалы на предмет решения вопроса об этапировании их по месту совершения преступлений для привлечения к ответственности.
4. Производить розыск вражеской агентуры из местного населения, проходящий по показаниям военнопленных, путем выезда на места или производства установок через местные органы МВД.
5. Направлять возможно полные ориентировки в соответствующие органы МВД относительно советских граждан, скомпрометированных показаниями военнопленных.
6. Выполнять отдельные оперативно-следственные мероприятия по запросам МВД-УМВД или оперативных отделов МВД лагерей для военнопленных о допросе свидетелей и потерпевших, опознании военных преступников по фотокарточкам и сборе документальных доказательств. Причем такие запросы надлежит выполнять с максимальной тщательностью и полнотой, отнюдь не передоверяя эту работу неопытным работникам. В свою очередь, МВД-УМВД и оперотделы лагерей, направляющие эти запросы, должны в них излагать сущность дела и достаточно подробно и четко указывать, где и какие мероприятия необходимо провести по данному запросу.
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
| Геннадий | Дата: Воскресенье, 05 Марта 2017, 21.15.35 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| Я немного посидел-отдохнул, закрыв глаза, и затем по телефону вызвал караульного солдата. Попросил у него принести постельные принадлежности и ужин из столовой. Сегодня, а может не только сегодня, мой служебный кабинет, одновременно станет и моим спальным помещением. Без аппетита (наверное, от усталости) съел тарелку перловки и банку тушенки из сухого пайка. Запил это горячим сладким чаем, заедая, твердыми как кремень, сухарями. И снова углубился в чтение. Оперативная информация от осведомителей.
Почти детский почерк моего предшественника, ушедшего на фронт.
« Источник Я. из числа немецких военнопленных сообщает:
Военнопленный К. говорил нам, что на Кавказе, если там кого-то из солдат убивали, то их командиру-лейтенату даже не надо было давать приказ. Они сами доставали оружие-и убивали всех кого видели: женщин, детей, стариков.
Военнопленный М. рассказывал, что у них партизанская группа напала на колонну с ранеными и убили всех. Полчаса позже они поймали партизан у Петроазовска. Их загнали в глубокую яму и со всех сторон пулемётами постреляли. В Петроазовске М. везде на грузовике ездил. Везде видел женщин, которые делали принудительную работу. Они очищали улицы. По словам М., это были симпатичные девки. Солдаты его взвода проезжали мимо, хватали их и затаскивали в грузовик. Они "заваливали" их по очереди, а потом просто выбрасывали. Девки сильно ругались на это…..».
Мне стало не по себе. От внезапно полыхнувшей яростной ненависти зашумело в голове. Невольно сжались в кулаки руки. Закурил еще одну сигарету, успокаиваясь, а потом снова продолжил чтение.
«Военнопленный Р. (по убеждению источника скрытый нацист) рассказывал, что он сначала находился в лагере для пленных офицеров. Там много говорил о во йне в России.
Р. рассказывал: как они поймали русскую шпионку и издевались над ней. Сначала ее все изнасиловали. А потом выбросили и, издеваясь, стреляли специально рядом с ней.
Там же в лагере для военнопленных много было немецких летчиков, которые хвалились друг перед другом, кто и сколько человек убил, и сколько среди них было гражданских лиц. Один летчик хвастался перед коллегами, что ни одному велосипедисту не удалось уйти от него живым, другой рассказывал, как "повеселился", обстреливая дом, в котором шло некое светское мероприятие, вроде бала. Многие лётчики рассказывали, что поначалу им не нравились приказы о нанесении авиаударов по жилым кварталам, однако позже многие входили во вкус……»
Я бросил усталый взгляд на настенные часики-ходики. Четверть пятого. В чтении я незаметно провел всю ночь. А впереди ждал напряженная и непростая служба. Я расстелил матрас на столе, сунул под голову тощую подушку и почти мгновенно заснул.
…………
Привычка просыпаться вовремя у меня, что называется в крови, как-бы поздно я не ложился спать. Еще кругом темно, а краткое сновидение совсем не освежило организм. И теперь главное-заставить себя отогнать наваливающейся тягучей волной сладкий утренний сон. А значит все надо делать быстро. Быстро бриться трофейной немецкой бритвой, с удовольствием ощущая, как острое жало бритвы скрипит, снимая двухдневную щетину. Быстро ополоснуться обжигающе холодной водой и докрасна растереться полотенцем. Надеть чистое обмундирование с белоснежным подворотничком, которое я вчера не поленился погладить нагретым на печке большим утюгом. И готов старший лейтенант Михаил Смолянко для прохождения дальнейшей службы. «А готов ли?!»-саркастически подумал я про себя. « А потянешь ли ты, друг ситный, эту работу? Далеко не простую даже для первого дня службы?».
Потом утреннее совещание у руководства лагеря, постановка задач и развод на плацу. Толпа военнопленных от утреннего холода постукивала ногами и ждала долгожданной команды «разойтись по работам». И вот я снова в своем кабинетике, где расторопный солдатик уже чисто вымел и вымыл дощатые, с облупленной красной краской, полы. Cвежий воздух от раскрытой настежь форточки, и стакан крепкого чая-вот что сейчас мне нужно для хорошей работы. Снимаю со стеллажей обычные документы; секретные и для служебного пользования достаю из сейфа. Раскрываю их на столе и снова углубляюсь в чтение.
Рабочая тетрадь моего предшественника, прошитая и аккуратно пронумерованная.
«Военнопленный Карл Шмидт в доверительной беседе сообщил, что знает нациста из полевой жандармерии, который лично совершал расстрелы и другие зверства в Петроазовске. По его информации этот нацист сейчас находится в лагере…..»
Вот и вся скупая информация. Я поднял тяжелую телефонную трубку и запросил, где сейчас находится военнопленный Шмидт. Неожиданно сразу повезло. Тот находился на внутренних работах в лагере. И вот он через полчаса сидит передо мной. Тяжелые рабочие кисти рук сжимаются и разжимаются на сдвинутых коленях. Понятно, что волнуется. Что хорошего можно ожидать от лагерного оперативника? Вряд ли он подарки будет раздавать….
Из анкеты военнопленного: довоенная профессия кузнец. И что интересно, в соответствии со своей фамилией (шмидт переводится как кузнец-авт.). Упорно смотрит в пол, изучая вылезшую из половицы шляпку ржавого гвоздя. Предлагаю закурить через переводчика и подвигаю пачку сигарет. Кстати немецких, трофейных и непередаваемо вонючих на вкус. Шмидт сглатывает слюну, как заядлый курильщик, но отрицательно качает стриженной от вшей головой. Достает кусок газеты, махорку и на мое удивление довольно ловко сворачивает самокрутку. Расспрашиваю о семье, детях, о том, что он думает про войну. Отвечает осторожно. Иногда и очень кстати вставляет русские слова (в первую мировую войну был русском плену в Сибири). О войне говорит (и, по-моему, искренне), что на Россию не надо было нападать. Бедная Германия подавится этим большим куском, и уже подавилась. Спрашиваю его личное отношение к Гитлеру. Ответ больше отрицательный, хотя отмечает, что фюрер устранил безработицу и искоренил преступность. Желание у него одно: чтобы быстрей закончилась война, и он бы снова взял в руки кузнечный инструмент. И наконец - задаю главный вопрос, из-за чего, собственно, я его и вызвал к себе. Неожиданно сразу замолкает, хотя переводчик-молоденький лейтенант, скромно куривший в уголку кабинета, по моей просьбе еще раз повторяет мои слова.
-Найн, герр офисер, найн,-заученно повторяет Шмидт и снова начинается изучение злосчастного гвоздя на половице.
-Ничего он не знает,-смущенно повторяет лейтенант,-говорит, что его неправильно поняли тогда.
Переводчик дослушивает говорившего военнопленного и дополняет,-просит его отпустить, товарищ старший лейтенант. У него еще много работы по сегодняшнему наряду.
Я молчу. Первый допрос и сразу неудача. Досадно, конечно, но показывать этого нельзя. Ни в коем случае не надо показывать слабость. И давить на него нельзя-вряд ли это даст положительный результат. Решаю вызвать через пару деньков, а за это время обдумать, как лучше наладить отношения. Через силу улыбаюсь.
-Данке.-Свободны, военнопленный,-и все-таки протягиваю Шмидту пачку сигарет и тот, секунду подумав, прячет ее в карман ватника.
Конвой уводит немца, а я снова листаю документы. Но волей-неволей возвращаюсь к допросу. Зачем же я сразу стал записывать его слова? Ведь он сразу насторожился после этого? Взял бы и написал все после его ухода.-Кто мне мешал? Эх, учиться мне и еще учиться оперскому ремеслу. Только постигать эту науку придется, можно сказать, без отрыва от производства……
Снова беру и листаю бумаги. Черновики допросов, протоколов осмотра происшествий и очных ставок. Что не понятно, выписываю отдельно в свой блокнот. При случае спрошу у Трофимова, он ведь лагерный опер с еще довоенным стажем. Правда, он тогда служил в наших лагерях для «врагов народа», и вспоминать об этом времени точно не захочет. Ладно, разберемся. А пока вызываю старшего немецкой команды гауптмана (капитана) Шульца, но тот вежливо, но твердо сообщает, что «помогать» мне в розыске нацистов не будет.
-А они вообще здесь есть? - неожиданно спрашиваю я его, и незамедлительно получаю короткий кивок.
Он присаживается и в течение минуты говорит, обращаясь ко мне. В его речи встречаются знакомые слова и суть мне, вообщем, понятна. Однако, прошу переводчика-лейтенанта перевести.
-Он говорит, товарищ старший лейтенант, что боевой офицер, а не полицейский.-А наци (нацистов) он презирает всей душой.-Если бы не они, он до сих пор учительствовал бы у себя в Гамбурге….
-Хорошо, пусть идет,-спокойно говорю я, хотя на душе, что называется, кошки скребут. Еще одна неудача, а это уже складывается в какую-то нехорошую для меня систему. Может я занимаю чужое место и занимаюсь не своей работой?
Капитан поднимается упругим движением спортсмена, но уходить не торопится.
-Мне подать рапорт о переводе в общую бригаду, господин офицер? - с достоинством спрашивает он.-Я не оправдал ваши надежды, а значит….
-Нет,-твердо отвечаю я.-Вы отлично справляетесь с обязанностями старшего, хороший организатор, а все остальное-ваше личное дело.-Только…..я тоже поднялся и подошел к нему вплотную.-Именно нацисты виноваты в том, что вы, учитель, сейчас находитесь здесь.-А я, который, хотел стать художником, стал инвалидом и тоже здесь. Подумайте над этим. Хорошо подумайте…...
Капитан дошел до двери, остановился и раздумчиво посмотрел на меня.
-Хорошо, я подумаю, господин офицер.-Кстати, я преподавал рисование в одной из гамбургских школ,-добавил он,-и вероятно нам есть о чем побеседовать.
-Возможно,-ответил я и снова стал изучать бумаги своего предшественника.
Но вызвать Шмидта на повторную беседу мне не удалось. Все получилось по-другому и неожиданно для меня.
…………
На следующий день после обеда я сортировал папки с делами, сколотив для них собственноручно стеллаж из свежеструганных досок. Получил у старшины банку белой краски, кисть, ошкурил сколоченные полки и приготовился к покраске.
-Товарищ старший лейтенант? Срочно в «дежурку» (автомашину). Там вас начальник лагеря ждет.
По пути Трофимов посвящал меня в курс дела.
-ЧП на объекте.-Военнопленный погиб. Упал кусок стены на него. Местное МВД уже на месте.-Мы тоже подключаемся.-Все остальное на месте,-отрывисто кидал он мне, подпрыгивая на ухабах.
У меня почему-то задребезжала нехорошая мысль (позже я назову это интуицией), и уже предполагая ответ, спросил:
-А кто погиб, товарищ подполковник? Как фамилия?
-Это….как его…Вот, вспомнил.-Шмидт его фамилия.-Работящий был мужик, норму всегда выполнял….Жалко!
На месте происшествия возле разрушенной стены вовсю работал местный следователь из милиции.
-Осмотр проводится в дневное время в 16.15 по московскому времени, при естественном освещении. Место осмотра-площадка перед разрушенным зданием напротив маяка по улице Прибрежной.-Труп военнопленного лежит на животе, головой к стене.-В метре от него, на земле лежит обломок кирпичной стены, примерным весом более 5 килограмм.-Возможно он и послужил причиной гибели военнопленного в результате удара о голову. Там же, в метре от тела, лежит шапка, принадлежащая предположительно погибшему военнопленному.
-Николай, сделай дальние и ближние снимки,-негромко говорил и писал на бланке милицейский капитан.-А вообще похоже на несчастный случай.
Молоденький парень в потрепанной кожанке дисциплинированно кивнул и старательно защелкал фотоаппаратом.
Я взглянул на полуразрушенное здание фельдшерского училища. Бригады военнопленных трудились здесь уже давно. Здание сначала минировалось подрывниками, взрывали, а уже завалы разбирались военнопленными ломами и кирками.
Город восстанавливался после разрушительной оккупации. Город, как живой организм после тяжелой болезни, нуждался в лечении. Кирпичный заводик на окраине не работал, а строительных материалов катастрофически не хватало. Поэтому разбирались на кирпичи все разрушенные войной дома.
Тело военнопленного уже увезла санитарная машина, заканчивал описание осмотра следователь-капитан. А я все ходил и ходил возле здания. Раздраженно хлопнув дверцей «дежурки», уехал Трофимов, а я с его разрешения еще остался.
Зашел внутрь здания, где сверху действительно опасно свисали тяжелые кирпичные глыбы. Но….На том месте, где погиб Шмидт, то есть снаружи, такого не было и в помине. И вдруг-этот кирпичный обломок? Со слов других немцев, Шмидт работал возле самой стены, складывал кирпичи в штабель и потом неожиданно его крик. Когда они подбежали к нему, он еще был живой, пытался что-то сказать, но не смог…
Я поднимался по полуразрушенному лестничному маршу, который тревожно раскачивался под моими сапогами, готовый в любой момент обвалиться. Уже вечерело, и я невольно усмехнулся про себя. Вот упаду сейчас и еще одно ЧП для лагеря. Еще один «подарок» будет для Трофимова…..На третьем этаже я остановился. Выше подниматься было нельзя. Лестничного марша дальше не было. Осторожно подошел к краю и посмотрел вниз. Если кирпичная глыба и упала, то только с этого места. Только здесь. Внизу я отчетливо увидел, очерченный мелом на утоптанной земле, силуэт погибшего Шмидта. Бетонная площадка подо мной, держащаяся, буквально на честном слове, жалобно скрипела и грозилась рухнуть в любой момент. И когда уже собрался спускаться вниз, то неожиданно увидел окурок у самого края площадки. Окурок и здесь? Зачем? Кто мог здесь курить в такое время, когда подрывают здание?! Я поднял его и положил на ладонь. Свежий. Обычная самокрутка. Лоскут газеты и махорка. Их курят и наши и немцы-военнопленные. Я аккуратно завернул окурок в свой платок и положил в карман. «Надобно будет сказать о своей находке следователю»,-решил я. Спуск вниз был не лучше подъема, но все-таки я благополучно вышел из здания и облегченно вздохнул. Версия следователя о несчастном случае уже казалось мне не совсем верной. А вот шансы, что кто-то намеренно лишил жизни несчастного Шмидта, возрастали.
Вернувшись в расположение лагеря, я доложил о своей находке Трофимову и тот долго рассматривал окурок на расстеленной на столе газете.
-Думаешь, что убили?-угрюмо спросил он меня.-Но зачем? Тихий работящий мужик.-Не чаял, когда кончится война и можно вернуться к себе в фатерланд….
-Возможно, это связано с его появлением у меня,-медленно произнес я и стал рассказывать причину вызова Шмидта к себе.
Ладно,-прервал меня начальник лагеря.-Все это хорошо, но что предлагаешь конкретно?
-Хочу встретиться с выжившими партизанами донского края.-Может, кто-то, что-то вспомнит о фашистах из полевой жандармерии. Ну о тех, кто занимался пытками и расстрелами.
-Добре,-согласился Трофимов.-Что появится интересное, докладывай мне лично. Нужна будет помощь местной милиции, говори, я договорюсь.
…………..
Но перед этим я зашел к смотрителю маяка, того самого, напротив которого произошла гибель военнопленного Шмидта. В маленькой коморке, на самом верху башенки, меня встретил еще крепкий старик с умным прищуренным взглядом. Внимательно прочитал мое удостоверение, кивнул на табуретку возле стола, сразу тягуче заскрипевшую подо мной. В помещении порядок, наведенный хозяйской мужской рукой. Чайник, керосинка, пара стаканов и дешевая репродукция картины Айвазовского «Девятый вал». Я невольно засмотрелся на нее. Сила и мощь водной стихии, и беспомощность перед ней моряков с потонувшего судна прямо завораживала. На стене старенькая краснофлотская шинель, а на столе сильный морской бинокль.
-Из-за того погибшего немца пришли?-сам начал смотритель, коротко отрекомендовавшись Семеном Ивановичем, пожав мне крепко руку. На минуту он задумался:
-Я, скрывать не буду, грешен.-Нет-нет, да посмотрю с удовольствием, как они разрушенное собой, восстанавливают. Сколько они, сволочи, горя на нашу землю принесли…..Я сам в первую мировую у них в плену, под Берлином был. Пару раз бегал из концлагеря, ловили меня, а в наказание потом за руки подвешивали перед всем лагерем. Руки до сих пор болят после стольких лет. Болят и ноют, особливо на погоду……-Так вот: подошел я к окну и осматриваю территорию возле маяка. Потом вдруг крики, я сразу бинокль туда перевел. Вижу, немец возле дома лежит, а возле него уже людей толпа. Охрана, военнопленные……Семен Иванович немного помолчал.-Вот пожалуй и все….
-Все?-уловив в голосе смотрителя заминку, спросил я.
-Ну не все,-также с сомнением сказал Семен Иванович. Он достал из металлического портсигара папиросу, предложил мне и чиркнул спичкой.
-Понимаешь ли, мил человек.-На верху, на третьем этаже дома, кто-то стоял. Стоял и вниз смотрел.
-Может охранник….,начал я, но Семен Иванович досадливо меня перебил.
-Нет, тот был в форме пленного: телогрейка, шаровары, шапка. Но видел я его секунды. И еще одно. Он как-то странно руки потирал. Вот так.
И Семен Иванович потер внутренними сторонами свои большие темные ладони.
-Потер, а потом стал вниз спускаться и больше я его не видел.
-Опознать сможете?-с надеждой подал я голос.
Но тот снова досадливо покачал косматой головой.
-Нет. Чего, не смогу, того не смогу.-Не обессудь, мил человек.
Я пожал Семену Ивановичу руку. Благодаря нему, хоть как-то стала вырисовываться картина происшедшего. Я спустился вниз, с удовольствием вдохнул свежий морской воздух, постояв на крутом обрывистом берегу. Заканчивалась осень, но до суровых холодов еще далеко. Навигация окончилась, но небольшие рыбацкие лодки еще плавали по заливу. Да маленький юркий катерок сновал туда-сюда по морской акватории порта.
Но, однако, пора на службу. Меня ждал (спасибо помог Трофимов, обратившись в местную милицию) один из немногих выживших партизан Петроазовска. Их всего-то осталось трое. Двое после освобождения города отправились добровольцами на фронт. В сущности, еще мальчишки, по девятнадцати лет. Остальных партизан выдал предатель, после чего их расстреляли за городом. В печально известной всем горожанам Петровой балке.
В маленьком домике, в рыбацком районе города, меня уже ждали. Симпатичная девушка с богатой золотистой косой и необыкновенно синими глазами, одетая в серое скромненькое платьице, открыла мне дверь. И инвалид за столом, рядом с которым стояли большие самодельные костыли. Солодовников Петр Федорович, так звали хозяина, гостеприимно усадил меня за стол. Пахучий чай, заваренный зверобоем, имеющий изумительно непередаваемый вкус, разливала его внучка Настя. Больше никого дома не было.
-Родителей ее в Германию услали, в трудовой лагерь,-кивнул в сторону Насти ее дедушка.
-Пару писем нам прислали, а потом как пропали совсем.-Не знаем-живы, чи ни….Ну, а ты, давай, спрашивай, не тяни,-поторпил он меня.-Сам служил до войны в армии, службу знаю.
Вопрос у меня был один: кто особенно зверствовал в годы оккупации в Петроазовске? Кто лично участвовал в расстрелах партизан и мирных граждан?
-Тогда много фашистов-зверей было,-стал рассказывать Солодовников. У нас же в городе часть полевой жандармерии стояла. Да своих иуд-полицаев хватало. Они порой похуже фрицев зверствовали.
Настя подошла к нам, долила чая, молча поставила на стол разогретые в печи кукурузные лепешки. А потом также молча ушла в соседнюю комнату.
-Не любит про войну слушать Настюха,-тихо,чтоб не слышала внучка, сказал Петро Иванович. И про родителей переживает очень….
-Меня тогда с другими партизанами за убийство немецкого патруля задержали,-продолжил он. Сначала в зондеркоманде содержали и допрашивали. А поскольку мы молчали, били нас так, что все кровью харкали, да зубы выплевывали. Но через месяц в местную тюрьму перевели. Была такая сучья контора в центре города. Здесь тоже душу с нас вынимали. Самолично изувечивал нас начальник полиции, иуда-Стояновский, а ему еще один немец помогал. Раздевали донага, в том числе и женщин, привязывали к стульям и били резиновым кабелем. Даже самогоном насильно поили, чтобы добиться нужных показаний.
-А что за немец? Приметы можете описать?-спросил я.
-Трудно.-Он, гад, всегда темные очки носил и козырек фуражки низко надвигал. Чтобы не узнал никто при случае. А бил нас так, словно ему это в удовольствие было. Полицаи сами обессиливали от наших страданий, а ему хоть бы хны. После допросов с его участием редко кто в камеру на своих ногах приходи. Больше полицаи приволакивали. Откроют дверь и бросят в камеру неподвижным мешком.
-Все же опишите его,-попросил я и вынул из планшетки чистый лист бумаги с карандашом. Вот где пригодились мои знания по рисованию. Через десять минут с листа на меня смотрело продолговатое лицо в темных очках с высокой тульей фуражке. Особых примет не оказалось.
-Да, вот еще что. Привычка у него еще была поганая. Вот так руки потирать. Словно ему холодно рукам стало,-добавил Солодовников,- и повторил жест, который я уже видел с утра у смотрителя маяка.
-Он говорил с вами через переводчика?-уточнил я.
Секунду Солодовников удивленно смотрел на меня.
-Да нет.-Он по-русски, в основном, болтал. Но так, плохо, с акцентом. У нас так, в армии, еще латыш-взводный говорил.
Я допил чай, поблагодарил гостеприимных хозяев и стал собираться. Сказал Петру Федоровичу, что мне еще понадобится его помощь. Выйдя из дома, я прошел немного по улице и внезапно почувствовал на себе взгляд. Обернулся и увидел Настю, внимательно смотрящую мне вслед. Я дружески помахал ей рукой, но она застенчиво забежала в дом.
………..
-Так что ты предлагаешь? Давай быстро и конкретно.- У меня через час проверяющий из главка прибывает,-поторопил меня Трофимов.
-А вот что, товарищ подполковник.-ответил я и положил перед ним рапорт с предложениями оперативных действий.
Через два дня на утренней проверке, на плацу, был выстроен весь состав военнопленных лагеря. Это было обычно. Раз в две недели проводилась проверка и личный досмотр военнопленных. На сторожевой вышке, позади охранника, фактически прикрывшись им, стояли мы с Солодовниковым, и последний держал в руках бинокль. Его мне пожертвовал для временной работы смотритель Семен Иванович.
По росту и телосложению мы отобрали десять человек, подходящих по приметам разыскиваемого. А уже на следующий день назначили оперативно-следственное мероприятие. Под это начальник лагеря расщедрился и предоставил свой большой рабочий кабинет. Каждый заходящий в комнату, присаживался за стол напротив меня и отвечал на вопросы, которые заносились в обычную лагерную анкету. Так что, это не вызывало со стороны опрашиваемых никаких подозрений. В углу за столом, спиной к входящим, сидел Солодовников под видом нашего сотрудника в форме. В его задачу входило по голосу попытаться опознать разыскиваемого нами фашиста. Если опознает, даст условный знак-вытащит носовой платок и вытрет лицо. И еще. Рядом с моим рабочим местом на маленьком приставном столике (и это сразу бросалось в глаза входящим) лежали…..немецкая офицерская фуражка, темные очки и кусок резинового кабеля. Все это достал мне наш расторопный лагерный старшина. Мы с Трофимовым решили, что это должно психологически сломать преступника.
И не ошиблись, хотя просчитать его реакцию до конца так и не смогли. Вошедший пятым, военнопленный по фамилии Фишер среагировал на это мгновенно. Резкий удар ребром ладони и лейтенант-переводчик безвольным мешком упал на землю. Руки фашиста рвались к кобуре лейтенанта, где находился ТТ. Но уж очень я был зол на него и так приголубил палача табуретом, что и он растянулся рядом со своей жертвой.
Допрошенный через пару дней Фишер признался во всем; во всех своих злодеяниях. В том числе и в умышленном убийстве военнопленного Шмидта. Наша версия оказалась правильной. Фишер боялся, что убитый его когда-нибудь, но все же выдаст. И пошел из-за этого на убийство, сбросив на Шмидта тяжелый обломок из кирпичей. А привычка «потирать руки» появилась у Фишера после обморожения в Альпах, где он занимался альпинизмом. Кстати, именно это умение помогло ему безбоязненно взобраться по разбитому маршу на третий этаж разрушенного здания.
Приговором военного трибунала этот изверг, на руках которого оказалось много крови безвинных жертв, был расстрелян. Зло получило по заслугам.
Меня же, начальник лагеря, за задержание военного преступника, поощрил краткосрочным отпуском. И в первый же день я постучался в дверь знакомого мне домика в рыбацком районе. Мне открыла сама Настя, и в ее завораживающе синих глазах я увидел неподдельную радость от нашей встречи. Искреннюю радость от того, что мы снова с ней увиделись.
Жизнь продолжается и славу богу, что это так. А еще, пусть быстрей закончится эта кровопролитная война и, наконец, наступит долгожданный мир. И я верю, что так оно все и будет.
За злодеяния к ответу
Лето победоносного 1945 года. Пало логово бесноватого фюрера-ефрейтора с его безумными идеями мирового господства. На улицах радостные лица горожан Петроазовска - наконец закончилась страшная кровопролитная война, унесшая столькие жизни…..Но все еще тяжело и трудно. Страшная разруха и беспросветная нищета. Хлеб по карточкам и голодные грязные беспризорники на улицах. Но все-таки это был мир. То долгожданное время, когда не свистят злобные пули и не ухают взрывами смертоносные авиабомбы. Когда земля не окутана рабской проволокой немецких концлагерей с их удушливым запахом газовых печей. Но ничего на этой земле не проходит бесследно. Ничего. И за все приходиться расплачиваться. Рано или поздно. В том числе и фашистам свои кровавые злодеяния…..
По щербатому асфальту жаркого Петроазовска мерно и равнодушно движется толпа немецких военнопленных, числом под пятьдесят. Сегодня субботний день. Закончен короткий рабочий день и впереди долгожданная помывка в городской бане. Выцветшая форма на некоторых военнопленных висит мешком, и в руках свертки с чистым бельем и мылом. По обеим сторонам колонны десяток автоматчиков с ППШ и настороженными лицами. Старший конвоя, пожилой старшина внимательно следит за движением конвоируемых. Причем, не только на военнопленных, но и на редких горожан, остановившихся и смотревших на бывших завоевателей. И не зря. С месяц назад безногий инвалид-артиллерист с медалью «За отвагу» на гимнастерке, вот на этом самом месте, выпалил из обреза по шагающему впереди колонны пленному немецкому офицеру. Славу богу, плохенький боек паршивого ружьишка не смог разбить патрон и все окончилось относительно нормально. Другим разом тихая спокойная женщина, всегда просящая милостыню возле городской бани, вдруг набросилась с топором на одного из солдат. До тяжелого не дошло, но военнопленного отправили с серьезной травмой на месяц в госпиталь. Мотив у женщины, оказался, как всегда один. Всю ее семью, фашисты перед отступлением в 43-ем, расстреляли в Петровой балке. По подозрению в помощи местным партизанам. В том числе и ее пятнадцатилетнего сына….
Но сегодня вроде, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, тихо. Спокойно. Хотя…..Что эта за сероглазая девушка, с узелком в руке на перекрестке? Худое лицо, потрепанная одежда, а серые глаза так и пылают лютой ненавистью. Она так яростно вглядывалась в толпу пленных, что те нарочно отворачивали от нее лица или прикрывали их темными от работы руками.
-Девушка, отойдите с маршрута конвоирования…..-начал было старшина и осекся. Девушка взглянула на него безумными глазами и неожиданно стала безвольно опускаться на землю. А потом и совсем рухнула без сознания.
-Черт! Этого только не хватало!-раздраженно проговорил старший конвоя и стал поднимать ее. Подняв, он поискал кого-то острым ищущим взглядом.
-Митрофанов! За старшего! И продолжайте движение! А я с ней в больницу…..
Сержант со рваным шрамом на щеке молча козырнул, снял с плеча тяжелый автомат с диском и занял место старшины в колонне. Толпа военнопленных, не ускоряя шаг, продолжала шагать к приземистому одноэтажному зданию бани.
…………
Через год после нашей встречи, мы поженилось с Настюшей, и под наше житье-бытье руководство выделило комнатенку прямо недалеко от лагеря. А еще сыграли замечательную свадьбу, на которой негде яблоку было упасть. Пронзительно трогательно и завораживающе играла старенькая скрипка. Захватывали за душу переливы гармони. В танцах до упада бились завзятые плясуны. Ведь у нас такая замечательная самодеятельность была. До сих пор ее помню, и вспоминаю наши концерты с ветеранами……
Свадебный стол не ломился разносолами. Пахучая картошка, скупо политая подсолнечным маслом, соленья на тарелках: хрустящие огурчики с кислыми помидорами. И, наконец, главное свадебное блюдо. Ароматная уха из огромной щуки и судаков. Священнодействовал по ее приготовлению сам начальник лагеря, не допустивший к закопченному огромному котлу по такому случаю женщин.
-Я ведь из рыбацкой семьи,-рассказывал он мне, помешивая поварешкой в кипящей, аппетитно пахнущей, жидкости.-Отец с бригадой в море, на промысле, а я на хозяйстве. Прибраться, постирать, рыбацкие баркасы подремонтировать. Все на мне. В том числе и ушицу для бригады приготовить. И не дай бог, пересолить или, к примеру, не досолить…..Спрос серьезный был.
Иван Андреевич отложил поварешку, вытащил из костра под котлом обугленную ветку и на пару секунд сунул ее в варево.
-Это чтоб для запаха, дымком от костра припахивало, - усмехнулся он, уловив мой непонимающий взгляд. Ну, а теперь подождем немного, пока дойдет до готовки ушица.
-Да, добрая должна получиться,-добавил начальник и уселся на один из чурбаков возле костра. Достал портсигар, и не торопясь, закурил.
-Слыхал, небось, такую прибаутку? «А хороша ведь уха из петуха!»-неожиданно спросил меня Иван Андреевич с удовольствием затягиваясь папиросой.
-Слышал,- ответил я,-но эта же как поговорка? Просто к слову? Верно?
-Да нет, товарищ старший лейтенант,-не поговорка,-Трофимов зачерпнул деревянной ложкой уху. Подул, понюхал и попробовал чуть-чуть.-Такая уха еще царской обзывается. Меня один раз брательник отца, тоже рыбак, такой накормил. И увидев мои заинтересованные глаза, стал не спеша, рассказывать.
-Берется петух или курица постарше, чтоб понаваристей было, и в котел. Сварится - а это часа два, не меньше - и долой его из варева. Потом, в это дело значит, рыбу кладут. Судака, щуку, лещиков. Можно для приправки и рыбную мелочь сыпануть: бычков там, карасей. И тоже варить до полной готовки с приправами разными. Петрушечка, укропчик, помидорку можно для вкуса добавить. Ну, а потом, - Иван Андреевич при таком приятном воспоминании сладостно сглотнул слюну,-садишься и хлебаешь это чудо. За уши не оттянешь! Во как!
………..
Неумолимо бежало время. Незаметно прошел в сложной работе еще год. Наступила Великая Победа. Наши бойцы расписывались на стенах поверженного рейхстага, к подножию Мавзолея бросались знамена разбитых вражеских частей. Мы же, оперсостав лагерей, продолжали свою кропотливую работу по выявлению скрывающихся нацистов. А таких оставалось не мало….
Полуголодное время. Скудный продпаек не спасал положение, и личный состав лагеря частенько выезжал на сельскохозяйственные работы в подшефную Соколовку. Копали неудобными лопатами картошку, рубили топорами сухостой и пилили его на дрова. Работа тяжелая, но все мы были молоды и веселы. Пели задорные песни у яркого пламени костра, состязались в борьбе и кулачном бое. Какое все-таки это хорошее было время …..
Один раз, после сельхозработ, зашел я в один из полуразвалившихся домиков, на непролазной, из-за грязи, улице деревеньки. Хотел купить кукурузных лепешек для ужина. Хлеба тогда, днем с огнем найти было не возможно. Зашел. А ведь мог и не зайти именно в этот дом. Но, значит, так было угодно судьбе…...
В заброшенном дворике старый дед и его внучка. Высокая стройная девушка с серыми глазами и угрюмым отворачивающим взглядом. Дед Архипыч без разговоров сунул мне пару больших лепешек, а от денег с обидой отказался. И я задержался. Помог им напилить-наколоть дров. Поправил с дедом рухнувшую изгородь, прибив ее на вбитые колья. А потом присели с ним за кружкой пахучего, янтарного со зверобоем чая, поговорить «за жизнь».
-Дашутка ведь недавно из больницы вышла, - мотанул Архипыч нечесаной головой на свою внучку. Ей, девчушке, много пришлось пережить под проклятыми фрицами, - с ненавистью произнес он.
-А что?-спросил я больше из-за вежливости, честно говоря, совсем не настроенный на долгие разговоры. От проклятой войны всем лиха досталось. Кому больше, кому меньше….Да и возвращаться надо было, к своим проголодавшимся товарищам, ждущим лепешек к ужину. И наверняка, заслуженно меня поругивающих.
-Их тогда изверги из полевой жандармерии у себя согнали в комендатуре. Праздник ведь, Новый год, а они вроде как медосмотр устроили. - Они такое, сволочи, часто практиковали….А потом ссильничали девчат всю ночь, самогон им в рот насильно заливали. - Это девчушкам-то! Детям! Лет четырнадцати-шестнадцати от роду! - гневно пророкотал Архипыч. Я тогда на принудительных работах был. Окопы заставляли под автоматами копать - немчура поганая.-Иначе, с топором бы на них кинулся, гадов…..А потом…Даже это продумали, сучьи дети. На следующий день-всех девчат в трудовой лагерь! К себе, в неметчину!
Я молчал. Всякое пришлось повидать на проклятой войне, но такое…
-А как же внучка?-решился спросить я,-почему же она дома?
-Сбежала дорогой. Считай повезло.-Везли их через Украину, а охрана перепилась в стельку.-Вот Дашутка и спрыгнула с поезда. Те, изверги, стреляли-стреляли вслед, да славу богу, промахнулись….
- А что в больнице была? Здоровьем хуже стало?-спросил я, не заметно для себя, став задавать «нужные» мне вопросы. Как на своей работе. Опер всегда остается опером. Даже в такой обстановке.
Архипыч сразу не ответил, раздумчиво глотнул чая из металлической кружки-обрезанного стакана артиллерийского снаряда.
-Хуже. Но не от здоровья, мил человек. - Она перед этим в городе была. На рынок моталась картошку на одежонку поменять. В Петроазовск, значит. И вроде среди пленных там…доглядела….- Архипыч снова замолк, но потом решительно добавил:
-Словом там, добрый человек, она фрица одного узнала среди пленных. Ну, того самого, который этот самый «медосмотр» учинил в Соколовке……Погань вшивая! Вот какая штука получается.
………….
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
| Геннадий | Дата: Воскресенье, 05 Марта 2017, 21.16.34 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| Прихватив купленные лепешки, я вернулся к своим товарищам. От костерка, где они расположились, несло аппетитным мясным запахом. Володя Агафонов, старший опер и мой непосредственный начальник, варганил суп с тушенкой и картошкой. Умело мешал варево, дул и пробовал на вкус, да вдобавок успевал рассказывать ребятам что-то смешное. Те ответно улыбались его развеселым байкам. До войны Агафонов служил курьером в редакции и журналистских побасенок (большой частью искусно придуманных) было хоть отбавляй.
-Об чем смех, други мои? - присел я со всеми на удобный пенек.-И где моя большая ложка?-пошутил я.
-Подождете, товарищ оперативный уполномоченный. - Тебя не за лепешками, тебя за смертью хорошо посылать! Ты лучше послушай одну занятную историю из моей богатой (это слово Володя произнес с нескрываемым удовольствием) журналистской практики.
-Приходит, значит, один журналюга к своему знакомому другу-прокурору. «Пишу», -говорит,-«материал о осужденных к особой мере социальной защиты-расстрелу. А посему нужна твоя помощь». Прокурор, конечно, в недоумении - «я, что ли за тебя писать буду?!». «Да нет»,-отвечает журналист,-«тут другая помощь нужна. Посади меня на месяц в камеру для приговоренных. Хочу на себе понять чувства этих людей…». Ну, другу, отказать трудно. Да и прессой лучше дружить-как никак четвертая власть,-от себя многозначительно добавил Володя. «Хорошо», - отвечает прокурор,-«все сделаю, как хочешь. Но….как понимаешь, по документам будешь оформлен по-настоящему, без дураков».
Володя достал деревянный резной портсигар, угостил всех, сам прикурил от уголька из костра. Со вкусом заядлого курильщика затянулся и обвел нас торжествующим взглядом.
-Журналюга, конечно, рад и на все согласный.- И вот уже почти месяц сидит в «одиночке» и крапает свой материал. Срок заключения завершается, ну и само собой, посещает прессу приятель из прокуратуры. «Что?», - спрашивает, - «создал свое бессмертное творение?». Журналюга в благодарностях рассыпается, а глаза пустые неудовлетворенные в сторону отводит. «Понимаешь, ни как не могу «изюминку» всего найти. Чтобы читателя, значит, зацепить. Позволь еще недельку побыть?». «Изволь», - ответствует прокурор,-«уговорил. Ищи свою «изюминку» ». С этим словами и уходит. А нас следующее утро «сюрприз» для сидельца-журналиста. Заходит в камеру начальник тюрьмы, - Володя снова важно посмотрел на нас, - и говорит: «Ваша просьба о помиловании отклонена. Завтра приговор (то есть расстрел) приведут в исполнение».
- Шлепнут, значит? - не утерпел с вопросом Лешка Васильев со взвода лагерной охраны.
-Слушай и не перебивай, торопыга, - сурово цыкнул на него Агафонов. – Журналист, само собой в панику - «я, известный журналист и так далее». «Ничего не знаю», - отвечает начальник тюрьмы, - «вот приговор и вы осуждены к расстрелу. Готовьтесь!». Тогда труженик пера свой последний козырь выкидывает: «Срочно вызовите прокурора. Он сейчас же подтвердит мою личность!». А начальник тюрьмы так горестно вздохнул….
Агафонов скорбно потупился, изображая убитого большим горем тюремного начальника,- и говорит,- «дело в том, что прокурор, о котором вы говорите, два часа назад скоропостижно скончался».
-Вот это попал! Попал, как кур во щи! – Лешка снова не утерпел, подав реплику с места.
-Попал бедный журналюга, - на этот раз легко согласился Володя.-Вообщем, целый день, он бегал по камере и места себе не находил. От каждого шороха за дверью камеры в истерику впадал. Все ждал и ждал исполнения….А утром приходит в камеру к нему «покойный» прокурор (кстати, все это он и придумал) и вопрошает: « Ну, что, нашел свою «изюминку»? Материал теперь будет на ять?». А журналюга от радости головой машет и, заикаясь, отвечает: «Ста-ста-тья бу-бу-будет что-что-что надо!».
Последние слова Володи покрыл громкий хохот всей нашей дружной компании, к которому охотно присоединился и я. После вкусного наваристого супа, пропахшего дымком березовых дров, я отвел в сторону Агафонова. Сообщил о полученной информации и попросил разрешения ее отработать.
-Давай, Миха, работай, - охотно согласился Володя. - А Трофимову я все доложу, не сомневайся. Вся связь через местного участкового. Давай.
………
Всю неделю я работал по сбору оперативного материала. Ходил по поселку, пил у селян травяной чай без сахара - и самое главное, собирал факты, изобличающие фашиста. Объяснения писал на серой шероховатой бумаге, которой меня снабдил местный участковый Соловьев. Пожилой капитан с утомленным лицом и двумя «красными звездочками» на потертой гимнастерке. Работать с ним было сплошное удовольствие. Деревенские его хорошо знали, уважали и беседы с ними, что называется, проходили «по душам».
А фактов на палачей от полевой жандармерии накопилось предостаточно. Помимо «медосмотра» имели место бесчисленные грабежи и издевательства над мирными людьми.
-В комендантский час, сынки, хоть на порог хаты не выходи,-почти беззвучно шелестел губами ветхий дед, полный георгиевский кавалер за японскую войну. - Стреляли, ироды и сразу наповал. Соседка Лукерья ночью полезла в огород (у нее там мучица была припрятана). Так ее сразу очередью прошили в решето. А муку, паскудники, все одно забрали, и деток малых голодных, не пожалели. Одно слово, душегубы проклятые…..
На следующий день я с Дашей выехал в Петроазовск, которую специально взял для производства опознания. Хотя на уговоры ее поехать со мной пришлось потратить почти полдня.
Но, только переступив порог контрольно-пропускного пункта, я своим обостренным чувством опасности, почуял запах беды. Почувствовал, а потом и сам увидел. Лагерь гудел, как растревоженный пчелиный улей. Уезжали и въезжали грузовики. Из оружейной комнаты с полными боекомплектами скоро выходили бойцы лагерного охранения. Мимо пробежал знакомый офицер из штаба. Я, было, его остановил вопросом, но он махнул рукой и ловко запрыгнул в кузов автомашины. Та сразу недовольно взревела мотором, с места взяла скорость, и выехала за КПП.
Агафонов находился на месте и быстро перебирал документы на полках. На мой немой вопрос, произнес коротко:
-Побег. Два немца сбежали на грузовике с боеприпасами. - Охранник, раззява, не углядел! Одного беглеца сразу из автомата положили. Он успел только в кузов запрыгнуть. Но второму, все-таки удалось умчаться. Теперь ищем….
На столе видимо лежало личное дело сбежавшего. Я подошел ближе и пролистал его. Фотография, анкета. Отметки поощрения за хороший труд и внешний опрятный вид. Взысканий не было. Взглядом я вернулся на графу «фамилия и имя». Иоганн Рихтер. Раскрыл дело на странице с фотографией и показал ее Даше.
Она вгляделась и почти сразу кивнула. В глазах ее я не увидел страха. Наоборот, там стояла такая жгучая испепеляющая ненависть, что даже мне, повидавшего всего на фронте, стало не по себе.
Зазвонил телефон и Агафонов поднял тяжелую эбонитовую трубку.
-Да. Есть, товарищ полковник. Так точно. Уже передаю, - и почти беззвучно прошептал для меня, - начлагеря спрашивает.
Я приложил попискивающую мелкими звуками мембрану к уху. Связь была отвратительная.
-Срочно приезжай. - На ловца, как говорится, и зверь бежит. - Это я про тебя, - еле доносились до меня слова Трофимова. Фриц-беглец тут забаррикадировался в нежилой двухэтажке на окраине города. Не повезло ему. Далеко не умчался, в баке бензину чуть-чуть плескалось. А вот боеприпасов у него до хрена. Два ППШ, ручной пулемет и два цинка с патронами. Есть и ящик с гранатами Ф-1. Пока, он паскуда, палит в воздух. Но пригрозил, что, если кто подойдет, патронов не пожалеет. Я предложил ему сдаться, но он….-Ты там крепко стоишь на ногах?-саркастически усмехнулся в телефон Трофимов.-Так вот: разговаривать о сдаче он будет только с тобой. Вот такое его сволочное условие. Словом, быстро двигай сюда….
И вот я иду босиком к заброшенному дому, где до войны размещался магазин. Ремень с кобурой я снял вместе с сапогами. Это тоже было одно из требований беглого пленного. Однако в ствол «тэтэшника» я предусмотрительно дослал патрон. Щелкнул предохранителем и засунул сзади за брючный ремень галифе, прикрыв сверху полой гимнастерки. На втором этаже со старательными поднятыми вверх руками меня уже ждал Рихтер. В полуметре от него, аккуратно прислоненный к стенке, стоял ППШ. Рихтер быстро заговорил, но я уже хорошо понимавший разговорный немецкий язык, остановил его.
-Говорите медленнее. - Иначе я не пойму вас. Медленнее.
Палач в солдатской форме, в глазах которого мерцал животный страх, подобострастно-заискивающе закивал мне.
-Конечно, господин офицер. - Я готов с вами сотрудничать! Я сообщу вам обо всех скрывающих нацистах в нашем лагере. Буду помогать вам и дальше, если понадобится. А вы, в свою очередь, сохраните, мне жизнь…..Вы сделаете большую карьеру, господин офицер!
-Побег совершили из-за той девушки из Соколовки?- уже предугадывая ответ, все же спросил я.
Рихтер заискивающе скривил рот в улыбке.
-Да, господин офицер. - Я понимал, что она рано или поздно, сообщит обо мне вам. - А что касается того случае во время войны? Мы все были пьяны и на взводе….Приглашали русских женщин приятно провести праздник, но никто не шел. Нас это взбесило, нами побрезговали и мы….Словом, я раскаиваюсь, что такое произошло……На войне как на войне, господин офицер. - Вы меня понимаете? У Рихтера от страха тек грязный пот по лицу и он, не переставая, вытирал его таким же грязным рукавом гимнастерки.
Я понимал. Понимал даже лучше, чем сам Рихтер. Что этот мерзавец, спасая свою поганую шкуру, сдаст всех с потрохами. Будет прилежно работать и также прилежно «сливать» информацию на своих бывших соратников. А потом какая-нибудь амнистия или снижение наказания за добросовестный труд и…..И досрочное освобождение с возвращением в родной фатерланд. К жене, к детям.
А кто ответит за исковерканные детские судьбы здесь? На щедро политой, в том числе и детской кровью, земле!
Я встряхнул головой и с неприкрытой ненавистью посмотрел на фашиста. Будь, что будет, и пусть меня потом наказывают, как хотят. Но этот палач не уйдет от справедливого наказания! Он ответит за все. За все злодеяния.
-А тебе что, нужна такая жизнь? – нарочито презрительно спросил я.- Или ты не знаешь, что делают с детскими душегубами в наших тюрьмах сами арестанты? Да ты, сам, через месяц такой «жизни» в петлю полезешь…..
В немецкую речь я непроизвольно вставлял русские слова, сопровождал свои слова жестикуляцией (каюсь, в том числе и неприличной), как того требовала та ситуация.
-Скорее всего, это сделают уголовники на какой-нибудь пересылке. И будешь ты весь срок! Слышишь меня, урод! Весь срок ублажать всех желающих!
И палач понял меня. Настолько, что тараща на меня испуганные глаза, предпринял последнюю попытку спасти свою поганенькую жизнь.
-Но как? Как, господин офицер? Как станет известно об этом в лагере?
-Я лично постараюсь, - почти доверительно сообщил я ему, заводя свою руку за спину. – И везде, где ты будешь отбывать срок, все будут знать об этом…..
Злобная гримаса внезапно исказила лицо детского палача, открыв, наконец, его настоящую звериную сущность. Фашист быстро потянулся рукой к автомату. Но выстрел из пистолета в упор отбросил его к стене, и Рихтер медленно сполз по ней на грязный замусоренный пол. Не опуская дымящегося ствола ТТ, я подошел ближе, однако опасения мои оказались напрасны. Все было кончено.
………
Полковник Трофимов внимательно читал мой рапорт. Потом отложил его в сторону, устало провел руками по лицу и бросил цепкий взгляд на меня.
- Пишешь о самообороне, но он же вроде сдаваться хотел? Сам? Или не так? Объяснись.
Я равнодушно пожал плечами, смотря на висевший портрет вождя на стене за спиной начлагеря.
-Сначала да. - А потом неожиданно вспылил, схватился за автомат. Вообщем, у меня не было выбора, товарищ полковник. – Или он меня или я его…..
-Ладно….Хорошо, иди. Занимайся работой,- не сразу произнес Трофимов, отпуская меня.
Но у самой двери внезапно остановил меня вопросом:
-Ты считаешь, что по-другому поступить было нельзя? А, Михаил?
Я повернулся, и твердо глядя ему в глаза, ответил:
-Нельзя, товарищ полковник. Зло не должно оставаться безнаказанным. Никогда.
От автора
Две причины послужили причиной для автора написать эту книгу.
Первая-это, конечно, малоизвестность этой темы. Очень немного людей, про молодое поколение говорить не приходиться, знает об этой «войне за колючей проволокой». А сражаться в этой войне подчас было труднее, чем на фронте. Поскольку найти преступников-нацистов в лагерях было достаточно сложно. Это и труднейшее получение ценных информаций. Постоянные выезды на места происшествий с эксгумацией жертв фашизма. Это-опознания, очные ставки, скрупулезные допросы фашистов, которые прекрасно осознавали, что их ждет, в случае доказанности вины. Я уже не говорю, что все увиденное бесчеловечное зло, все людские страдания и беды, нужно было пропустить через себя, через свое сознание, через свое сердце…..
Вторая – это большой поток «чернухи», по личному мнению автора, незаслуженно обрушившегося в СМИ на сотрудников НКВД. Тут тебе пытки, допросы «с пристрастием», ну и конечно, беззаконные расстрелы в подвальных застенках.
Никто это не собирается это опровергать. К великому сожалению, все это было….
Но почему тогда не освещают (или почти не освещают) героические бои частей НКВД при обороне Москвы, сражений на Кавказе и на других фронтах? Ведь после таких кровопролитных боев личный состав частей уменьшался более чем на половину! А иногда вообще оставались в строю единицы бойцов?!
Прототипами героя произведения явились два ветерана пенитенциарных учреждений. Оба фронтовика, награжденные многочисленными боевыми наградами. И оба, служившие в лагерях для военнопленных. К сожалению, их уже нет среди нас…..
Однако автору повезло (именно повезло!) побеседовать с одним из них, когда тот уже находился на заслуженном отдыхе. Скромный человек и гостеприимный хозяин. Много бесед за чашкой чая, а то и за домашней наливочкой, прошли в его небольшом домике совсем недалеко от следственного изолятора. Того самого, где он прослужил-проработал значительную часть своей непростой жизни. Он много рассказывал о своих боевых товарищах и совершенно ничего о себе. С большим трудом получилось уговорить его сообщить некоторые события из его биографии лагерного оперативника. И рассказанное в книге, основано именно на этих реальных фактах, фактах изобличения нацистов лично этим человеком.
И, наверное, это ничтожно мало по сравнению с тем, что можно было написать. Безусловно, написать надо было больше и лучше. Но пусть, хотя бы эти воспоминания скромного труженика в погонах послужат примером (и это ни какой ни пафос) примером для следующих поколений россиян.
Примером, как надо любить и сражаться за свою родину.
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
