| Саня | Дата: Суббота, 24 Декабря 2011, 15.10.06 | Сообщение # 1 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Вартанян Ваган Мкртычевич
ВОСПОМИНАНИЯ
Я, Вартанян Ваган Мкртычевич, родился 20го июля 1905 года в г. Батуми. До 14 лет жили в Батуми, потом переехали в Тбилиси.
Родителей звали Варвара и Мкртыч. В Тбилиси жили до 23го года. Я видел Октябрьскую революцию. Был мальчишкой, бегал по улицам, смотрел, как несли символический гроб царя.
В 1923г наш зять (муж сестры Варвары) который был в то время наркомом внутренних дел Армении, пригласил меня в Ереван. Его звали Амирханян Шаварш (похоронен на Новодевичьем кладбище). В Ереване он устроил меня работать в милиции.
До 24 года работал старшим милиционером. В 1924 Ереванский комитет комсомола направил меня учиться в Одесскую пехотную школу ( по моей просьбе).
В этой школе я учился до 1925 года. Потом меня перевели в Киевскую Артиллерийскую школу. По окончании меня направили в Ереван, в Канакерскую стрелковую дивизию в должности командира взвода. Там я служил на различных должностях до 1936г.
В звании ст. лейтенанта я уже поступил слушателем в Академию бронетанковых войск в Москве. Это была осень 1936 года.
У меня тогда уже была семья. Я женился в 1930 году. Первая дочь – Анжела, родилась в 1931г., вторая – Белле – в 1934 году. А в Москва в 1938 г. родилась Зефа. В 1939 году в предверьи войны наш выпуск ускорили и направили по воинским частям. Т.е. проучились три года вместо четырех. Жили на квартире в Лефортово, рядом с Академией.
Меня назначили начальником штаба танкового полка 36й кавалерийской дивизии в местечке Борисов. Мы принимали участие в освобождении Западной Белоруссии и Украины. Тогда мне было поручено командовать полком, потому что наш командир полка возглавлял уже бригаду из нескольких танковых полков. Там мы заняли г. Вильное. Местечко там было маленькое. Местные поляки к нам относились недружелюбно. Туда я уже перевелся в должности помошника начальника оперативного отдела штаба 6-го механизированного корпуса. Вильное наш полк занял без потерь. Потом обосновались в местечке Крынки, недалеко от Белостока.
В Академии я был аттестован на начальника штаба дивизии в звании майора. Это два кирпичика. А у старших офицеров были ромбики. У младшего командного состава (лейтенанты) были квадратики. Я входил в средний командный состав ( от капитана до полковника). Полковники имели три кирпичика. Звания подполковника тогда не было.
В 1940г поступил в партию.
Война нас застала в Белостоке. Утром рано была тревога, мы выехали в расположение части. Я по телефону связался с семьей, послал машину. Они погрузились и выехали на станцию для эвакуации. Эвакуация проходила под обстрелом и бомбежками немецких самолетов. Женщины, в том числе и моя жена Асмик Арменаковна телами прикрывали детей от пуль и осколков. Таким образом, они эвакуировались на восток и я надолго потерял с ними связь.
А у нас началась фронтовая жизнь. Мы отступали. И хотя танковые войска являются наступательным стратегическим соединением, нам было приказано занять оборону. У нас был такой маршал Кулик и генерал-лейтенант Болдин. Они возглавляли конно-механизированную группу в составе нашего 6го механизированного и 6го кавалерийского корпуса. Через неделю мы отступили к г. Волковицку. А там было много водных преград – реки Шара, Свислочь. У этих водных преград немцы высадили десант и заграждали путь отхода войск.
Во время совещания штаба я предложил ночью отвести танки в Волковицк, где было наше горючее и заправить. В основном у нас были танки БТ-7, а Т-34 мы получили за несколько дней до начала войны. На мое предложение маршал Кулик спросил:
-Какое у вас образование?
Я говорю – академическое.
Странно, - говорит он, - рассуждаете. Надо выждать до утра, занять оборону и не пропустить немецкую колонну.
Я говорю, что исхожу из создавшейся обстановки и наличия разведданных о противнике, которые у нас имеются через штаб 10й Армии, с которым у нас была связь. Меня не послушали, до утра остались, а утром выехали, подошли к реке Шара и там остановились.
Меня отправили на танке разведать брод через реку, потому что мост был занят немецким десантом. Я проехал вдоль реки, нашел брод и стал переправляться. А там отступала пехота и все взбирались на танк, чтобы с нами переправиться.
По танку началась пушечная и пулеметная стрельба. Бронебойным снарядом было пробита пушка. И люди, что были на танке, большинство было убито или ранено. Другой снаряд пробил масленую систему мотора и танк заглох. Мы были вынуждены взять из танка пулемет и с экипажем из 2х человек идти вперед, поскольку назад уже не могли. Под плотным обстрелом переправились вброд через реку. Пули ложились прями рядом по воде, но я чудом уцелел.
Между прочим, это было второй раз. Первый раз, когда выехали из Белостока, меня послали делегатом связи в штаб 7й танковой дивизии. Это было в первый день войны. Самолет из пулемета обстреливал нас. Я ехал в коляске мотоцикла. Ну и второй раз переправлялся под пулями и снарядами вброд по шею в воде на тот берег. И так вот бродил день и ночь пешком на восток. Немцы уже далеко ушли вперед, ну а я оторвался уже от своих. От своей части. А они так там и остались. Можно сказать, что там осталась вся 10я армия, 3я армия, 5я армия. Все три остались в окружении. 3я была в г. Гродно, 5я была в районе Бреста, а 10я в Волковицке. Немцы объехали все наши механизированные группировки с севера и с юга и отрезали пути отхода. И так я фактически остался на оккупированной территории.
В течение месяца я пешком шел на восток. Прошел Гомель, Минск. Таких как я было много народу. Но какого-то организованного отступления не было. В одиночку легче было просочиться через оккупированную территорию. Я тоже шел один.
Немцы задержали меня ночью и заключили в лагерь в Барановичах. Из Барановичей нас погрузили в поезд на открытых платформах и отправили на запад. Когда проехали Белосток, я и еще двое спрыгнули с платформы прямо в неубранную еще рожь. С поезда открыли стрельбу, но мы укрылись во ржи.
Поезд поехал на запад, ну а я пешком пошел на восток. Прошел опять-таки Белосток и остановился в небольшом поселке – Несеж. В километрах двух от Несежа была сельскохозяйственная опытная станция. Я зашел к директору. А директор был наш, советский. Его оставили немцы. У него была польская фамилия – Грушевицкий. Он меня принял сначала рабочим. Я рассказал ему, кто я есть. Он говорит, мол, хорошо, потом устроим. Потом он перевел меня в лабораторию в качестве научного работника, там я продержался всю зиму. Хлеб там давали, картошку давали, местные жители помогали кто чем. Там же, между прочим,. были еще два танкиста – они работали на тракторах.
Так мы работали до апреля 1942 года. Но немцев осведомляли о таких как мы – так сказать не местных жителях. Соответственно нас собрали и отправили опять в Барановичи, в лагерь. Правда, местные жители снабдили нас с собой продуктами.
В Барановичах, в лагере, по прибытии мы увидели жуткую картину. Люди умирали от голода и от болезней. Из Барановичей нас отправили в Польшу, под Варшаву. Там собирались все национальные меньшинства – армяне, грузины, узбеки, татары и т.д. Всех отсортировали и отделили друг от друга. А потом уже отправили в другой лагерь, тоже в Польше, Пулавы. Со мной были еще два майора нашего полка. И еще один майор там был назначен комендантом.
Ну я, конечно, не выдал себя как офицера. А представился рядовым под другой фамилией. Так что все считали меня рядовым, кроме этих двух майоров. Их звали Минасян Давид, другого Ягджян Степан. Ягджян Степан сейчас должен быть в Ленинграде, но я полагаю, что он умер, так как не прислал мне традиционного поздравительного письма. Он тоже кончал Академию.
Народу в лагере было много – несколько тысяч. Немцы там формировали национальные легионы для отправки на фронт против Советских войск. Каждый нац. легион формировался отдельно, грузинский, узбекский и т.д. И наш, армянский – отдельно.
Однако мы – я и другие, организовали антифашистскую подпольную патриотическую организацию АППО. В этой организации конечно не каждый принимал участие, были и шпионы, осведомители и предатели. Я состоял в бюро этой организации. В Пулавах мы пробыли несколько месяцев и готовились к групповому побегу.
Вообще-то мы были довольно свободны в своих передвижениях, мы ходили за пределы лагеря, общались с местным населением, возвращались назад.
Среди нас был один еврей по фамилии Коган. Среди нас, армян. Он скрывался под фамилией Маркосян Михаил. Он был переводчиком – хорошо знал немецкий язык. Правда, армянского он не знал. Кто-то донес немцам, что он еврей, и они решили, под видом медосмотра, выявить его. Накануне осмотра мы на совещании бюро решили организовать ему побег. Дали ему оружие, патроны. Он перепрыгнул через стену и убежал из лагеря. На следующий день немцам стало все известно, и всю нашу организацию арестовали. Кто-то видимо донес.
Степана Ягджяна оправдали. Нас, десять человек, стали судить как немецких военнослужащих. Мы уже считались военнослужащими вермахта. Дали разные сроки, я уже забыл. Карапетяну предлагали дать расстрел, якобы за связь с партизанами. Военный трибунал судил нас три или четыре дня. Мне дали четыре года тюрьмы. Двоим дали по два года, одному – год, другим тоже по четыре года (Даниелян Рубену). Карапетяну и еще другому дали десять лет за якобы связь с партизанами. Мою причастность и других не смогли определить и нам дали соответственно меньше. На суде мы говорили, что мы связи никакой не имели,просто хотели убежать, больше ничего. vnv2 (37K)
Ну, после этого отправили меня в Люблин, в тюрьму. Из Люблина в Грондшвельд, оттуда в Голландию, под Гаттенбург, в концентрационный лагерь. Работали на торфяных залежах. Там у меня опухли ноги, но был наш врач, он меня вылечил. Оттуда уже в 1944г. перевели меня в Бранденбургскую тюрьму. Т.е. уже два года я побыл в тюрьмах и в концлагерях. В это время, когда Советская армия уже наступала, все эти лагеря начали эвакуировать на запад и нас из Бранденбургской тюрьмы перевели в какой-то штрафной лагерь. В штрафном лагере я встретил одного из наших, кто был осужден – Даниеляна Рубена и другого – Бабаяна Артура. Это было в Германии. Нас эвакуировали под конвоем в пешем порядке. Была зима 1944-45 гг. Нам перепадала, кстати, помощь от американцев через Красный Крест ( пища, одежда). Шли мы через чехословацкую территорию. По дороге Бабаян Артур бежал. Мы с Даниэляном остались вдвоем. Дошли мы до города Слободка. Нас, заключенных, загнали на ночлег в хлев. Вечером в хлеву я осмотрелся. С одной стороны у двери стояли часовые, но с другой стороны была еще одна дверь, запертая изнутри. Ну, я и предложил Даниэляну Рубену бежать через эту дверь.
Когда все легли спать, часовые успокоились, мы с ним и еще кто-то с нами третий бежали.
За хлевом был бугор, высота. Мы перевалили через этот бугор и шли по снегу пока не набрели на один чешский хутор. Постучали, открыл хозяин. Он принял нас приветливо, отвел нас на гумно, на второй этаж. Сказал, чтобы мы лежали тихо, успокоил нас, а утром отвел нас в хлев, к коровам. Тот третий ушел. Утром хозяин принес радиоприемник, накормил нас и сказал, что вечером отведет в другое место, более безопасное. Вечером он нас отвел в другой хутор. В другом хуторе нас также хорошо приняли, но сказали, что оставаться здесь тоже опасно, и что лучше идти в лес. Они тоже боялись немцев.
Местечко под Слободкой было горное. В лесу были пещеры и нас отвели в эти пещеры, снабдив всем необходимым – продукты, одежда, солома и т.д. – зима все таки. Это место называют еще «Чешский рай» . Я и Рубен устроились в той пещере, жили там несколько дней.
Потом нас связали с местной организацией под названием «Север» недалеко от города Либерцы. Там мы связались с местными партизанами, собрали тоже беглых, что были там. Нас вооружили, мы совершили налет на немецкий склад, переехали в соседний населенный пункт, где соединились с другим партизанским отрядом. Наш отряд стал уже насчитывать порядка 150 человек. Командиром отряда был я. У меня был комиссар – Нелепович Иван. В отряде были чехи и словаки, поляки и русские. Был уже февраль-март 1945го года.
После налета на немецкий склад мы хорошо вооружились. У нас была связь с Гурно и оттуда нам сообщили, что должна пройти немецкая колонна на Прагу, для подавления восстания. Чехи их Праги по радио просили о помощи. Мы в это время находились в Ровенском. Там гора есть, называется Троски. Там проходило шоссе на Прагу. Я собрал отряд, занял позицию, и когда немецкая колона проходила, мы на нее напали, расстреляли и забрали в плен много немцев, забрали все машины и привели в г. Ровенск.
В это время Советская Армия уже заняла г. Турно. Я явился к командиру части, доложил, что я – командир партизанского отряда, что дорога здесь свободна.
Далее нас направили в какой-то город, где мы сдали все оружие и технику. Там был уже организован лагерь для перемещенных лиц.
Пробыл я в этом лагере до 1946 года. Потом нас отправили в Румынию, в город Сигет. Там нас начали сортировать. Кто подозревался в в служении немецкой армии, оттуда в этапном порядке в вагонах отправляли в Туркмению, в Ленинабад.
Там был фильтровочный лагерь, где я пробыл до осени 1946 года. Потом меня освободили, выдали документы без права выезда и устроили работать. Я написал письмо в Сухуми нашим родственникам т.к. не знал, где семья. Оттуда получил ответ от Асмик Арменаковны, в котором они очень обрадовались, что я жив. До конца 1946 года я проработал в Ленинабаде, потом приехал в Тбилиси ( семья была там), а оттуда уже в Сухуми.
В Сухуми мы прожили четыре года. В 1951 году меня посадили. В это время ко мне в Сухуми приехал Карапетян ( которому немцы дали 10 лет) . В Сухими его поймали (документы, туда-сюда, установили). И меня также посадили заодно. ( Он думал, что я ему там помогу показаниями). Нас стали судить за то, что мы якобы были в легионе, служили немцам. На что мы показали, что не то что не служили, а наоборот были осуждены немцами за нашу подпольную работу, за то, что хотели организовать побег и т.д. Если нужны доказательства, пожалуйста, в Берлине в архиве должны быть наши дела.
До ареста я работал в кож-обувном комбинате мастером цеха.
На суде мы представили наших свидетелей: майоров Казаряна, Минасян Давида, Ягджян Степана и др., которые были с нами в лагере и которых судили.
Оказывается, все эти люди были осуждены по 25 лет каждому и отбывали уже свои сроки в лагерях – в Магадане и других. Мне с Карапетяном тоже дали 25 лет.
Так вот, их всех привезли в Сухуми на наш процесс по нашему требованию. Их прибыло человек пять или шесть наших свидетелей. Они прибыли после нашего обжалования приговора в этапном порядке в качестве свидетелей.
В результате их показаний наш приговор смягчили до 15 лет. Скосили 10 лет.
Ну а дальше привезли в Тбилиси, из Тбилиси в Красноярск. В лагере в Красноярском крае я работал нормировщиком. Там были и политзаключенные и бывшие военнопленные все в основном по 58й статье.
Оттуда я написал большую жалобу во ВЦИК. Мою жалобу направили в прокуратуру, рассмотрели вместе с теми документами, где значилось. Что я был осужден немцами, провел 2 года в тюрьмах и лагерях – и направили в Верховный суд. В Верховном суде меня оправдали и в на этом основании в 1954 году освободили, и я вернулся домой.
Вот и вся моя история. После моей реабилитации меня наградили орденом Отечественной войны, медалью «За победу над Германией». Получил и чехословацкие награды – один орден, одна медаль. Освободили также вслед за мной всех наших свидетелей, моих товарищей. Освободили и реабилитировали. Конечно, в нашей реабилитации большую роль сыграла смерть тов. Сталина.
Всех восстановили в правах и т.д.
Люди поневоле попадали в плен. Зачем было пускать себе пулю в лоб, у каждого из нас были семьи. Это неправильно говорят, что лучше умереть, чем попасть в плен. На этом свете от нас больше было пользы для страны, чем на том. Войны без плена не бывает. Кстати, после ареста нашей АППО в Пулавах в 1943 году, наш армянский батальон отправили не на фронт, а во Францию, в г. Мен. Они там тоже организовали партизанское сопротивление. Из тех, с кем я начинал войну, из штаба, я больше никого не встречал. Единственное, я получил письмо от жены начальника штаба полка полковника … с просьбой сообщить о судьбе ее мужа. Но что я мог ей сообщить? В начале июля мы с ним расстались. Он остался в штабе возле моста, а меня послали разведать брод. Там наши пути и разошлись. Скорее всего, штаб погиб, может кого-то пленили, потому что деваться им тоже было некуда. Вот так вот, Леня. У меня пожелание, чтобы мои дети, внуки, правнуки жили счастливо, радостно, весело. Чтобы не видели тех невзгод, того горя, что видели мы в эту войну. Потому что она явилась большим испытанием для всех людей нашей страны. Особенно пострадали наши дети, которые жили в таких условиях в их годы, когда надо было радоваться, как сейчас наши внуки. А так они были лишены этой радости. Вот мои пожелания, чтобы наши внуки и правнуки не видели тех горестей, которые видели мы.
Апатиты, 1992г.
Ваган Мкртычевич Вартанян после освобождения отказался восстанавливаться в партии (что было по тем временам сильным жестом) и работал до пенсии рядовым инженером в Ереване, в республиканском управлении лесного хозяйства. Асмик Арменаковна все время его вынужденного отсутствия работала машинисткой, и на скудную зарплату содержала семью, трех дочерей и тещу, Варвару Это были прекрасные люди, я их очень любил. Вот хочу, чтобы и их внуки и правнуки Знали о них и чтили их память.
Ваган Мкртычевич скончался в последний день 1996 года.
Материал взят здесь
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
