|
Ад-184. бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают
|
|
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.15.49 | Сообщение # 1 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Ад-184. Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают
Памяти советских военнопленных и мирных жителей, трагически погибших в нацистских лагерях смерти.
Памяти советских военнопленных, чудом выживших в нацистском плену и вернувшихся на родную землю.
https://www.litres.ru/kollekt....-onlayn
Вернуть долг памяти героям войны
Великая Отечественная война закончилась более 70 лет назад, но, в силу масштаба трагедии и количества жертв, многим павшим еще не отданы последние воинские почести, а места захоронений тех страшных лет скрывает бурьян. Мы привыкли причислять погибших советских военнопленных к мученикам, но поздно доросли до мысли, что они суть герои войны. Сегодня нужно знать не только как это было, но и кто это был.
Руководство нацистской Германии, когда планировало войну с Советским Союзом на уничтожение, изначально не намеревалось следовать нормам международного права в отношении военнопленных. Пленные, как и все советские граждане, считались «недочеловеками», дальнейшая жизнь которых ограничивалась лишь потребностями третьего рейха. Их прямое уничтожение и гибель от голода, холода и болезней лишь приветствовались.
Только в 1941 году в фашистской неволе оказалось около 3 млн советских бойцов и командиров, более половины из которых погибло. Конвейер смерти уничтожал наших военнослужащих еще на пути к стационарным лагерям, сотни тысяч гибли в так называемых «дулагах» (пересыльных пунктах), одним из которых стал Вяземский «Дулаг-184».
Настало время вернуть наши долги своим предкам. В июне 2014 года Российское военно-историческое общество обозначило мемориальную зону, воздвигнув памятник жертвам «Дулага-184». Сегодня мы публикуем чудом сохраненные советскими врачами списки погибших в лагерных госпиталях. Мы должны сделать так, чтобы ни у кого из соотечественников не возникло даже и мысли, что подвиг защитников Москвы 1941 года был напрасен. Наши работы по благоустройству массовых захоронений военнопленных будут продолжаться, мы будем стараться восстанавливать имена всех солдат, числящихся пропавшими без вести.
Министр культуры РФ Владимир Ростиславович Мединский
Правда, не ожесточающая сердце
Книга воспоминаний узников фашистского лагеря «Дулаг-184» – документальное повествование о героическом подвиге советских военнопленных.
В 2015 году Русская православная церковь вместе со всем обществом, органами государственной власти Российской Федерации отметила выдающуюся дату нашей истории – 70-летие Победы в Великой Отечественной войне. Подвиг наших отцов и дедов, явленный на полях сражений Второй мировой войны, с очевидностью продемонстрировал силу духа русского народа, способного в годину испытаний забыть все обиды, скорби и неурядицы и встать плечом к плечу на защиту своей земли, подобно героям минувших столетий, которые отстаивали независимость Родины под стягами святого Православия.
Семьдесят лет тому назад над нашей Россией взошло солнце свободы, солнце Победы, воскресив наш народ к новой жизни. Навсегда в памяти народной останется воспоминание об ужасах военного времени. Море слез, пота и крови, миллионов жизней отданы за нашу свободу и государственную независимость.
Правда о том, что пережили узники концлагеря «Дулаг-184», не ожесточает сердце, она не хранит зла, не взывает к мести. В сердцах читателей она живет добром и верой, что никогда не повторится трагедия нашего народа. Но для этого нужна правда о прошлом. Воспоминания военнопленных, их рассказы, несмотря на лаконичность, дают представление о том, что такое фашизм и каковы его методы создания «новой Европы».
Книга рассчитана на широкий круг читателей, в первую очередь на молодежь, и, безусловно, послужит благородному делу воспитания у людей чувства гордости за наш народ, за нашу Родину.
Митрополит Смоленский и Рославльский Исидор
Вязьма – Город воинской славы
Идут годы. Все прогрессивное человечество отпраздновало уже 70-ю годовщину Победы над фашистской Германией, за это время много произошло изменений в мире и в нашей стране.
Многие события Великой Отечественной войны значительно приукрашены, другие зловредно очернены и извращены. В таком виде они подаются зрителям в кино и на телевидении, проходят через газеты, журналы, художественную литературу.
Все больше и больше появляется изданий, в которых преуменьшается роль СССР в разгроме фашизма. Дело дошло до того, что некоторые государства – сателлиты Германии, раньше отрицавшие свою роль в войне против Советского Союза, теперь горделиво, открыто заявляют, что они «тоже пахали». Кто сколько дал солдат на пополнение гитлеровской армии, кто поставлял вооружение и снаряжение.
После вступления в НАТО этим государствам терять стало нечего. Теперь они открыто говорят, что шли покорять недочеловеков, захватывать плодородные российские земли, освобождать Россию «от жидов и коммунистов». Уже с первых дней войны на головы красноармейцев падали тонны листовок, которые являлись пропуском в «рай».
Скрывать нечего, были и те, кто добровольно шел к немцам, но они находили лишь свою погибель. Все обещания были приманкой, в действительности все оказывалось намного проще – рабский труд, газовая камера или смерть от голода и болезней.
Однако следует отметить, что подавляющее количество попавших в плен приходится на первые два года войны, когда внезапное нападение гитлеровцев застало Красную армию в глубокой реорганизации. Зачастую в первые дни войны не все солдаты были хорошо вооружены, многие части, а иногда и соединения не имели необходимой связи, что сказалось на управлении войсками, приводило к отсечению высшего командования от непосредственных боевых частей. Нередко командование армий не знало, где находятся подчиненные им корпуса, дивизии и части, и не могло своевременно поставить им боевые задачи и сосредоточить их усилия в нужном направлении.
В результате сложившейся неразберихи многие части, соединения и даже армии попадали в окружение, что создавало противнику благоприятные условия для их уничтожения. Для этого были созданы специальные фабрики смерти, где уничтожались не только военнопленные, но и гражданские лица.
Воины Красной армии, попавшие в плен, фашистами сортировались. Раненых тут же расстреливали. Работоспособных отбирали для выполнения различных тяжелых работ. Советские военнопленные, в отличие от граждан других стран, направлялись на самые изнурительные работы. Условия труда и питания у них были гибельные, и участь их была такой же. Слабых загоняли в неприспособленные для жизни бараки, сажали на голодный паек и ежедневно вывозили оттуда десятки и сотни трупов. Погибших бросали в заранее заготовленные рвы, засыпали землей. Затем укатывали танками или бульдозерами.
При продвижении в глубь страны фашисты создавали прифронтовые пересыльные лагеря военнопленных – «дулаги», из которых людей потом переправляли в Германию и другие страны Западной Европы. Одним из таких лагерей был вяземский пересыльный лагерь военнопленных «Дулаг-184», где покоятся останки воинов из всех республик Советского Союза.
Во многих странах Европы в настоящее время созданы мемориальные комплексы, при посещении которых кровь стынет в жилах, которые призывают живущих не забывать о величайшей трагедии нашего народа и бороться за мир, за будущее нашей Земли. К сожалению, это не про Вязьму.
В Вязьме на местах захоронений, там, где были рвы с телами военнопленных, расположился мясокомбинат, обнесенный бетонным забором. В здании, где при «дулаге» был один из лазаретов для военнопленных, хотя там никого не вылечили, теперь располагается Центр гигиены и эпидемиологии.
Там, где ранее был воинский мемориал с парком, до недавних пор находилась свалка мусора, проложена канализация. Мемориал сровняли с землей.
С 2008 года родные и близкие едут в Вязьму и с горечью посещают места, где располагался «дулаг», несут цветы, зажигают свечи.
Все они по прибытии на Родину отчитываются перед земляками об увиденном. «А порой нечего сказать, – говорит член Союза журналистов, отличник образования, лауреат государственной премии Евдокия Семеновна Иринцеева из Якутска. – Вязьму мы вспоминаем с горечью. Даже сыновья, ездившие почтить захоронение нашего дяди Федора, остались в недоумении. Город воинской славы, а находится в запущенном состоянии. Даже накануне великого праздника 70-летия Победы советского народа над фашизмом». Это возмутило делегатов, прибывших из Якутии и других регионов Сибири.
Потомки Сагидуллы Хасанова из Башкортостана пишут: «Мы рады, что побывали на могиле дедушки, только очень омрачило наше пребывание в г. Вязьма равнодушие чиновников из администрации города, которые не имеют желания хоть как-то облагородить места трагической гибели тысяч солдат. Такое вопиющее бездействие местных властей не вписывается ни в какие рамки, а что творится у лазарета № 1 – не опишешь словами даже в ужастиках. Неужели у „города воинской славы“ нет техники, чернозема для того, чтобы места захоронения имели хоть какой-то вид памятного места?! С нами был праправнук погибшего воина, так он дома не мог объяснить, что это памятное место, по его словам, это была какая-то помойка. Во время празднования Дня Победы местная администрация очень красиво говорила о подвигах советских воинов при защите города, и ни слова не было сказано о тысячах воинов, для которых нет памяти. Очень горько и обидно нам, родственникам, ведь наши родные погибли, защищая Родину. Очень надеемся, что городская власть найдет возможности для исправления этой ситуации. Приезжать, чтобы посмотреть на кучи свезенного хлама, почтить память погибших у камней – слишком тяжело. Будем ждать перемен».
Сафия Айсимовна Иксанова, дочь погибшего красноармейца из Балашихи Айси Макжанова, умершего 8.10.1942 в «Дулаге-184», в поездках в г. Вязьма участвует с 2008 года. «Тяжелая бойцам нашим досталась доля, – говорит она, – но очень обидно и страшно, что даже после смерти нет им ни уважения, ни покоя. Картина, представшая перед нами на месте, где располагался 1-й лазарет на Красноармейском шоссе, нас просто лишила сна и все время стоит перед глазами. Как же можно до такого ужасного состояния довести братские захоронения? Мы так и не смогли до конца понять, как еще собираются осквернить память погибших. Мы, родственники солдат, да и жители Вязьмы, просто обязаны защищать память наших родных, близких и земляков, ведь там покоятся не только солдаты, но и мирные жители Города воинской славы».
Ветеранские организации Москвы не оставались в стороне от этой проблемы – следили за развитием событий, обращались к администрации Вязьмы, к мэру Москвы С. С. Собянину, принимали участие в организации поездок родственников погибших в Вязьму, в самих поездках.
Действия поисковиков, ветеранов войны, общественности, кажется, сдвинули проблему с мертвой точки. Неоценимый вклад в общее дело внесло Российское военно-историческое общество, установив в Вязьме на одном из мест гибели десятков тысяч военнопленных величественный мемориал работы народного художника России Салавата Щербакова. На стелах мемориала размещено 60 именных портретов павших в «дулаге» с присланных родственниками фотографий.
Хочется низко поклониться поисковикам и от всех ветеранов войны сказать им огромное спасибо за тот вклад, который они вносят в дело увековечения памяти солдат, за то, что они возвращают домой тех, кто остался лежать на полях сражений, кто принял мученическую смерть в фашистских лагерях, но благодаря кому мы одержали Великую Победу. Случайная находка в военном архиве – и начался обратный отсчет пропавшим без вести.
Но работа по увековечению памяти узников лагеря смерти «Дулаг-184» требует продолжения. Прежде всего следует четко обозначить все погребения мучеников «дулага», а затем на каждом из них возвести достойный памятный знак.
Есть и другие хорошие предложения. Надо выбрать из них лучшие и реализовать их. Это наш общий долг, и прежде всего тех, кто живет рядом.
Люди, опомнитесь! Дальше откладывать доброе дело преступно!
Председатель Московского комитета ветеранов войны,
участник Великой Отечественной войны,
генерал-майор И. А. Слухай
Никто не забыт, ничто не забыто!
От имени всех фронтовиков Великой Отечественной войны, живых и мертвых, в особенности от имени тех, на кого пришло сообщение с фронта «пропал без вести», позвольте взять на себя смелость выразить огромную искреннюю благодарность и низкий поклон работникам Российского военно-исторического общества и его руководителю министру культуры РФ Владимиру Ростиславовичу Мединскому за создание мемориального комплекса на месте гибели участников исторического вяземского сражения.
Радует души ветеранов войны и родственников погибших в ней сам факт начала создания мемориалов в местах массовой гибели защитников Отечества в фашистских концлагерях, как возрождение исторической памяти по принципу «Никто не забыт, ничто не забыто!».
Эти бойцы сражались до последнего снаряда, мины, гранаты, патрона, будучи в окружении. Но многим из них, к величайшему сожалению, была уготована участь оказаться в фашистском плену и погибнуть в немецком лагере военнопленных, практически на месте сражения под Вязьмой.
Особой благодарности заслуживает большая группа поисковиков, которая в течение многих лет самоотверженно трудилась, возвращая практически из небытия имена погибших. Сегодня эту работу можно с уверенностью оценить как трудовой подвиг. Многие семьи впервые получили сведения о своих отцах, братьях, сестрах, детях, к месту погребения которых они теперь могут приехать, отдавая долг памяти и скорби своим близким, погибшим в то трагическое и одновременно героическое время.
Большое спасибо вам, дорогие друзья, дальнейших успехов вам в благородных делах по увековечению памяти защитников Отечества!
†Кузнецов Юрий Дмитриевич, участник Великой Отечественной войны, в Белостокском выступе «без вести пропадавший»,
член Совета старейшин Московского городского совета ветеранов войны
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.17.42 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| От составителей
Книга «АД-184» – второе и, надеемся, не последнее издание, посвященное памяти узников немецкого пересыльного лагеря военнопленных «Дулаг-184», а также пересыльных лагерей военнопленных № 230, 231, существовавших в годы Великой Отечественной войны в г. Вязьма Смоленской области с октября 1941 г. по март 1943 г. Первая книга, посвященная жертвам «Дулага-184», «Долг памяти», вышла в 2005 г. тиражом в 200 экземпляров. Ее составителями были опытные вяземские краеведы А. Л. Какуев и И. В. Долгушев.
Самой темой памяти жертв «Дулага-184» и других немецких пересыльных лагерей военнопленных в Вязьме мы обязаны ветерану поискового движения, военному историку, администратору сайта «Солдат. ру» Игорю Ивановичу Ивлеву. В 2003 г. И. И. Ивлев обнаружил в ЦАМО РФ Донесение «СМЕРШ» 33-й армии с приложением списка «бойцов и командиров Красной армии, плененных германской армией и умерших в германских лазаретах в г. Вязьма», в котором значилось тогда 5416 человек. Из них были захоронены безымянными (неизвестными) – 1239.
Списки жертв «Дулага-184» впервые в полном объеме оказались в распоряжении исследователей благодаря обращению Игоря Ивановича к главе администрации Смоленской области В. Н. Маслову (копии письма адресовались также военному комиссару Смоленской области, главе администрации МО «Вяземский район», директору Смоленского областного центра «Долг»)[1]. Составители Книги памяти Смоленской области уже работали в ЦАМО РФ с этими списками, увековечивая имена своих земляков в региональных изданиях, но без этого письма невозможно представить себе всю последующую конкретную работу.
Исследовательская группа МАОПО[2] «Народная память о защитниках Отечества» приступила к поиску в 2008 году. К этому времени мы уже имели немалый опыт работы со списками около шестисот офицеров-москвичей, трагически погибших в немецком плену, устанавливали их имена и судьбы, вели поиск родственников.
Через два-три года на сайтах и форумах поисковиков развернулась огромная исследовательская деятельность, посвященная теме «Дулага-184», в которой приняли участие сотни неравнодушных людей, истинных патриотов страны – поисковиков-волонтеров Москвы, России, других стран СНГ, а также – Германии и Израиля. Активное участие в поисковой работе приняли и некоторые родственники военнопленных.
Поисковая работа была направлена на уточнение сведений об узниках лагеря, установление их реальных имен и судеб, поиск их родственников, сбор сведений о «военврачах сороковых годов», попавших вместе с многочисленными советскими госпиталями в немецкий плен, о самих лагерях военнопленных в Вязьме. Отдельной темой в книге проходит вопрос об ответственности органов местного самоуправления, военных комиссариатов, государственных структур РФ всех уровней, общественности, ветеранских организаций, поисковых формирований за достойное увековечение памяти защитников Отечества.
Персональные списки узников «Дулага-184» даются в книге с сокращениями (в полном объеме они будут опубликованы в отдельной книге). Но такие сведения уже имеются на поисково-информационном сайте «Люди и война» (администратор сайта Татьяна Дубовик, г. Ташкент).
За эти годы поисковиками России и других стран СНГ была проделана беспрецедентная работа по уточнению имен и судеб советских военнопленных и мирного населения, упомянутых в похоронных списках лазаретов № 1, 2 и 3 «Дулага-184» за семь неполных месяцев 1942 г. Общими усилиями найдено более 500 семей погибших из более 50 регионов России (от Хабаровского края до ее западных границ), других стран СНГ, а также проживающих в Литве, США, Канаде и Израиле, ничего не знавших о трагических судьбах своих родных, местах их гибели и захоронения; собраны семейные воспоминания и фотографии.
Работа с самого начала приобрела международный аспект, ведь в вяземских лагерях погибли защитники Отечества из всех республик Советского Союза. Из общего списка погибших была произведена выборка имен воинов, призванных из конкретных регионов России, Беларуси, Украины, республик Средней Азии и Казахстана, Закавказских республик. Имена погибших обобщались по областям и районам проживания людей с учетом многочисленных изменений в административно-территориальном делении территорий государств. Подготовленные списки были разосланы в адрес республиканских и региональных поисковых организаций стран СНГ, размещены на различных поисково-информационных сайтах.
В ходе работы поисковиками были установлены имена более 40 военврачей и медработников вяземских лагерей, найдены семьи некоторых из них, в том числе семьи главных врачей лазаретов № 1 Е. Г. Посохина (г. Краснодар) и Н. Ф. Шулейко (г. Курск), № 2 – М. Ю. Чуловского (г. Москва). Оказалось, что некоторые из военврачей, пройдя с октября 1941 г. весь ужас немецко-фашистского плена, вернулись домой, успешно продолжили свою работу в мирные дни, оставили в семьях личные дневники о пережитом, письма.
Собраны воспоминания более 20 бывших узников «Дулага-184», вяземских пересыльных лагерей № 230 и 231, чудом выживших, вернувшихся домой. Многие из них бежали из плена, героически сражались с фашистами до конца войны, были награждены боевыми орденами и медалями. Мемуары некоторых из них включены в серьезные книги (так, в 1980 г. в «Черной книге» И. Эренбурга и М. Гроссмана опубликованы воспоминания батальонного комиссара 13-й сдно Ростокинского района г. Москвы М. М. Шейнмана), бережно хранятся в школьных музеях Москвы, Смоленска, Вязьмы (воспоминания Т. И. Марковой (Зиновьевой), А. М. Согрина, И. Ф. Шинкарева), в Вяземском историко-краеведческом музее (воспоминания Н. В. Корытова, А. П. Тетцова, А. М. Петербурцева). Бывшими узниками «Дулага-184» С. И. Анваер (г. Москва), В. Н. Шимкевичем (г. Кишинев), Б. М. Маковейчуком (Винницкая область, Украина) написаны автобиографические книги с подробными описаниями трагических событий октября 1941 г., пленения и пребывания в вяземском лагере смерти. В 2008 г. вышла книга курганского краеведа Степана Шилова «Страшная одиссея солдата Согрина» о его земляке красноармейце Александре Михайловиче Согрине, в 2015 г. – документальная повесть «Опаленная молодость», автором которой является минчанка Татьяна Майстренко, дочь сержанта Анисима Михеевича Петербурцева. С большой любовью записаны воспоминания бывшего десантника Мошарева Павла Александровича, уроженца Архангельской области, его детьми и внуками, Натальей Панкратовой – воспоминания о ее героическом деде А. П. Тетцове (Тюменская область), после второго побега из вяземского лагеря – командире диверсионной роты спецгруппы НКГБ БССР. В 2005 г. Мемориальным музеем немецких антифашистов (филиал ФГУК «ЦМ ВОВ 1941–1945 гг.») издана книга «Живая память. Письма бывших советских военнопленных», куда вошли письма-воспоминания о вяземском «Дулаге-184» М. А. Фавстовой и Н. Д. Волка. В книге вяземского историка и краеведа И. Г. Михайлова «Рожденная и погибшая под Вязьмой (Боевой путь 248-й стрелковой дивизии первого формирования)», вышедшей в 2010 г., опубликованы воспоминания военного врача медсанбата 902-го сп 248-й сд Алексея Сергеевича Шубина (г. Москва), бывшего узника вяземского лагеря, записанные со слов его сына Сергея Алексеевича Шубина. В 1982 г. вышла книга краснодарского писателя, участника Великой Отечественной войны Н. Г. Сошникова «Если жить сначала. Записки военного провизора» о советских военных врачах, оказавшихся в гитлеровском плену. Рискуя собственной жизнью, они боролись за здоровье советских военнопленных, многие из которых, поправившись, вырвались из немецко-фашистских лагерей и встали в строй борцов с оккупантами. Героями книги являются наши военврачи, в силу трагических обстоятельств попавшие в плен при прорыве из вяземского окружения, работавшие в лазаретах немецких пересыльных лагерей Вязьмы и Смоленска: военврач I ранга хирург-консультант 19-й армии А. Ф. Орлов, военврач II ранга командир взвода медсанбата 13-й сдно Ростокинского района г. Москвы майор М. В. Яковенко, военврач 105-го медсанбата 18-й сд 20-й армии А. П. Петров, медсестра 37-го сп 13-й сдно Мария Фавстова… Книга написана на основе их воспоминаний. В 1982 г. в Ростове-на-Дону издана книга интереснейших мемуаров Ивана Эммануиловича Акопова (1906–1989), после войны – доктора медицинских наук, профессора-фармаколога «Все так и было… (наброски воспоминаний)» под редакцией его сыновей В. И. и А. И. Акоповых и с активным участием внуков в издании книги. В годы войны И. Э. Акопов – армейский терапевт-токсиколог, консультант санотдела 19-й армии, хорошо знавший А. Ф. Орлова, А. Н. Герасимова и других военврачей. Летом 1944 г. он организовал массовый побег из немецкого лагеря военнопленных в Польше (г. Санок). В своей книге автор описывает обстановку под Вязьмой в октябре 1941 г., работу санотдела 19-й армии, работу военврачей в лазаретах немецких лагерей. Потрясают воспоминания Семена Маркиановича Крутова «Синие солдаты», в частности о перегоне многотысячной колонны военнопленных в Смоленск в октябре 1941 г. Отдельные воспоминания бывших узников «Дулага-184» и местных жителей приводятся в книге вяземского историка профессора Д. Е. Комарова «Великая Отечественная война на вяземской земле», изданной в 2009 г., а также в единственной в своем роде в плане исследования истории вяземского лагеря военнопленных статье И. Г. Михайлова «Лагерь советских военнопленных в г. Вязьме „Дулаг-184“», опубликованной в научно-популярном журнале «Край Смоленский» № 12 за 2011 г. В 2014 г. в Вязьме вышла книга вяземского краеведа В. А. Антипцевой «История одного рода», в которой впервые приводятся новые сведения о бесстрашной работе в Вязьме подпольщицы Ц. А. Васкевич.
«Сообществом родственников ополченцев 13-й Ростокинской сдно г. Москвы» недавно изданы сборники воспоминаний бывших ополченцев 13-й сдно по стенограммам их рассказов, записанным в 1947 г. сектором истории Великой Отечественной войны Института истории Академии Наук СССР и хранящимся в настоящее время в архиве Института российской истории РАН. В сборниках приведены, в частности, воспоминания ополченцев, оказавшихся в вяземском лагере смерти «Дулаг-184». Отдельной книгой изданы воспоминания военврача дивизии Мстислава Владимировича Яковенко «Воспоминания времен Отечественной войны 1941–1945 гг.». Опубликованы воспоминания комиссара 13-й сдно Петра Григорьевича Тарасова «99 дней жизни 13-й Ростокинской дивизии народного ополчения г. Москвы», подготовленные его дочерью (ООО «Сам Полиграфист», 2016). Стараниями потомков московских ополченцев готовятся к изданию Книги памяти, посвященные героическим и трагическим судьбам защитников Москвы.
Все эти воспоминания поистине бесценны. Бесценно и то, что наших ветеранов помнят и почитают и в наши дни. Так, в Суздале ежегодно 1 мая отмечают День памяти защитника Москвы, бывшего узника «Дулага-184» Николая Васильевича Корытова, безвременно ушедшего из жизни во время первомайского велопробега в 1987 г., его ученики, родные и близкие (он был инициатором развития велоспорта в Суздальском районе Владимирской области, пользовался уважением и любовью жителей). Потомки воинов совершают поездки по местам боев, посещают Вязьму, Ельню, Холм-Жирковский, Рославль… О судьбах и подвигах бывших узников «Дулага-184», их послевоенной жизни имеются многочисленные публикации в местной прессе, на военно-исторических сайтах, в том числе на сайте «Бессмертный полк».
В ходе поисковой работы были уточнены архивные сведения об узниках, погибших в лазаретах № 1, 2, 3 при «Дулаге-184». В них содержится 5 430 персональных записей (ранее писалось: 5 416, 5 418, 5 422). Военнослужащие были призваны из 73 регионов Российской Федерации: 20 республик в составе России – из 22 ныне существующих, 9 краев – из 9 существующих, 42 областей – из 46, из двух городов федерального значения – Москвы и Санкт-Петербурга. В «Дулаге-184», согласно Спискам, содержались граждане 12 из 16 республик СССР, включая Россию. И в этом состоит особая ответственность увековечения светлой памяти представителей практически всех народов Советского Союза, защищавших Родину, принявших нечеловеческие муки в фашистских лагерях смерти.
Нами подсчитано, сколько узников, чьи имена приведены в Списках лазаретов «Дулага-184», было все же переправлено по этапу дальше (усилиями врачей лазаретов) и умерло в других лагерях военнопленных или бежало и погибло в боях, скольким из них посчастливилось вернуться домой. Составлены информационные таблицы о количестве и возрастных данных узников, погибших в лазаретах № 1, 2, 3, их воинских званиях, национальном составе, местах, из которых в лазарет № 2 поступали умирающие пленники, о наименованиях воинских частей (подразделений), в которых они воевали.
С октября 2008 г. при финансовой поддержке Московского городского совета ветеранов, лично Г. А. Зюганова, поисковиками было организовано более двадцати коллективных и индивидуальных поездок потомков павших в Вязьму к местам гибели своих родных, в которых приняло участие более полутора тысяч человек. Родственники погибших приезжают из самых отдаленных уголков России, из Украины, Беларуси, Литвы, Канады.
…В 1980 году в целях якобы благоустройства города братские могилы в Вязьме под видом перезахоронения сровняли с землей. Более тридцати лет только скромный обелиск у стены мясокомбината по ул. Репина напоминал о немецком пересыльном лагере и его жертвах. Официальные обращения местных жителей, а с 2008 г. родственников погибших и поисковиков с просьбой достойно увековечить память защитников Отечества не находили отклика у местных властей.
В 2014 году общественная организация «Вяземский мемориал» обратилась к председателю Российского военно-исторического общества, министру культуры РФ Владимиру Мединскому. РВИО сразу взяло ситуацию с захоронениями под контроль. Мы обратились за помощью в РВИО в феврале 2014 года, и уже в марте многолетняя проблема с увековечением памяти жертв вяземских лагерей смерти начала решаться. На местах погребений узников специалистами РВИО были проведены обследования, подтвердившие наличие захоронений.
Спроектировал мемориал известный скульптор, народный художник России, академик Салават Щербаков. 21 июня 2014 г., накануне Дня памяти и скорби, в Вязьме состоялось торжественное открытие мемориала. В церемонии открытия приняли участие: председатель Российского военно-исторического общества министр культуры РФ Владимир Мединский, губернатор Смоленской области Алексей Островский, автор памятника, народный художник России, скульптор Салават Щербаков, епископ Смоленский и Вяземский Исидор, ветераны Великой Отечественной войны, родственники погибших, представители поисковых и общественных организаций, жители Вязьмы. Епископ Смоленский и Вяземский Исидор отслужил заупокойную литию и освятил мемориал. Право открыть монумент Владимир Мединский и Алексей Островский передали ветеранам Великой Отечественной войны и родственникам погибших. В ходе церемонии погибшим были отданы воинские почести.
Мемориал Салавата Щербакова отражает масштабы произошедшей на этом месте трагедии. На стелах мемориала архитектором представлено более 60 портретов защитников Отечества, выполненных с фотографий, присланных родственниками.
Памятник производит пронзительное впечатление. Родственники в слезах припадали к портретам своих отцов и дедов. На одной из плит высечен текст записки красноармейца Степана Крутова, которую он вбросил в толпу местных жителей 10 октября 1941 г. при перегоне колонны военнопленных в Смоленск:
«Дорогие русские люди, соотечественники, не забывайте нас… Мы, что могли бороться, боролись с фашистским псом… Нас захватили в плен раненых, истекаем кровью, и кто после нас будет жить, пускай помнят, что люди боролись за свою Родину, любили ее, как мать, мы непобедимы…».
Судьба бойца Степана Маркеловича Крутова, красноармейца 58-го полка 45-й танковой дивизии, оказалась счастливой – он смог пережить войну. Он бежал из плена, участвовал в движении французского Сопротивления, вернулся домой, в свою семью. Его потомки уже побывали в Смоленске, мечтают посетить мемориал в Вязьме.
Благодаря РВИО была восстановлена историческая справедливость, отдан долг памяти защитникам Отечества, про «Дулаг-184» узнала вся страна, мемориал стал достопримечательностью Города воинской славы Вязьма. Хочется отметить особый вклад в решение проблемы советника председателя РВИО Ростислава Игнатьевича Мединского – от его воли и решимости, доброты и понимания зависело многое, а может, даже все.
1. Письмо И. И. Ивлева к Главе администрации Смоленской области В. Н. Маслову // URL:http://soldat.ru/news/150.html.
2. Международная ассоциация общественных поисковых объединений.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.18.52 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| После открытия мемориала все пришло в движение. В 2015 г., осенью, наконец, снесли врытый в огромное погребальное захоронение погибших бетонный забор частного мясокомбината. Удивляет только, почему в нарушение Федерального закона от 14.01.1993 № 4292-1 «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества» работы на месте захоронения проводились без присутствия официальных лиц, поисковиков Смоленского Центра «Долг», представителей райвоенкомата, как это положено по закону. Непосредственные работы по сносу забора проводились приезжими строительными бригадами, границы же воинского захоронения при этом даже не были отмечены.
Снесли хозяйственные постройки у дороги, ведущей к мемориалу, уложили газонную траву. Установлен рабочий контакт с Вяземским историко-краеведческим музеем, которому мы готовимся передать уникальный материал о «Дулаге-184».
Конечно, многое еще предстоит сделать. Не обустроено пока военно-мемориальное кладбище на Красноармейском шоссе, на месте бывшего лазарета № 1, уничтоженное, как и у мясокомбината по ул. Репина, в 1980 г. Продолжаются работы по совершенствованию мемориальной зоны на территории Вяземского завода синтетических продуктов, где в годы оккупации располагался лазарет № 2 «Дулага-184». Там уже многое сделано благодаря директорам предприятия В. П. Королю и Е. В. Гончаренко: установлена и освещена часовня, оборудовано место для возложения цветов, родственниками готовится материал для местного музея в память о погибших. В результате сопоставления карт трофейной немецкой аэрофотосъемки 1941–1943 гг. с современной картой Вязьмы, которое было проведено руководителем военно-патриотического фонда «Застава св. Ильи Муромца» Андреем Фетисовым (г. Москва), уточняется расположение массовых захоронений узников «Дулага-184».
У центрального мемориала по ул. Репина планируем установить плиты с известными именами 4 037 человек, погибших в «Дулаге-184» – военнопленных и гражданских лиц (в том числе стариков, женщин, детей). Для получения этих данных из общих Списков были исключены повторяющиеся имена (объединены в одну персоналию), имена узников, погибших не в Вязьме, а позже, в других местах (в плену или в бою), и выживших узников, вернувшихся домой после войны. Из Списков выделены в отдельную группу упоминания о людях, числившихся как «Неизвестные», поступивших в лазареты в бессознательном состоянии, в агонии, без документов (их укажем на мемориальных плитах общим числом в 1 239 человек).
По имеющимся в Списках сведениям, всего погибло: в лазарете № 1–2 372 человека, в лазарете № 2–1 282 человек, в лазарете № 3-383 человека. Эту огромную итоговую работу провела поисковик из Липецка Ольга Ивановна Смольянинова.
Кроме имен, известных по Спискам, на мемориальных плитах было бы крайне важным написать имена вязьмичей-смолян, которые трагически погибли в лагере, – в Списках лазаретов их числится около 300 человек, но ведь это далеко не полный список погибших земляков, и местное население помнит дорогие сердцу имена…
Списки постоянно пополняются новыми именами – бежали из застенков уже после Вязьмы из западных лагерей летчик H. H. Петухов, его товарищи по вяземскому плену кировчанин Н. Г. Кочкин, легендарный Ф. А. Полетаев из Рязанской области, после побега героически воевавшие в рядах гарибальдийского движения в Италии.
К сожалению, вопрос увековечения памяти жертв «Дулага-184» не нашел поддержки у местных поисковиков. Как пишут поисковики-форумчане: «…если бы на местах подключились к работе, то давно бы многие родные узнали о судьбе своих близких. Сожалею, что люди, в чьих полномочиях значится столь ответственный ДОЛГ перед Памятью, не приложили никаких усилий для увековечения имен и поиска родственников…» («Солдат. ру», форум: «Вяземский пересыльный лагерь „Дулаг № 184“ – поиск родственников, погибших в нем воинов»).
В то же время жители Вязьмы создали инициативную группу, добиваясь от администрации города восстановления военно-мемориального кладбища на Красноармейском шоссе. В их числе – вязьмичка Люзина Галина Ниловна, отец-фронтовик которой, возмущенный ликвидацией кладбища в 1980 г., обращался во все инстанции, требуя восстановить могилы защитников Отечества. Много сил отдали увековечению памяти жертв «Дулага-184» вязьмичи Валерия Евгеньевна Гаврилова, Игорь Викторович Долгушев, Альфред Леонидович Какуев, Игорь Данилович Музыченко, Людмила Николаевна Егорова, архитектор Геннадий Иванович Константинов, Игорь Геннадьевич Михайлов, Валерия Андреевна Антипцева, художник и краевед Виктор Максимович Чайка. С пониманием отнеслись к проблеме Эвелина Валерьевна Богомолова, председатель вяземской общественной организации по охране памятников, и другие жители города. Большую помощь в воссоздании истории «лютовской» больницы, где размещался «лазарет» № 1, оказала семья Шехавцовых: отец коренной вязьмички Веры Владимировны Шехавцовой В. А. Панов до войны работал в этой больнице заведующим инфекционным отделением, и ее память сохранила многие важные факты. Низкий поклон этим и другим неравнодушным людям, патриотам своей родной Вязьмы.
Совсем немного не дожил до открытия вяземского мемориала старожил города Николай Иванович Романов, вместе с матерью обошедший в Вязьме во время оккупации все жуткие места, где содержались военнопленные, в поисках своего родного отца. Он и записку нам передал в 2009 г., во время третьего приезда родственников, с перечислением мест погребений пленников, просил довести дело памяти о жертвах фашистского лагеря до конца. Ушел из жизни Иван Егорович Николаев, с 1943 г. живший в частном доме напротив мясокомбината и захоронений павших воинов, встречавшийся с нами в каждый наш приезд. «Иван Егорович Николаев – уникальный человек с удивительно теплыми и добрыми глазами. – вспоминает Низаметдинова Рамиля, внучка красноармейца Айси Макжанова. – Каждый год в любую погоду он встречал нас на месте захоронения солдат и рассказывал, рассказывал, рассказывал о тех тяжелых военных годах, о городе Вязьме в послевоенные годы, о своей юности, а главное – о солдатских могилах. Рассказы были настолько подробными, честными – порой казалось, что все это мы видели и слышали сами. Моя тетушка Сафия всегда привозила ему небольшой гостинец, иногда мне казалось, что она едет к нему как к своему отцу. К сожалению, Ивана Егоровича теперь с нами нет, но остались светлые воспоминания о нем как о человеке большой души, честном советском гражданине».
В исследовательской работе поисковики использовали документы Обобщенного электронного банка данных «Мемориал» Минобороны РФ (www.obd-memorial.ru), материалы региональных Книг памяти, электронного банка документов «Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», фонда израильского Мемориального комплекса Яд Вашем в Иерусалиме. Велась переписка с местными органами власти – главами региональных, районных и поселковых администраций, общественными поисковыми организациями России и стран СНГ, местными архивами и краеведческими музеями, советами ветеранов, учреждениями образования, отделениями милиции, военкоматами, отдельными гражданами. Также в поисковой работе были задействованы телефонные справочники стран, областей, городов; возможности интернета позволили устанавливать контакты через такие социальные сети, как «Одноклассники. ru», и электронную почту. Благодаря военному поисковику из Германии Алексею Кислицыну впервые использовались материалы немецких архивов и книг немецких историков.
Важно отметить, что, вопреки распространенному мнению, Списки погибших в «Дулаге-184» были востребованы уже в период Великой Отечественной войны. Начиная с конца 1943 г. Списки были взяты в работу ГУК НКО, районными военными комиссариатами Советского Союза. Напомним, что Списки предваряло «Донесение отдела по персональному учету потерь сержантского и рядового состава 33-й армии Западного фронта от 12.11.1943 г. в Управление по персональному учету потерь сержантского и рядового состава Генерального штаба Красной Армии», в котором конкретно сообщалось, что в приложении находятся списки бойцов и командиров Красной армии, «плененных германской армией и умерших в германских лазаретах в г. Вязьма. Общее число умерших по этим спискам 5 418 человек». На бланке Донесения стояла резолюция: «Срочно проверить и взять на учет. 25.11.1943 г.»[3].
Во многих региональных донесениях о безвозвратных потерях, составляемых местными военкоматами, уже в первые послевоенные годы были сделаны от руки особые приписки, подтверждающие гибель земляков в вяземском «Дулаге-184» (чему есть многочисленные примеры по России и другим республикам бывшего Советского Союза)[4]. Информация о гибели людей в немецком плену в ряде случаев доводилась до сведения родственников погибших.
В связи с подготовкой к изданию Книг памяти с начала девяностых годов Списки погибших в «Дулаге-184» вновь прорабатывали теперь уже редколлегии Книг памяти России и других стран СНГ – для увековечения памяти своих земляков. Однако в большинстве региональных Книг памяти сведения об узниках «Дулага-184» подавались как о воинах, «умерших от ран», с указанием согласно Спискам точной даты их гибели в вяземском лагере военнопленных, но без малейшего упоминания о Вязьме, самом лагере в Вязьме и конкретных лазаретах как местах гибели воинов[5].
Причина одна. Вязьма, при всем великом героизме ее защитников, – крупнейшая военная катастрофа СССР октября 1941 г., просчеты командования, гибель кадровых дивизий и армий, гибель Московского народного ополчения, куда добровольно шли люди непризывного возраста, невоеннообязанные. Потомки ополченцев пишут: «Уходили на фронт студенты и школьники-выпускники и младше, сыновья уходили с отцами, старшими братьями, ученики шли со своими учителями целыми классами, студенты с преподавателями-профессорами – курсами, с предприятий уходили целые бригады со своими бригадирами, секретари парткомов и комсомольские лидеры вступали в ополчение со всеми своими партийно-комсомольскими активистами. Уходил цвет московской интеллигенции – выдающиеся ученые, музыканты… Все шли на фронт… Это был отклик на призыв „Родина-мать зовет!“. Многие говорили, что они не могли поступить иначе. Что это, успех советской пропаганды? Нет! Это осознание того, что вместе с кадровыми войсками ОНИ должны защищать свои города, села, матерей, младших братьев и сестер!
Папа мне говорил, что уже в бою кричал со всеми „За Родину! За Сталина!“, а думал о своей маме, рано овдовевшей, о братишке-безотцовщине, двоюродных сестрах, которые живут в Клину, а Клин западнее и немцы будут там раньше, чем в Москве, и что с ними и всеми родными будет. Но у кого-то в голове все было по-другому…
Не прорвавшиеся из окружения, не погибшие сражались на захваченной земле в партизанских отрядах. Ополчение – это люди не без вести пропавшие, а без вести погибшие, их нельзя забывать. Мы о них помним и знаем, что ополченцы – это Суть, Смысл, Совесть Родины (СССР) и Честь!» (Васина Л. Α., дочь ополченца 2-й сдно Сталинского р-на г. Москвы А. А. Леляичева).
В 70-ю годовщину Обороны Москвы на страницах газеты «Вечерняя Москва» в авторском расследовании Екатерины Пятуниной была возвращена культурная и историческая память о первом Государственном духовом оркестре Союза ССР, который в рядах 6-й сдно Дзержинского района г. Москвы прекратил свое существование в «мясорубке вяземского котла». Семь десятилетий никто не вспоминал об оркестре-герое, который был создан выдающимся советским композитором, профессором Московской консерватории В. М. Блажевичем и являлся эталоном духового искусства в нашей стране…
Однако на официальном уровне предпочитали замалчивать причины и масштабы вяземской катастрофы, потери наших войск в людях, технике, возросшую угрозу захвата столицы. Многие родные и близкие погибших защитников Родины так и не узнали об их судьбах, страданиях, местах погребения. Но факты – вещь упрямая, правда рано или поздно откроется.
Давно пора на государственном уровне решить вопрос о состоянии мест бывших немецких лагерей военнопленных со стертыми с лица земли погребальными рвами с останками десятков тысяч наших сограждан. О создании мемориальных зон на местах лагерей, включающих в себя захоронения воинов, памятные знаки и обелиски. Об ответственности, согласно российскому законодательству, госструктур, властных структур на местах за увековечение памяти павших, обеспечение сохранности и почитания братских могил, патриотическое воспитание подрастающего поколения. Это относится не только к Городу воинской славы Вязьма, но и к другим населенным пунктам России, где находились лагеря смерти, в том числе к Городам воинской славы Псков и Ржев, где также на протяжении многих лет общественность не прекращает вести борьбу за Память. Во всем мире признано, что уничтожение советских военнопленных – это второе преступление немецкого нацизма после холокоста…
Российское военно-историческое общество установлением в Вязьме мемориала в июне 2014 г. показывает пример нашему государству. А издание книги «АД-184» с именами узников «Дулага-184», которое поддерживает РВИО, – особая форма увековечения памяти защитников Родины, ставших жертвами фашистского лагеря уничтожения, печатный «Памятник» павшим защитникам Отечества.
Таких книг пока крайне мало, чему имеются как объективные, так и субъективные причины. Так, в 2002 г. в Германии, в г. Кассель, в рамках международного проекта «Советские и немецкие военнопленные и интернированные. Изучение вопросов истории Второй мировой войны и послевоенного периода», Объединением «Саксонские мемориалы», Народным союзом Германии по уходу за военными могилами была издана на немецком и русском языках мемориальная «Книга памяти умерших советских военнопленных. Кладбище Хаммельбург» (Германия, Бавария, «Офлаг-62» (XIII D)). Основу книги составили краткие биографические сведения о почти 700 погибших офицерах, чьи имена были установлены исследователями. В апреле 2002 года тогдашний президент Народного союза Германии по уходу за военными могилами г-н Ланге передал Книгу памяти президенту РФ Владимиру Путину. В 2005 и 2006 гг. в рамках того же проекта издана двухтомная книга «Цайтхайн – Книга памяти советских военнопленных», посвященная военнопленным, умершим в лагере Цайтхайн в Саксонии. Она содержит выявленные имена около семи тысяч из более 25 тысяч жертв Цайтхайна. Кроме того, Центр документации Объединения «Саксонские мемориалы» (г. Дрезден) разместил на своем сайте электронную версию этой книги в формате PDF.
На Украине в 2013 г. стараниями научных сотрудников Уманского краеведческого музея и поисковиков общественной организации «Народная память Уманщины» издана Книга памяти «Шталага-349» «Уманская Яма» по Уманскому лагерю военнопленных с именами 3200 погибших в немецких лазаретах (списки погибших, как и в «Дулаге-184», составлялись военврачами лагеря, были вложены ими для сохранности в стеклянные бутылки и спрятаны в захоронениях).
В Витебской областной библиотеке 20 ноября 1914 г. презентовали новую книгу о концлагере «Лагерь смерти „5-й Полк“», размещавшемся на окраине Витебска. Ее авторы – краевед и журналист Аркадий Подлипский и бывший узник лагеря Владимир Ризо. В ней приведены воспоминания бывших заключенных. Среди них есть факты, ранее не публиковавшиеся. По официальным данным всего за 1941–1944 гг. через лагерь прошли свыше 150 тысяч человек. Около 80 000 человек здесь погибли. В 1964 г. на месте лагеря установлен памятник. В 2012-м здесь появилась православная часовня. Нужно отметить, что на интернет-сайтах все чаще появляются виртуальные Книги памяти с именами советских военнопленных, погибших в немецких лагерях смерти. Так, в 2010 г. в интернете были размещены списки имен около 20 тысяч узников немецкого лагеря военнопленных «Шталаг-326» (VI-K) Штукенброк (Вестфальская область Германии). Автором сайта является Мирослав Алексеевич Маркедонов (Хоперский), известный интернет-журналист, лауреат конкурсов Союза журналистов России, посвятивший себя работе по изучению трагедии концентрационных лагерей Третьего рейха. Издаются региональные Книги памяти с именами земляков, погибших в плену: в апреле 2015 г. к 70-летию Победы тверской фонд «Жить и Помнить» провел презентацию «Книги памяти советских воинов Великой Отечественной войны 1941–1945 годов – уроженцев Калининской области (в границах 1939–1944 гг., 1990 г.), считавшихся пропавшими без вести», в которой увековечены имена 6070 земляков, большая часть которых погибла в немецкой неволе. В 2009 г. в г. Йошкар-Ола вышла книга Дмитрия Шипунова, руководителя региональной молодежной общественной организации «Поисковый отряд Демос» Республики Марий Эл, «В списках не значится, или Правда о пленных», в которой впервые опубликованы имена уроженцев марийской земли, мученически погибших в немецком плену и считавшихся пропавшими без вести.
На многих поисковых сайтах и форумах на протяжении уже многих лет собирается и исследуется материал о лагерях военнопленных, определяются списки узников, ведется поиск их родственников.
Книгу «АД-184» с нетерпением ждут в семьях погибших «Вяземских великомучеников» как реликвию, ждут участники военно-мемориальной работы как некий отчет и священный материал для продолжения поиска, ждут ветераны. Книга будет передана в Центральный музей Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве, где сосредоточены Книги памяти всех регионов России и стран СНГ.
Хотелось бы отметить работу редколлегии Книги памяти Московской области, которая в своих изданиях приводит полные сведения о погибших в лазаретах вяземского «Дулага-184» (разработка бывшего губернатора Московской области Б. В. Громова, руководителей и членов рабочей группы по изданию Книги памяти Московской области А. А. Овчарова, Н. А. Панова, Г. Н. Власова, H, H. Синициной, председателя Совета ветеранов Московской области В. Я. Азарова).
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.19.16 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Вяземская трагедия октября 1941 г.
С самого начала Великой Отечественной войны наиболее опасное для Советского Союза направление обозначилось в полосе удара немецкой группы армий «Центр». Мощнейшая группировка вермахта под командованием опытного военачальника фельдмаршала фон Бока продвигалась к Москве по кратчайшему маршруту. Известно, что германское командование отводило захвату столицы особое значение; предполагалось, что с достижением этой цели война будет выиграна. Действительно, успехи немецких войск при окружении частей Западного фронта под Белостоком и Минском, взятие Смоленска, продвижение на других участках фронта к Ленинграду и Киеву создавали хорошие предпосылки для завершающего удара вермахта по советской столице. Однако группа армий «Центр» в результате Смоленского сражения (10.07–10.09.1941) была вынуждена перейти к обороне. Тяжелые бои на московском направлении летом – в начале осени 1941 г. вели к большим потерям с обеих сторон и корректировали германские планы по срокам окончания войны. Однако верховное командование вермахта не теряло надежды возобновить наступление на центральном участке еще до наступления холодов. С середины сентября советская сторона в возрастающем объеме получала сигналы, что немцы готовят удар, который мог стать решающим для всей кампании на востоке.
В преамбуле директивы № 35 от 6 сентября 1941 г. А. Гитлер пояснил мотивы своего решения о возобновлении наступления на Москву. По его словам, «начальные успехи против сил противника, находящихся между внутренними флангами групп армий „Центр“ и „Север“, с точки зрения окружения Ленинграда создают предпосылки для проведения решающих операций против ведущей наступления группы армий Тимошенко. Она должна быть уничтожена еще до наступления зимы. Для этого необходимо подтянуть и сосредоточить все силы авиации и сухопутной армии, без которых можно обойтись на флангах…». Немецкое наступление предусматривало два этапа: первый – окружение советских сил, прикрывавших столицу с запада; и второй – преследование остатков советских войск вплоть до самой Москвы. Отдельным пунктом Гитлер подчеркивал необходимость сокращения сроков подготовки и проведения операций[6].
В основу замысла уничтожения советских сил (как это было и перед началом наступления группы армий [ГА] «Центр» в Белоруссии в июне 1941 г. и позднее у Смоленска) был положен двусторонний охват противника. Ударные группировки ГА «Центр» были разведены на фронте и готовились окружить советские войска, прикрывавшие московское направление. Северная группировка сосредотачивалась в районе Духовщины, а южная – под Рославлем. Отдел по изучению иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных войск Германии сообщил о прочности советской обороны против внутренних флангов 4-й и 9-й немецких армий, т. е. непосредственно в районе шоссе Москва – Смоленск[7]. Однако немецкие удары приходились по слабым участкам советского фронта и позволяли уже на начальном этапе сражений достигнуть крупных результатов. 19 сентября предстоящая операция получила кодовое наименование «Тайфун».
К середине сентября 1941 г. немецкому командованию стало ясно, что бои в районе Киева возможно будет завершить еще до конца текущего месяца. Следовательно, появлялась возможность задействовать в предстоящем наступлении в полную силу моторизованные и танковые соединения 2-й танковой группы. С другой стороны, окончательно решился вопрос об использовании на фронте ГА «Центр» крупных сил из ГА «Север». 15 сентября Гитлер отдал приказ о переброске 4-й танковой группы из-под Ленинграда на центральное направление (в район Рославля) для участия в наступлении на Москву. Максимальные силы и средства сосредотачивались против «группировки Тимошенко».
16 сентября 1941 г. фон Бок издал директиву № 1300 («Директивы для новой операции»). 4-я армия (с подчиненной 4-й танковой группой) и 9-я армия (с подчиненной 3-й танковой группой) должны были осуществить прорыв советской обороны по обеим сторонам шоссе Рославль – Москва и севернее автодороги Смоленск – Москва и зажать противника в клещи у Вязьмы. Частям 9-й армии предстояло также продвинуть свои войска в направлении на Ржев. Задачей 2-й армии было наступление в направлении Сухиничи, Мещовск и на южном фланге на Брянск. 2-я танковая группа должна была пересечь линию Орел – Брянск. Указывалось, что танковая группа продвигается «с юга в направлении позиций противника на реке Десна»[8].
Для операции предназначались силы двадцати двух немецких корпусов. Из состава ГА «Юг» фон Бок получал также две танковые, две пехотные и две моторизованные дивизии. Из резерва главного командования передавались полностью укомплектованные 2-я и 5-я танковые дивизии, прибывшие из Германии, которые должны были войти в состав 40-го корпуса 4-й танковой группы[9]. 19 сентября началась переброска в район действия ГА «Центр» 27-го армейского корпуса, изъятого из ГА «Д» во Франции[10]. В резерве группы армий оставались всего два соединения – 19-я танковая дивизия и 900-я учебная бригада, кроме того, имелся моторизованный полк СС «Великая Германия».
Некомплект личного состава в пехотных дивизиях вермахта был пополнен живой силой примерно до 90% штатной численности. Количество танков в танковых и моторизованных дивизиях было доведено до 80-100% по штату[11]. Командование сухопутных войск вермахта обращало особое внимание на скрытность перегруппировки войск, выход их на исходные рубежи наступления как можно в более позднее время и с проведением мероприятий по дезинформации противника. Перемещение частей производилось по возможности в ночное время[12].
К началу операции общая численность ГА «Центр» была доведена до 1 929 406 чел. Она имела свыше 14 тыс. орудий и минометов, около 1390 самолетов. На 1 октября 1941 г. ГА «Центр» насчитывала 1700 танков[13]. В общей сложности к наступлению готовилось 78 дивизий (включая 14 танковых и 8 моторизованных). Авиационное обеспечение осуществлял 2-й воздушный флот генерал-фельдмаршала А. Кессельринга в составе двух авиакорпусов и одного зенитного корпуса[14].
Германские силы на московском направлении составляли теперь 42% личного состава, 75% танков, почти половину самолетов, 33% орудий и минометов из общего количества, находящегося на всем Восточном фронте[15]. Никогда немцы не использовали столь огромных сил в составе одной группы армий и не развертывали на одном стратегическом направлении три танковых объединения из четырех. Силы противостоящей группировки Красной армии значительно уступали войскам ГА «Центр». В состав советских соединений на московском направлении входило: 1250 тыс. чел., 7,6 тыс. орудий и минометов, 990 танков, 667 самолетов[16]. Немцы превосходили советские войска не только количественно, но и качественно. Так, в составе Западного фронта из 483 танков новыми (KB и Т-34) были лишь 45 ед. Большинство наших бронированных машин составляли легкие БТ и Т-26, многие из которых требовали ремонта. С самолетами имелась та же ситуация: большинство крылатых машин авиации трех советских фронтов (Западного, Резервного и Брянского) было устаревших конструкций. Советские дивизии, многие из которых были лишь недавно сформированы, насчитывали в среднем 5–7 тыс. человек (при штате 10,8 тыс. чел.). Сравниться с немецкими дивизиями, численность многих из которых приближалась к штатной (16,8 тыс. чел.), они, конечно, не могли[17]. Советские фронтовые резервы были расположены на направлениях вероятных ударов противника. Беда заключалась в том, что наиболее опасным участком прорыва считался кратчайший путь на Москву (район шоссе Смоленск – Вязьма – Москва), а возможность обхода наших объединений с флангов внимательно не рассматривалась. Глубина обороны фронтов составляла 20–25 км, чего было явно недостаточно, чтобы остановить удары такой силы, которые планировало германское командование.
26 сентября 1941 г. фон Бок подписал приказ № 1620/41 о новой операции. В его первом абзаце говорилось: «После трудного времени ожидания группа армий возобновляет наступление». Отмечалось, что ГА «Север» силами 16-й армии будет прикрывать линию севернее оз. Жеданье, а ГА «Юг» – наступать в восточном направлении севернее Харькова. 2-му воздушному флоту ставилась задача уничтожать советскую авиацию перед фронтом ГА «Центр» и поддерживать наступление всеми силами. В связи с этим налеты на промышленные предприятия московского региона отходили пока на второй план[18]. В период подготовки «Тайфуна» германское командование было сильно обеспокоено тем, что до начала холодного времени года осталось не так уж много времени. Однако командующий сухопутными войсками вермахта фон Браухич полагался на «умелое и опытное командование», имея в виду штаб ГА «Центр», лично фельдмаршала фон Бока, и надеялся, что тот способен в сжатые сроки добиться победы в сражении. После разгрома окруженных советских войск о сопротивлении Красной армии, по мнению Верховного командования сухопутных войск (ОКХ), можно было забыть.
К началу операции «Тайфун» части Красной армии на Украине оказались в критической ситуации. Несколько армий Юго-Западного фронта оказались в окружении. Большая часть советских солдат и офицеров попала в плен[19]. По немецким источникам, в районе Киева было захвачено около 600 тыс. чел. [20] По отечественным данным, весь Юго-Западный фронт потерял безвозвратно в Киевской оборонительной операции с 7 июля по 26 сентября 1941 г. 531 тыс. чел. [21] Руководство вермахта после победы под Киевом практически поставило крест на способности СССР продолжать активные боевые действия и считало, что Красная армия едва ли сможет создать сплошной фронт между Ладожским озером и Черным морем и тем более его удержать[22]. Уже после войны бывший начальник генштаба сухопутных войск Ф. Гальдер признался известному английскому историку Б. Лиддел Гарту, что Гитлер тогда прямо заявлял: «С Россией в военном отношении покончено» [23]. На северном фланге ГА «Центр» продолжали развиваться операции 57-го немецкого корпуса 9-й армии[24]. В то же время в полосе самой ГА «Центр» немецкая разведка наблюдала сокращение наступательной активности советских Западного и Резервного фронтов[25].
Положение на московском направлении в середине сентября 1941 г. несколько стабилизировалось. Несмотря на тяжелейшие потери лета 1941 г., войска Красной армии, прикрывавшие путь на Москву, не утратили своей боеспособности. Части Западного, Резервного и Брянского фронтов пополнялись личным составом и техникой. В августе-сентябре 1941 г., с прибытием на фронт свежих сил, ими был проведен ряд частных наступательных операций. 6 сентября 1941 г. войска 24-й армии (командующий генерал-майор К. Ракутин) выбили немцев из Ельни. Освобождение этого города имело для Красной армии огромное значение как в военном, так и в моральном отношении: во-первых, устранялся опасный плацдарм для наступления на Москву; во-вторых, советские бойцы воспрянули духом, они увидели, что врага можно успешно бить и гнать на запад. Взятие Ельни, по сути дела, являлось первой серьезной и удачно проведенной наступательной операцией Красной армии.
Советская Ставка ВГК рассчитывала в будущем продолжить наступательные операции против группировки фон Бока. К сожалению, советское верховное командование, несмотря на многочисленные предупреждения об активной подготовке немецкого наступления на столицу (в том числе от командующего Западным фронтом генерал-полковника И. Конева), не сумело определить точное время его начала. Кроме того, командованием фронтов были допущены непростительные просчеты при анализе оперативной ситуации. Следствием этого стало проведение поощряемых Ставкой ВГК частных наступательных операций в ущерб укреплению оборонительных позиций, а также неправильное определение направления возможных главных ударов немецких войск. Последнее вытекало, во-первых, из страха перед фронтальным ударом врага, который быстро выводил немецкие танки на подступы к столице, и, во-вторых, из чрезмерного доверия к непроверенной информации. В частности, генерал Конев 26 сентября докладывал Сталину и Шапошникову, что, по материалам опроса пленного летчика, «противник готовится к наступлению в направлении Москвы, с главной группировкой вдоль автомагистрали Вязьма – Москва…»[26]. Соответственно, основная масса советских сил, включая резервы, была сосредоточена непосредственно западнее Вязьмы, а возможный переход немцев в наступление на флангах Западного и Резервного фронтов недооценивался. Подобное построение войск являлось непростительной ошибкой, поскольку многие предыдущие операции вермахта имели первоначальной целью окружение крупных группировок Красной армии.
3. Донесение Отдела контрразведки «СМЕРШ» 33-й армии. Центральный архив Министерства обороны РФ. 9 отдел. Д. 101-1555-1 за 1943 г.; входящее донесение о военнопленных № 46925с. от 25.11.1943. Оп. 18001. Д. 1200. Л. 1.
4. Примеры работы военкоматов со Списками в период в 1946–1948 гг. Россия, Смоленская область. В Донесениях послевоенного периода № 5828 от 31.01.1948 г. Рославльского РВК Смоленской области уточняется: Гринев Владимир Матвеевич, 1900, урож. д. Кухарево Астапковичского с/с Рославльского р-на, считавшийся пропавшим без вести в декабре 1941 г., «умер в плену 22.03.1942 г. Вх. № 46925с», что совпадает с данными списков лазарета № 2 «Дулага-184» (Гринев Владимир Матвеевич умер 22.03.1942 г.) с входящим номером «46925с» Донесения 33-й армии от 12.11.43 г. Письменное уточнение от руки на бланке: Донесения было сделано 03.02.1948 г. (ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 977521. Д. 63). Россия, Новосибирская область. Из Донесений послевоенного периода № 94692 от 31.12.1946 г. Новосибирского РВК Новосибирской обл.: красноармеец 2-й сд Пугачев Иван Григорьевич, 1913, урож. г. Бердска Новосибирской обл., считался пропавшим без вести с 11.1942 г. Приписка от руки: «умер в плену 3.09.1942 г., вх. 46925с.43». По спискам лазарета № 2 «Дулага-184» Пугачев И. Г. действительно умер 3 сентября 1942 г. Все данные совпадают. (ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18004. Д. 770). Украина, Донецкая область. Из Донесений послевоенного периода № 98916 от 27.12.1946 г. Сталино-Заводского РВК г. Сталино (Донецкая область, Украина): Коротков Владимир Романович, 1921, урож. г. Сталино, считавшийся пропавшим без вести в ноябре 1942 г. «Учтен вх. 46925, умер в плену 1-42». По спискам лазарета № 1 Коротков Владимир Романович умер 09.01.42, совпадает и входящий номер Донесения 33-й армии от 12.11.1943 г. (ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18004. Д. 851. Л. 2). Республика Беларусь, Могилевская область. Из Донесений послевоенного периода № 100598 от 31.12.1946 г. Шкловского РВК Могилевской обл.: Гарбузов Семен Александрович, 1914, урож. д. Новоселки Подгайцевского с/с Шкловского р-на Могилевской обл., считавшийся пропавшим без вести в октябре 1941 г., «умер в немецком плену 1-42 г.», «вх. 46925с-43». Дата гибели совпадает со списками лазарета № 1 «Дулага-184» (погиб 08.01.1942 г.), так же как и вх. номер Донесения 33-й армии от 12.11.1943 г. (ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18004. Д. 780. Л. 362). Республика Кыргызстан, Ошская область. Из Донесений послевоенного периода № 82832 от 03.10.1946 г. Мирза-Апинского РВК Киргизской ССР: Лебеденко Иван Кузьмич, 1920, урож. с. Мирза-Аки Узгенского (Мирза-Акинского) р-на Ошской обл. Киргизской ССР, учтенный пропавшим без вести в апреле 1942 г., «умер в плену, Вязьма март 1942 г.», «учтен вх. 46925» (приписка сделана от руки). По спискам лазарета № 1 «Дулаг-184» умер 03.03.42 г. (ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18004. Д. 676. Л. 4).
5. Примеры работы редколлегий региональных Книг памяти со Списками в конце 80-х – 90-х гг. (сведения о погибших даются почти во всех Книгах памяти без указания «Дулага-184» и его лазаретов в г. Вязьма): Алтайский край. Токарев Роман Павлович, 1914, русский, Алтайский край, Усть-Камланский р-н, с. Пономарево; Погиб 25.02.1942 г. в лазарете № 1 «Дулага-184» (ЦАМО РФ. Ф. 58. Оп. 18001. Д. 1220. Л. 550). Книга памяти. Алтайский край. Том 6, с. 614 (умер от ран 25.02.1942 г.). Республика Башкортостан. Басыров Шакур Закирович 1910, д. Карагуш Стерлибашевского р-на Башкирской АССР. Погиб 23.01.1942 г. в лазарете № 1 «Дулага-184» (ЦАМО РФ… Л. 440). Память. Башкортостан. Книга 17 (умер от ран 23.01.1942 г.). г. Москва. Январев Василий Васильевич, 1901, г. Москва. Лейтенант, командир взвода 1134-го сп 160-й сд (6-й сдно Дзержинского р-на г. Москвы I форм.). Погиб 03.08.1942 г. в лазарете № 2 «Дулага-184» (ЦАМО РФ… Л. 229). Книга памяти. Москва. Том 14, с. 650 (умер от ран 3.8.1942 г.). Смоленская область. Алексеев Константин Николаевич, 1890, Дорогобужский р-н Смоленской обл. Призван Дорогобужским РВК. Погиб 27.08.1942 г. в лазарете № 1 «Дулага-184» ((ЦАМО РФ… Л. 142). Книга памяти. Смоленская область. Дорогобужский район. С. 15 (умер от ран 27.08.42 г.).
6. Центральный архив Министерства обороны РФ (Далее: ЦАМО) Ф. 12462. Д. 72. Л. 38–41.
7. ЦАМО. Ф. 500. Он. 12462. Д. 548. Л. 96–99.
8. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1. От обороны к контрнаступлению / ИВИ МО. М., 1994. СИ.
9. Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии / Пер. с нем. Т. 3. М.: Воениздат, 1976. С. 22.
10. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 114. Л. 23–26.
11. Муриев Д. 3. Провал операции «Тайфун». М., 1972. С. 19.
12. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1. С. 13–14.
13. См. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1: Суровые испытания. М., 1995. С. 165.
14. Рейнгардт К. Поворот под Москвой. Крах гитлеровской стратегии зимой 1941/42 года. М., 1980. С. 72.
15. См. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 165–166.
16. См. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 166.
17. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. В 12 т. Т. 3. С. 51.
18. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1. С. 16–17.
19. Великая Отечественная война. 1941–1945. Краткий исторический справочник. / Под ред. О. Ржешевского. М., 1990. С. 54–55.
20. Блюментрит Г. Московская битва. / Роковые решения. Пер. с англ. М.: Воениздат, 1958. С. 90.
21. Гриф секретности снят: Потери Вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Стат. исслед. / Г. Ф. Кривошеев, B. М. Андроников, П. Д. Буриков. М., 1993. С. 166.
22. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 111–112.
23. Liddell Hart Centre for Military Archives (Далее: LH). 9/24/107.
24. ЦАМО. Φ. 500. On. 12462. Д. 133. Л. 200–302.
25. ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 16.
26. Хазанов Д. Неизвестная битва в небе Москвы 1941–1942 гг. Оборонительный период. М., 1999. С. 35.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.22.28 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Советское командование не могло не замечать, что немцы в полосе группы армий «Центр» усиливают свою группировку, проводят передислокацию войск, в целом готовят крупное наступление. Сама ситуация на московском направлении вынуждала быть бдительными, ведь на пути к столице (до которой оставалось около 300 км) у нас не было полностью подготовленных оборонительных рубежей – линии укреплений только строились, а немцы располагали явным превосходством в силах. Нельзя сказать, что Ставка Верховного Главнокомандования не предпринимала меры по подготовке фронтов к отражению готовившегося удара. В директиве от 27 сентября она приказала войскам Западного, Резервного и Брянского фронтов перейти на занимаемых рубежах к упорной обороне. Указывалось на необходимость совершенствования инженерных сооружений, создания резервов, вывода с переднего края наиболее ослабленных в предыдущих боях соединений. Но времени для осуществления этих мероприятий оставалось мало[27]. Как отмечает автор фундаментального труда «Вяземская катастрофа 41-го года» Л. Лопуховский, «Ставка явно запоздала с директивой о переходе к жесткой обороне». Более того, Генеральный штаб РККА, подчеркивая, с одной стороны, ответственность командующих за удержание занимаемых рубежей, с другой стороны, направил 29 сентября в войска директиву о том, как готовить наступательные операции. «Высшее военное руководство допустило двойственность по такому важному вопросу, как создание прочной обороны». Энергичных мер по отражению вражеского удара предпринято не было, и немецкое наступление застало Западный, Резервный и Брянский фронты в основном в прежних наступательных группировках, включающими в себя дивизии, измотанные предыдущими боями[28].
В войска трех советских фронтов, прикрывавшие московское направление – Западного, Резервного и Брянского – входило свыше 40% сил Действующей Красной армии. Предыдущие оборонительные успехи в Смоленском сражении давали надежду выиграть время для переброски к столице новых резервов. Чтобы заставить немцев увязнуть в боях, строились Ржевско-Вяземский рубеж и Можайская линия обороны, глубина укреплений которых превышала 200 км[29]. Для оборудования этих позиций использовались дивизии народного ополчения (ДНО), которые одновременно занимались боевой подготовкой и сколачиванием частей и подразделений. Первоначально плохо вооруженные, лишенные необходимых средств связи и транспорта, в дальнейшем ополченческие соединения были доукомплектованы личным составом и основными видами вооружения. Иностранные образцы оружия заменялись на отечественные. 15 сентября ДНО Москвы были включены в состав регулярных соединений РККА. «Так что, вопреки еще бытующему мнению, – отмечает Л. Лопуховский, – к концу сентября ополченческие дивизии оказались хорошо вооруженными и вполне подготовленными к решению боевых задач… Они, конечно, не имели боевого опыта, но обладали довольно высокими морально-политическими качествами. Неслучайно, что из этих добровольческих формирований после обучения и приобретения необходимого опыта сложились великолепные боевые соединения»[30].
Обстановка на западном (московском) направлении зависела от положения в стране в целом, а оно оставалось сложным и напряженным. Ввиду вынужденного отхода советских частей германским войскам удалось захватить наиболее развитую в промышленном отношении территорию европейской части СССР. К концу сентября 1941 г. Советское государство лишилось донецкого угля, флагманов металлургии юга страны, хлеба Украины, что привело к резкому сокращению производственных, материальных и продовольственных запасов. Чтобы обеспечить всем необходимым вооруженные силы, советскому народу приходилось максимально напрягать свои ресурсы для налаживания массового производства боевой техники и вооружения в условиях, когда значительная часть предприятий эвакуировалась на восток.
Многое в грядущих сражениях должно было решиться действиями конкретных боевых сил и их руководства. В этой связи следует отметить, что численное превосходство немецких войск, боевой опыт германских генералов, неожиданность начала операции играли определяющую роль в развитии стратегической ситуации на московском направлении в октябре 1941 г. Однако реалистическая оценка советским военным руководством сложившейся обстановки в конце сентября 1941 г., решительные действия командующих на фронте, более тщательный анализ данных разведки (следствием которого должно было стать иное распределение советских сил на московском направлении) могли бы предотвратить катастрофические последствия окружения советских войск под Вязьмой и Брянском.
Немецкое наступление на орловско-брянском направлении началось 30 сентября, а на вяземском – 2 октября 1941 г.
Немецкое наступление на Вязьму и Брянск
Оборонительное сражение советских войск под Москвой. 30 сентября – 30 октября 1941 г.
Командующий 2-й танковой группой генерал Г. Гудериан настоял на том, чтобы его группа выступила раньше ввиду отсутствия на его направлении дорог с твердым покрытием. Он желал также максимально использовать хорошие погодные условия для броска в район Орла и Брянска. 30 сентября дивизии 47-го и 24-го моторизованных корпусов 2-й танковой группы нанесли удар по войскам левого крыла Брянского фронта. Соединения группы генерала А. Н. Ермакова (три стрелковые, две кавалерийские дивизии, две танковые бригады), развернутые на этом направлении, оказались застигнуты врасплох. Уже в первый день наступления немецкие танки вышли в тыл советской 13-й армии, а 1 сентября захватили Севск и устремились на север. Немцам удалось окружить две дивизии 13-й армии и отрезать от главных сил фронта группу Ермакова[31]. Успех 2-й танковой группы во многом был предопределен активностью 2-го воздушного флота люфтваффе – бомбежка войск Брянского фронта началась одновременно с артиллерийской канонадой. В общей сложности германское командование задействовало здесь около 300 самолетов, которые буквально утюжили советские оборонительные позиции, расчищая путь для механизированных колонн вермахта.
В ночь на 2 октября 1941 г. солдатам Восточного фронта было зачитано специальное обращение фюрера. В нем говорилось: «…Теперь за считанные недели три наиболее крупных промышленных района России без остатка будут в руках немцев (Северо-западный, Центральный, Донецко-Приднепровский промышленные районы. – M. M.)… Сегодня наконец создана предпосылка для последнего жестокого удара, который еще до начала зимы должен разгромить этого противника, нанести ему смертельный удар» [32].
К вечеру 2 октября штаб ГА «Центр» получил крайне обнадеживающие телеграммы от объединений, входивших в ее состав. На всех направлениях шло быстрое продвижение вперед:
«…2-я танковая группа [ТГр]: Главные силы движутся на Дмитровск, 18-я [тд] форсировала р. Сев между Севск и Кокушкино… 48 корпус – воздействие противника перед Шепетовка в западном направлении;
9-я армия [А]: первые позиции противника везде прорваны. Внезапность удалась. Противник слабый по численности, но упорно сопротивляющийся, без сильной артиллерийской поддержки;
4-я А: противник упорный, но слаб, прежде всего по численности и в отношении артиллерии… Железнодорожные мосты юго-восточнее Буда, неповрежденные, в наших руках;
2-я А: железнодорожный мост через Десну в 15 км юго-восточнее Дубровка не разрушен. 52-я дивизия – заняла мост через р. Десна»[33].
Главное командование сухопутных войск вермахта [ОКХ] отмечало, что наступление войск ГА «Центр» по всей ширине фронта застало противника врасплох и поэтому встретило первоначально лишь незначительное сопротивление: «…В общем же оборона противника оказалась слабее, чем предполагалось». Разведка пока не могла определить, отходит ли противник планомерно или отступает под давлением немецких войск[34].
К исходу дня части генерала Гота (3-я танковая группа) прорвали советский фронт на стыке 19-й и 30-й советских армий, а группа генерала Гепнера (4-я танковая группа) – в полосе обороны 43-й армии, к югу от Варшавского шоссе. В дальнейшем 4-я танковая группа смяла советские части и нанесла удар уже по второму эшелону Резервного фронта – по войскам 33-й армии. К сожалению, все внимание Ставки ВГК в этот момент было приковано к Орловскому и Брянскому направлениям, а также к положению в районе Харькова. К этому времени 2-я танковая группа углубилась в полосу обороны Брянского фронта уже на 120 км[35]. Но ситуация в районе Вязьмы не рассматривалась пока как критическая.
На самом Западном фронте командующий И. С. Конев потребовал от 30-й армии генерала В. А. Хоменко восстановить положение; определенные меры были предприняты и руководством 19-й армии генерала Μ. Φ. Лукина по прикрытию своего правого фланга. Но все эти шаги оказались явно недостаточными в условиях подавляющего превосходства немецких войск на участках главных ударов. Конев рассчитывал задержать противника за счет отдельных резервных дивизий, но не решительным контрударом всех доступных сил. В итоге советское командование не смогло оперативно среагировать на изменение обстановки и предотвратить дальнейший прорыв германских моторизованных соединений. В Генштаб РККА поступали пока донесения об успешных действиях в обороне 16-й, 20-й и 24-й армий Западного и Резервного фронтов, и мало кто мог поверить, что немецкие танки вышли уже на шоссе Спас-Деменск – Юхнов, обходя основную группировку советских войск.
Быстрое продвижение немцев на Вязьму привело к образованию широкой бреши между 30-й и 19-й армиями Западного фронта. Угроза тылу войск Конева с каждым часом нарастала. Скорость продвижения немецких ударных соединений поставила в критическое положение 24-ю и 43-ю армии Резервного фронта, их отход через Юхнов, куда уже устремились и немецкие танки, становился более чем проблематичным. Чтобы спасти положение и иметь возможность маневра, Конев создал оперативную группу под командованием генерала Болдина (пять дивизий и четыре танковые бригады) и приказал ей остановить натиск танков Гота. Однако контрудар Западного фронта силами оперативной группы Болдина успеха не имел. Наши войска, имевшие не менее 240 танков, вводились в бой по частям, действуя на двух изолированных направлениях. Ни на одном из них не удалось создать превосходства в силах над противником. Советские танки ввязывались во встречные бои, не имея артиллерийского прикрытия, которое запаздывало. К тому же немцы имели подавляющее превосходство в воздухе, что во многом предопределяло ход развития событий. В таких условиях рассчитывать на разгром вклинившейся группировки противника не приходилось. В районе Холм-Жирковский Болдину удалось лишь замедлить продвижение танков Гота[36]. К 4 октября соединения 19, 16 и 20-й армий Западного, 32-й и 24-й армий Резервного фронта оказались уже глубоко охвачены противником.
4 октября германскому военному руководству стало ясно, что советские войска не проводят планомерный отход на запасные позиции, а обороняются, оказывая различное по силе сопротивление[37]. Более того, командование Красной армии продолжало удерживать участок фронта между флангами прорывов немецких соединений. Оно пока не знало, что вечером 4 октября потеряло последний шанс для отвода войск в центре и что провести организованно отступление теперь уже не удастся. Бронированные клинья 3-й и 4-й танковых групп продолжали развивать наступление в направлении Вязьмы, охватывая силы Западного и Резервного фронтов.
Как и на брянском направлении, немецкие прорывы на Вязьму осуществлялись после сильнейшей обработки советской обороны авиацией. Германские самолеты действовали большими группами, нанося массированные удары. Только 4 октября соединения 8-го авиакорпуса произвели 152 самолето-вылета пикировщиков и 259 рейдов бомбардировщиков в треугольнике Белый – Сычевка – Вязьма. Сухая и теплая погода благоприятствовала продвижению войск и обеспечивала непрерывную поддержку авиации.
В первые дни наступления число советских военнопленных, захваченных немецкими частями, было еще не так велико, но некоторые генералы могли уже «похвастаться» своими успехами. Так, 3 сентября командующий 4-й армией фельдмаршал фон Клюге докладывал в штаб группы, что корпус под командованием генерала Гейера (9-й армейский корпус), находящийся в 4 км от Ельни, захватил уже 2500 пленных. «…[Пленные] в один голос показывали, что им дан приказ безусловно держаться…»[38]
4 октября арьергарды – советские соединения 30-й и 19-й армии – натолкнулись восточнее р. Вопь, в районе Боголюбова, на передовые части 28-й пехотной дивизии вермахта. Разыгрался ожесточенный бой. Немцы подтянули сюда дополнительно дивизии 8-го армейского корпуса и вышли к верхнему течению р. Днепр (в районе Павлово). Продвижение к Вязьме немецких колонн продолжалось[39]. В документах советского командования указывалось, что на этом участке фронта германские солдаты часто шли в атаку пьяными. Они бежали вперед в полный рост, несмотря на ожесточенный пулеметный и ружейный огонь с советской стороны. В результате только одна только 110-я немецкая пехотная дивизия понесла за несколько дней боев потери до 4 тыс. чел. убитыми и ранеными[40].
На Днепре части Красной армии имели хорошо подготовленную систему обороны. Однако сильного сопротивления войскам вермахта они оказать не сумели. Командующий Резервным фронтом Буденный был занят прежде всего локализацией прорыва на юхновском направлении и не обращал должного внимания на положение в полосе 31-й и 32-й армий. В то же время командование 32-й советской армии не знало о положении войск на подступах к Днепру. О занятии противником 3 октября Холм-Жирковского в 32-й и 31-й армиях узнали только на следующий день[41]. Следствием неразберихи в управлении стало и то, что немцам оставили неповрежденными переправы, через которые могли пройти танки. Моторизованные корпуса 3-й танковой группы вермахта, наступавшие севернее армейских корпусов 9-й армии, быстро преодолевали днепровский рубеж и докладывали о советских колоннах, двигающихся по лесным дорогам на восток[42].
К исходу 4 октября острие танкового клина генерала Г. Гота (3-я танковая группа) находилось уже в 60, а Э. Гепнера (4-я танковая группа) – в 70 км от Вязьмы. Советские войска, удерживавшие позиции между флангами участков прорыва, были удалены от города на 100–110 км. На просьбу командующего Западным фронтом разрешить отход к Ржевско-Вяземскому рубежу Верховный Главнокомандующий Сталин не ответил[43]. Когда же Конев попросил разрешения отвести свои войска на линию Гжатска у начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова, последний лишь ответил, что доложит об этом Ставке. Но решения Ставки в этот день не последовало[44]. То, что советские войска продолжали удерживать фронт по обеим сторонам шоссе Смоленск – Москва, было выгодно германскому командованию. Оно теперь ожидало, что в окружение попадет около 70 крупных соединений в районах Брянск и Вязьма[45].
5 сентября 1941 г. ОКХ отметило, что на четвертый день наступления противник все еще не начал отвод своих главных сил, а отход на отдельных участках фронта (9-й и 4-й армий) «…обусловлен различной боеспособностью соединений противника и по-разному складывающейся боевой обстановкой». В донесениях от передовых немецких частей появились сведения, что сила сопротивления противника стала слабее, чем раньше[46].
Что знали тогда в Москве о складывающейся под Вязьмой ситуации и почему так долго не реагировали на тревожные сигналы с фронта? Как уже отмечалось, в первые дни октября 1941 г. основное внимание Ставки ВГК было приковано к брянскому направлению. Относительно боев на вяземском участке ясности не было. В Кремле, очевидно, просто не могли поверить, что немцы смогут так быстро продвинуться в полосе Западного и Резервного фронтов. Во многом поэтому данные нашей авиации о германских колоннах техники уже в глубоком советском тылу воспринимались как дезинформация. Откуда здесь могут быть немцы? Добытые с риском для жизни достоверные сведения о местоположении противника, как отмечал бывший командующий истребительной авиацией ПВО Н. А. Сбытов, могли вызвать гнев начальства и даже стать основанием для ареста. Вот что он вспоминал:
«5 октября на рассвете разведчики доносят: по Варшавскому шоссе, примерно в 50 км от города (очевидно, Юхнова. – M. M.), безусловно в нашем тылу, двумя колоннами идут немецкие танки и пехота. Информация исключительно важная, поэтому нуждается в тщательной проверке… Посылаю перепроверить (майора Карпенко). Прилетает назад, докладывает: „Товарищ командующий, точно, идут немецкие танки, очень много“. Потом оказалось… целый немецкий корпус практически без боя спокойно движется на Москву. А у нас никаких резервов нет. Только строительные батальоны…»
Далее Сбытов говорит о том, что доложил о немцах начальнику тыла РККА генералу Телегину, так как генерал Артемьев (командующий войсками Московского военного округа) был в Туле, и тогда в срочном порядке было принято решение о подъеме и переброске к фронту курсантов, в том числе подольских военных училищ. Руководство ПВО Москвы принялось собирать в кулак всю имевшуюся под рукой штурмовую авиацию, стягивать резервы, откуда только можно. Это было в 7 утра, а к 12 часам Сбытова вызвали к заместителю наркома НКВД, начальнику Управления особых отделов НКВД В. С. Абакумову. «В это время, – продолжает он, – авиагруппа уже готовилась нанести удар по немецкой танковой колонне. Вдруг звонок. Абакумов приглашает меня к себе. Приезжаю на Лубянку… В кабинете Абакумова уже Меркулов, заместитель Берии, и еще начальник контрразведки штаба ВВС на меня из угла косится. Абакумов сразу же:
– Откуда вы взяли, что немецкие танки идут по Варшавскому шоссе и уже чуть ли не под Юхновом?.. На каком, собственно, основании вы проводите разведку дорог в нашем тылу, а не в немецком? А может, для того, чтобы панику в Москве устроить? – и все в таком же духе. – Сейчас, говорит, проверим! Вызвать сюда Климова, командира 6-го авиакорпуса!».
Сбытов долго доказывал правдивость сведений о немецких танках и лишь спустя несколько часов был отпущен к себе в штаб. К тому времени стало темнеть, и время для авиационного удара по врагу было упущено. В то время он еще не знал, что, пока его допрашивал Абакумов, в Кремле шло заседание Государственного комитета обороны (ГКО). Утром же 6 октября ему позвонил начальник штаба ВВС и сообщил: «ГКО на своем заседании твои действия одобрил! Это, безусловно, немцы идут. Немедленно собери все силы, которые только можно собрать, и бей!».
Советская авиация приступила к бомбежке немецких танковых колонн, враг вынужден был приостановить свое движение вперед. Хотя Сбытов и делает оговорку, что к тому времени немцы пошли осторожнее, так как заподозрили что-то неладное. А после ударов с воздуха рассредоточились с главной дороги. Кроме того, захватив Юхнов, они развернули главные силы в направлении Вязьмы с целью окружения советских армий 19, 20, 24, 32-й Западного и Резервного фронтов.
В итоге, заключает бывший командующий истребительной авиацией ПВО, «поступил приказ Сталина: задержать наступление немцев любой ценой минимум на 5–7 суток. А чем задерживать, неизвестно… На пути немцев мы смогли поставить только тех же подольских курсантов всего лишь с двумя противотанковыми пушками и мои самолеты, штурмовавшие немецкие войска по нескольку раз в день…»[47].
Действительно, советская авиация в тех условиях делала все, что было в ее силах. Так, была совершена бомбежка моста через Утру в районе г. Юхнов с целью задержать немецкие колонны бронетехники. Но, кроме малочисленных групп самолетов для прикрытия прорванного фронта, сил и средств фактически не было. Оставались лишь запасные части, танковая бригада и курсанты военных училищ – всего около 90 тыс. человек.
Когда Ставка ВГК в конце концов осознала всю опасность обстановки к западу от Москвы, она предприняла экстренные меры. 5 октября решением ГКО к Можайской линии обороны по боевой тревоге перебрасывались курсанты московских и подольского военных училищ, а также Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Сталин приказал собирать все имевшиеся в наличии войска в тыловых военных округах и направить их на защиту столицы. Считая Г. К. Жукова единственным военачальником, способным разобраться в обстановке и восстановить положение, Верховный отозвал его из Ленинграда и направил в район действий Резервного фронта в качестве представителя Ставки[48]. По пути на фронт генерал долго не мог найти ответственных военачальников, стал свидетелем неосведомленности командиров в дислокации своих и вражеских войск.
К 10 октября линия фронта проходила уже примерно в 180 км к западу от Москвы. Наиболее опасная для советских войск ситуация в середине месяца обозначилась на можайском направлении, в том месте, где почти параллельно друг другу проходили железные и автомобильные дороги на Москву. Стремясь использовать ситуацию, когда впереди не отмечалось каких-либо крупных советских соединений, моторизованные части вермахта, не задействованные в уничтожении окруженных советских войск под Вязьмой, устремились по кратчайшему пути к советской столице.
Основные дороги на Москву на Можайском, Волоколамском и других направлениях прикрыли тогда своей грудью малочисленные подразделения подольских пехотного и артиллерийского училищ, курсанты командного училища им. Верховного Совета СССР и других военно-учебных заведений – всего несколько тысяч человек. Недостроенная Можайская линия обороны была просто не в состоянии закрыть все пути, ведущие к столице, но и этот рубеж был уже фактически захвачен передовыми немецкими частями. Курсанты имели в основном лишь винтовки, но стояли насмерть. По некоторым данным, в период с 6-го по 10 октября их легло на полях от Медыни до Крестов около 3,5 тыс. чел. Только убитыми. Но они помогли задержать врага на самых опасных участках и в наиболее тяжелый период, когда немцы, наступая по незащищенным дорогам, могли в два-три броска достичь Москвы и захватить ее с ходу. Особенно кровопролитными были бои на так называемых Ильинских рубежах (в районе Медыни), там, где сегодня стоит мемориал в честь погибших курсантов.
Стоит отметить, что, несмотря на слабое вооружение, подготовка курсантов была на высоком уровне. Немцы поначалу даже удивлялись, откуда у русских такие опытные солдаты? Дело в том, что этих юношей активно обучали ратному делу в качестве будущих офицеров. Заветных кубарей они получить не успели, но с лихвой оправдали звание советского воина. Вечная им память!
6 октября, когда кольцо окружения под Вязьмой было сужено до 20 км[49], Ставка ВГК наконец разрешила командующему Западным фронтом И. С. Коневу начать отход. Ранее было принято решение об отводе Резервного и Брянского фронтов в ночь на 6 октября. 31-я и 32-я армии передавались из Резервного в Западный фронт. Однако к этому времени ситуация для советских войск в районе Вязьмы непоправимо ухудшилась. 9-й немецкой армией был прорван днепровский рубеж восточнее Дернова, а «перед флангом охвата 4-й А, – как отмечалось в немецких документах, – силы противника были разбиты и не оказывали сопротивления». На участках наступления 20-го и 9-го германских армейских корпусов советские войска под прикрытием арьергардов отходили на северо-восток[50].
К сожалению, мужественное сопротивление воинов Красной армии не смогло остановить танковые объединения Г. Гота и Э. Гепнера. Многие советские дивизии Резервного и Западного фронтов, укомплектованные в том числе ополченцами, сражались с неимоверной отвагой, но, испытывая на себе постоянное давление противника, измотанные танковыми атаками и не имея поддержки с воздуха, вынуждены были отходить к Вязьме. Немцы по максимуму использовали свое преимущество в огневой мощи и подвижности. Еще одной причиной быстрого продвижения немецких ударных группировок стал тот факт, что германская разведка регулярно получала сведения о намерениях советского командования. Полевые командиры вермахта оперативно использовали в своих интересах радиоперехваты переговоров между советскими штабами и применяли радиообман.
Так, 6 октября 1941 г. пост управления радиоперехватом ГА «Центр» передал в штаб группы фон Бока информацию о намерениях 32-й армии советского Западного фронта (32-я армия вместе с 20-й армией 5 октября была выведена из состава Резервного фронта и подчинена Западному фронту Конева). Текст перехваченного советского приказа гласил: «С рассветом 7 октября всеми силами ударить в стену танковых войск противника, которые движутся по дороге Юхнов – Знаменка. Должны быть приняты все меры». 4-я немецкая армия фельдмаршала Клюге моментально получила ориентировку о дальнейших действиях и выделила силы для блокирования намечавшегося советского прорыва[51].
Немцы действовали не просто уверенно, но и нагло, запуская по радио ложные приказы для командиров РККА. В полосе действий 3-й танковой группы германская разведка ввела в заблуждение штаб советской 242-й стрелковой дивизии (30-й армии). 5 октября части нашей дивизии, отходя на восток, вышли к дороге Белый – Вязьма. Однако неожиданно они получили по рации приказание не ввязываться в бой, а «ждать». Более суток 242-я дивизия была без движения, теряя драгоценное время и возможность вывести сохранившуюся матчасть. Когда выяснилось, что в эфире хозяйничают враги, прорываться пришлось уже без техники и тяжелого вооружения. Лишь 10 октября две группы дивизии, общей численностью 800 чел., пробились в район расположения 29-й армии. Около 700 чел. (в основном тыловые подразделения) вышли восточнее Можайска и были обращены на формирование 2-й Московской стрелковой дивизии[52].
7 октября 1941 г. кольцо окружения под Вязьмой замкнулось. Западнее города 7-я танковая дивизия (3-й танковой группы) соединилась с 10-й танковой дивизией (4-й танковой группы). Согласно отчетной карте ОКХ от 8 октября 1941 г., в «котел» попали части 19, 20, 24 и 43-й советских армий в составе 23 стрелковых дивизий и 3 танковых дивизий, кроме того, отдельные части 8 стрелковых и 2 танковых дивизий. Части около 6 стрелковых, одной танковой дивизий и одной танковой бригады вынуждены были действовать в разрозненных боевых порядках в районе деревень Медведки – Преображенское, севернее Спас-Деменска[53]. Под Брянском окружение трех советских армий (50, 13, 3-й) было завершено спустя два дня, 9 октября. 10 октября немецкие передовые отряды овладели Сычевкой, откуда нанесли новый удар на Зубцов.
Немецкая карта Вяземского котла
Вступление немецких танков в Вязьму было полной неожиданностью для советского командования. Генерал К. К. Рокоссовский, который находился в тот момент в городе, не имел практически никаких сил задержать вражеские колонны. Дивизии, которые должны были подчиниться управлению 16-й армии (согласно распоряжению высшего руководства), оказались уже охвачены противником. Генерал едва успел покинуть Вязьму в тот момент, когда танки противника уже показались на горизонте.
Говоря об основных причинах быстрого окружения наших войск под Вязьмой и Брянском, историк Л. Лопуховский выделяет следующие моменты: советская разведка прозевала крупные перегруппировки войск противника на западное стратегическое направление, тогда как ни одному из фронтов не удалось определить направления главных ударов соединений ГА «Центр»; командование РККА переоценило собственные возможности и недооценило потенциал вражеских сил; решение о переходе к обороне было принято слишком поздно; уровень тактической подготовки советских соединений в связи с большими потерями оказался крайне низким; наши части не располагали надежной связью, что с началом наступления быстро привело к потере управления. Еще одним пагубным обстоятельством, повлиявшим на развитие ситуации, стал просчет Ставки в распределении зон ответственности войск, что привело к чересполосице между фронтами. Так, четыре армии Резервного фронта располагались в тылу, составляя стратегический резерв, тогда как две остальные армии находились в первом эшелоне еще со времени Смоленского сражения. Все это создавало большие препятствия для взаимодействия войск в период начала германской операции. Фронт Буденного так и не получил приказ о подготовке жесткой обороны. «Дело дошло до того, что саперы 31-й армии заминировали рокадные дороги в тылу Западного фронта, которые предназначались для маневра его войск»[54].
Командование ГА «Центр» рассчитывало на быстрое уничтожение советских войск под Вязьмой. 7 октября штаб ГА «Центр» издал приказ № 1870 о продолжении операций на московском направлении. В нем говорилось: «Окруженные западнее Вязьмы армии противника находятся перед своим уничтожением. Весь фронт окружения продолжает против них наступление. Все могущие быть высвобожденными части должны немедленно приступить к преследованию избегнувших окружения частей противника, с тем чтобы не дать ему возможности создать новый фронт обороны…»[55].
Наряду с задачей уничтожения противника в «котле» под Вязьмой, которая возлагалась на дивизии 4-й и 9-й немецких армий, фон Бок поставил перед своими войсками следующие задачи: 2-й танковой армии (до 1 сентября 1941 г. танковой группе. – М. М.) – при первой возможности прорваться к Туле и продвигаться дальше на Каширу, Коломну и Серпухов; 4-й армии – наступать с рубежа Калуга, Медынь в северо-восточном направлении и захватить переправы через р. Протва; свободным дивизиям 4-й танковой группы – продвигаться от Вязьмы на Можайск, а силам 3-й танковой группы – в направлении Калинин и Ржев; 2-й армии следовало во взаимодействии с частями 2-й танковой армии уничтожить противника в районе Трубчевск, Жиздра[56].
Немецкая разведка доносила, что внутри «котла» неразбитые соединения РККА начали поспешный отход со своих позиций на восток, рассчитывая с ходу пробить брешь в немецком окружении. В то же время с восточной стороны кольца командование Западного фронта старалось создать из разрозненных частей деблокирующую группировку в районе Гжатска. Ее контрудар в направлении Вязьмы 10–11 октября в перспективе мог привести к разрыву немецких клещей. Однако для успешного удара извне требовалось намного более сильное объединение войск и хорошая координация с командованием окруженных соединений, чего на самом деле не было.
Произошло обратное – отход на восток внутри кольца шел практически бесконтрольно, по мере сужения самого периметра окружения. Войска Западного и Резервного фронта стремились как можно скорее прорваться на большую землю. Но быстрое отступление соединений Западного и Резервного фронтов лишало советское командование возможности маневра, не оставляло ему времени для создания ударных деблокирующих групп. Преследуемые с запада германскими пехотными дивизиями, советские части упирались в стальную завесу на востоке. На фронте шириной 80 км южнее и севернее Вязьмы немцы сосредоточили 6 танковых дивизий (2, 5, 6, 7, 10 и 11-ю)[57]. Непосредственно Вязьму прикрывала 10-я танковая дивизия. Фронт советской обороны быстро уменьшался, а все попытки командования 19-й армии (генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина) и 20-й армии (генерал-лейтенанта Ф. А. Ершакова) прорваться в районе деревни Богородицкое (северо-западнее Вязьмы) и в районе Панфилово – Юшково (южнее Вязьмы), предпринятые 8-12 октября 1941 г., окончились неудачей.
27. Хазанов Д. Указ. соч. С. 35.
28. Лопуховский А. Н. Вяземская катастрофа 41-го года. М., 207. 107–108.
29. Великая Отечественная война 1941–1945 годов. В 12 т. Т. 3. Битвы и сражения, изменившие ход войны. М., 2013. С. 51.
30. Там же. С. 123–124.
31. См. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 168–169.
32. Цит. по: Невзоров Б. И. Оборона на дальних и ближних подступах к Москве / 50-летие победы под Москвой. Материалы военной научной конференции / ИВИ МО. М., 1993. С. 24.
33. ЦАМО. Ф. 500. Он. 12454. Д. 115. Л. 200.
34. Там же. Оп. 12462. Д. 548. Л. 150–151, 223.
35. См. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 169.
36. Лопуховский А. H Вяземская катастрофа 41-го года. С. 180–182, 186.
37. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 159–167.
38. Там же. Оп. 12462. Д. 450. Л. 285–290.
39. Там же. Ф. 354. Оп. 5806. Д. 12. Л. 1–5.
40. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1 С. 46–54.
41. Лопуховский А. Н. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 231, 233.
42. Цит. по: Невзоров Б. И. Оборона на дальних и ближних подступах к Москве. С. 25.
43. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 175–181.
44. Лопуховский Α. Η. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 235.
45. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1. С. 46–54.
46. См. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 170.
47. Цит. по: Москва военная, 1941-45. Мемуары и архивные документы. М., 1995. С. 84–86.
48. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. В 12 т. Т. 3. С. 55.
49. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 188.
50. Там же. Оп. 12454. Д. 115. Л. 212.
51. Там же. Ф. 354. Оп. 5806. Д. 12. Л. 15–19.
52. Там же. Ф. 6598. Оп. 12484. Д. 109. Л. 1.
53. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1. С. 39–40.
54. Лопуховский Α. Η. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 241–242, 244–245.
55. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1. С. 39.
56. ЦАМО. Ф. 6598. Оп. 12484. Д. 109. Л. 1.
57. Хазанов Д. Указ. соч. С. 71.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.25.04 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Руководство всей окруженной группировкой советских войск необходимо было срочно централизовать, и эта задача была поручена генералу Μ. Φ. Лукину. Этот выбор был достаточно обоснованным: Лукин пользовался заслуженным авторитетом среди других командиров и при этом имел опыт достаточно удачного вывода своих сил из «котла» под Смоленском летом 1941 г. Однако быстро предпринять какие-либо шаги командующий 19-й армией не мог, поскольку 7 октября не имел связи со штабом Западного фронта[58].
Несмотря на то что число людей в строю постоянно сокращалось, советское командование неоднократно повторяло попытки прорыва. Для очередного удара были использованы все оставшиеся реактивные установки залпового огня «Катюша». Казалось, вот-вот вражеская оборона дрогнет, провалится под неудержимым натиском наших бойцов, идущих в отчаянные атаки. В один момент под селом Богородицким чудо вдруг произошло: узкий коридор на восток был пробит, и по нему немедленно устремились массы советских солдат, бежавших через трупы своих и чужих военнослужащих. Но это продолжалось всего несколько часов. Трехкилометровый коридор держался лишь до рассвета. По нему удалось прорваться частям 91-й дивизии, остаткам отряда моряков и некоторым другим частям. Несколько сотен человек 2-й стрелковой дивизии вывел генерал Вашкевич[59], но главным силам не повезло. Образовались пробки, люди и повозки перемешались, а враг открыл ураганный огонь по фактически беззащитным войскам. Немцы подтянули дополнительные силы, включая танки, и закрыли проход. Очередная попытки пробить брешь была уже не по силам истощенным бойцам.
Среди современных исследователей вяземского окружения существует мнение, что советским генералам внутри самого котла, прежде всего принявшему на себя командование генералу Лукину, необходимо было избрать другую тактику прорыва. Следовало прежде всего обеспечить устойчивость линии фронта по всему периметру кольца, накопить резервы, из которых создать ударную группу, прощупать позиции врага, узнать его слабые места и лишь затем нанести разящий удар, который, очевидно, не стоило производить против наиболее сильного немецкого заслона вдоль автострады, ведущей через Вязьму. От выбора места зависело очень многое, и стоило попытаться преодолеть немецкие позиции в южном или северном направлении. Но все эти предположения, озвученные задним числом, не берут в расчет реальную ситуацию в кольце окружения. Лукину и другим командующим приходилось действовать в обстановке, ухудшавшейся с каждым часом. Ряды бойцов таяли, боеприпасы были на исходе. Закончились продовольствие, медикаменты и перевязочные материалы. Все окрестные дома были переполнены ранеными. Великой заслугой наших командиров и простых солдат стало то, что даже в этих условиях они находили в себе силу духа не опуститься на землю, признав полный коллапс фронта, а вновь и вновь подниматься в цепь и если не прорваться к своим, то, по крайней мере, подороже продать свою жизнь.
В отчаянном положении находились объединения, которые ранее с успехом обороняли позиции между флангами немецких прорывов. Теперь им приходилось совершать многокилометровые марши, чтобы иметь шанс выйти на восток. Окруженные войска находились под непрерывным огнем противника. Колыбель советской гвардии – 24-я армия генерала К. Ракутина – во время отступления подвергалась ударам практически со всех сторон. Благодаря мужеству ополченцев из 9-й дивизии народного ополчения (теперь это была 139-я стрелковая дивизия) ракутинцам удалось достичь района Семлева, но далее путь преграждали сильные германские заслоны. Армия так и не смогла соединиться с силами 19-й армии. Основная масса частей и соединений 24-й армии погибла или попала в плен. Сам Ракутин, до войны бывший начальником Прибалтийского пограничного округа, героически пал в бою между н. п. Волочек и Семлево, в районе урочища Гаврюково Дорогобужского района Смоленской обл. Его останки были найдены членами поискового объединения «Судьба» только в 1996 г. и торжественно перезахоронены на мемориальном кладбище в поселке Снегири под Москвой.
К сожалению, советская авиация не смогла оказать реальной помощи окруженным войскам. Сил, чтобы организовать «воздушный мост», просто не было, плохо работала и авиаразведка. Получилось так, что немцы от своих воздушных наблюдателей хорошо знали обо всех передвижениях окруженных сил, а те не знали ничего о своем противнике. Лишь эпизодически самолеты ВВС РККА сбрасывали окруженцам некоторое количество боеприпасов.
9 октября 1941 г. командование немецкого 8-го армейского корпуса сообщило в штаб 9-й армии, что русские отвели с днепровского рубежа так много сил, что «можно было, преодолевая слабое и несогласованное сопротивление, пройти этот участок и прорвать оборонительную полосу…». Наступившая плохая погода, дождь, слякоть не мешали немецким частям совершать непрерывное движение, в том числе автотранспорта. Правда, теперь приходилось больше полагаться на ускоренные марши во время ночных заморозков[60].
Согласно отчетной карте ОКХ за 13 октября 1941 г., количество соединений Западного и Резервного фронтов, попавших в кольцо, составляло уже 24 стрелковых дивизии, 3 танковых дивизии и части 15 стрелковых и 7 танковых дивизий[61]. В общей сложности в двух «котлах» под Вязьмой и Брянском оказались 7 полевых управлений армий (из 15); 64 дивизии (из 95); 11 танковых бригад (из 13); 50 артиллерийских полков (из 62)[62]. Для войск Западного и Резервного фронтов ситуация стала катастрофической. Действуя испытанными методами, командование ГА «Центр» попыталось расколоть фронт окружения западнее Вязьмы на две части. 12 октября 1941 г. 87-я пехотная дивизия вермахта, в боевом дозоре которой находился командный пункт 8-го армейского корпуса, пробилась с запада вдоль автострады к Вязьме. Была установлена связь с находящейся в городе 10-й танковой дивизией.
Прибывший по вызову Сталина из-под Ленинграда на московское направление генерал армии Жуков достаточно быстро разобрался в обстановке. Советская оборона фактически рухнула, и надо было спасать положение. Буденный и Конев фактически утратили управление войсками, и Георгию Константиновичу приходилось собирать все имевшиеся в наличии соединения и части, выдвигать их вперед навстречу врагу, чтобы не допустить внезапного и быстрого прорыва германских танковых колонн на столицу. В штабе Западного фронта он встретил московскую комиссию, разбиравшуюся в причинах катастрофы фронта, и фактически спас Конева от военного трибунала, попросив Сталина назначить последнего командовать силами, действовавшими на калининском направлении. Ставка ВГК, приказав объединить Западный и Резервный фронты в один Западный фронт, назначила его командующим Г. К. Жукова, а заместителем – И. С. Конева. 11 октября в 18:00 Жуков официально вступил в новую должность. Его штаб располагался тогда в Красновидове. 13 октября Жуков отдал всем армиям приказ об упорной обороне занимаемых рубежей[63]. Жесткими и решительными мерами он принялся стягивать на основные магистрали, ведущие к Москве, все войска, которые только возможно было перебросить сюда из тыловых районов и менее угрожаемых участков.
Немецкие войска входят в Вязьму. Кировский мост через реку Вязьма, октябрь 1941 г
Положение окруженных тем временем становилось все хуже. 11 октября генерал Лукин отправил на большую землю сообщение: «Кольцо окружения сомкнуто. Все наши попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имеют, где и что делают – не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет». Утром 12 октября Лукин получил от Жукова радиограмму в которой содержалась обнадеживающая информация о слабости немецкой обороны перед фронтом объединения Ершакова – южнее Вязьмы. Окруженным предлагалось смять германские позиции именно здесь[64]. В тот же день, 12 октября, командование советских войск в вяземском кольце отправило свое последнее донесение:
«Тт. Сталину, Шапошникову.
Тт. Жукову, Коневу, Булганину.
Прорваться не удалось, кольцо окончательно стеснено, нет уверенности, что продержимся до темноты. С наступлением темноты буду стремиться прорваться к Ершакову. Артиллерию, боевые машины и все, что невозможно вывести, – уничтожаем.
Болдин, Лукин, Ванеев»[65].
В ночь с 12-го на 13 октября генерал Лукин, как и собирался сделать, стал выводить подчиненные ему силы, окруженные северо-западнее Вязьмы, на соединение с генералом Ершаковым. Завязался тяжелый бой, в результате которого советским войскам удалось прорываться через автостраду с севера на юг. Но Лукин не знал, что в районе Селиваново, где находился командующий 20-й армией Ершаков, сопротивление окруженных было уже практически подавлено[66]. В результате советские бойцы попали в новое окружение – теперь уже 4-й немецкой армии.
Силы 20-й армии к тому времени были уже подорваны попытками пробиться через вражеские заслоны у деревень Панфилово и Селиваново. Эти населенные пункты по несколько раз переходили из рук в руки. По свидетельству местных жителей, на поле у д. Селиваново (17 км южнее Вязьмы) тела погибших воинов лежали в несколько слоев. Здесь погибли и многие командиры из штаба 20-й армии. Сами немцы также отмечали крайнюю ожесточенность боев в этом районе[67]. Дальнейшие попытки командования окруженной советской группировки разорвать кольцо и пробить коридор южнее Вязьмы, предпринятые 13–14 октября, успеха не имели. Сам генерал Лукин был тяжело ранен 14 октября. У него были перебиты правая нога и рука, он потерял способность к передвижению и в бессознательном состоянии попал в плен.
13 октября местность в районе автострады Смоленск – Вязьма была взята под контроль немцами[68]. Хотя организованного сопротивления уже не было, советские войска продолжали сражаться в тылу у немцев еще как минимум десять дней. Выход из окружения стал возможен только незначительными по числу группами. Части делились на мелкие отряды и лесными тропами шли в направлении своих. Некоторым группам повезло. В донесениях Западного фронта уже конца октября – начала ноября 1941 г. сообщается о тысячах бойцов и командиров, соединившихся с основным фронтом под Москвой. В крайне ослабленном состоянии, потеряв большую часть своего состава, из кольца смогли прорваться и целые дивизии, как, например, 139-я и 160-я дивизии, пробившие брешь в районе Панфилово. Сумели избежать худшей участи 108, 144, 126 и 129-я дивизии, которые докладывали Военному совету Западного фронта в конце октября о ходе восстановления своих сил. 5 ноября на участке 16-й армии, уже под Волоколамском, через линию фронта пробилась группа в составе около 800 человек во главе с генералом И. В. Болдиным. Сегодня нет точных данных о количестве наших военнослужащих, вышедших из вяземского и брянского котлов. Встречается цифра около 85 тыс. человек, не подтвержденная, однако, архивными документами. Известно также, что около 65 тыс. военнослужащих просочилось через линию фронта в составе мелких отрядов и в одиночку[69].
Картина завершавшегося сражения была поистине трагичной. Офицер из штаба 8-го армейского корпуса вермахта сообщал тогда в своем отчете: «…Наступил мороз и выпал первый снег. Бесконечные потоки русских пленных шли по автостраде на запад. Полны ужаса были трупные поля у очагов последних боев. Везде стояли массы оседланных лошадей, валялось имущество, пушки, танки». Значительны были и немецкие потери. Только один 8-й армейский корпус в период 2-14 октября 1941 г. потерял 4077 чел. (убитыми, ранеными, пропавшими без вести). Однако его части за это время пленили 51 484 советских военнослужащих и взяли в качестве трофеев 157 танков, 444 орудия и др. имущество[70].
Если под Вязьмой все было уже кончено, то в районе действия 50, 3 и 13-й советских армий Брянского фронта (командующий фронтом генерал-лейтенант А. И. Еременко, а с 14 октября 1941 г. – генерал-майор Г. Ф. Захаров) еще продолжались кровопролитные бои. Только 9 октября 1941 г. соединения 2-й армии генерала Вейхса смогли соединиться со 2-й танковой армией Гудериана северо-западнее Брянска, расчленив тем самым советскую группировку на две части: северную – в районе Брянск, Дятьково (50-я армия) и южную – в районе Трубчевск, Суземка, Навля (13-я и 3-я армии) [71].
Особенностью сложившейся ситуации было то, что если для 13-й армии (генерал-майора А. М. Городнянского) и 3-й армии (генерал-майора Я. Г. Крейзера) это было уже полное окружение, то для 50-й армии (генерал-майора М. П. Петрова) оставалась возможность отступления на северо-восток, на город Белев. К 8 октября командование ГА «Центр» прикрывало это направление лишь силами 112-й пехотной дивизии. Здесь немцы не имели сплошного фронта[72]. Однако начавшийся успешный прорыв 50-й советской армии на Белев был вскоре остановлен по приказу начальника Генштаба РККА Б. М. Шапошникова. Армии предписывалось ударить в направлении р. Рессета, в юго-восточном направлении, что оказалось ошибкой. Потеряв здесь свыше 80% личного состава и более 97% артиллерии, лишившись командующего генерала М. П. Петрова, остатки армии все же вышли из окружения, но в районе, который был определен изначально[73].
Из состава 3-й армии, которая вела бои в районе Дмитровск-Орловский, из окружения смогли выйти лишь 3 тыс. чел.[74], а из 13-й армии 11 октября в районе южнее Севска на восток прорвались около двух дивизий. Чтобы выручить части 13-й армии, им навстречу двигалась группа Ермакова. Однако во второй половине дня 16 октября немцам удалось закрыть образовавшуюся брешь[75]. Наступившая плохая погода чрезвычайно затрудняла действия обеих сторон. Однако, достигнув дорог с хорошим покрытием, немцы смогли быстро продвинуться в обход советских войск. Из окружения смогли выйти лишь 10 тыс. чел. 13-й советской армии[76].
Итог «сражения на уничтожение» под Вязьмой и Брянском был тяжелейшим для советских войск. Согласно предварительным оценкам ОКХ от 14 октября 1941 г., в плену оказались свыше 500 000 советских военнослужащих, было захвачено 3 тыс. орудий, 800 танков и др. техника. Чуть позже, к 18 октября, 2-я полевая армия доносила о пленении 55 105 чел. и захвате трофейного имущества: 477 орудий, 21 танка, 1066 автомашин и др. техники[77]. В сводке германского верховного командования вскоре появились сообщения о взятии в плен 663 тыс. красноармейцев и командиров, уничтожении или захвате 1242 танков и 5412 орудий. По опубликованным отечественным данным, за первые 2–3 недели боев под Москвой Красная армия лишилась до одного миллиона человек, из которых (по немецким источникам) около 688 тыс. пленными[78].
Колонна советских военнопленных
Число пленных, объявленных немцами, вызывает сегодня определенное сомнение. Дело в том, что германское командование, опасаясь партизанской войны, предписывало задерживать в зоне боевых действий всех мужчин призывного возраста. Так, в приказе 12-го армейского корпуса 4-й армии говорилось, что в целях ликвидации партизанской опасности «не только фронтовым частям, но и подразделениям, следующим за ними, необходимо задерживать не только русских солдат, но и вообще всех мужчин в возрасте от 16 до 50 лет и направлять их в лагеря для военнопленных. Гражданских лиц, задержанных с оружием в руках или при проведении актов саботажа, немедленно расстреливать»[79].
Положение наших военнопленных под Вязьмой и Брянском было ужасающим. На территории только Вяземского района немцы организовали 7 сборных лагерей для военнопленных. В самом городе также было несколько лагерей. Наступила холодная погода, и марши голодных измученных людей к месту пересыльных лагерей и далее, по сути, становились маршами смерти. Бывшие заключенные вспоминали, что германские солдаты загоняли советских бойцов в колонны палками, а раненых просто добивали из винтовок. Многие военнопленные погибли при попытке к бегству. Но некоторым, пользуясь тем, что врагу на первых порах не хватало конвоиров, удалось ускользнуть и в конце концов добраться до своих.
Фельдмаршал фон Бок 20 октября записал в своем дневнике о тяжелом впечатлении, которое произвели на него колонны русских военнопленных. «Будто живые покойники, бредут эти несчастные, изможденные голодом люди по дорогам. Многие так и гибнут на них от голода и потери сил»[80]. Фон Бок лукавил, говоря далее, что этим военнопленным ничем нельзя помочь. Его волновала прежде всего не судьба людей, а то, чтобы они не бежали и не превратились в партизан. Командование ГА «Центр» практически ничего не сделало для налаживания нормального питания и обогрева военнопленных. Далее в тыл красноармейцев перевозили в открытых вагонах, в которых они стояли, тесно прижавшись друг к другу, под дождем и мокрым снегом. До места назначения живыми добиралась едва ли половина людей. Пересыльные лагеря («дулаги») зачастую представляли собой лишь голую территорию, огороженную колючей проволокой, периметр которой охранялся при помощи пулеметов. Судьба наших бойцов и командиров, попавших во вражеские руки в окружении под Вязьмой и Брянском, является одной из самых трагических страниц Великой Отечественной войны. Поиски мест захоронения, возведение достойных мемориалов на месте гибели наших военнопленных, издание списков умерших в заключении и воспоминаний выживших людей является сегодня нашим долгом перед памятью сотен тысяч советских военнослужащих, оказавшихся в окружении осенью 1941 г.
Следует, однако, сказать, что действия окруженных под Вязьмой и Брянском советских частей сыграли важную роль в спасении столицы. Оказавшись в тылу противника, войска не сложили оружия, а продолжали мужественно драться. Для ликвидации двух огромных котлов ГА «Центр» пришлось привлечь до 61% своих дивизий (48 из 78) и затратить на это от 7 до 14 суток[81].
Окруженные части своей продолжающейся борьбой связывали не только сухопутные, но и авиационные части врага. Так, эскадра пикировщиков «Иммельман» постоянно бомбила советские войска под Вязьмой, не давая им организовать прорыв[82]. В середине октября люфтваффе были вынуждены снизить воздействие на советскую оборону на ближних подступах к Москве. Важнейшим районом действия своей авиации немецкое командование признавало Вязьму и Брянск.
Пробиваясь из окружения, советские бойцы и командиры везде, где только было возможно, уничтожали гитлеровцев. Они жили одним стремлением – скорее соединиться с войсками фронта и вместе биться за Москву. И самым счастливым днем для них был тот, когда они наконец вливались в части, защищавшие ближние подступы к столице.
Маршал Жуков подчеркивал: «Благодаря упорству и стойкости, которые проявили наши войска, дравшиеся в окружении в районе Вязьмы, мы выиграли драгоценное время для организации обороны на Можайской линии. Пролитая кровь и жертвы, понесенные войсками окруженной группировки, оказались не напрасными. Подвиг героически сражавшихся под Вязьмой советских воинов, внесших великий вклад в общее дело защиты Москвы, еще ждет должной оценки»[83].
Однако остается фактом, что под Вязьмой Красную армию постигло величайшее бедствие. В советской стратегической обороне на московском направлении образовалась брешь шириной около 500 км. Закрыть ее было нечем или почти нечем. Кратчайший путь на Москву был, казалось, полностью открыт. 8 октября 1941 г. отдел по изучению иностранных армий Востока генштаба ОКХ констатировал, что противник не имеет в своем распоряжении крупных сил, чтобы остановить продвижение немецких войск восточнее Вязьмы[84].
Германское командование решило, что с СССР теперь фактически покончено, взятие Москвы является вопросом ближайших дней. Гитлер и его генералы находились в состоянии эйфории. Фюрер заявлял: «Противник разгромлен и больше никогда не поднимется». Заголовки ведущих германских газет пестрили последними новостями: «Прорыв центра восточного фронта!», «Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву»[85].
Находясь под впечатлением такого триумфа, Гитлер вновь решил обратиться к решению вопроса о будущей судьбе Москвы. Еще в августе 1941 г. Гитлер заявлял, что существование этого города после войны не входит в немецкие планы. С целью его затопления намечалось взорвать шлюзы на канале им. Москвы (в том числе в районе Тушино). Однако этот «план», очевидно, посчитали неэффективным, поэтому после окружения советских войск под Вязьмой у фюрера возникла другая идея. 12 октября главное командование сухопутных сил вермахта сообщало в штаб ГА «Центр»:
«Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому необходимо считаться еще в большей степени с аналогичным положением в Москве и Ленинграде…
Необходимо иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство…
Чем больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными территориями…
Дополнение главного командования сухопутных сил: следует как можно скорее отрезать город от коммуникаций, связывающих его с внешним миром. Дальнейшие указания будут отданы позже»[86].
14 октября 1941 г. штаб группы фон Бока издал новый приказ на продолжение операций на московском направлении. 2-я танковая армия должна была охватить Москву с юго-востока; 4-я армия (совместно с 4-й танковой группой) – с юга, запада и севера. 9-я армия и правый фланг 3-й танковой группы должны были также уничтожить советские части в районе Ржева, Зубцова, Старицы.
Москву намечалось окружить, обстреливать, избавиться от ее населения. Но советское сопротивление в дальнейшем сорвало немецкие планы. И Гитлер, и фон Бок думали лишь о том, как взять советскую столицу еще до наступления суровой зимы и сделать это во что бы то ни стало. Для этого при необходимости в бой мог быть брошен последний резервный батальон.
По одной из версий (документального подтверждения не найдено), на 7 ноября планировался парад германских войск на Красной площади в честь покорения Москвы. Там же намечалось возвести памятник в честь победы германской армии. Гранит для него (розоватого оттенка) был взят в Финляндии. Материал уже подвезли к Москве, но вынуждены были бросить после начала советского контрнаступления. Этот гранит впоследствии был использован для облицовки фасада одного из зданий на Тверской улице (тогда улице Горького) – дома № 9.
Германские замыслы были поистине гигантскими и явно соответствовали той атмосфере, которая сложилась после завершения окружения под Вязьмой. В середине октября немецкие генералы были убеждены, что основные силы Красной армии уже разбиты. Оставалось только продвигаться вперед и добивать разрозненные советские части. Но германское командование явно переоценило свои силы и рано посчитало, что война практически закончена. Именно в это время, когда сила танковых группировок вермахта, казалось, вновь стала всесокрушающей, начали сказываться объективные условия войны на Востоке, которые препятствовали ГА «Центр» достичь окончательного успеха.
Главными и основополагающими факторами замедления, а затем и срыва германского наступления на Москву являются мужественное сопротивление бойцов и командиров Красной армии, экстренные меры советского руководства по мобилизации всех ресурсов на защиту столицы. 18 октября 1941 г. отдел по изучению иностранных армий Востока в своей сводке констатировал: «…В ходе боев последних дней под Малоярославцем, Вереей, Можайском, которые можно охарактеризовать как наиболее трудные за эту кампанию, высокая обороноспособность русских достигалась в основном за счет хорошего оборудования московских оборонительных позиций и использования большого количества тяжелых танков…»[87]. Во второй половине октября 1941 г. к Москве из тыловых районов СССР и с других участков фронта в спешном порядке подходили все новые эшелоны с советскими войсками. Упорство советских солдат в обороне удивляло полевых командиров ГА «Центр». Так, командование 5-го армейского корпуса в докладе об обстановке на фронте от 23 октября 1941 г. отмечало, что «316-я русская дивизия (с 18 ноября 1941 г. – 8-я гвардейская, командир генерал-майор М. М. Панфилов – M. M.), которая осталась неразбитой и имеет в своем составе много хорошо обученных солдат, ведет поразительно упорную борьбу. Эта дивизия имеет много тяжелого пехотного оружия, сравнительно мало пехотной артиллерии, но все же имеет тяжелую артиллерию, и в некоторых местах она переходит в контратаки вместе с танками…»[88].
К концу октября 1941 г. первый натиск немецкого наступления на советскую столицу исчерпал свою силу. Достигнув окраин Тулы, Серпухова, заняв Наро-Фоминск, Волоколамск, Калинин, германские части вынуждены были приостановиться, чтобы пополнить передовые подразделения личным составом, привести в порядок материальные, продовольственные и боевые припасы. Стойкость советских частей на укрепленных рубежах Можайской оборонительной линии и на главных направлениях удара группы армий «Центр» стала неожиданностью для немецкого командования. В то же время Ставка Верховного Главнокомандования ускоренно перебрасывала на защиту столицы дополнительные соединения из восточных регионов Советского Союза. Но фиаско страшного удара германской армии на столицу в октябре 1941 г. было бы невозможно без отчаянного, лишенного всякой поддержки сопротивления окруженных советских частей под Вязьмой. Группа армий «Центр» потеряла драгоценное время и силы для ликвидации советских котлов, что в конкретной ситуации осени 1941 г. давало шанс нашей армии выстоять и отстоять Москву.
М. Ю. Мягков, д. и. н.,
Научный директор Российского военно-исторического общества
58. 53. Лопуховский Л. H. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 369–370.
59. Мещанский И. Б., Исаев А. В. Триумфы и трагедии великой войны, М., 2010.
60. ЦАМО. Ф. 6598. Оп. 12484. Д. 114. Л. 1.
61. Цит. по: Невзоров Б. И. Оборона на дальних и ближних подступах к Москве. С. 26.
62. См. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 173.
63. ЦАМО. Ф. 202. Оп. 1019. Д. 12. Л. 3.
64. Мощанский И. Б., Исаев А. В. Триумфы и трагедии великой войны, М., 2010.
65. ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2413. Д. 36. Л. 297. Цит. по: Лопуховский А. Н. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 493–494.
66. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 320. Л. 53–62.
67. Лопуховский Л. Н. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 510–511.
68. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 320. Л. 53–62.
69. Мощанский И. Б., Исаев А. В. Триумфы и трагедии великой войны, М., 2010.
70. См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 174.
71. ЦАМО. Ф. 6598. Оп. 12484. Д. 109. Л. 1.
72. См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 174.
73. См. там же, с. 175.
74. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 377. Л. 121–137.
75. См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 175.
76. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 250–251; 280–281.
77. См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 175.
78. См. там же, с. 181.
79. Цит. по: Лопуховский Л. Н. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 539.
80. Цит. по: Лопуховский Л. Н. Вяземская катастрофа 41-го года. С. 543–544.
81. Хазанов А. Указ. соч. С. 55–56.
82. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 203–204.
83. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. В 2 т. М.: Олма-Пресс, 2002. Т. 2. С. 19.
84. ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 114. Л. 66.
85. Великая Отечественная война 1941–1945 гг. В 12 т. Т. 3. С. 55.
86. Цит. по: «Совершенно секретно! Только для командования!» М., 1967. С. 339.
87. ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 548. Л. 306–318.
88. Цит. по: Битва за столицу. Сборник документов. Т. 1. С. 55.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.29.38 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Советские военнопленные в немецких концлагерях
Одной из наиболее трагичных страниц истории любой войны является, безусловно, судьба военнопленных. Тем более если эта война – мировая.
Еще на этапе планирования нападения на Советский Союз политическое и военное руководство фашистской Германии разработало документы, утверждающие режим содержания советских военнопленных, использование их бесплатного труда и недопустимость проявления к ним какой-либо гуманности. Согласно официальным приказам Верховного главнокомандования германских вооруженных сил и главного командования сухопутных сил (Oberkommando der Wehrmacht, далее – ОКВ, и Oberkommando des Heeres, далее – ОКХ), по отношению к военнослужащим Красной армии правомерным являлось безжалостное применение оружия. При малейшем подозрении на побег или сопротивлении немецкие солдаты обязаны были открывать по военнопленным огонь на поражение. Такие приказы усиливали произвол на оккупированных территориях и оправдывали гибель десятков тысяч военнопленных.
Вследствие всего этого советские военнопленные оказались исключены из правового пространства, из обязательных стандартов международного права относительно размещения, питания, медицинского обслуживания и физической неприкосновенности военнопленных. Пленные красноармейцы оказались практически беззащитными перед нацистским произволом, и их массовая гибель осенью-зимой 1941 г. стала следствием именно этих преступных приказов.
Делами военнопленных в германских вооруженных силах ведали ОКХ и ОКВ, а позднее и СС. На территории Германии этой проблемой частично занимались Имперская служба труда (RAD), в отдельных случаях также абвер, СД и гестапо. В ОКВ вопросами военнопленных ведало Общее управление вермахта под началом генерала Г. Рейнеке. В его состав входил отдел по делам военнопленных, который до начала 1942 г. возглавлял полковник Брейер. Из-за большого количества советских военнопленных этот отдел был позже преобразован в управление, которым руководили поочередно генерал-майор Гревениц и с 1 апреля 1944 г. генерал-майор Вестгофф. Оба одновременно выполняли функцию инспекторов лагерей военнопленных.
Советские военнопленные. Вязьма, октябрь 1941 г.
Вязьма, ноябрь 1941 г.
В компетенции ОКВ находились лагеря военнопленных, расположенные на территории Рейха, Генерал-губернаторства, «имперских комиссариатов» на Востоке (Украина и Остланд), в Норвегии, Бельгии, оккупированной части Франции и т. д. ОКХ несла ответственность за лагеря военнопленных на территориях, включавших оперативные районы, т. е. зону боевых действий вместе с прилегающей к ней тыловой зоной.
На территории ОКВ распределением, охраной и использованием труда пленных занимался Отдел по делам военнопленных, а с 1942 г. – начальник по делам военнопленных. Последнему подчинялись командиры военнопленных в отдельных военных округах Германии. В различных районах в их распоряжении находились окружные коменданты по делам военнопленных.
В прифронтовой полосе и оперативной зоне военнопленными занимались войска, находившиеся в подчинении ОКХ, в частности служба генерал-квартирмейстера, руководителем которой был генерал-майор Э. Вагнер. Ему подчинялись комендатуры, а тем, в свою очередь, – коменданты сборных и пересыльных лагерей. Структура и аппарат учреждений плена ОКХ в значительной степени соответствовали системе, сложившейся в ОКВ.
Структуру лагерей военнопленных составляли армейские и дивизионные сборные пункты (лагеря фронтовой зоны – «фронтлаги»), пересыльные или транзитные лагеря («дулаги» – сокращение от немецкого «Durchgangslager»), размещавшиеся обычно вблизи транспортных узлов, и стационарные лагеря («шталаги», носившие название «маншафтслаги» для рядового и сержантского состава и «офлаги» – для пленных офицеров). Концентрационные лагеря или лагеря смерти, куда направлялись лица, представлявшие, по мнению гестапо, опасность для немецкого государства, находились в подчинении СС.
Со сборных пунктов, организованных в непосредственной близости от линии фронта, военнопленных пешим порядком многие километры под конвоем гнали в транзитные лагеря. Лагеря эти – «дулаги» – чаще всего являли собой открытое пространство, огороженное колючей проволокой и не дававшее какого-либо укрытия от холодов и непогоды. Большая скученность, отсутствие регулярного питания и медицинской помощи приводили к высокому уровню смертности среди военнопленных. Помимо этого, специальные команды производили регулярную фильтрацию узников по национальному признаку, по принадлежности к командному и политсоставу, по физическому состоянию. Неблагонадежные немедленно уничтожались.
Всего за годы Великой Отечественной войны через систему немецких лагерей прошло, по немецким оценкам, до 5,7 миллионов советских военнопленных, а погибло в плену более 60% из них – 3,9 миллионов (по нашим данным, она завышена, поскольку включает в себя и сотни тысяч гражданских лиц). В приговоре Нюрнбергского военного трибунала над бывшими руководителями гитлеровской Германии такое, ни с чем несравнимое по жестокости обращение с советскими военнопленными было квалифицировано как преступление против человечности.
На территории Смоленской области в годы оккупации в 1941–1943 гг. фашистскими захватчиками было создано более 60 лагерей и других мест принудительного содержания советских военнопленных и гражданского населения.
На территории Вяземского мясокомбината в годы войны располагался «Дулаг-184». Фотография В. В. Зателепина. 30.04.2012
Одним из самых крупных немецких концлагерей стал пересыльный лагерь военнопленных «Дулаг-184» (Durchgangslager-184) в г. Вязьма, организованный на территории недостроенного в предвоенные годы авиационного завода. В 1945 г. здесь был организован действующий до настоящего времени мясокомбинат. Вяземский лагерь стал страшной «фабрикой смерти» не только для военнопленных, но и для гражданских лиц (в списках их помечали как цивильных), включая женщин с грудными детьми, детей, стариков. «Дулаг-184» существовал с октября 1941 г. по март 1943 г. Военнопленные продолжали поступать в лагерь почти до самого освобождения города от немецко-фашистских захватчиков 12 марта 1943 г.
Источники
1. Streit С. Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941–1945. Stuttgart: Deutsche Verlags-Anstalt, 1978.
2. Overmans R. Die Kriegsgefangenepolitik des Deutsches Reiches 1939 bis 1945 // Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bänd 9: Die deutsche Kriegsgesellschaft 1939 bis 1945. München, 2005.
3. Pohl D. Die Herrschaft der Wehrmacht. Deutsche Militärbesatzung und einheimische Bevölkerung in der Sowjetunion 1941–1944. München, 2008.
4 Полян П. Жертвы двух диктатур: Жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. 2-е изд. Москва, 2002.
5. Нюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 томах. М.: Юридическая литература, 1987–1999.
М. Ю. Мягков, д. и. н.,
Научный директор Российского военно-исторического общества
Вяземские лагеря смерти – «дулаги» № 184, 230, 231
По материалам немецких архивов
Работая по поиску родственников погибших в Вязьме советских военнопленных, ежегодно организуя по несколько коллективных и индивидуальных поездок на места гибели и захоронений их родных, мы не предполагали, что не только «Дулаг-184», как транзитный лагерь, существовал в Вязьме. Ориентировались на Списки, констатирующие имена погибших, составленные главными врачами лазаретов «Дулага-184», захваченные Смершем 33-й армии после освобождения города советскими войсками. Кто-то из местных краеведов упоминал пересыльный лагерь № 230, но ни документов, ни четких воспоминаний и информации не было.
Огромную исследовательскую работу по выявлению лагерей военнопленных в Вязьме провел поисковик-волонтер из Германии Алексей Владимирович Кислицын, изучивший документы немецкого архива в ЦАМО РФ, бундесархива, имеющие прямое отношение к вяземским лагерям, дневники немецкого историка Хартмана, книги немецкого историка Дитера Поля «Управление Вермахта» и немецкого историка и писателя Пауля Коля, расследующего преступления Вермахта «Война немецкого вермахта и полиции 1941–1944 гг. Говорят выжившие советские граждане» (Der Krieg der deutschen Wehrmacht und der Polizei 1941–1944) и др. Исследование Алексея Кислицына, подтвержденное документами немецкой стороны, имеет большое значение для изучения трагедии Вяземского окружения, истории транзитных лагерей в Вязьме.
* * *
В ходе моего исследования выяснились практически забытые факты, что с октября 1941-го по март 1943 г. в Вязьме находилось как минимум три пересыльных (транзитных) лагеря – «дулага». В Вязьме они находились не одновременно, в разное время, и сегодня затруднительно сказать, был ли «Дулаг-184» самым крупным из них. Это связано с тем, что невероятно большая волна военнопленных прошла через Вязьму в конце 1941 года. «Дулаг-184» появился в Вязьме немного позднее, но находился в ней дольше всех.
В книге Пауля Коля прямо констатируется: «В Вязьме было три лагеря: „дулаги“ № 184, 230 и 231. „Дулаг-184“ был подчинен 3-й танковой армии. Организация Тодта брала из этого лагеря военнопленных для работ, но обходилась с ними настолько плохо, что почти все умирали от истощения. Только в сентябре 1942 г. в „Дулаге-184“ умирало в день от 50 до 60 военнопленных.
„Дулаг-230“ подчинялся 4-й танковой армии, а „Дулаг-231“ – 255-й пехотной дивизии…».
Вот как выглядят первые упоминания о лагерях.
Отчет командования тыловыми районами за октябрь 1941 г. содержит следующую информацию по упоминаемым лагерям района:
«Командующий тыловыми районами группы войск „Центр“
8.11.1941
‹…›
б) „Дулаги“ и армейские сборные пункты военнопленных на начало месяца:
„Дулаг-112“, Витебск;
„Дулаг-125“, Полоцк;
„Дулаг-126“, Смоленск;
„Дулаг-127“, Орша;
„Дулаг-130“, Рославль;
„Дулаг-131“, Бобруйск;
„Дулаг-155“, Боровуха;
„Дулаг-185“, Могилев;
„Дулаг-203“, Кричев;
„Дулаг-220“, Гомель;
„Дулаг-240“, Смоленск;
„Дулаг-231“, Борисов;
„Дулаг-314“, Бобруйск;
сборный пункт военнопленных 9, Борисов;
сборный пункт военнопленных 10, Невель;
сборный пункт военнопленных 19, Слуцк;
сборный пункт военнопленных 22, Бобруйск.
В течение месяца были перемещены:
„Дулаг-155“ в Рославль и подчинен 9-й армии;
„Дулаг-231“ в Вязьму и подчинен 4-й армии;
„Дулаг-314“ в Почеп;
сборный пункт военнопленных 19 в Унечу.
На начало октября в дулагах группы армий „Центр“ находилось 892 офицера и 89 258 солдат;
на конец месяца – 1321 офицер и 110 092 солдата.
В течение месяца из района было вывезено в стационарные лагеря 200 000 человек».
Итак, мы видим, что «Дулаг-231» находится на начало октября в Борисове, а затем в течение месяца в соответствии с документом перемещен в Вязьму.
Однако уже в следующем отчете – за ноябрь – ситуация сильно меняется. Приведем следующий отчет командующего тыловыми районами с указанием списков, номеров и перемещений пересыльных лагерей в ноябре 1941 года.
«Командующий тыловыми районами группы войск „Центр“
8.12.1941
Отчет о деятельности за период с 1 по 30.11.1941
1. Организация
а) Командующему тыловыми районами группы армий „Центр“ подчинены:
комендант военнопленных округа J полковник Маршалл;
комендант военнопленных округа К старший лейтенант фон Павел-Рамайнген;
комендант военнопленных округа Ρ полковник Майер.
б) Подчиненные „дулаги“, „шталаги“ и пункты сбора военнопленных на начало ноября:
„Дулаг-130“, Рославль;
„Дулаг-203“, Кричев;
„Дулаг-220“, Гомель;
„Дулаг-185“, Могилев;
„Дулаг-131“, Бобруйск;
„Дулаг-126“, Смоленск;
„Дулаг-240“, Смоленск;
„Дулаг-120“, Орша;
„Дулаг-125“, Полоцк;
„Дулаг-112“, Витебск;
пункт сбора военнопленных 10, Невель;
пункт сбора военнопленных 9, Борисов;
пункт сбора военнопленных 19, Унеча;
пункт сбора военнопленных 22, Бобруйск.
В течение месяца были ЗАНОВО созданы:
„Шталаг-VIH“, Борисов;
„Шталаг-313“, Витебск;
„Шталаг-341“, Могилев;
„Шталаг-353“, Орша;
„Шталаг-354“, Боровуха у Полоцка;
„Офлаг-XXIA“, Бобруйск.
Следующие дулаги переданы в распоряжение командующего тыловыми районами:
„Дулаг-121“, Смоленск;
„Дулаг-124“, Рудня;
„Дулаг-184“, Рудня;
„Дулаг-161“, Смоленск;
„Дулаг-230“, Смоленск.
Следующие лагеря были в течение месяца перемещены:
„Дулаг-230“ в Вязьму;
„Дулаг-231“ в Смоленск;
пункт сбора военнопленных 10 в Сычевку;
„Дулаг-155“ в Можайск и подчинен 4-й армии;
„Дулаг-240“ в Ржев и подчинен 9-й армии;
„Дулаг-127“ в Калугу и подчинен 4-й армии;
„Дулаг-124“ в Гжатск и подчинен 4-й танковой группе;
„Дулаг-184“ в Волоколамск и подчинен 9-й армии;
„Дулаг-161“ в Орел и подчинен 2-й танковой группе;
„Дулаг-112“ в Добрая у Малоярославца и подчинен 4-й армии;
пункт сбора военнопленных 9 в Можайск и подчинен 4-й танковой группе;
пункт сбора военнопленных 19 в Михайловский и подчинен 4-й танковой группе;
„Дулаг-185“ в Орел и подчинен 2-й танковой группе.
2. Состав и применение:
на начало ноября в лагерях группы армий „Центр“ находилось 2521 офицер и 177 604 солдата;
на конец ноября – 4484 офицера и 183 909 солдат;
из них применялись в работах на начало ноября 32 996 человек;
на конец ноября – 50 029 человек.
Из района в течение ноября было отправлено в стационарные лагеря 5353 офицера и 108 305 солдат».
Мы видим, что «Дулаг-184» находится в Рудне, «Дулаг-231» – в Смоленске, хотя должен был перебраться в Вязьму, и только «Дулаг-230» переведен в Вязьму.
По поводу «Дулага-231» – некоторое время он все же был в Вязьме и был маршем переведен обратно в Смоленск. Это еще предстоит изучить. Что же известно о лагерях, располагавшихся в Вязьме?
«Дулаг-231» в Вязьме
Согласно справочнику «Лагеря советских военнопленных в Беларуси» (Минск, 2004), «Дулаг-231» появился в июле 1941 г. География его пребывания крайне обширна:
Белоруссия: г. Борисов, Волковыск (бывшие военные казармы за городом), Докшицы, Поставы;
Литва: г. Вильнюс;
Россия: г. Вязьма, ст. Евдаково, пгт Касторное Курской области, п. Курск (транспортировочный пункт), Миллерово, Смоленск, Щигры (транспортировочный пункт);
Украина: г. Волчанск, пгт Ковяги Харьковской области. (Приложение: Донесение Смерша 33 армии).
О размещении в Вязьме «Дулага-231» известно, что в беседе с П. Колем директор Дома культуры г. Вязьма (1985 г., фамилию не установили) сообщила, что «в Вязьме между высокими деревьями находится современный машиностроительный комбинат. Рабочие и служащие (военнопленные) проходили через его ворота. В годы войны здесь был „Дулаг-231“, в котором умерли и замерзли 14 тысяч человек. После освобождения лагеря находили трупы с выколотыми глазами, отрезанными носами и ушами, разбитыми головами и отрезанными половыми органами. И в самом городе находили трупы местных жителей с отрезанными носами и ушами, выколотыми глазами и содранной кожей на груди и спине…» (Источник: книга Пауля Коля «Война немецкого вермахта и полиции 1941–1944 (воспоминания выживших)» (Der Krieg der deutschen Wehrmacht und der Polizei 1941–1944)).
На территории завода в настоящее время поставлена часовня. Места захоронений узников не выявлены.
Поскольку известно, что управление лагерем лежало на 255-й пехотной дивизии Вермахта, мы обратились к документам этой дивизии.
Из документов дивизии видно, что 14 ноября 1941 г. 255-я пехотная дивизия еще находится в дер. Приселье.
И только 16 ноября 1941 г. приказы идут уже из Вязьмы.
Буквально на следующий день в документах дивизии упоминается создание лагерей, сборных пунктов и лазаретов для военнопленных:
«255-й дивизией были переняты или созданы заново:
Лагеря военнопленных в Вязьме („дулаг“), Ярцево, Дурово, Кардымово.
Сборные пункты военнопленных – в Холме, Сычевке, Белом.
Лазареты для военнопленных – в Курбатово (28 км западнее Холма) и Волково (северо-западнее Вязьмы)».
Папка с немецкими документами. ЦАМО РФ
В отчете отмечается, что «в селах вокруг Вязьмы еще большое количество раненых русских солдат, перепись и обеспечение которых сильно затруднены. Перевозка этих раненых в большой лазарет военнопленных сейчас готовится. Количество военнопленных при прочесывании составило 1 294 человека. На участке III вокруг Воскресенского в последнее время все больше красноармейцев самостоятельно сдается в плен. Однако все равно часто их приходится брать с боем и отправлять в плен.
Регистрация и перепись трофеев проходит по плану».
Колонна военнопленных. Вязьма, 1941 г
В этот же день командованием дивизии был написан отчет о состоянии лагеря в Вязьме:
«Отчет командования 255-й дивизии.
„Положение в лагере 231“.
В результате моего сегодняшнего посещения пересыльного лагеря „Дулаг-231“ были обнаружены следующие проблемы: военнопленные, число которых, не считая тяжелораненых, около 7 000 человек, помещены в недостроенные помещения фабрики, которая спасает их от дождя. Тем не менее они никак не защищены от холода. Многометровые высокие и широкие оконные проемы не имеют ни стекол, ни даже рам. Дверей в этом строении также нет. Военнопленные, которые при таком способе размещения, ничем не отличающемся от простого размещения в поле, исключая тех, кто умирает от истощения, ежедневно сотнями умирают от обморожений и холода. Комендант лагеря объясняет отсутствие каких-либо строительных действий для улучшения содержания военнопленных тем, что все дерево, привезенное на закрытие проемов, как и сами оконные рамы, были военнопленными вырваны и сожжены для согрева.
Для того чтобы хоть как-то исправить положение, предлагаю: При помощи специально созданных команд и транспорта, который я запросил у легкой разведколонны, ежедневно военнопленным подвозить дрова. Весь состав противотанкового и арт. батальонов брошен на прочесывание города с целью сбора кровельного железа, щитов, бензиновых бочек для закрытия проемов здания и создания печек. Кроме того, есть пустая котельная, в которой можно разместить 800 военнопленных. Для снижения смертности создать патрули из 40 русских лагерных врачей, которые должны постоянно обходить лагерь и контролировать состояние военнопленных. В случае если они не будут выполнять свой долг – строго наказывать. Поскольку мой предыдущий опыт говорит, что подобные мероприятия не всегда выполняются с должной скоростью и ответственностью, но тем не менее с пониманием важности исправления ситуации, прошу оказать мне в проведении мероприятий по возможности помощь и поддержку».
О положении в «Дулаге-231» пишет также в книге «Управление Вермахта» немецкий историк Дитер Поль:
«В Вязьме практически не осталось местного населения – все бежали; вместо них в городских районах разместился вермахт. Там также был расположен „Дулаг-231“. Военнопленные только частично могли располагаться на территории завода. Остальные были просто под открытым небом, что влекло за собой быструю смерть от обморожений. Обеспечение лагеря было ужасное. Особенно не хватало транспорта, чтобы обеспечить даже минимальные рационы питания. Свекла и картофель если и доставлялись, то в замороженном состоянии. В конце октября 1941 года в лагере содержалось 27 тысяч военнопленных, а к началу ноября – 34 тысячи красноармейцев. Несмотря на постоянную отправку военнопленных в стационарные лагеря и уходящие колонны, количество военнопленных в этом лагере было слишком большим. Ежедневно умирало от 60 до 100 военнопленных, что составляло примерно 2 процента. Ответственный за лагерь, командующий тыловым районом, многократно жаловался на плохое обеспечение лагеря. Неоднократно в связи с безнадежным положением военнопленные пытались бежать из лагеря. Только дикой стрельбой и расстрелами охрана добивалась того, чтобы военнопленные оставались в лагере. Даже местная комендатура взбунтовалась – было открыто расследование военной прокуратуры против коменданта лагеря. На этом примере командование группы войск констатировало, что жизнь военнопленного красноармейца больше ничего не стоит».
Майор Йоханнес Гутшмидт в течение войны был комендантом нескольких лагерей.
Гутшмидт прошел всю войну с Советским Союзом. Тот факт, что у него был и опыт войны на западе, делает вопрос еще более интересным. В Советском Союзе он в качестве коменданта двух «дулагов» познакомился с тремя крупнейшими республиками. Сначала с Белоруссией и Россией, а с сентября 1942 г. и с Украиной.
В конце ноября 1941 г. Гутшмидт был переведен в Смоленск в тыловой район сухопутных войск, где он должен был в принципе перенять 231-й «дулаг». В связи с непонятной военной ситуацией новый лагерь был еще в Вязьме и должен был позже перевестись обратно в Смоленск.
Вот что он пишет в своем дневнике, приведенном в книге немецкого историка Хартмана:
«„Дулаг-231“ в соответствии с записями в журнале главнокомандующего сухопутными силами генерала Шенкендорфа 20.11.1941 был инспектирован им лично. Позже пришел мой предшественник по „Дулагу-231“ и последователь по „Дулагу-203“ майор фон Штитенкрон. Ему показали крайне грубое письмо главнокомандующего, потому что у Штитенкрона в Вязьме умерло 4 тысячи военнопленных.
Три дня спустя Шенкендорф провел закрытое совещание, на котором среди прочего поднимался вопрос высокой смертности советских военнопленных… „Я инициировал дело военного трибунала для того, чтобы расследовать преступную халатность в отношении военнопленных!“»
Впоследствии, несмотря на преступную деятельность, многотысячные человеческие жертвы среди военнопленных и гражданского населения, начальник лагеря майор фон Штитенкрон был оправдан венским военным трибуналом…
По содержанию документов видно, что немецкая сторона на самом высоком уровне ставила вопрос о ненадлежащем содержании военнопленных. Происходило это не из человеческой жалости: основной функцией «дулагов» Вязьмы, как и всех транзитных лагерей, была передача военнопленных в живом виде дальше на запад, использование их как рабочей силы. Поэтому немецкое руководство и обвиняло начальство пересыльных лагерей в разгильдяйстве. Но лагеря Вязьмы своим невыносимым положением пленников удивляли даже видавших многое проверяющих.
14 февраля 1940 года Герберт Бакке, статс-секретарь министерства продовольствия и сельского хозяйства рейха, объявил на генеральном совете, что нынешняя ситуация с обеспечением продовольствием ставит под угрозу само существование рейха. Решить проблему планировалось путем национал-социалистической политики уничтожения. План во всей своей страшной форме развернулся сначала в Польше, а позже на оккупированных территориях Советского Союза и в концентрационных лагерях.
По плану Бакке, городское население оккупированных территорий практически лишалось продовольствия, а сельское население получало его контролируемо в минимальном объеме. Экстремальная смертность миллионов советских людей была частью плана, и голод был важнейшей частью оккупационной кампании.
И если на оккупированных территориях развернуть план Бакке по тотальной экспроприации продовольствия для контролируемого снижения количества населения не удалось в силу отсутствия ресурсов для жесткой продовольственной блокады, то в концентрационных лагерях политика уничтожения путем снижения рационов была развернута в полном объеме. Результатом этого плана стала смерть сотен тысяч военнопленных.
23 числа 255-ю пехотную дивизию срочно двигают дальше, и она передает лагерь 84-му пехотному полку 102-й пехотной дивизии. В частности, в приказе в пункте 6 сказано: «„Дулаг-231“, Вязьма, будет переподчинен командованию лагерей. Пехотный полк 84 предоставляет силы для охраны лагеря. Полевое командование 749 помогает в обеспечении лагеря. 10.7.1941 „Дулаг-231“ – г. Волковыск, по состоянию на 12.9.1941 „Дулаг-231“ расположен в г. Борисов, на 18.11 он в Вязьме».
Далее Вязьма в дневниках Гутшмидта упоминается 2 февраля 1942 г.: «Мы подозреваем, что в ближайшее время может быть удар по Смоленску. Мой „дулаг“ должен создать два пункта на дорогах из Рославля и перейти туда. Кроме того, мы должны организовать оборону лагерей»
И только 29–30 апреля 1942 г. майор Гутшмидт стал комендантом лагеря. Чуть позже лагерь был переведен в подчинение группы армий «Дон» и появился в Миллерово, но это совсем другая история…
«Дулаг-230» в Вязьме
Согласно немецким документам и свидетельствам очевидцев, в октябре-ноябре 1941 г. в северной части Вязьмы немцами был создан еще один лагерь военнопленных – «Дулаг-230», постоянно действующий, находящийся вблизи железнодорожной станции (на немецкой карте 1942 г. он обозначался как Nord-Bahnhof – «Северный вокзал»). Это был большой лагерь.
Сохранились свидетельства о преступлениях фашистов в этом лагере в период его пребывания в Вязьме. В октябре 1941 г. в «Дулаге-230» (Вязьма) в ходе проверки, проведенной офицером Абвера, было обнаружено 200 евреев и 50–60 политруков. Все они были переданы айнзацкоманде. Через несколько дней там же было найдено еще 40 евреев и 6–8 политруков – всех расстреляли.
В оперативном рапорте № 149 айнзацгруппы «В» начальнику службы безопасности в Берлин от 22 декабря 1941 г. говорится, что «…в лагере военнопленных в Вязьме выявлено и расстреляно 117 евреев».
По свидетельству местных жителей, в настоящее время в районе Еврейского кладбища в Вязьме существует братская могила военнопленных и местных жителей, погибших в лагере 230.
«Дулаг-230» подчинялся 4-й танковой армии (Pz. О. К. 4). Все военнопленные, взятые в плен частями этой армии, собирались в малых приемных пунктах и переправлялись в Вязьму в пересыльный лагерь «Дулаг-230», а потом дальше в стационарные лагеря.
Количество военнопленных, прошедших через «Дулаг-230», – судя по документам – огромно. Около двухсот тысяч человек.
В папке с материалами 4-й танковой армии о количестве военнопленных записи велись по дням. Так, например, с 1-го по 3 октября 1941 г. в плен частями 4-й танковой армии было захвачено 1500 человек. До 7 октября пленных было уже 9500 человек, а дальше количество плененных непомерно растет. В документах указано, что всего за 4 дня, с 7-го по 10 октября, взято в плен 48 600 человек. На 30 марта 1942 года общее количество военнопленных, попавших в плен начиная с 1 октября, составило 188 992 человека. В этих цифрах учтены только «трофеи» 4-й танковой армии. Колонны военнопленных безостановочно брели в глубь оккупированной территории.
Как и «Дулаг-231», «Дулаг-230» постоянно менял свое местонахождение. Вот отчет о положении в «Дулаге-230», который был опубликован в книге «Преследование и уничтожение европейских евреев национал-социалистической Германией. 1933–1945» (Т. 7. СССР и оккупированные территории / авторы: Берт Хоппе и Хильдрун Гласc).
Документ хранится в Бундесархиве.
Отчет о положении в «Дулаге-230» в Вязьме и «Дулаге-124» в Гжатске:
«Отчет о посещении коменданта района J по вопросам военнопленных [Отто Маршалл][89], записал Фиш, текст составлен после 18 января 1942 г. – черновик [на оригинале рукописные пометки и изменения].
Касательно посещения „дулагов“ в Вязьме и Гжатске 17-го и 18 января 1942 г. полковником Маршаллом и лейтенантом Фишем в качестве офицера генштаба.
В „Дулаге-230“, Вязьма, по информации офицера лагеря капитана Айхлера [вероятно, Арно Айхлер – Arno Eichler, 1899 г. р.] установлено:
1. Общее количество военнопленных – 5 000, в лазарете 3 500, неработоспособных – 800, транспортабельных – 1 300-1 400; 6 случаев тифа в лазарете. Смертность 60-100 ежедневно. В качестве охраны – 55 человек охранников и 30 украинцев.
2. Зимнее обеспечение отсутствует. Лагерь не снабжается со стороны армии и предоставлен самому себе на обеспечение из местных возможностей. Лагерь самостоятельно вымолачивает и мелет муку.
3. 77 врачей 18 января 1942 г. будут отправлены в тыл армии.
4. Калорийная ценность, которую должен получать военнопленный согласно приказу Верховного Командования, руководству лагеря передана не была. По позднейшему разъяснению майора фон Вельтцина выяснилось, что этот приказ был передан только в отдел снабжения.
[Речь идет о приказе верховного командования сухопутных сил 960 Nr I/36 761/41 касательно обеспечения советских военнопленных, подписанном Вагнером 2.12.1941. находится в архиве BarchRH 3/379. Военнопленные умирали от голода. С декабря 1941 года в связи с нехваткой рабочих рук был принят приказ, регулирующий довольствие военнопленных.
Вольфганг фон Вельтцин, род. 1889, служащий. В качестве офицера резерва после начала войны – командир батальона. Позднее служил по вопросам военнопленных. В конце войны подполковник, начальник 3-й группы (рабочие и транспорт) при главнокомандующем запасными войсками и военнопленными. После войны – бизнесмен в Херфорде.].
5. Офицер контрразведки капитан Бернштайн сообщил, что с начала существования лагеря выявлено 200 евреев и 50–60 политруков и передано в СД. Его личной работой выявлено около 40 евреев и 6–8 политруков… Среди врачей и переводчиков евреев не выявлено.
Последующий опрос коменданта лагеря майора фон Вельтцина и адъютанта капитана Рознера [Альфонс Рознер] подтвердил эти данные и далее:
6. Обеспечение солдат и офицеров вермахта в „дулаге“ в будущем из Смоленска еще более проблематично, чем до сих пор из Вязьмы.
7. Для „дулага“ с 14.11.1941 ответственным является генерал-лейтенант Брандт, комендант маленького тылового района Вязьма. Майор фон Вельтцин получил от генерал-лейтенанта Брандта следующие инструкции: после отправки собранных в Вязьме 9000 раненых будут выделены поезда для отправки здоровых военнопленных. Больные останутся с врачами в соотношении 1:100, санитарный персонал и сестры остаются в Вязьме.
8. Лагерь готов к перемещению. Горючего достаточно. По приказу маршем выдвинутся по старой почтовой дороге (не по основному шоссе передвижения) в Дорогобуж.
4000 больных, вероятно, пока останутся.
9. Армейский пункт сбора военнопленных номер 9 находится свободным, и без применения в данный момент в Вязьме. Ответственные – 4-я танковая армия.
10. Управлению лагеря не хватает связи с соседними „дулагами“ и не доходят приказы вышестоящих служб.
11. „Дулаг-230“, вместе с заместителем коменданта лагеря капитаном Кроппом идет пешим маршем в Смоленск. Оттуда планируется железнодорожный транспорт.
Информация о Гжатском лагере военнопленных:
В „Дулаге-124“, Гжатск, (офицеров не было) унтер-офицер Коберштайн представился заместителем. Внутренний лагерь недостаточно оборудован для жилья. Идет строительство в соответствии с нормами. Гестапо и полиция постоянно приводят из закрытой прифронтовой зоны боеспособных мужчин от 16 до 65 лет. В общей сложности до сих пор собрано 300–400 гражданских военнопленных.
Дальнейшее обращение к адъютанту – старшему лейтенанту доктору Шмальфусу [Доктор Ханнес Шмальфус, род. 1893, торговец и филолог, 1919 – один из основателей „Стального шлема“, 1933 – НСДАП, 1937 – вступление в СС, служил в рейхсканцелярии, до апреля 1942 – адъютант в „Дулаге-124“, в сентябре 1942 – заместитель коменданта Гжатска, с июня 1943 в верховном командовании вермахта, организовал в 1943 г. „чистки“ в „дулаге“ Павлоград, при которых было расстреляно 80 военнопленных] в качестве заместителя находящегося в отпуске коменданта майора доктора Лозе в здании комендатуры лагеря на территории лагеря показало следующее:
1. Общее количество военнопленных и гражданских пленных – 2 440; трудоспособных – 1 400; в лазарете – 114; в рабочих командах – 882; 40 литовских охранников; охрана днем 1:9, ночью 1:18.
2. „Дулаг“ не получает никакого армейского обеспечения и питается из местных источников. Найденные запасы ржи в лагере выбиваются и мелятся. Запасов ржи в лагере сейчас 200 центнеров, и их хватит на 3000 военнопленных на 28 дней. Военнопленный получает в день 300 г хлеба, 150 г конины и 100 г ржаных отрубей.
3. Приказы отдает присутствующее в этом месте командование 4-й танковой армии. По запросу у капитана Кауфмана из штаб-квартиры 4-й танковой армии подтвержден приказ больных военнопленных отправить из региона, чтобы не тратить на них еду.
4. Отправка раненых самолетами позволяет „дулагу“ постоянно заниматься очисткой от снега роллбана и его обслуживанием.
5. Расстояние от „дулага“ до передней линии фронта сейчас около 90 км.
6. Старший лейтенант Шмальфус составил памятку, которая должна быть размножена и распространена между другими лагерями [памятка не сохранилась]».
«Дулаг-184» (Durchgangslager-184)
В документах бундесархива обнаружен паспорт «Дулага-184».
89. Здесь и далее в квадратных скобках комментарии переводчика.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.33.26 | Сообщение # 8 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Еще 20.07.1940 в военном округе 9 под руководством военного представительства во Франции был создан фронтовой лагерь № 184. Группа управления и охраны предоставлена пехотным запасным батальоном номер 459.
Французский легион, которому принадлежал фронтовой лагерь 184, переименованный 23.11.1941 года в «Дулаг-184», еще 16.11.1941 находился в дороге – был на марше между Смоленском и Вязьмой:
Вот что написано в докладной командованию:
«Командование группы войск „Центр“:
Французский легион, находящийся в настоящее время на марше из Смоленска в Вязьму, при скорости передвижения всего 8-10 км в день все еще не добрался до Ярцево. Тем не менее полк, по сообщению офицеров соединения, полностью истощен. Неудачные решения офицеров, плохое обслуживание лошадей, полное непонимание маршевых процессов в совокупности с недостаточным образованием являются основными причинами. Командование группы согласно с командиром легиона в том, что дальнейшее передвижение должно осуществляться более короткими переходами и в большее количество дней, кроме того, должны быть предприняты меры для обеспечения группы, с тем, чтобы они, наконец, достигли указанного района за боевыми порядками».
Из документов бундесархива следует:
23.11.1941 фронтовой лагерь переименован в «Дулаг-184». Переподчинен командующему территорий группы войск «Центр».
С 1.7.1942 переподчинен командованию 3-й танковой армии.
С 22.01.1943 переподчинен командованию группы армий 4.
С 15.2.1943 подчинен командующему военнопленных оперативного района 3.
С 10.6.1944 подчинен ответственному по делам военнопленных группы войск «Центр».
Письмом командования группы войск «Центр» 15.09.1944 номер П/36357/44 закрыт 27 августа 1944 года.
Номер полевой почты «Дулага-184» – 03603.
«Дулаг-184» в Волоколамске. Сожгли заживо…
Пересыльный лагерь № 184 был 25 ноября 1941 г. переподчинен командованию 3-го танкового корпуса и переведен из г. Рудня в г. Волоколамск Московской области (военнопленные были брошены на ремонтные работы, восстановление дорог, мостов и пр.).
13 декабря в Волоколамске произошла трагедия. Лагерь военнопленных был сожжен фашистами вместе с ранеными красноармейцами. По прибытии в Волоколамск (из Клина) пленных разделили на две части. Одну разместили в самом высоком в городе доме на улице Голышиха. Вторую часть узников отправили в лагеря военнопленных через ст. Шаховскую Московской области в Ржев и Вязьму. В ночь на 13 декабря немцы обнесли четырехэтажку колючей проволокой. Затем пленных провели по улице Пролетарской в поле, откуда они вернулись с охапками сена в руках. Прохожие забеспокоились, стали спрашивать фашистов, куда они ведут бойцов. Те в ответ смеялись: «В баню!». А под утро дом загорелся, и соседи услышали чудовищные крики. Горящие люди прыгали из окон и балконов, но их в упор расстреливали фашистские автоматчики. Как позже выяснилось, некоторым бойцам удалось все-таки бежать. Среди узников находился будущий фронтовой писатель лейтенант Константин Воробьев, который потом напишет книгу «Убиты под Москвой».
Это военное преступление упоминалось в обвинительных документах против фашистов на Нюрнбергском процессе (URL:http://www.e-reading.club/book.php?book=1019465).
«Дулаг-184» в Вязьме
После трагедии в Волоколамске «Дулаг-184» еще раз упоминался в документах в начале 1942 г. В ЦАМО в документах группы армий «Центр» есть вот такие две бумаги:
«Квартирмейстер группы войск „Центр“
Касательно указания об отводе пересыльного лагеря 184
19 января 1942
Командованию группой войск „Центр“ – Ib отделу
Пересыльный лагерь 184 был 25 ноября переподчинен командованию 3-й танковой группы и переведен в Волоколамск. После того как лагерь в Волоколамске был полностью уничтожен огнем, он отмаршировал вместе с 6 тысячами оставшихся заключенных в Шаховскую. Оттуда заключенные по железной дороге были транспортированы через Ржев в Вязьму. Пересыльный лагерь был сначала переведен в Асьеково, а после в Вязьму и подчинен полевому командованию 4-й танковой группы. Поскольку в Вязьме совсем не было места для него, то было выбрано место в 70 км западнее Вязьмы – в Ледне, где и должен был быть создан лагерь на 3 тысячи военнопленных.
В связи с переподчинением приказ 3-й танковой группы по лагерю от 6 января 1942 г. считается недействительным.
В Ледне, как выяснилось после изучения ситуации комендантом военнопленных, условий для создания лагеря не оказалось, поскольку там вообще нет ни помещений, ни материала для создания.
С другой стороны, пересыльный лагерь в результате постоянных мытарств (транспортировки) очень сильно пострадал, и смысла в его восстановлении практически нет, и на некоторое время он будет закрыт.
В связи со всем вышесказанным прошу переподчинить пересыльный лагерь опять командованию группы войск „Центр“, для того чтобы его перенести в Михновку (около 8 км юго-западнее Смоленска) и опять создать условия для его работы».
Приложение
«Выписка из приказа командования 3-й танковой группы
Отдела расквартирования от 6 января 1942 года
Кому: Командованию пересыльного лагеря 184
Несмотря на многочисленные приказы в адрес вами занимаемой должности, вы продолжаете сидеть, в то время как на фронтах идут тяжелые бои, ничего не делать и мешать, занимая довольствие, группы обеспечения и помещения. Вы получили материальное обеспечение и указания от командования танковой армии для отвода вашего лагеря.
У вас времени на освобождение территорий до 9 утра 7 января. В противном случае я передам ВТОРОЕ сообщение о невыполнении приказа военный суд».
На конец января 1942 г. список лагерей выглядел вот так. Отсюда видно, что в Вязьме в этот момент снова находится только «Дулаг-230».
Это постоянное изменение местоположения очень характерно для «дулагов».
Список подчиненных пересыльных и стационарных лагерей по состоянию на 27.1.1942
Однако, судя по журналам лагерных лазаретов, которые представлены далее в книге, по воспоминаниям узников, к концу января «Дулаг-184» опять появился в Вязьме, и упоминания о нем встречаются вплоть до конца оккупационного периода. В этом направлении исследования продолжают вестись, и, возможно, в скором будущем мы будем знать о вяземских лагерях куда больше.
Лагерная полиция.
Использование русских («восточных») воинских частей группой армии «Центр»
В лагерную полицию входили не только немцы и их союзники. В архиве сохранились много пронумерованных карточек информации (49–57) о русских частях тылового назначения, так называемых восточных ротах: рота «охотников на бандитов» (так гитлеровцы называли русских партизан), несколько казацких рот специального назначения, роты по установке вахт и охране порядка, восточная рота 9-го армейского корпуса, восточная рота 46-го танкового корпуса (охранная служба и служба безопасности) сейчас в обучении.
В распоряжении штаба – временно использованный для охраны «Дулага-184». Большей частью люди прошли 14-дневное обучение в школе охраны порядка в Вязьме. Задания выполняют «хорошо и ответственно».
Приводим карточки информации за декабрь 1942 года, относящиеся к лагерям в Вязьме:
«Карточка (172) 15.12.1942.
Восточная рота (охранная) „Дулаг-184“.
Состав роты: 1 рота с тремя группами и тремя отделениями.
Командир роты – лейтенант Кучеренко Николай, украинец, 1915 года рождения. До этого момента был командиром отделения.
После очистки роты от нежелательных элементов осуществляет охрану объекта.
Карточка (173) 15.12.1943.
Восточная рота охраны Вязьмы.
1 рота с тремя ротными группами и тремя отделениями. Командир роты – капитан Петелин Александр, до сих пор командир отделения.
Результаты удовлетворительные»[90].
В архиве сохранилась карта военнопленного Петелина (номер военнопленного 25487 и номер лагеря XII А (Лимбург)).
Оба предателя перед приходом освободительных войск втерлись в ряды военнопленных и были возвращены на родину…
Источники
1. NARA. Т501. R2, f398, 409–411.
2. NARA. Т501. R2, f437-441.
3. NARA. T501. R8, f727, 728.
4. ЦАМО. Φ. 500. О. 12454. Д. 378.
5. ЦАМО. Φ. 500. О. 12454. Д. 330.
6. ЦАМО. Ф. 500. О. 12454. Д. 144. Л. 40.
7. ЦАМО. Ф. 500. О. 12454. Д. 167.
8. ЦАМО. Ф. 500. О. 12454. Д. 639.
9. BArch. RH 22/251. Bl. 26f.
10. BArch. RH 49/8. Kriegsgefangenenwesen.
11. Коль Пауль. Война немецкого вермахта и полиции 1941–1944 (воспоминания советских военнопленных). 1995.
12. Hartmann Christian. Massensterben oder Massenvernichtung? Sowjetische Kriegsgefangene im «Unternehmen Barbarossa». Aus dem Tagebuch eines deutschen Lagerkommandanten, in: VfZ 49 (2001). S. 97-158.
13. Поль Дитер. Управление Вермахта. Немецкая оккупация и местное население в Советском Союзе 1941–1944. 2-е издание. Мюнхен.
14. Selections from the Dispatches of the Nazi Death Squads. Campaign Against the Jews July 1941 – January 1943. New York, 1989. P. 265.
15. 1) Der Prozess gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Internationalen Militärgerichtshof, Nürnberg, 14 November 1945 – 1 Oktober 1946 (im Folgenden: IMG). Bd. 31. Nürnberg, 1948. S. 84, Dok. 2718-PS, «Aktennotiz über Ergebnis der heutigen Besprechung mit den Staatssekretären über Barbarossa», 2. Mai 1941.
2) Tooze, Adam. The Wages of Destruction. Viking, 2007. P. 476–485, 538–549.
А. В. Кислицын
Алексей Владимирович Кислицын – поисковик, руководитель немецкого филиала Киевской общественной организации «Товарищество ветеранов разведки ВМФ», представитель Международной ассоциации общественных поисковых объединений «Народная память о защитниках Отечества» в Германии. Многие годы оказывает огромную бескорыстную помощь десяткам поисковых отрядов России, Украины, Казахстана, Молдовы, Беларуси. «Всем нужны материалы, документы, координаты, факты. По 50 страниц немецких документов в день перевожу и по 500 разбираю», – пишет Алексей.
* * *
Место основного размещения узников в Вязьме, как уже сообщалось выше, находилось вблизи ул. Кронштадтской, ул. Репина, на территории недостроенного перед войной авиационного завода – без крыши, с дырами вместо окон и дверей. Лишь несколько сотен военнопленных могли расположиться в корпусах и полузатопленных подвалах завода – подавляющее большинство узников находилось под открытым небом, в месте, ограниченном забором и обволоченном колючей проволокой. Туда, по воспоминаниям узников, было загнано до 30–40 тысяч человек. Большинство из них имели ранения.
На огороженной местности по углам были выстроены пулеметные вышки. Кроме того, военнопленными были забиты полуразрушенные здания и территории практически всех довоенных предприятий города. Неподалеку от мест размещения находился железнодорожный вокзал, откуда доставленных по железной дороге или со сборных пунктов пешими колоннами пленников гнали по разбитым городским улицам в лагерь.
Кроме основного места содержания пленников, в самом городе и его окрестностях создавались временные лагеря для советских военнопленных – открытая местность (поле, равнина) или овраги огораживались колючей проволокой, устанавливались вышки с автоматчиками – и так, без крыши над головой и питания, содержались в осеннюю непогоду и ранние морозы 1941 года тысячи пленных до их отправки в тыл. Один из таких временных лагерей находился в районе въезда в Вязьму по правой стороне на пересечении улицы Комсомольская и трассы Москва – Минск. «Проволока в один ряд и крыша – небо над головой. Люди были брошены на мученье и смерть… У людей уже не было голоса. Много и очень много погибло москвичей-ополченцев – и холод, и голод. Октябрь, ноябрь месяц, дождь со снегом и голод – ад земной»[91].
Немецкая карта с обозначениями мест содержания пленников в Вязьме, 1941 г. Карта предоставлена И. Д. Музыченко, членом Союза краеведов России (г. Вязьма)
Пояснения к карте:
1 – площадка размещения военнопленных «Дулага-184», ныне территория ООО «Супрема-Агро»;
2 – лазарет № 1, Красноармейское шоссе, ныне территория железнодорожной СЭС;
3 – лазарет № 2, улица 25-го Октября, ныне территория ВЗСП (Вяземского завода синтетических продуктов);
4 – лазарет № 3, пересечение улиц 25-го Октября и ул. Репина, ныне сквер им. С. Савицкой;
5 – площадка размещения военнопленных «Дулага-184», ныне территория ВМЗ (Вяземского машиностроительного завода);
6 – площадка размещения военнопленных, ныне ул. Ленина, район военкомата;
7 – площадка размещения военнопленных и гражданского населения «Дулага-230», район ул. Освобождения, территория бывшего маслозавода;
8 – площадка размещения военнопленных (рабочих команд), район пересечения улиц Кирова, 3-го Интернационала, Декабристов (церковь Петра и Павла и противотуберкулезный диспансер).
В ближайших к Вязьме деревеньках также размещались военнопленные, в том числе в д. Лосьмино, пос. Кайдаково, где имелся не только лагерь, но и «лазарет» для военнопленных на 400 человек, и др.
Через несколько дней, недель, месяцев пребывания в «Дулаге-184» выжившие узники переправлялись в другие транзитные лагеря, прежде всего расположенные на территории Смоленской области: чаще всего в «Дулаг-130» в г. Рославль (в нем погибло до 130 тысяч человек), «Дулаг-126» в г. Смоленск (погибло 115 тысяч человек). Многие пленники были вывезены в лагеря смерти в оккупированной Белоруссии: «Дулаг-352», Масюковщина (лагерь под Минском, где погибло более 80 тысяч человек), «Шталаг-342», Молодечно (Минская область, погибло 33 150 человек) и другие; в Прибалтику – лагеря Кальвария, Вильно и др. Оттуда выжившие военнопленные перевозились в стационарные лагеря стран Третьего рейха – Германию, Польшу, Чехословакию, Австрию, Францию…
Переправлялись пленные пешими колоннами, совершая многодневные (до нескольких недель, месяца) изнурительные переходы, или перевозились по железной дороге, как скот, в зимние месяцы – в открытых железнодорожных платформах, в летнюю жару – в закрытых наглухо товарных вагонах, набитых людьми до предела – могли только стоять вплотную друг к другу.
Весь оккупационный период в вяземском лагере «Дулаг-184», несмотря на его транзитный профиль, находились одновременно десятки тысяч пленных, обреченных на гибель. Погибших хоронили здесь же, во рвах, в непосредственной близости от места их содержания.
Контингент лагеря не переставая пополнялся советскими воинами, попавшими в плен в ходе тяжелых боевых действий под Вязьмой, Ржевом и Сычевкой, на ближних подступах к Москве. В Списках значатся имена окруженцев вяземского котла, воинов 33-й армии М. Г. Ефремова, кавалерийских частей П. А. Белова, десантников, плененных в ходе Ржевско-Вяземской оборонительной операции 1942 г., партизан и подпольщиков. Приведены имена группы воинов-панфиловцев, захваченных в плен еще в период тяжелых кровопролитных оборонительных боев на территории Московской области, – бойцов 1075 сп, 1973 сп, 1077 сп 316-й сд (I форм.).
«Дулаг-184» и другие транзитные лагеря Вязьмы
По свидетельствам бывших узников лагеря и старожилов
В книге вяземского историка профессора Д. Е. Комарова «Великая Отечественная война на вяземской земле» названы имена немецкого руководства лагеря – комендантом «Дулага-184» являлся старший унтер-офицер Раутенберг. Охраной лагеря командовал унтер-офицер Зифрит, начальником жандармерии г. Вязьмы был капитан Шульц. С апреля 1942 г. начальником управления лагеря являлся Хайтман. Управление находилось на Московской (Ленина) улице. Вяземский лагерь для гражданского населения располагался по адресу г. Вязьма, ул. 25 Октября, участок строительства, 193/1 (так в документе)[92].
Никто не вел в лагере учетные списки десятков тысяч людей. Однако военнопленным, которых оставляли в лагере на более длительный срок для использования на различных работах, как в самом лагере, так и за его пределами (например, на ремонте или прокладке дорог), выдавались опознавательные жетоны с номерами. По воспоминаниям бывшего военнопленного П. А. Мошарева, «в Вязьме на шею надели веревки с железными жетонами из двух частей, которые, в случае смерти, переламывались, и одна часть хоронилась вместе с умершими (а их было много). Фамилий, имен никто не спрашивал». На жетоне П. А. Мошарева был выбит номер 1650[93]. По другим свидетельствам, некоторым узникам давали прямоугольные бирки желтого цвета, которые прикреплялись к одежде. При этом имена и фамилии людей не записывались[94].
Чудом дошли до нас лишь составленные советскими пленными врачами Списки 5430 военнопленных и мирных граждан, умерших в так называемых лазаретах № 1, № 2 и № 3 за неполные семь месяцев 1942 г. – январь, февраль, март, июль, август, сентябрь, октябрь. Сведений о погибших («Дулаг-230», «Дулаг-231») в октябре и ноябре 1941 г., когда через немецкие лагеря военнопленных прошли десятки тысяч советских солдат и офицеров, оказавшихся в вяземском окружении, а также за декабрь 1941 г., пять месяцев 1942 г. и за январь, февраль и первую часть марта 1943 г. нет никаких.
По «Дулагу-230» есть некоторые сведения в ОВД «Мемориал»: места пленения наших солдат в основном – Вязьма (10.1941), Ржев, Белый, Калинин, Демидово[95].
О центральном лагере «Дулаг-184» сохранились воспоминания бывших узников, как о самом жутком месте пребывания в Вязьме военнопленных, в котором не было возможности выжить. Как и все немецкие лагеря, «Дулаг-184» сознательно работал на уничтожение военнопленных и мирных жителей, что являлось частью войны на уничтожение Советского Союза, России. В лагере были созданы невыносимые условия для существования людей.
Узники гибли от незалеченных ран и контузий, жуткого холода, тотального голода, эпидемических болезней, пыток и истязаний, непосильного изнурительного труда. В вяземском лагере бушевали смертельные болезни: сыпной и брюшной тиф, дизентерия, туберкулез, холера, желудочно-кишечные заболевания и т. д.
* * *
«Нас буквально загнали во двор вновь построенного завода (кажется, это был военный завод). Двор был огорожен высокой каменной стеной, похожей на тюремную. С одной стороны к забору примыкало пятиэтажное здание, построенное перед самой войной. Наружные строительные работы были сделаны все, а внутренние не начинались. Окна были не застеклены. В этот двор загнали 25–30 тысяч советских военнопленных, в том числе и более 200 раненых, которых мы разместили в подвальном помещении здания. Впоследствии пошли дожди, и вcе мы, пленные, вынуждены были мокнуть под дождем во дворе, превращаясь в грязно-серую массу людей. На ночь пленных немцы загоняли в здание. А так как здание не могло вместить всех, то немцы, заталкивая пленных в здание, крайних стали избивать дубинками, затем открыли стрельбу из автоматов сначала поверх голов, а после и по головам. Так мы узнали, каков он, немецкий „порядок“. Все мы, пленные, были лишены возможности сидеть в здании из-за тесноты. Стояли на ногах до утра». «…Наступил пятый день, как мы находимся в вяземском лагере военнопленных, и шестой день без пищи и воды. Силы у меня на исходе» (из воспоминаний бывшего узника «Дулага-184» А. М. Петербурцева)[96].
«В Вязьме были жуткие условия, период неописуемых страданий, голод, холод, издевательство, массовые заболевания среди военнопленных и огромная смертность. Ежедневно хоронили по 200–250 человек. Первые дни мы не получали абсолютно никакого питания. Питались буквально, что попадется, даже воды не давали, пили из помойных ям. В Вязьме в тот момент было больше 25 тысяч наших пленных. Помнится большое количество наших ополченцев. Встретил тов. Каноновича, командира 1-го батальона 37-го сп, связного командира нашего полка Веселова с завода „Калибр“»… (из воспоминаний И. А. Ивина, бойца 13-й Ростокинской ополченческой дивизии, октябрь 1941 г.)[97].
«Когда я под конвоем прибыл (в марте 1942 г.) в центральный лагерь военнопленных, передо мною открылась страшная картина. Я увидел живых мертвецов. Это были живые скелеты, обтянутые кожей. Жить некоторым оставалось не больше двух дней. За зиму на свалке у стены образовались целые штабеля мертвых тел… Вся территория лагеря огорожена и обтянута колючей проволокой, кругом сторожевые вышки, на которых установлены пулеметы. Ворота охраняются большой группой немецких солдат с собаками, все входящие и выходящие из лагеря проверялись» (из воспоминаний бывшего узника А. П. Тетцова)[98].
«Это была территория, обнесенная в два ряда колючей проволокой, где стояла кирпичная коробка без окон, без дверей и крыши, ранее предназначавшаяся для военного завода. Внутри этой коробки были размещены 2- и 3-ярусные деревянные нары. Сквозняки гуляли по всем уголкам здания. Нары были сырые, местами покрыты плесенью, образовавшейся после дождей. В лагере свирепствовали тиф, голод и холод» (из воспоминаний бывшего узника Б. Г. Маковейчука) [99].
«Между двух недостроенных и теперь полуразрушенных заводских корпусов высилась кирпичная труба. Я присел около нее, закурил, стал рассматривать территорию лагеря. Он был обнесен высоким забором из колючей проволоки. Вдоль забора и по углам были расставлены деревянные вышки. На них топчутся часовые. Неподалеку от железных ворот казармы немецких солдат. Кроме развалин кирпичных зданий, кое-как приспособленных узниками под жилье, виднелось несколько низких бараков. В дальнем конце лагеря был пустырь, заросший бурьяном»[100]. «Оказавшись за колючим забором, я с облегчением вздохнул. Всего полтора суток я пробыл в этом проклятом застенке, а насмотрелся такого, чего не видел за всю жизнь. На моих глазах падали замертво обессиленные люди. За время моего пребывания в лагере умерло от голода, болезней и побоев более двадцати человек. Сердце сжималось от боли, когда я видел оборванных, истощенных до последней возможности заключенных, потерявших человеческий облик. Уставив тупой взор в небо, они лежали под стенами зданий, покорившись своей участи» (из воспоминаний вяземского подпольщика В. И. Ляпина)[101].
«Мертвых и умирающих больше, чем живых, а живые больше похожи на мертвых, вставших из могил. Я не хочу умирать так. Идут дни. Каждый день сотни убитых и умерших. Мертвых уже гораздо больше, чем живых» (из воспоминаний бывшей узницы С. И. Анваер)[102].
Воспоминания бывших военнопленных дополняют рассказы местных жителей, чудом переживших немецкую оккупацию. В газете «Известия» от 20.04.1943 в статье В. Антонова «Вязьма сегодня», написанной вскоре после освобождения города от немецко-фашистских захватчиков, приводится рассказ жителя Вязьмы Сергея Алексеевича Слободчикова, жилье которого находилось в непосредственной близости к лагерю. «Молча обходим мы с Сергеем Алексеевичем полуразрушенные корпуса. Зимой и летом на голом цементном полу спали пленники. Сквозь выбитые окна врывался дождь и снег, холодный ветер гулял под высокими потолками. Замерзающие люди ночью взбирались на чердак, выламывали стропила и, загородив своими телами огонь, раскладывали костер. Часто ночью просыпался старик от треска пулеметной стрельбы. Немецкая охрана, услышав шум на крыше, открывала огонь. Спускаемся в подвальное помещение. Под ногами хлюпает вода. В этой воде заживо гнили пленные. Попавшие в страшный подвал через неделю, самое большее через две переселялись на кладбище. Оно тут же рядом, на пустыре.
– Каждый день из лагеря выносили множество трупов, – рассказывает Сергей Алексеевич. – А часто вместе с трупами бросали в яму еще живых людей. Голод и холод косили пленников не хуже немецкой пули»[103].
Из воспоминаний Александры Ивановны Сергеевой из д. Алферьево (в конце октября 1942 г. она искала брата-железнодорожника, брошенного немцами в «Дулаг-184»): «На том месте, где был лагерь, до войны хотели строить авиационный завод. Стенки были выложены, и лестницы были в середке, а крыши не было. И пола не было, военнопленные были по колено в грязи. Днем грязь оттаивала, а ночью замерзала. И вот, кто успеет место посуше занять, тому хорошо, а остальные так в грязи и спят. Я там такого насмотрелась! У меня до сих пор эти картины перед глазами! Помню: лежит солдат, пить хочет, а воды там нет. Он руку протягивает через ограждение, а его штыком – раз! Другой солдат в грязи лежит, лицо все в грязи, я его не вижу, и сосет с копыта коня. Вот что было!»[104].
Из воспоминаний Елены Константиновны Ширшиной (работала вместе с матерью помощницей повара в «русской больнице» в оккупированной Вязьме): «Мирные жители, в том числе женщины с грудными детьми, сгонялись в лагерь для военнопленных на Кронштадтской улице. Охранники частенько забавлялись тем, что бросали в толпу обезумевших от голода людей банку консервов или буханку хлеба и стреляли в тех, кто пытался подойти к еде. Но особенно измывались гитлеровцы над военнопленными. Хлеба им не давали в течение нескольких месяцев, кормили один раз в сутки болтушкой из протухшей картофельной муки. Вода в лагерь не завозилась, а жителям запрещалось поить пленных. Когда по дороге на работы (их заставляли рыть окопы и блиндажи) кто-то из пленных пытался напиться из лужи, конвоиры его пристреливали. Тяжелые грузы на телегах перевозились пленными, запряженными вместо лошадей. Отстающих и обессилевших расстреливали. Жителям под страхом смерти запрещалось убирать трупы с улиц города. Лагерь для военнопленных был превращен в лагерь смерти, откуда ежедневно вывозилось по 200–250 трупов»[105].
От преднамеренно вызванного фашистами страшного голода люди сходили с ума, теряли рассудок. Издеваясь над пленниками, изверги-охранники иногда привозили во двор лагеря дохлых лошадей и веселились, глядя, как обезумевшие от голода люди раздирали руками полуразложившееся мясо. Такие случаи немцы фотографировали, чтобы потом показывать в Германии, какими русские люди были варварами и дикарями (из воспоминаний бывших узников А. М. Петербурцева и А. М. Шимкевича)[106].
За попытки раздобыть пищу немцы расстреливали узников. «На наших глазах перед строем были расстреляны двое пленных. Один из них просто подобрал гнилую мороженую картофелину, не пригодную к пище. Был за это расстрелян перед строем. Это был урок для устрашения пленных» (из воспоминаний бывшего узника А. М. Согрина)[107]. «Много было согнано и пленных, и гражданского населения. Не все люди вмещались в камеры, многие находились под открытым небом и в осеннюю слякоть, и в зной. Не лучше было и в камерах. Там набивалось столько людей, что нельзя было повернуться, да совсем задыхались люди от недостатка воздуха. Кучность людей была и на улице, люди сидели, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Людей не кормили. К тому же не давали воды. Некоторые сходили с ума… Стон стоял в лагере такой, что такого не могло быть от мычания тысяч коров. Могил было много, и клали людей сотнями. Они тянутся от мясокомбината до Кронштадтской улицы» (из воспоминаний Кашиной Валентины Александровны)[108].
«В 1942 г. в Вязьме работала комиссия Международного Красного Креста, которая официально засвидетельствовала наличие в „Дулаге № 184“ невыносимых условий для существования людей, высокую смертность узников от непомерно тяжелой работы при недостаточном питании (согласно Акту Комиссии, ежедневно в нем умирало 50–60 человек), врачебной комиссией был составлен соответствующий Акт. Бывшие военнопленные отмечают, что только после вмешательства комиссии Международного Красного Креста военнопленным в лагерях стали выдавать баланду» (из воспоминаний А. М. Петербурцева)[109].
О характере каждодневных работ узников
Пленникам было строго запрещено выходить из лагеря и ходить по городу без немецкой охраны под угрозой расстрела на месте, так как немцы опасались появления партизан. В 8 часов утра заключенных выстраивали перед бараками, проводилась перекличка по номерам, написанным краской на спине одежды. Затем часть узников гнали на работу. В воспоминаниях бывших узников приводятся сведения о характере каждодневных работ, на которые направлялись военнопленные по разнарядке немецкого военного коменданта г. Вязьмы (до 500 человек ежедневно). В основном это были изнурительно тяжелые погрузочно-разгрузочные работы, разборка в городе завалов от взорванных объектов, строительство дорог и рытье окопов, которые проводились на улице в любую погоду – в осенние дожди и жестокие морозы. По воспоминаниям военнопленных, «стояли лютые холода зимы 41-42-го года, в лагерь неоднократно привозили замерзших на наружных работах военнопленных. Я остро чувствовал холод, сказывались дистрофические явления. Иногда, даже после пребывания на морозе в течение 15–20 минут, я промерзал так, что мне казалось дальнейшее пребывание на дворе просто немыслимым, шинель плохо помогала мне», «были такие морозы, что не раз привозили трупы замерзших на работе военнопленных» (по воспоминаниям М. В. Яковенко, А. М. Шимкевича). Работали без перерыва на обед, до самого вечера. Ни теплой одежды, ни нормальной обуви у людей не было. При катастрофически скудном «питании» такая работа еще больше сокращала жизнь людей. Однако многие все же старались попасть на эти работы, так как вне лагеря можно было попытаться раздобыть еду, появлялась возможность побега. Кроме того, небольшая группа военнопленных была задействована при штабе хозяйственной части 9-й немецкой армии, дислоцирующейся в городе, при которой существовал так называемый «малый лагерь» военнопленных на 100–150 человек, располагавшийся, как пишут бывшие узники, на территории вяземского «птицекомбината (или хладокомбината)». Военнопленные должны были заниматься подготовкой отправки военных «трофеев» с оккупированных территорий в Германию. «База с трофейным оружием находилась на окраине Вязьмы. Рядом проходила ветка железной дороги на Калугу. Часть снарядов и мин мы закапывали в землю, а часть складывали в специальные штабели. Немцы планировали использовать их для стрельбы из наших же трофейных пушек. Так же поступали и в нашей армии, когда на поле боя после отступления немцев оставались пушки и снаряды, их использовали для стрельбы по немецким позициям».
Пленные работали на конных повозках – привозили на склады и сортировали трофейные снаряды и мины, захваченные немцами в боях, а также занимались заготовкой и развозом дров для отопления домов для немецких солдат и офицеров штаба, немецких госпиталей в городе, топкой печей, уборкой помещений штаба; небольшие группы (по 8-12 человек) работали в мастерской по дублению шкур домашних животных, в основном овечьих, из которых потом для немцев шили теплую одежду, рукавицы, по ремонту часов и т. д. Условия жизни в этом «малом» лагере также были тяжелыми, но появлялась надежда на выживание суровой зимой 1941–1942 гг.
* * *
Среди немецких солдат были разные по своему моральному облику люди. «Пожилые немцы, а также выходцы из рабочего класса сочувствовали пленным. Были случаи, когда пожилой немец, наблюдая за работой пленных, изнуренных тяжким трудом и голодом, говорил: „Арбайтен зи лангзамер“ – „Работайте медленно“. Но таких было мало. В абсолютном большинстве немецкие солдаты ревностно исполняли свой долг и требовали от русских пленных напряженного труда, без исключений. За любой случай, когда немецкому охраннику казалось, что пленный работает слабо, немец применял дубинку или другой способ принуждения» (из воспоминаний А. М. Петербурцева)[110].
90. ЦАМО РФ. Φ. 500. On. 12454. Д. 639.
91. Воспоминания старожила г. Вязьма Н. И. Романова // Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский мемориал».
92. Комаров Д. Великая Отечественная война на Вяземской земле. Смоленск, 2009. С. 421.
93. Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский Мемориал».
94. Михайлов И. Лагерь советских военнопленных в Вязьме «Дулаг-184». (Воспоминания А. Е. Леменкова.) // Край Смоленский. 2011. № 12. С. 31.
95. ЦАМО РФ. Донесение о военнопленных № 6925с от 25.11.1943. УТ 33 А.
96. Майстренко Т. А. Родная кровь (А. М. Петербурцев) // Могилевский поисковый вестник / Сост. Н. С. Борисенко. Могилев: Амелия Принт, 2012. Вып. 7. С. 221.
97. Из воспоминаний комиссара 2-го батальона 37 сп 13 сдно г. Москвы И. А. Ивина // Сборник «Воспоминания бойцов 13-й Ростокинской дивизии народного ополчения». Научный архив ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. 1. О. 67.1917. С. 77.
98. Тетцов А. П. Воспоминания о пребывании в «Дулаге-184». Архив Вяземского краеведческого музея.
99. Маковейчук Б. Г. Воспоминания о вяземском лагере военнопленных «Дулаг-184» (из личной коллекции вяземского краеведа И. Д. Музыченко).
100. Из воспоминаний вяземского подпольщика В. И. Ляпина (URL:http://rudocs.exdat.com/docs/index-171387.html?page=5).
101. Из воспоминаний вяземского подпольщика В. И. Ляпина (URL:http://rudocs.exdat.com/docs/index-171387.html?page=5).
102. Анваер С. Кровоточит моя память. Из записок студентки-медички. М.: РОССПЭН, 2005. С. 208. Книжная серия «Человек на обочине войны» (из личной коллекции И. Д. Музыченко, г. Вязьма).
103. Из статьи В. Антонова «Вязьма сегодня» в газете «Известия» от 20.04.1943 г.
104. Из воспоминаний Александры Ивановны Сергеевой, жительницы д. Алферовo. Сайт «Алферове в Смоленской области». E-mail: smolvillage@alferovo.ru ).
105. Из воспоминаний Елены Константиновны Ширшиной (URL:http://www.vfmgiu.ru/?show_news=42).
106. Могилевский поисковый вестник / Сост. Н. С. Борисенко. Могилев: Амелия Принт, 2012. Вып. 7. 276 с. Майстренко Т. А. Родная кровь. С. 221 (из воспоминаний А. М. Петербурцева).
107. Из воспоминаний Александра Михайловича Согрина о пребывании в «Дулаге-184» // Шилов С. Страшная одиссея солдата Согрина // Альманах «Тобол». 2009. № 1 (17), № 2 (18).
108. Из воспоминаний Валентины Александровны Кашиной. Записал сотрудник музея С. Борисов // Из фондов Вяземского краеведческого музея.
109. Могилевский поисковый вестник / Сост. Н. С. Борисенко. Могилев: Амелия Принт, 2012. Вып. 7. Из воспоминаний А. М. Петербурцева // Майстренко Т. А. Родная кровь. С. 221.
110. Там же.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.34.47 | Сообщение # 9 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| О безжалостном обращении с военнопленными свидетельствуют многие очевидцы: «В середине января 1942 г., в одну из морозных ночей, когда на улице был мороз минус тридцать градусов, в Вязьму прибыл эшелон с пленными советскими солдатами, захваченными на линии фронта под городом Ржевом после неудачного нашего декабрьского наступления. Везли пленных в товарных вагонах несколько дней без пищи, раненых, обмороженных.
Выгрузили ночью на станции Вязьма и, с обмороженными ногами, гнали их через весь город. Некоторые пленные делали попытки спастись от холода, пытаясь войти в ближайшие дома. Здесь, на ступеньках домов, их настигал выстрел в спину от немецкой охраны. Стреляли без предупреждения. Один из таких пленных, с простреленной грудью, зашел во двор нашего лагеря. Часовой сжалился над ним и пропустил к нам в барак. Мы его накормили, чем смогли, и уложили спать. Но утром немцы пришли за ним в наш барак, забрали его и расстреляли. Утром, когда нас везли на грузовиках на станцию на работу по погрузке и разгрузке вагонов, нам представилась страшная картина: около домов по обеим сторонам улицы лежали десятки убитых наших солдат. Их никто за ночь не похоронил. Конвоиры убивали узников без всякого повода, для развлечения и для устрашения» (из воспоминаний А. М. Петербурцева)[111].
В статье В. Антонова «Вязьма сегодня» приведен со слов вязьмичей еще один случай, страшный для лагеря по своей жестокости и обыденности:
«Однажды пленный красноармеец нагнулся, чтобы поправить развязавшуюся обмотку. В ту же секунду к нему подскочил часовой и схватил за шиворот. Он приволок пленника в огород к старику и застрелил под окнами хижины. Судьба пленных находилась целиком в руках конвоиров».
Обстановка усугублялась бесчинствами со стороны лагерной полиции, которая находилась под покровительством немцев. В своих воспоминаниях А. М. Согрин свидетельствует:
«Вы только посмотрите, что вытворяют помощники Гитлера – черта ему в душу, эти с повязками на рукаве, бывшие уголовники и прочий сброд. Человек еще жив, а они его разувают и раздевают, и ко мне уже приходили. Никогда столько мрази я не видел, откуда они выползли? Они тут сами свои порядки устанавливают, им лагерь что дом родной, и им все едино, что советский, что немецкий, лишь бы пожива была. Эта шваль все награбленное меняет уже за колючей проволокой у местных спекулянтов на самогон и сало»[112].
М. В. Яковенко в своих воспоминаниях писал:
«В лагере полицаев называли „русские иуды“»[113].
Как вспоминает ополченец писательской роты 8-й ДНО Краснопресненского района г. Москвы, состоящей из литераторов и почти полностью погибшей под Вязьмой, Борис Рунин, не выдерживая изуверских условий, многие бойцы оканчивали жизнь в немецком плену самоубийством[114].
Факты злодеяний над советскими военнопленными в «Дулаге-184» констатируются в Сообщениях Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР в разделе «О злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в г. Вязьме, Гжатске и Сычевке Смоленской области и в г. Ржеве Калининской области»:
«Стремясь к массовому истреблению советских военнопленных, германские военные власти обрекают красноармейцев на вымирание от голода, тифа и дизентерии. Военнопленным не оказывают медицинской помощи.
В Вязьме имелся госпиталь для военнопленных в неотопляемом каменном сарае. Лечения и ухода за больными никакого не было. Ежедневно умирало от 20 до 30 человек. Больным выдавали в день пол-котелка супа без хлеба. По данным врача Михеева Е. А.[115], в один из дней в этом госпитале умерло от истощения и болезни 247 человек. Кроме того, немецкие солдаты избрали в виде мишени для стрельбы больных пленных красноармейцев, когда они проходили по двору госпиталя.
Хирургу Раздершину В. Н. вместе с группой врачей пришлось провести в помещении лагеря для военнопленных одну ночь. Врачи рассказывают, что всю ночь из разных помещений лагеря доносились крики истязаемых: „спасите“, „помогите“, „за что бьете“, „ох, умираю“.
Днем, во время раздачи еды, военнопленные столпились у кухни. Для наведения порядка немецкий охранник снял с ремня гранату и бросил ее в толпу. Несколько человек было убито и много ранено.
Нечеловеческим истязаниям и казням подвергал советских военнопленных комендант лагеря № 2 старший унтер-офицер Раутенберг.
…В июне 1942 г. по приказанию начальника жандармерии капитана Шульца из Вяземского лагеря военнопленных были выведены 5 красноармейцев, конвоиры велели им бежать и стали стрелять в них: трое были убиты сразу, а двоих раненых они добили прикладами.
В Вязьме, на Комсомольской улице, один из красноармейцев отошел от группы других пленных, чтобы напиться из ручья, текущего с края тротуара. Немец-конвоир избил красноармейца прикладом, затем отвел в сторону и застрелил.
Около станции Вязьма пленный красноармеец зашел в столовую для рабочих и попросил тарелку супа. За ним вошел конвоир и потребовал, чтобы красноармеец немедленно вышел из столовой. Пленный попросил разрешения доесть суп. Конвоир вытащил красноармейца из столовой на улицу и тут же у дверей застрелил его.
В декабре 1942 г. немец-конвоир застрелил двух пленных красноармейцев на улице Софьи Перовской. Трупы их валялись на улице несколько дней»[116].
Немцы проводили в лагере политику, направленную на стравливание людей по национальному признаку и склонение их к предательству Родины, вербуя согласных работать на них пленных на службу в полицию и особенно выделяя среди узников украинцев. С. И. Анваер пишет, что в лазарете № 1 немцы отобрали украинцев и поместили в другой половине больничного барака. «Кормят получше, обращаются помягче, режим свободней. На рукавах повязка с буквой „У“».
В связи с большим количеством раненых и больных военнопленных в «Дулаге-184» немцам пришлось создать три лазарета в составе лагеря (лазареты создавались практически во всех лагерях военнопленных). Для их размещения в Вязьме были приспособлены три места, примыкающие к основной территории лагеря с разных сторон. Лазарет № 1 размещался по ул. Красноармейское шоссе, в зданиях старинной, начала XX века, городской «лютовской больницы». До вторжения немцев в ней находился советский госпиталь. Это подтвердили георадарные обследования территории воинского кладбища, проведенные в марте 2014 г. поисковиками Российского военно-исторического общества, в ходе которых в погребениях были обнаружены гробы, покрашенные красной краской, – так могли хоронить советских военнослужащих, умерших от ран в советском госпитале.
В здании маслозавода № 3 по ул. 25 Октября, где сейчас находится ОАО «Вяземский завод синтетических продуктов» (ВЗСП), размешался лазарет № 2, ориентировочно в районе сквера С. Савицкой по ул. Репина – лазарет № 3. Под размещение раненых были приспособлены также полуразрушенные пустые крестьянские домики в разных частях города.
Благодаря комментариям (в том числе на немецком языке) к Спискам погибших главного врача лазарета № 2 М. Ю. Чуловского, особенно за период с 1 сентября по 7 октября 1942 г. (27 страниц), можно документально проследить, откуда в лазареты поступали люди.
Кроме мест боевых действий больные поступали с территории основного содержания военнопленных «Дулага-184» (место расположения недостроенного авиационного завода) – 56 человек поступило в сентябре и 35 человек – в октябре 1942 г., а также из других мест содержания и работы пленников («рабочий кожевенного завода», неизвестный человек «с работы без сознания»). Из лазарета № 1 поступило 10 человек – 28 июля 1942 г. «Лейвиков Захар Михайлович доставлен мертвым», 9 человек доставлены в сентябре. В марте 1942 г. 12 человек были доставлены в лазарет из Ржева и 1 – из Темкино. 36 человек поступило из мест строительных работ, которые велись немецкой военно-строительной организацией Тодта[117].
Все поступившие в лазарет № 2 люди находились в крайне тяжелом состоянии, умирали чаще всего в день поступления или на следующий день.
Поступление раненых и больных людей в лазарет № 2 из лазарета № 1, возможно, предполагает наличие профильного характера лазаретов. По утверждениям старожилов, в лазарете № 2 в 1942 г. в основном содержались больные туберкулезом и другими легочными заболеваниями.
Воспоминания бывших узников лагерей военнопленных в г. Вязьма
…Я рассказ начинаю о павших героях,
до последней минуты не бросивших строя.
Пусть они умирали за колючей оградой —
они встретили смерть по-солдатски, как надо!
Пусть над ними в знак скорби
Не склонялись знамена,
пусть о них не писали
родным похоронных,
пусть имен их не встретишь
на братских могилах,
пусть сегодня история просто не в силах
имена их на бронзе и мраморе высечь…
Это трудно.
Их много.
Их тысячи тысяч.
От их тел на земле ничего не осталось.
Пепел жарких сердец по земле разлетался.
Так боролись эсэсовцы
с «красной проказой»…
Я о них расскажу.
Я – живой.
Я – обязан.
Всеволод Остен[118]
Шейнман Михаил Менделевич (1902–1977), г. Москва
Михаил Менделевич Шейнман – батальонный комиссар 13-й дивизии народного ополчения Ростокинского района г. Москвы 32-й армии (с 26.09.1941-140-я стрелковая дивизия), главный редактор дивизионной газеты «За Родину!». Дивизия занимала оборону возле г. Холм-Жирковский (северо-западнее Вязьмы), вела тяжелые бои с немецкими частями 3-й танковой группы. Практически в полном составе погибла, задержав врага на подступах к Москве и обеспечив выход из окружения другим соединениям Красной армии. Воспоминания M. M. Шейнмана о пребывании в немецком плену были помещены советскими писателями В. Гроссманом и И. Эренбургом в «Черную книгу» (издана в 1980 г.)· В вяземских пересыльных лагерях находился три с половиной месяца – с октября 1941 г. по февраль 1942 г. включительно.
«В первые дни войны я поступил добровольцем в народное ополчение и стремился скорее попасть в действующую армию. В начале октября 1941 года, под Вязьмой, часть, в которой я служил, оказалась в окружении. Мы сразу же очутились в тылу у немцев. 12 октября во время атаки я был ранен в ногу. Зима 1941 г. была ранняя. Вдобавок к ранению я обморозил обе ноги и не мог больше ходить. 19 октября небольшая группа товарищей, с которыми я выходил из окружения, оставила меня в деревне Левинка Темкинского района Смоленской области. Здесь 27 октября меня обнаружили немцы. С этого дня началось мое хождение по мукам в фашистских лагерях. Как советский гражданин, батальонный комиссар, да еще еврей, я был в плену на положении приготовленного к смертной казни, приговор над которым мог быть приведен в исполнение каждую минуту, если бы немцам что-нибудь стало известно обо мне.
С ноября 1941 г. по 12 февраля 1942 г. я находился в вяземском „госпитале“ для военнопленных. По свидетельству врачей, работавших тогда в „госпитале“ и в лагере, за зиму 1941/42 г. в Вяземском лагере умерло до семидесяти тысяч человек. Люди помещались в полуразрушенных зданиях без крыш, окон и дверей. Часто многие из тех, кто ложился спать, уже не просыпались: они замерзали. В Вязьме истощенных, оборванных, еле плетущихся людей – советских военнопленных – немцы гоняли на непосильно тяжелые работы. В „госпиталь“ попадали немногие – большинство гибло в лагере.
В декабре 1941 г., когда в Вязьму прибыл эшелон с пленными, вывезенными немцами со станции Шаховская, советский врач, который был направлен на станцию принимать эшелон, рассказал мне, что значительная часть людей замерзла в пути. Трупы выносили из вагонов и складывали штабелями. Некоторые еще показывали признаки жизни, пытались поднимать руки, стонали. К таким подходили немцы и пристреливали.
В лагерях военнопленных, в штрафных и рабочих командах жестокость гитлеровцев и их изобретательность в деле убийства не знали пределов.
В 1941–1943 гг. первые пять-семь дней плена, как правило, людям совершенно ничего не давали есть. Немцы цинично утверждали, что это делается для того, чтобы люди ослабели и были неспособны к побегам. В январе-феврале 1942 г. в вяземском „госпитале“ на больного отпускалось в день семьдесят граммов немолотой ржи. Из этого зерна два раза в день готовили „баланду“ – каждый раз по пол-литра на человека. Хлеба не выдавали. Неудивительно, что люди слабели и умирали, как мухи.
В 1941–1943 гг. в лагерях летом поели всю траву на дворах, ели древесные листья, если попадались лягушки – поедали и их, жарили на огне и ели конскую шкуру, если ее удавалось добыть. Соль была недосягаемой роскошью.
В лагерях были военнопленные взрослые люди, вес которых доходил до тридцати-тридцати двух килограммов. Это – вес подростка.
Гитлеровцы всемерно препятствовали постановлению лечебного дела в лагерях. Они большей частью совершенно не отпускали медикаментов. В „госпиталях“ неделями не перевязывали раненых, так как не было бинтов; не давали немцы и хирургических инструментов. Много тысяч советских граждан умерли в госпиталях от ран, заражения крови, а еще больше от истощения, голодных поносов, тифа, туберкулеза.
В плену я находился в „госпиталях“ лагерей военнопленных в Вязьме, Молодечно, Кальварии, Ченстохове, Эбельсбахе. Слово „госпиталь“ никак не подходит к этим учреждениям. В Вязьме госпиталь помещался в полуразрушенных, брошенных жителями домиках, на окраинах города и в развалинах корпусов маслозавода. В домиках всегда было холодно и темно. Раненые валялись на голом полу. Даже соломы не было для подстилки. Только к концу моего пребывания в Вязьме в домиках были сооружены нары, но и на них больные лежали без соломы, на голых досках. Медикаментов не было. Вшивость в госпитале была невероятная. Бани за три с половиной месяца моего пребывания в Вязьме не было ни разу.
Гитлеровцы разработали целую систему утонченных наказаний, рассчитанных на то, чтобы нанести физические страдания военнопленным, и на то, чтобы унизить их человеческое достоинство. Порка, избиения заключение в карцеры и бункеры – все это применялось в лагерях. Людей пытали, вешали и расстреливали без малейшего повода.
С первой минуты плена немцы раздевали и разували пленных и одевали их в лохмотья. Тем самым они не только обрекали пленных на муки холода, но и унижали их человеческое достоинство. В начале января 1942 г. в вяземский „госпиталь“ прибыла группа офицеров Красной армии, незадолго до того попавших в плен. Большинство из них прибыло с обмороженными ногами. На ногах вместо обуви у них были какие-то тряпки. Эти товарищи рассказывали, что, когда они попали в плен, немцы прежде всего сняли с них всю теплую зимнюю одежду и разули, а затем разутыми погнали по этапу зимой, в мороз. Я видел в феврале 1942 г. по пути из Вязьмы в Молодечно, как немцы разували пленных, снимали с них теплые валенки и тут же надевали себе на ноги. По железным дорогам пленных перевозили либо в товарных вагонах (без печек), либо на открытых площадках. В каждый вагон помещали до ста человек. Люди замерзали и задыхались от отсутствия воздуха. В феврале 1942 г. „госпиталь“ военнопленных из Вязьмы перевозили в Молодечно. По пути на каждой остановке из вагонов выносили умерших от истощения и замерзших.
Евреев и политработников, попавших в районе Вязьмы в окружение в октябре 1941 г., немцы живыми бросали в колодцы. Находясь в Вяземском и Молодечненском лагерях, я от очевидцев слышал множество рассказов об этом. Оказавшихся в окружении ловили на дорогах, по деревням, свозили на сборные пункты. Здесь по внешнему виду отбирали евреев и убивали. Лично я спасся благодаря советским людям, моим русским товарищам – офицерам и врачам.
В Вязьме врачи Редькин и Собстель укрывали меня, раненого и больного, от немецких ищеек. В Кальварии, по настоянию некоторых товарищей – старших офицеров, в частности подполковника Проскурина С. Д., батальонного комиссара Бантровского Г. С. и др., врачи держали меня в госпитале. Когда в феврале 1943 г. меня выписали в лагерь и появилась реальная опасность быть обнаруженным немцами, врач Куропатенков (Ленинград) поместил меня в изолятор госпиталя. Позже меня, как и ряд других товарищей – политработников, советских и военных работников, – врач Шеклаков А. Д. (Москва) и другие укрывали в госпитале среди поносников и туберкулезных до конца 1943 года. Значительная часть офицеров и бойцов Красной армии, имевших несчастье в силу случайностей войны попасть в плен к немцам, погибла в лагерях от неслыханных гонений, от голода, невыносимо ужасных бытовых условий, болезней. И если в числе переживших плен есть и небольшая группа евреев, то она выжила только благодаря поддержке русских, украинских, белорусских и других товарищей» [119].
Хольный Георгий Александрович (1921–2013), г. Москва
Г. А. Хольный был радистом-разведчиком в 160-й Горьковской стрелковой дивизии. Под Рославлем попал в плен к фашистам. Прошел многие лагеря смерти – от Вязьмы, Минска, Масюковщины до Штукенброка. Много раз бежал, активный участник движения Сопротивления. После войны Г. А. Хольный – кинорежиссер, оператор научно-популярных и художественных фильмов, преподаватель ВГИКа. Многие годы был президентом Ассоциации бывших военнопленных «Штукенброк», исключительно много сделал по вопросу реабилитации и защите прав бывших военнопленных. В настоящее время благодаря Г. А. Хольному действует совместное российско-германское общество «Цветы для Штукенброка» (Blumen für Stukenbrock).
«Я потомственный москвич, родился 20 марта 1921 г. в Москве, в располагавшемся на Арбате родильном доме Грауэрмана. Жили мы в знаменитом месте – Сивцев Вражек, около Гоголевского бульвара. Я окончил знаменитую школу, располагавшуюся напротив канадского посольства: бывшую медведниковскую гимназию – ныне это школа № 59. Преподавали в ней гимназические учителя, высокообразованные, интеллектуальные, интересные люди. Да и класс у нас был замечательный. Когда я окончил школу, то решил осуществить свою давнюю мечту – поступить в Институт кинематографии. Кино для меня было святыней! Но вдруг выяснилось, что принимают только на национальные отделения. Но, кроме кино, я интересовался и архитектурой и поступил в строительный институт. Думаю, проучусь год в строительном, а потом буду все равно поступать во ВГИК! Это был 1939 год. И вот поступил я в институт, мы отпраздновали, и вдруг – „Ворошиловский призыв“. Всех ребят со средним образованием призывали в армию на два года. Что ж, тогда никто и не думал искать пути, чтобы не пойти в армию: это был долг, обязанность. Родители мои были людьми очень левых убеждений, и я пошел в армию с их „благословения“.
У меня обнаружился музыкальный слух, и меня направили в войска связи. Служил я в пехоте, радистом-разведчиком в 160-й Горьковской дивизии. Служба моя проходила в Горьком, и адрес у меня был самый короткий: „Горький, Кремль, Хольному“. Наша дивизия была „первой готовности“. Буквально через неделю (после начала войны) эшелоны нашей дивизии, в том числе нашего батальона связи, отправились на фронт через Москву. По пути несколько раз нас бомбили, но обошлось. А когда приехали на фронт в район Смоленска, через два дня оборвалась связь с Большой Землей. Мы попали в окружение. Оставался узенький коридор: 20 км слева, 20 км справа, и вот мы по этой дороге въехали эшелонами в одно из самых больших окружений на Центральном фронте. Повоевали немного. Передо мной был враг – немцы. Я знал, да и потом на своей шкуре испытал все это. Били меня смертным боем, и в тюрьме был, и в концлагере был – знал, что такое фашисты…
Я попал уже в стационарные в Вязьме. Это были уже какие-то казармы, разрушенные, правда, без стекол. В них было холодно: ноябрь месяц!.. У меня была шинель, у большинства все-таки шинели были, потому что это было главное – шинель, обувь какая-то, без одежды ты не мог. И шинель мы берегли. Шинели были, были такие бушлаты, были куртки рабочие, вроде полупальто – они потолще были, поудобнее. Но шинель была удобна тем, что ты ей мог накрыться. В России для побега лучше одежды не придумаешь, она тебе и подстилка, и одежка, хлястик распускал – и оно получалось как одеяло. На ночевку считалось нормальным валежник какой-нибудь набрать, шинелькой накрыться, вещмешок под голову – и все в порядке, костерчик там где-то развести… В Вязьме очень тяжело было. Отопления не было, цементный пол, пучок соломы, разбитые окна, кое-как заделанные фанерой. Тряпками нельзя было – срывали, себя накрывали, но кое-как досками забили, чтобы хоть ветра не было. Кто устроился где-то в уголке, многие прямо под окнами – замерзали, погибали сотнями.
Бывает, в лагере с кем-то познакомишься, куда-то на работу попал, где-то на нарах удобное место нашел около печки – тысяча вариантов есть, которые позволяют получить какое-то преимущество. Но там ничего не было. Там получилось все наоборот. Видно, там уже я заболел то ли сразу сыпным тифом, то ли сначала каким-то простудным заболеванием – и тогда организм ослабился, и я заразился сыпным тифом. Короче говоря, с одним из первых эшелонов в открытом вагоне я был отправлен в Минск, в большой стационарный уже организованный лагерь…» [120]
Анваер София Иосифовна (1920–1996), г. Москва
София Иосифовна Анваер – врач в третьем поколении. Ее дед был земским врачом в Псковской губернии, мать – московским врачом-фтизиатром. В 1938 г. поступила в 1-й Московский мединститут. После 3-го курса, 23 июня 1941 г. – на второй день войны – добровольцем ушла на фронт. Была медсестрой в 505-м передвижном госпитале 19-й армии генерала Лукина под Вязьмой. В окружении попала в плен. Находилась в немецких лагерях смерти – Вязьма, Смоленск, Штутгоф, Эльбинг. Была членом подпольной антифашистской группы. Воспоминания начала писать в середине 1950-х, а закончила в середине 1990-х годов: вышла в свет книга С. Анваер «Кровоточит моя память. Из записок студентки-медички».
1941, октябрь – ноябрь – попала в окружение. Назвалась грузинкой Анджапаридзе.
1941, декабрь – пребывание в лагере военнопленных в Вязьме, черная работа в лазарете. Встреча с пленным генералом Μ. Φ. Лукиным. Тяжелая болезнь, лечение. Эпидемия сыпного тифа в лагере, смерть 35-40-летних заключенных. Вновь болезнь и выздоровление.
1942, январь – март – работала в лазарете Вяземской горбольницы, окруженной двумя рядами колючей проволоки. Голод. Отсутствие лекарств. (Лазарет № 1 «Дулага-184».)
1942, март – май – отправка переболевших тифом в Смоленский лагерь. Перевод медработников в лазарет военнопленных. Работа в сыпнотифозном корпусе. Ночные дежурства, голод, «куриная слепота». Отправка «добровольцев» эшелоном из Смоленска в Германию…
«Нас гнали по грязным дорогам целый день и ночь. Неделю назад пригнали сюда[121]. Дрожало на ветру чадящее махровое пламя, оно слабо освящало развалины и шеренги вражеских солдат на подходе к ним. Солдаты, взмахивая прикладами, загоняли нас вниз под эти развалины. Выстрелы, брань, удары, хрипы и стоны сливались в страшный неумолкающий звук. Под ногами заплескалась вода. С каждым шагом она поднималась все выше. Вот уже начала заливаться в сапоги, дошла до бедер. Потом я уперлась в стену, и напор идущих сзади людей уменьшился. В темноте слышалось дыхание загнанных людей. „Спасите, тону“, – раздался одинокий голос и тут же перешел в бульканье. Кто-то схватил меня за ногу, и я упала, погрузившись по грудь в холодную воду. Я вскрикнула. Невидимая рука помогла мне встать. Наверху, там, откуда нас пригнали, раздался взрыв, и на какой-то миг я увидела сплошную массу людей, раскрытые в крике рты и полные ужаса глаза. Толпа шарахнулась в нашу сторону, меня так сдавили, что я потеряла сознание. Через какое-то время я вновь услышала выстрелы, гул голосов, бульканье воды под ногами. Толпа, сдавившая меня, не дала мне упасть в воду. Выстрелы вблизи постепенно утихли, и хриплый немецкий голос приказал: „Руэ! Одер вир шиссен!“ („Спокойно! Или будем стрелять!“).
Шли часы, мы продолжали стоять в воде, опираясь друг на друга. Начинался день, но свет едва проникал из маленьких окошек под потолком. Против единственного, уходящего вверх выхода из подвала чадным, багровым пламенем горел костер. Около него постоянно находилось несколько гитлеровцев. Только это место около костра не было залито водой. Все остальное пространство, стоя по колено, а то и по пояс в воде, занимали люди. Выйти на сухое место было нельзя. Гитлеровцы убивали каждого, кто к ним приближался. Сухая площадка уже была окружена валом мертвых тел, наполовину погруженных в воду. Багровые блики пламени отражались в остекленевших глазах мертвых и тонули в открытых в последнем крике ртах.
По ночам, желая осветить темноту подвала, конвойные, выхватив из огня раскаленные головни, бросали их в храпящую массу людей. На любой шум или движение в подвале немедленно отзывались стрельбой или бросали гранаты. Ноги стыли в ледяной черной воде, которая не замерзала, кажется, только потому, что ее согревали человеческие тела. Те, кто уже не мог стоять, опускались в воду.
Умирающие не стонали и не хрипели, они захлебывались.
Через два дня оставшихся в живых выгнали из подвала на первый этаж под открытое небо. Смерть освободила место для нас. От края до края помещение было набито людьми. Цементный пол был устлан трупами. Живым едва хватало места, чтобы стоять, и они складывали их друг на друга.
В течение короткого дня поздней осени можно было выходить на огороженный колючей проволокой двор. Там один раз в день сбрасывали с грузовиков пачки концентратов горохового супа и пшенной каши, захваченные в нашем интендантском складе. И это на многие тысячи людей (по слухам, в лагерь согнали около сорока тысяч пленных, через месяц осталась половина). Изголодавшие люди бросались к еде, их встречали пулеметные очереди или взрывы гранат. Осталось выбирать между голодной смертью или смертью от пули.
Через колючую проволоку жители города видели наши страдания и пытались помочь. Закутанные в тряпье женщины и дети подходили к проволоке и перебрасывали сверточки с какой-то едой. Пленные бросались к ним, на вышке стучал пулемет. Люди падали с протянутыми к пище руками. Падали и женщины по другую сторону забора. Помочь нам было невозможно. К мукам голода и холода присоединилась жажда. В подвал, где была вода, пройти уже было нельзя: вход в него закрывала гора трупов. Люди пили, отцеживая через тряпку, жидкую грязь со двора, перемешанную тысячами сапог.
За минувшие дни мне один раз досталась пачка концентрата. Через оконный проем, наполовину загороженный стеной из трупов, мне видны двор и ворота. Грузовик въезжает во двор и останавливается посередине. Я вижу пленных, которые со всех сторон тянутся к этому грузовику, впившись в него голодными глазами. Пулеметы на вышках тоже, как по команде, поворачиваются в эту же сторону. Гитлеровцы в грузовике поднимают руки с зажатыми в них гранатами.
Я медленно встаю. Нужно идти. Там, около грузовика, меня наверняка убьют. Это лучше, чем умереть так, как умирает лежащий рядом на полу боец. Грязные худые руки скребут цементный пол. Полузакрытые, со слипшимися от гноя ресницами глаза смотрят куда-то вверх. По грязному синеватому лицу ползают вши. Изо рта раздается натужный хрип. Мертвых и умирающих больше, чем живых, а живые больше похожи на мертвых, вставших из могил. Я не хочу умирать так, и поэтому мне надо идти
За пустыми оконными проемами (здание начали строить еще до войны, но не успели покрыть его крышей и вставить окна) что-то кричали конвойные. В окно справа вдруг влетела граната и взорвалась у северной стены, где было особенно много людей (там не так дул ветер). Крики боли и ужаса вызвали в ответ еще более сильную стрельбу. Что же это делается на свете? Да, мы все согнаны в эти голые стены – пленные. Да, нас схватили гитлеровцы, которые сейчас неудержимой лавиной катятся по Украине, Белоруссии, Смоленщине. Уже несколько дней не слышно канонады, умолкла где-то на востоке. Где наши теперь? Многим посчастливилось: они пали в бою, других, менее счастливых, убили сразу в плену. А мы здесь. Хуже голода мучают жажда и холод. В голове неотвязная мысль: хоть бы один раз удалось согреться перед смертью. А смерть, она тут, рядом: на этаже появляются эсэсовцы с автоматами. Выкликают фамилию. Встает человек и тут же падает, сраженный автоматной очередью. Все это повторяется. На третью фамилию никто не откликается. Ее повторяют. Опять никто. И вдруг раздаются какие-то голоса: „Вот он, здесь запрятался“. Автоматы бьют прямо в гущу людей. Следующий встает сам. Потом вновь молчание в ответ на фамилию, и опять предательские голоса, и вновь стрельба по толпе. На душе тяжелая тоска. Как после этого жить? Полумертвые люди предают друг друга. Идут дни. Каждый день сотни убитых и умерших. Мертвых уже гораздо больше, чем живых. Хмурым утром седьмого ноября поднимается дикий шум. Сотни голосов кричат: „Всех распускают по домам. Москва взята!“. Первая мысль – конец этому аду! Ее тут же заглушает другая: Москва! Я рыдаю, уткнувшись в холодную кирпичную стену. Ничего мне не нужно, если пала Москва. Через некоторое время в голову приходит четкая мысль: „Это неправда. Этого не может быть“. И высыхают слезы.
Был конец ноября 1941 года. Стояло хмурое утро. Внезапно во дворе началась все нарастающая стрельба, усилилась хриплая брань, крики. На этаже появились солдаты и эсэсовцы. Урожая автоматами, они стали выгонять пленных во двор.
Тех, кто не мог подняться, пристреливали. На лестнице образовалась давка. Передние не успевали выходить, а на задних напирали немцы с криком и стрельбой. Между верхним и нижним этажами было широкое окно. Через него мне удалось увидеть, что происходило во дворе. Шел еврейский погром. Эсэсовцы отбирали евреев и отгоняли их вправо. Более месяца, проведенные в этом лагере, сделали мне смерть милее жизни. Не раз уже я сама лезла под пули, но когда увидела, как убивают евреев, как над ними издеваются эсэсовцы, спуская на них собак (описывать это я не в состоянии), и представила, что же они могут сделать с женщиной, то постаралась задержаться на лестнице, пусть пристрелят здесь. Задержаться не удалось, поток людей вынес меня на крыльцо. Тут же ко мне подлетел высокий эсэсовский офицер:
– Жидовка?
– Нет, грузинка.
– Фамилия?
– Анджапаридзе.
– Где родилась?
– В Тбилиси.
Последовало еще несколько вопросов. Говорил он по-русски, без малейшего акцента. И хотя прошло уже полвека, я и сейчас вижу его перед собой, как будто все происходило вчера. Но никогда не могла вспомнить, как пришли мне в голову эти ответы и фамилия моего однокурсника. Ударом руки офицер толкнул меня не вправо, куда я боялась даже взглянуть, не влево, куда отгоняли всех, а вперед. Поднявшись на ноги, я обнаружила еще двух женщин-военнопленных. „Селекция“ продолжалась, нас, женщин, постепенно стало шестеро. Стояли, тесно прижавшись друг к другу. Было страшно. Страшно смотреть на то, что творилось кругом, страшно думать о том, что могли сделать с нами. Когда „селекция“ окончилась, военнопленных загнали обратно в здание, эсэсовцы и солдаты ушли, во дворе остались только трупы и мы шестеро посередине пустого пространства в полной неизвестности.
111. Там же.
112. Из воспоминаний Александра Михайловича Согрина о пребывании в «Дулаге-184» // Шилов С. Страшная одиссея солдата Согрина // Альманах «Тобол». 2009. № 1 (17), № 2 (18).
113. Яковенко М. В. Воспоминания времен Отечественной войны 1941–1945 гг.
114. Рунин Б. М. Записки случайно уцелевшего. Издательство «Возвращение», 2010.
115. Михеев Евгений Александрович – военврач 3-го ранга, командир взвода 87-го омедсб 1-й Механизированной дивизии Западного фронта, 1891 г. р., уроженец г. Москвы, русский, служащий, беспартийный. В РККА с 1918 г. Считался пропавшим без вести между 10.1941 г. и 12.1941 г. (24. ЦАМО РФ. Ф. 33. Оп. 11458. Д. 106. Донесение Западного фронта о безвозвратных потерях № 05721 от 01.11.1943 г.) Оставил воспоминания о «Дулаге-184», которые приведены в обзорном томе Всероссийской Книги памяти, 1941–1945 гг. (25. Обзорный том Всероссийской Книги памяти, 1941–1945 гг. М.: Воениздат, 1995. С. 451.).
116. Ни давности, ни забвения… По материалам Нюрнбергского процесса. М., 1983. С. 56–59. 23. [Опубликовано в газете «Известия» от 06.04.1943. Злодеяния над советскими военнопленными].
117. Военно-строительная организация рейхсминистра вооружения и боеприпасов Фрица Тодта (ОТ) была создана в 1933 г., занималась восстановлением путей сообщения, мостов, строительных укреплений, где использовался тяжелый труд советских военнопленных. С осени 1942 г. – в составе Вермахта. Ф. Тодт погиб в авиационной катастрофе под Растенбургом 8 февраля 1942 г., но организацию по-прежнему называли его именем («Военная литература». Организация Тодта в войне (URL:http://militera.lib.ru/h/ergos/18.html)). Указанные в Списках лазарета № 2 пятизначные номера немецких полевых почт принадлежали этой организации.
118. Остен Всеволод Петрович – бывший узник Маутхаузена. Цит. по: Книга памяти. Костромская область. Т. 9 / ред. Елизаров А. М. и др. Кострома: ДиАр, 2004. С. 139.
119. Рассказ бывшего военнопленного М. Шейнмана // Гроссман В., Эренбург И. Черная книга. Воспоминания бывших узников нацистских лагерей. 1980 // URL:http://jhistory.nfurman.com/shoa/grossman020.htm.
120. Хольный Г. А. Воспоминания о лагере военнопленных «Дулаг № 184» // Сайт «Я Помню». URL:http://iremember.ru/memoirs/svyazisti/kholniy-georgiy-aleksandrovich/.
121. В вяземский лагерь для военнопленных.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 12 Июня 2019, 13.35.03 | Сообщение # 10 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Через какое-то время явился пьяный немецкий фельдфебель и на ломаном польском языке принялся орать на нас, перемешивая русский мат с польским. „Вы вшистке шесть есть би проститутки. Что вы делали тутой в одном дому с тысячами мужчин?“ – примерно такой был смысл его брани.
Потом нас загнали в каморку у ворот лагеря. Всю ночь не спали. Дрогли на голом полу. Вскакивали каждый раз, когда за дверью раздавались шаги или голоса. Утром пришел протрезвевший „переводчик“, выяснил, что мы все медики, и ушел. Потом солдат принес нам два котелка кипятка и три пачки концентрата гречневой каши. Наша каша – их трофей. Немцы гречки не ели. Я уже голодала с начала октября, когда наш 505-й передвижной полевой госпиталь вместе с ранеными попал в окружение под Вязьмой, с тех пор ни разу не ели горячего. Этот завтрак не забылся»[122].
Шлячков Борис Иванович (1923–2014), г. Москва
Борис Иванович Шлячков – ветеран 2-й дивизии народного ополчения Сталинского района г. Москвы. В 1941 г. ему было 17 лет. Добровольцем ушел на защиту Москвы. Был схвачен фашистами 11 октября 1941 г. раненым, находился в бывшем советском госпитале в Вязьме, где наши пленные врачи сделали ему тяжелую операцию. Спасли! Потом, уже в Чехословакии, Борис Шлячков бежал из плена, воевал в партизанском отряде, в РККА – до конца войны, имел боевые награды.
«Госпиталь в Вязьме, куда я попал, находился недалеко от церкви, метрах в 300. До войны там, видимо, была школа, так как здание было похоже на школу – коридоры длинные и помещения, как для классов. Деревянная. В этом здании до прихода немцев размещался наш госпиталь. Не успел выехать. Весь персонал остался вместе с ранеными. Врачи, медсестры ходили в белых халатах, белых шапочках, косыночках. Как в СССР. Свет был, электричество. На кроватях оставались висеть таблички с именами раненых. Госпиталь не охранялся: больные все, лежачие, зима, куда денутся. Операции делали. Кормили сначала ничего. Суп, каша из концентратов. Когда лекарства кончились, а это произошло быстро, операции делали вживую. Меня оперировали без наркоза. Несколько месяцев я лежал только на спине, не мог перевернуться даже на бок – нога была закована в гипс, как в валенке. Сперва меня кормили медсестры. Раненые лежали в палате человек по 20. Помирало в госпитале много солдат, особенно раненных в живот, грудь. Кто выживал – тех отправляли в лагерь военнопленных. Из окна я видел, как наших на работу водили: одеты легко, а зима. Люди падали от истощения и болезней, кто встать не мог, тех немцы пристреливали. Ужас, сколько умирало.
Пробыл я в этом госпитале с октября 1941 по весну 1942 г. А в мае нас всех, кто мог ходить, под конвоем отправили на станцию Вязьма, и перевезли в „шталаг“ Молодечно в Белоруссию. Там я опять попал в лазарет. Разговор был в Молодечно, что немцы хотели в здании госпиталя в Вязьме ремонт сделать и разместить там своих солдат. Всех неходячих вывезли и расстреляли, а врачей наших собрали и предложили им лечить немцев. Отказались наши. Немцы врачей тоже расстреляли, местные говорили. Потом отправили нас в Германию, в Чехословакию, откуда я бежал, был в партизанах. Затем, после освобождения нашими войсками, воевал в РККА до конца войны. Награжден.
Сколько у меня под Вязьмой товарищей погибло, сколько погибло нас, пацанов 17-летних, и как сам остался живой?.. Не знаю. Мой одноклассник, лучший товарищ мой, Юра Курначев (он жил на 3-й Сокольнической улице в Москве, а наша школа в Сокольниках была, деревянная), погиб под Вязьмой. Мы записались с ним вместе во 2-ю сдно Сталинскую на военном заводе „615-й“ на Большой Семеновской, дом 40, но попали с ним в разные части. Есть у меня фотография довоенная, где мы с Юрой в школьной форме рядом стоим…»[123]
Шимкевич Вадим Николаевич (1924), г. Кишинев, Молдова
Вадим Николаевич Шимкевич, бывший слесарь-лекальщик одного из московских электрозаводов, в июле 1941 г. добровольцем ушел в ополчение, став рядовым Второй дивизии народного ополчения Сталинского района Москвы. В октябре 1941 г. дивизия, вошедшая в 19-ю армию генерала Лукина, в считанные дни растаяла в боях, попала в окружение, а ее остатки пробивались к своим в районе печально известного с. Богородицкое, что к северу-западу от Вязьмы, по необъятным смоленским лесам. Лютую зиму 1941/42 г. он смог перезимовать у добрых людей, которые подобрали его, замерзающего, на дороге. Однако весной 1942 г. Шимкевич был схвачен полицаями и отправлен в Германию на принудительные работы, где выжить ему помогло его довоенное увлечение футболом. Его взяли в свою команду французские военнопленные, которые жили не в пример лучше советских. Это дало возможность автору не умереть с голоду. Однако такое пассивное времяпровождение было не для него, он занялся подпольной антифашистской работой, что в конце концов привело его в лагерь смерти Дахау. Оттуда его, уже отправленного в мертвецкую, спасли американские солдаты.
«Из заиндевевшего Вяземского леса все еще были слышны выстрелы и крики, откуда солдаты Гитлера все продолжали выводить пленных. Один держался рукой за плечо, сквозь пальцы которого сочилась кровь. У красноармейца вся голова была в бинтах, и он отплевывался кровью. Ополченец, раненный в руку и ковылявший впереди меня, вдруг бросился бежать, только и успел преодолеть канаву – и тут же поплатился жизнью.
На вспаханном поле, которое находилось рядом с лесом, немцы согнали сюда до трех десятков плененных. По сторонам этого поля была расставлена охрана – пастухи этого скорбного стада, теперь каждый вооруженный немец властвовал над моей жизнью, у меня ничего не оставалось, кроме сознания свой беззащитности. Страшная действительность – „плен“ – поразила мое сознание. Это слово и его суть унизило меня – придавило. Страшно, когда отрубают голову, страшнее – когда отнимают душу и ты уже опустошен на всю жизнь.
Ныла у меня спина, и болели плечи, а затем боли появились и в голове. Ощущение было такое, будто кто-то со стороны затылка, под правое ухо неожиданно втыкал мне иглу, и пронзительная боль туманила на миг мое сознание, дергались голова и шея, после чего на короткое время боль отступала, а потом снова была боль. И мне пришлось искать причину возникновения этой боли.
Вероятно, приклад немца пришелся мне вскользь по каске, и всю силу удара приняли на себя голова, плечи и спина. А если бы удар попал прямо в цель, то разбил бы голову. Зажмурил глаза, с мольбой зашептал:
– Мамочка, защити! За какие грехи мне такие испытания? Я уже получил все: ранения и контузию – и под землей лежал, и оглохшим был.
Ночь укрыла землю. Вчерашние воины не понимали, как они, такая масса мужчин, оказались в таком положении? От холода и от сознания непоправимой беды мало кто мог спать в эту первую тяжелую ночь плена. Засыпавшие и просыпавшиеся люди мучились тревогой, стонали и бредили.
Только начало светать, как весь пленный табор криками и выстрелами подняли и построили в ряды, дали команду, и скорбная лента людей потекла по дороге.
– Шнеллер! Темпо! – покрикивали на пленных наглые конвоиры.
Хлюпают, чавкают по грязи ноги. Пленные бредут молча, низко опустив головы. Холодный пронизывающий ветер пробирает их до костей. Натянув на уши отвороты пилоток, подняв воротники и засунув глубже руки в карманы или в рукава шинели, идут, согнувшись, идут под хриплый непрекращающийся простуженный кашель.
– Шнель! Русише швайне! – окриком подгоняли пленных конвоиры.
После нескольких часов изнуряющего марша впереди показались строения какого-то городка. Высокие печные трубы сожженных строений тупо уставились в неприветливое холодное октябрьское небо. Слабо и безвольно, как в прореху, заморосил дождь со снегом.
Пленников гонят по узкой улице, которая похожа на густое месиво. Кое-где еще стоят уцелевшие дома, где среди двора видны оборонительные траншеи. Ветер носит по земле мокрые обрывки бумаг и другого хлама.
Потом навстречу пленникам стали встречаться заплаканные женщины, они возвращались на родное пепелище, тащили на себе или везли на тележках и тачках жалкие остатки спасенного имущества. Они плакали, сожалея, что все вокруг было сожжено и разрушено. И пленные были потрясены видом сожженного городка и с участием смотрели на изможденные лица и заплаканные глаза женщин и дряхлых стариков.
В изнеможении остановилась старая женщина, грудь ее распирало в тяжелом дыхании, и она, держась за ручку двухколесной тележки, немигающими глазами смотрела на нас. Нет, она не плакала, но на ее лице была написана такая скорбь. А рядом с ней стоял древний дед – его худые щеки тряслись, а глаза с красными веками слезились.
– Да это никак Вязьма! – произнес чей-то осипший голос. И старик, стоявший возле тележки, согласно закивал головой.
Колонна стала огибать сожженный городок, и пленные увидели на его окраине разбитые кирпичные и деревянные корпуса завода, которые были без крыш и окон и где были видны дымящиеся легкой дымкой бугры, похожие на горняцкие терриконы. Все это было огорожено колючей проволокой. Как потом мы узнали, на этом месте был когда-то заводик, разбомбленный и сожженный фашистской авиацией, на котором когда-то жали растительные масла из конопли и проса.
Перед основным лагерем был „предбанник“ – поле, огороженное колючей проволокой, – сюда и загнали нашу колонну.
Погода с каждым часом портилась, вскоре неприветливые облака обрушили на нас уже не моросящий дождь, а дождь пополам со снегом.
Встречавшему нас гитлеровскому офицеру такая погода, как говорят, была на руку: чем хуже, тем лучше. Он и его солдаты были одеты в дождевики, им не страшен ни ветер, ни дождь со снегом.
Следует новая команда офицера, а затем и перевод:
– Сесть, всем сесть.
Колонна садится в размешанную ногами грязь. Новая команда, и переводчик надрывно кричит:
– Политруки, командиры и евреи, встать и выйти из колонны.
Никто не встал, никто не вышел. Стояла напряженная выжидающая тишина – слышался лишь кашель промокших и продрогших на ветру людей.
Смотрю на офицера, на его лицо, губы немца складывались в отвратительную усмешку. Он был чисто выбрит и собой доволен, доволен властью над беззащитными. Но вот лицо его постепенно становится хмурым, он, вероятно, начинает понимать, что перед ним сидят не те люди, с которыми он раньше сталкивался, – это были не французы и не поляки. И все равно – сколько человеческих жизней было у него в руках. Захочет – голодом убьет, захочет – пулей, у него была власть и полное беззаконие.
Пленные сидели, низко опустив головы, даже не смея посмотреть друг на друга. Такого им еще не приходилось слышать. Мне было стыдно, горько и противно, что мне и всем остальным предлагают гнусную постыдную сделку – выдать товарищей за похлебку. И был убежден, что никто из нас не согласится на такое предложение, но офицер на это и рассчитывал: вдруг кто-то и сломается.
Не найдя предателя, офицер, солдаты и переводчик стали обходить сидящие шеренги, пытливо вглядываясь в лица.
В тяжелых раздумьях прошла бессонная ночь. К утру осадки прекратились, и сразу здорово похолодало, а мокрая одежда не согревала нас. От усталости подламывались ноги, было желание хотя бы присесть, но под ногами была грязь и вода. Так до утра и простояли, надрываясь в судорожном кашле и с одной мыслью: что будет дальше?
– …Господин офицер будет говорить – соблюдайте тишину.
– Пленные, – начал офицер, а полицай с повязкой начал переводить слова немца. – Ваш любимый азиат Сталин бросил вас в пекло войны, напрочь забыв, что пленных надо кормить, лечить и содержать в хороших условиях. Но азиат не подписал международную конвенцию о статусе военнопленных. Мы не виноваты, что вы доходяги. А великая Германия не планировала для вашего содержания ни продовольствия, ни медикаментов.
Он протянул руку, и его палец указал в сторону помойки:
– А теперь посмотрите туда – там помойка! Идите и покопайтесь в ней. Что найдете – все ваше! – сказал с усмешкой.
Дул холодный пронизывающий ветер, и так хотелось теплого супа, чтобы согреть желудок, который казался окончательно окоченевшим. У котла стоит пленный русский парень лет двадцати пяти. Он видел наши голодные глаза, но старался быть веселым. Раздавая суп, он делился новостями, сообщал пленным о боях под столицей, у города Киева и у реки Невы. Это бодрило нас, вселяло надежду. Но задерживаться у телеги нельзя. Чуть зазевался – получай удар палкой или зуботычину.
Наводил „порядок“ в очереди парень с белой повязкой на рукаве, он стоял с увесистой палкой в руке. Суп был сварен из мерзлой свеклы и капустных листьев – все было скользкое, сладковатое. Когда процедура кормления супом была закончена, всех снова посадили на землю. Потом, разделив колонну на несколько очередей, немцы приступили к обыску.
…Открыли ворота основного лагеря, и нам пришлось пройти через галдящий живой коридор. Когда крики толпы несколько утихли, на нас посыпались вопросы, в основном это были:
– Как там на фронте? Когда и где в плен взяли? Сам-то откуда?
Многие искали земляков – московских, рязанских. Находили и группировались по признакам землячества и товарищества. Вдвоем, втроем легче было преодолевать невзгоды. Дружба спасала людей от беды. Единоличники, думающие только о себе, больше и быстрее других погибали. Среди пленных встречались и отчаянные нытики, и отчаявшиеся. Таких людей презирали. Душевные муки плена болезненно отражались на людях, они были во много раз тяжелее физических страданий. Немцы, замечая, что маловер и нытик ослаб и сломлен, начинали склонять к измене, к предательству.
Выбравшись из галдящей толпы, мы решили первым делом осмотреть лагерь. Куда ни кинешь взгляд – сидят, лежат тысячи изможденных, смертельно усталых людей.
… Раненый замолчал, вдруг вздрогнув, закашлялся – снова нам шепчет:
– Медицинской помощи здесь никакой нет, раненые умирают сотнями в день, дизентерия и инфекционные болезни сведут всех в могилу. С мертвых и умирающих снимают одежду.
Раненый продолжает:
– Вы хотели знать, какой порядок в лагере, так вот знайте. Рано утром один раз в день привозят баланду, но ее почти невозможно получить, пробиться к котлу. Мой вам совет: каждый день пленных немцы куда-то угоняют, а смелые бегут, а вы молодые, раны, я вижу, у вас несерьезные. Не теряйте времени зря, пока у вас есть на это силы, а потом это будет сделать намного трудней.
Лицо раненого искривилось от боли, он протяжно застонал.
– Вы-то давно в лагере? – поинтересовался я.
– С неделю. Меня под Вязьмой раненым взяли. Рана у меня серьезная и уже запущенная, которая здорово припахивает, а помощи получить неоткуда: нет врачей и лекарств, да и операция нужна, да и бесполезно уже что-либо сделать. Сил у меня уже никаких нет – ни встать не могу, ни пошевелиться, все печет внутри.
Раненый закрыл глаза, прошептал:
– Устал я… – Крупная скупая мужская слеза, скатившись по щеке, застряла в рыжеватой щетине; вдруг вздрогнув, он закашлялся и, дернув головой, застыл.
Посмотрел на его руки. Руки у него были слабые, с тонкой кожей, с синими мертвыми ногтями. Подумал: „Такими руками за жизнь не удержаться“.
Мы остановились у самой большой кучи конопляной шелухи. Ее чешуйки, серые и легкие, вероятно, они от самовозгорания курятся легкой дымкой. Возле нее мы увидели несколько обнаженных человеческих трупов. Я посмотрел на Алексея и высказал свою мысль:
– Есть возможность найти место в этой куче чешуек и отдохнуть в тепле, поспать и осмыслить пережитое и увиденное, решить, как быть дальше.
Полезли вверх, шелуха нас держит, но плохо – осыпалась, и трудно было удержаться на ногах, к тому же чувствовали, что топчем, идем по телам. Из сыпучей массы шелухи вначале появилась рука, а потом и голова. Мы уставились на нее, на человека, на его серое и грязное лицо, поросшее щетиной, которая была забита мельчайшими крошками шелухи. Его провалившиеся глаза смотрели на нас с укором, его губы шептали:
– Передвигайтесь только ползком, под вами будут попадаться тела людей – это доходяги и раненые. Найдете мертвое тело – скатывайте его вниз и занимайте место, так все делают.
– Я думаю, что подниматься нам выше не надо, так как внизу теплее, – высказал свое мнение Алексей. Он плашмя улегся и по-пластунски пополз. Так преодолев несколько метров, он остановился и начал копать, через минуту махнул мне рукой – и уже вместе принялись разгребать сыпучую массу.
Мертвый был в шинели, лежал он на боку, головой к вершине бугра. Лицо его было накрыто сероватой тряпкой, ее придерживала глубоко надвинутая на лоб пилотка. Гимнастерка на нем была разорвана до самого низа, под ней видны побуревшие от крови бинты. Глаза его были закрыты, по лицу ползает осиротевшее полчище вшей.
Алексей простонал:
– Пойдем отсюда, а то заразимся еще брюшным или сыпным тифом.
Вскоре мы были удивлены тем, как много ходячих пленных спешит к воротам лагеря. Пошли и мы. У ворот уже собралась большая толпа, которую сдерживали вооруженные палками полицаи. По другую сторону колючей проволоки, опустив низко головы, стояли две раненые небольшие лошадки.
– Этот спектакль нужен немецкой пропаганде, мол, смотрите – это же настоящие русские варвары, – послышался чей-то раздраженный голос.
Мы обернулись на голос и увидели: опершись на палку, стоит с изможденным лицом пленный, который продолжает:
– Немцы надумали на пленку заснять человеческое безумие и теперь терпеливо выжидают, когда можно будет пустить в ход свои фотоаппараты. Ждут, когда все будет готово. Ждут, когда офицер даст полицейским команду, и этих вот лошадок отдадут голодной толпе на растерзание. Такое я видел здесь.
Мы прозевали тот момент, когда животные оказались уже на территории лагеря. Скопление обезумевших голодных людей ринулись к животным. Они, опрокинутые человеческой массой и терзаемые ей, визгливо ржали. А когда этот визг смолк, стали слышны крики и ругань. Все слилось в один шевелящийся клубок.
Алексей показывает мне на ворота лагеря. Фоторепортеры старались вовсю, а немец в пальто залез на ворота, он снимал колоритную сцену, пока не кончилась у него пленка. Вот таким „материалом“ он будет располагать для прессы и для потомков! Вот для чего был устроен этот спектакль! Мы были потрясены человеческим безумием.
Ночь выдалась холодная, спать не спали – кемарили, а потом пошли занимать очередь за приварком. К утру поднявшийся ветер принес снег, где-то, срываясь на лай, скулили овчарки. Пленные, собравшиеся для возможного получения пищи, вскоре были окружены полицаями и солдатами, которые принялись сгонять к воротам лагеря.
Колонну построили, и полицаи принялись считать, мимоходом торопливо раздавали зуботычины и колотили палками, а пленные, как могли, защищались, переминались с ноги на ногу и ежились, а холодный и порывистый ветер все усиливался, и колючий снег слепил глаза и нещадно драл уши. Затем снег повалил гуще, покрывая землю белым покрывалом, садясь нам на головы и на ссутулившиеся плечи.
Узкой лентой вилась по дороге бесконечная, пропадавшая за оставленными позади пригорками колонна военнопленных. Идут в прожженных и грязных шинелях с почерневшими от усталости и голодом лицами, брели в неизвестность. Онемевшие ноги от холода и сырости вязли в перемешанной со снегом грязи. Раненых, как только могли, поддерживали товарищи, и порой приходилось удивляться, откуда берется сила в измученном теле, чтобы и самому не растерять ее напрасно.
Путь колонны был обозначен страшными указателями – раздетыми голыми трупами, которых невозможно было пересчитать. Мертвые лежали по всему нашему пути. Стриженые головы, остекленевшие глаза и открытые рты. Лица все молодые, тела, как бумага, белые, остуженные морозом. Многие убитые были с размозженными черепами или со штыковыми ранами на груди и животе.
Мы видим их, костлявых, страшных…»[124]
Согрин Александр Михайлович, Курганская область
Житель села Пивкино Щучанского района Курганской области А. М. Согрин был призван в армию в 1940 г. В 1941 г. участвует в Смоленском сражении Тяжелые бои, отступление, смерть товарищей. Под Вязьмой в окружении попал в плен. Восемь дней находился в «Дулаге-184» на территории современного мясокомбината. Бежал, стал партизаном особого полка имени 24-й годовщины РККА. Партизаны называли его Сашка-Мельник (мастерил жернова для размола пшеницы местным жителям). После гибели партизанского отряда снова попал в плен. Месяцы лагерей. Вернулся на родину. Получил ветфельдшерское образование, двадцать пять лет работал в родном совхозе. Имел много наград за добросовестный труд, в том числе медаль участника ВДНХ в 1973 г. А. М. Согрина разыскали следопыты 29-й смоленской школы, собирающие сведения о партизанском отряде. Долгие годы пытались они узнать, кто же скрывается в собранных ими материалах музея под прозвищем Сашки-Мельника. Партизанские друзья помогли раскрыть эту тайну. Бывая в Смоленске на встречах со своими партизанскими друзьями, А. М. Согрин выступал перед ребятами с воспоминаниями о тех страшных днях, учил их любви к Родине. Награжден Почетной грамотой «за большую проводимую в школе № 29 г. Смоленска работу по военно-патриотическому воспитанию учащихся». Приводим отрывки из книги Степана Шилова «Страшная одиссея солдата Согрина».
«Окружение
Александру Михайловичу Согрину больно, мучительно трудно об этом вспоминать. Враг прорвался так стремительно, что полк не успел развернуться, штаб был смят, началось беспорядочное отступление. Личное оружие – карабин – пришлось бросить, к нему все равно не было патронов. Авиация врага утюжила, не давая поднять головы. Моторы прорвавшихся немецких танков слышались то справа, то слева. Никого из сослуживцев не осталось рядом. Лупили наших, куда ни сунутся. От отчаяния, что попадет в плен, младший сержант Согрин решил спрятать документы. Находясь в лесу, приметил высокое дерево и под его корнями закопал комсомольский билет. Достал из черного пластмассового пистончика-медальона узкую полоску бумаги со своими солдатскими сведениями и прикопал там же. Оставшись без документов и оружия, Александр Согрин стал отступать к Днепру. Чудом не наткнувшись на гитлеровские части, он вышел к своим и влился в нескончаемый поток из беженцев и разбитых советских подразделений, который тянулся по старой Смоленской дороге и был одержим лишь одним стремлением – дойти до Днепра и, переправившись, вырваться из образовавшегося котла. Все спешили к знаменитой Соловьевой переправе у с. Соловьево, по которой переправлялись через Днепр. Село стояло на возвышенном правом берегу реки, на старой Смоленской дороге, в пятнадцати километрах от Смоленска. В те дни 1941 г. эта переправа через Днепр неожиданно превратилась в единственную артерию для двух наших армий, находившихся в полуокружении и испытывавших острую нехватку боевой техники, продовольствия и боеприпасов.
На правом берегу образовалось огромнейшее скопление людей и техники. Все это надо было отправить по понтонному мосту на другой берег – вывести из-под удара немцев. Командовал переправой известный генерал М. Ф. Лукин, командарм 16-й армии. Но стояла полная неразбериха, и руководить такой переправой было трудно. Не успевали навести понтон, как его немедленно разбивала гитлеровская авиация. Саперы старались вовсю, и первый разрушенный понтон не успевал отплыть, сносимый днепровским течением, как саперы уже пытались наладить второй понтонный путь. Однако это было непросто: только сделают один пролет, как по реке, разбитый бомбами, уплывает другой. Да и сама обстановка страха, нервозности, неизвестности удручающе действовала на людей и заставляла спешить, создавать сутолоку. Люди и техника являли в своей совокупности гигантские мишени, по которым непрерывно вели огонь артиллерия и минометы врага, а с неба не прекращали пикировать десятки бомбардировщиков.
– Вот здесь, на Днепре, на Соловьевой переправе, мне, да и не только мне, но и всем, кто находился там в эти страшные дни, довелось увидеть и пережить самое страшное, – с волнением рассказывал Согрин. – Мне кажется, того, что происходило здесь в 1941 году, Днепр не видел за всю свою историю. Ужас что творилось! Деваться некуда! Все сдавлено – гигантское скопище войск, мирных жителей, скота, и все спешат на ту сторону Днепра, как будто там было спасенье.
Немцы день и ночь непрестанно бомбили переправу – небо так и кишело самолетами со свастикой. Уставая, они меняли друг друга: улетала одна группа – немедленно появлялась другая. И свист, и вой – паника. Не было порядка. Стоял сплошной грохот взрывов. Под бомбами, снарядами, пулями и осколками гибли сотни людей. Воздух был наполнен пороховой гарью, запахом горелого железа и человеческого мяса. Кругом была смерть. Смерть свистела. Смерть выла. Смерть ухала. Смерть падала с воздуха, ползла по земле. Это были самые, самые тяжелые часы и дни для тех, кто оказался в этой мясорубке.
Избежавшие плена и смерти на переправе, прорвавшиеся на левый берег солдаты не знали, что основные силы немецкой 9-й армии и 3-й танковой группы нанесли мощнейший удар со стороны Духовщины по ослабевшим боевым порядкам наших четырех дивизий Западного фронта. При поддержке своей авиации, которая, как казалось, никогда не покидала небо, танковый клин немцев пробил брешь в стыке 30-й и 16-й армий (генералы В. А. Хоменко и Μ. Φ. Лукин). Сминая все, гитлеровские моторизованные и танковые подразделения за день проходили от 15 до 30 километров. Используя численное превосходство, северная группировка немцев рвалась к Вязьме, опасно охватывая значительную часть наших войск Западного фронта. Спасение для вырвавшихся из соловьевской бойни бойцов по-прежнему оставалось далеко. Многие окрестные деревни на левобережье Днепра были захвачены стремительными немецкими разведывательными подразделениями или десантами.
7 октября 1941 г. Вязьма была захвачена, а части 16-й и 20-й армий Западного фронта и 24-й и 32-й армии Резервного фронта оказались в плотном окружении. Люди не знали этих страшных новостей и продолжали упрямо двигаться к Вязьме, не ведая, что их там уже поджидают гитлеровские части.
Наших солдат, еще не пришедших в себя после этого страшного боя, немцы быстро согнали в колонну и, окружив плотным конвоем, погнали вперед по дороге. За спинами оставалась чернеть груда трупов на расстрелянной танками поляне. Там продолжали вспыхивать автоматные очереди: немцы добивали раненых и умирающих. Пленных пригнали в Вязьму. Можно представить горечь и тяжесть разочарования людей, подавленных пленом, когда они узнали, что Вязьма, к которой они так упорно прорывались, где надеялись увидеть своих, захвачена немецкими войсками.
Вновь пригнанных пленных загнали в лагерь, расположенный на окраине города. Лагерь находился на открытом месте, на ровной площадке, предназначенной в довоенное время для строительства какого-то завода. Площадь, обнесенная колючей проволокой, была до отказа набита людьми. Был октябрь, погода стояла промозглая, падал сырой снег, кругом слякоть. На столь маленьком пространстве пленных столпилось так много, что даже под открытым небом многим не хватало воздуха. От невероятной скученности люди задыхались.
Для того чтобы хоть как-то вдохнуть воздуха, приходилось опускаться на мокрую землю, выкапывать в раскисшей жиже ямку и, почти прижавшись к ней губами, дышать. Только после войны стало известно, что в Вяземском лагере находилось свыше 75 тысяч военнопленных! Ни есть, ни пить им не давали. В этом лагере я пробыл 8 суток. За все это время во рту не было ни крошки хлеба. Пили тухлую вонючую жижу из луж и канав. Раз в день на подводах привозили в лагерь мерзлый подгнивший картофель. Полицаи открывают ворота, заезжают в гущу людей и совковыми лопатами разбрасывают картошку во все стороны. Что творилось в это время! Люди лезли, давили друг друга, втаптывали в грязь слабых, совсем обессиленных. Смотрел я издали на эту жуткую картину, не пытаясь достать хотя бы одну картофелину. Попью воды из лужи, и все. Голод не тетка. Жевали и пшенную шелуху, которая лежала в больших кучах по краям лагеря. Я сильно ослабел, почти ослеп. Дым, гарь изъедали глаза. В них как будто кто-то насыпал песка.
На девятый день часть пленных стали выгонять из лагеря. Дубинки охранников-полицаев рассекали воздух, крики, мат. Около ворот стояли ящики с нашими армейскими брикетами гречневой каши. Пленному торопливо совали в руку стограммовую пачку твердого, как камень, квадратика концентрата, и вслед, чтобы никто не задерживался и проходил быстрей, полицай наотмашь „давал добавок“ по спине дубинкой. Выгнали не одну тысячу пленных, и повели длиннейшей колонной по старой Смоленской дороге неизвестно куда.
Голодные, раненые, совершенно измученные люди брели весь день, взявшись за руки, в ряд по пять человек. Охраняли финны, ненавидевшие русских еще с финской войны. Наверное, каждый финский солдат вел счет, сколько убил русских. Чуть только ослабевший пленный качнется в сторону кювета, его тут же срезала очередь из автомата. До нас, поэтому же пути, и раньше гнали колонны пленных. На всей обочине дороги лежали трупы наших солдат. Под вечер загоняют в какую-нибудь топь. Конвоиры разжигают вокруг костры, греются. Лают овчарки, пулеметы расставлены. Стоишь всю ночь по колено в болотной воде и грязи. Конец октября, страшный холод. Кровь переставала обогревать тело. Не гнулись руки, коченели ноги, тянуло на сон. „Неужели не выживу?“ – думал я тогда. Страшно не хотелось так умереть. Через силу заставлял себя шевелиться на месте, чтобы прогнать опасную дрему и немного согреться. Я начинал тереть себе плечи, переминаться с ноги на ногу, до тех пор, пока в теле не появлялось немного тепла. И так до рассвета.
Утром пленных, переживших пытку холодом и голодом, финны выгоняли стрельбой и собаками на дорогу и гнали дальше. Александр, свыше 10 дней не ев, измученный холодом и побоями, страдавший от ранения в ногу, старался попасть в первые ряды колонны. К концу дня долгого пути он все равно постепенно оказывался в самом хвосте. А там ждала верная смерть. Всех, кого оставляли силы, охрана немедленно и безжалостно пристреливала. Так и брел 20-летний младший сержант Александр Согрин, поддерживаемый руками товарищей»[125].
Корытов Николай Васильевич (1920–1987), Владимирская область
Николай Васильевич Корытов – уроженец с. Бабаево Ставровского с/с Собинского р-на Ивановской (ныне Владимирской) области. Призван в армию в 1940 г., красноармеец. В списках лазарета № 1 «Дулага-184» г. Вязьмы числится умершим 18 января 1942 г. В Книге памяти Владимирской области числится умершим от ран в январе 1942 г. (том 6, с. 97).
122. Анваер С. Кровоточит моя память. Из записок студентки-медички. М. РОССПЭН, 2005, с. 208. Книжная серия «Человек на обочине войны» (из личной коллекции И. Д. Музыченко, г. Вязьма).
123. Шлячков Б. И. Воспоминания о лагере военнопленных «Дулаг-184» // Архив МАОПО «Народная память о защитниках Отечества» и Оргкомитета «Вяземский Мемориал».
124. Шимкевич В. Н. Судьба московского ополченца. М.: Центрполиграф, 2008.
125. Из воспоминаний Александра Михайловича Согрина о пребывании в «Дулаге-184» // Шилов С. Страшная одиссея солдата Согрина // Альманах «Тобол». 2009. № 1 (17), № 2 (18).
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
