|
Герои блока смерти (Легенда о двадцатом блоке)
|
|
| Саня | Дата: Понедельник, 01 Апреля 2013, 12.11.55 | Сообщение # 1 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Герои блока смерти
Смирнов, Сергей Сергеевич
Герои блока смерти
«Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Смирнов С. С. Герои блока смерти. — М.: Госполитиздат, 1963.
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/prose/russian/smirnov_ss_2/index.html
OCR, правка: kilkunda (bgsrmail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
Смирнов С. С. Герои блока смерти. — М.: Госполитиздат, 1963. — 48 стр. — Тираж 300 000 экз.
Аннотация издательства: События, о которых рассказывает в своей книге известный писатель С. С. Смирнов, произошли восемнадцать лет назад. Долгие годы они оставались легендой без подробностей, словно размытое временем предание, дошедшее до нас сквозь пласты веков. Просто некому было рассказать подробности — считалось, что все действующие лица этой героической трагедии погибли. Лишь в последнее время отыскались несколько чудом уцелевших участников событий. С их помощью писателю удалось восстановить картину одного из удивительных массовых подвигов советских людей в гитлеровском лагере смерти Маутхаузен. Каждый, кто прочтет эту книгу, будет поражен мужеством и стойкостью советских воинов, восставших и совершивших массовый побег из страшного блока смерти.
Много веков тому назад человечество придумало библейскую легенду о рае и аде. С тех пор люди всегда мечтали о том, чтобы создать рай на земле — о жизни счастливой и беззаботной, без горестей и бед. Но, как известно, эта мечта о земном рае оставалась неосуществимой.
Зато уже в наше время, в XX веке, в годы второй мировой войны, оказалось, что люди способны устроить земной ад, причем такой, перед которым бледнеют все ужасы легендарного библейского ада. Этим земным адом в годы второй мировой войны стали гитлеровские лагеря уничтожения, созданные руководителями СС и гестапо и в самой Германии и в других европейских странах, — подлинные фабрики смерти, организованные с немецкой хозяйственной дотошностью, с использованием всех достижений науки и техники и предназначенные для невиданного еще в истории массового убийства людей.
Не только для нас — людей, непосредственно переживших войну, у которых еще свежи в памяти все ее события, но и для всех последующих поколений всегда будут звучать как страшные проклятия человеконенавистническому фашизму такие слова, как Освенцим, Майданек, Треблинка, Бухенвальд, Заксенхаузен, Равенсбрюк и многие другие названия гитлеровских лагерей смерти. И среди них одним из самых зловещих останется слово «Маутхаузен». Километрах в двадцати пяти от австрийского города Линца, там, где широкое шоссе вьется через живописные предгорья Австрийских Альп, в стороне от дороги, стоит на вершине горы большое строение. Издали видно высокую каменную стену, массивные сводчатые ворота и над ними красивые зубчатые башни. Неискушенный путешественник, заметив это строение, подумает, что, вероятно, там находится одна из тех туристических достопримечательностей, которыми так богата Австрия,- какой-нибудь средневековый замок или дворец.
Но если бы в годы войны — в 1944-м или в начале 1945-го — такой неосведомленный путешественник заинтересовался бы этой постройкой и решил познакомиться с ней, свернув на дорогу, ответвляющуюся в сторону горы от основного шоссе, он километра через полтора, подъехав поближе, обнаружил бы тут же свою ошибку и тотчас повернул бы обратно. Он увидел бы, что по гребню стены протянута в несколько рядов колючая проволока, что на площадках красивых зубчатых башен над воротами стоят пулеметы и около них дежурят солдаты в касках и в эсэсовских мундирах с черепом и скрещенными костями на рукавах. Он заметил бы над стеной такие же флаги с черепом и костями, и в темном своде над запертыми тяжелыми железными воротами почудилось бы ему нечто мрачное и зловещее, напоминающее вход с преисподнюю.
Нет, эта постройка не была замком древних времен. Это было поистине дьявольское создание архитектуры XX века, одно из самых страшных мест на земле — гитлеровский лагерь уничтожения Маутхаузен.
По показаниям свидетелей на Нюрнбергском процессе, по воспоминаниям бывших узников, по книгам, вышедшим после войны, мы сейчас хорошо знаем историю этого жуткого лагеря, где людей уничтожали с промышленной организованностью, с инженерной изобретательностью, с бесстрастием палачей с утонченностью садистов. Здесь узников убивали наповал ударом тяжелой дубинки и медленно сводили в могилу ежедневными побоями, здесь их подвергали мучительной смерти в газовых душегубках и сжигали в крематории, здесь над живыми людьми производили бесчеловечные медицинские эксперименты и из татуированной человеческой кожи делали абажуры.
Но мы знаем также, что люди, собранные в Маутхаузене со всех стран Европы, продолжали вести борьбу против фашизма и в лагере был создан Интернациональный подпольный комитет. Этот комитет вел большую работу среди узников, спасал нередко людей от смерти и медленно, но упорно готовил будущее освобождение. По сигналу Интернационального комитета 5 мая 1945 года, когда американские войска подходили к лагерю, узники Маутхаузена подняли восстание и сами освободили себя из неволи. Они не только овладели лагерем, но и заняли несколько ближайших к Маутхаузену поселков, организовали круговую оборону и отбили все атаки эсэсовцев, стремившихся захватить снова лагерь, чтобы уничтожить находившихся там пленных. Нам известно, что а в составе Интернационального подпольного комитета и в числе главных руководителей восстания было немало наших соотечественников — советских людей, томившихся в Маутхаузене и сумевших даже в адской обстановке этого лагеря уничтожения вести антифашистскую борьбу.
Но до последнего времени мало кто знал, что в истории Маутхаузена есть одно событие, особенно мрачное и трагическое, которое, казалось, навсегда останется легендарным, таинственным, как смутное и стершееся предание, доходящее до людей из глубины древних времен. Это событие, случившееся в первых числах февраля 1945 года,- восстание и массовый побег узников так называемого блока смерти.
Блок смерти в лагере смерти! Разве не звучит это как нелепый парадокс, как неуместная и кощунственная игра слов? Разве бывает на свете что-нибудь полнее и окончательное смерти?
Но ведь смерть может быть быстрой и медленной, легкой и мучительной, неизбежной или только возможной, внезапной или изнуряющей человека нестерпимо долгим ожиданием ее. Если все узники лагеря Маутхаузен знали, что для них смерть всегда возможна и в той или иной степени вероятна, то те, кто попадали в блок смерти, не сомневалась, что их гибель неизбежна и что при этом она будет особенно мучительной, полной страданий и придет к ним, сопровождаемая бесконечным изнурением и изощренным унижением тепа и человеческой души. Недаром эсэсовцы издевательски говорили смертникам, что из этого блока можно выйти только одним путем — через трубу крематория.
Блок смерти возник в последний год существования Маутхаузена. В первой половине 1944 года сотни узников несколько месяцев работали, возводя гранитную стену, отгородившую дальний угол лагерной территории. Эта стена была высотой в три с половиной метра и толщиной в метр. На гребне ее укрепили железные кронштейны, круто загнутые внутрь, и на них с помощью изоляторов в несколько рядов подвесили колючую проволоку, которая всегда находилась под электрическим током высокого напряжения. По углам над стеной поднялись три деревянные вышки, где стояли спаренные пулеметы на турелях, наведенные в центр двора, и сильные прожекторы, с наступлением темноты заливавшие двор ярким светом. Пулеметы всегда были на боевом взводе, и около них неотлучно дежурили эсэсовцы.
В тесном прямоугольнике, отгороженном этой стеной, оказался всего один барак лагеря с порядковым номером 20. Поэтому блок смерти иначе еще назывался блоком номер 20, или «изолирблоком». И в самом деле он был надежно изолирован от всего окружающего мира и даже от лагеря. С того самого момента, как блок смерти «вступил в эксплуатацию», — с лета 1944 года — люди, исчезавшие за его двойными железными дверьми, уже не появлялись оттуда живыми. Узники общего лагеря иногда наблюдали издали, как в эти двери эсэсовцы загоняю палками то большие партии пленных в несколько сот человек, то совсем маленькие группы, а то и одиночных смертников, но они никогда не видели, чтобы кого-нибудь выводили из этих дверей. Только каждый день выезжала из ворот блока смерти машина или тележка, нагруженная трупами, и сваливала их у крематория. Случалось, порой, что за день оттуда вывозили до трехсот мертвых тел. И вид этих мертвецов был таким, что он пугал даже ко всему привыкших узников из команды, обслуживавшей печи крематория. Скелеты, туго обтянутые тонкой пленкой кожи, покрытой страшными язвами, болячками, синяками от побоев и даже огнестрельными ранами, казались давно высохшими мумиями: можно было предполагать, что те, кто еще остался там, в блоке, почти ничем не отличаются от этих страшных мертвецов, но они еще двигаются, живут, страдают и, как выяснилось позднее, даже борются.
Кто содержался в блоке смерти и что происходило там — все это оставалось неизвестным, никто из остальных узников Маутхаузена не имел доступа туда. Даже бачки с лагерным супом — баландой — пленные из команды, работавшей при кухне, оставляли у дверей блока смерти, а внутрь их вносили сами эсэсовцы. Судя по количеству этой баланды, в первый период существования блока смерти, летом 1944 года, там содержалось несколько тысяч узников, но число их уменьшалось с каждым месяцем, и после нового, 1945 года супа туда доставляли меньше, чем на тысячу человек. Среди узников лагеря ходили слухи, просочившиеся, видимо, через солдат охраны, что в блоке смерти содержатся главным образом советские офицеры и политработники и что для них там создан такой режим, перед которым бледнеют все обычные ужасы Маутхаузена.
Впрочем, и без этого было ясно, что в «изолирблоке» творятся дела, которые превосходят все, что можно себе вообразить. Пленные, содержавшиеся в соседних с блоком смерти бараках, каждый день слышали, как из-за этой 3,5-метровой стены доносились дикие, нечеловеческие крики истязуемых людей, крики, заставлявшие содрогаться даже их, многострадальных узников Маутхаузена.
А иногда сюда, в Маутхаузен, приезжали на инструктаж группы эсэсовцев из других лагерей уничтожения. Местные «фюреры» водили их по блокам, любезно показывали крематорий, камеры пыток, все сатанинское оборудование Маутхаузена. В заключение их вели на одну из вышек блока смерти, и они подолгу стояли там, наблюдая за тем, что происходило внутри, а из-за стены в это время неслись особенно жуткие, душераздирающие вопли. Это были еще невиданные курсы повышения квалификации убийц и садистов — приезжие палачи учились у палачей блока смерти методам «обращения» с военнопленными.
Сами же узники общего лагеря старались даже не смотреть в сторону блока смерти и не прислушиваться к воплям, которые слышались оттуда. Они знали, что любопытство может дорого обойтись им — все помнили историю, случившуюся с «Лисичкой».
Был в лагере семнадцатилетний парнишка, почти мальчик, Ваня Сердюк, вывезенный гитлеровцами с Украины и потом за какие-то провинности попавший в Маутхаузен. Необычайно подвижной, юркий, вертлявый, с худеньким острым лицом, похожим на мордочку лисенка, он был всеобщим любимцем в лагере. Но на его беду он отличался излишней любознательностью. Ненасытное мальчишеское любопытство, которого не смог истребить в нем даже режим Маутхаузена, так и влекло его к стене блока смерти. Ваня слышал, что там, за этой стеной, содержатся его соотечественники, и он решил установить с ними связь. Раздобыв где-то клочки бумаги, он написал несколько записок и привязал их к камешкам. Улучая удобные моменты, когда поблизости не было никого из охранников, а пулеметчик на вышке отворачивался, «Лисичка» ловко перебрасывал камешки с записками через стену. Раза два это прошло незамеченным, но однажды за таким занятием Ваню Сердюка застал сам комендант лагеря. «Лисичку» задержали, а переброшенная им через стену записка была разыскана и доставлена коменданту. На вопрос коменданта, зачем он бросал записки, «Лисичка» ответил, что ему хотелось узнать, что делается в блоке смерти. Тогда эсэсовец усмехнулся.
— Ах, ты хотел узнать что там делается? — спросил он. — Хорошо, я тебе доставлю эту возможность. Ты пойдешь в блок смерти.
И «Лисичка» исчез за тяжелыми дверьми «изолирблока».
Наступил 1945 год. Советская Армия закрепилась на рубеже Вислы в Польше, а в Венгрии, на берегах Дуная, развертывалось большое сражение за Будапешт. На западе англо-американские войска стояли у дверей Германии. Было ясно, что узникам блока смерти вряд ли придется дожить до освобождения: за шесть месяцев 1944 года там, за стеной, было уничтожено несколько тысяч человек, и оставшихся, конечно, истребили бы в ближайшие два-три месяца.
И вдруг произошло неожиданное.
В ночь со второго на третье февраля 1945 года весь лагерь был разбужен внезапно вспыхнувшей пулеметной стрельбой. Стрельба доносилась из того угла территории Маутхаузена, где находился блок смерти. Пулеметы на вышках этого блока наперебой били длинными, захлебывающимися очередями. Сквозь трескотню выстрелов оттуда доносились какой-то шум и выкрики, и русские, находившиеся в ближних бараках, ясно слышали, как там гремит их родное «ура» и раздаются возгласы: «Вперед, за Родину!»
Весь Маутхаузен всполошился. Лагерные сиропы проревели тревогу, с соседних вышек пулеметы тоже начали бить в сторону блока смерти. Забегала охрана, узников в бараках заставили лечь на пол и им объявили, что каждого, кто подойдет к окну, застрелят без предупреждения. Бараки снаружи заперли на тяжелые железные засовы. Потом внезапно во всем лагере погас свет.
Но стрельба продолжалась всего каких-нибудь десять-пятнадцать минут. Потом выстрелы и крики переместились за пределы лагеря, и мало-помалу все стихло. Большинство узников не спало всю ночь, теряясь в догадках.
Утром пленных долго не выпускали из бараков и позже, чем обычно, погнали на работу. От охраны стало известно, что в эту ночь узники блока смерти подняли восстание и совершили массовый побег. Но эсэсовцы самонадеянно говорили, что ни один из бежавших не уйдет, все будут пойманы и казнены: в район Маутхаузена стянуто большое количество войск и частей СС и идет самая тщательная проческа местности.
Весь этот день пленные, остававшиеся на лагерной территории, наблюдали, как к крематорию свозили казненных беглецов. Приходили грузовики, доверху нагруженные трупами, пригоняли небольшие группы пойманных и тут же расстреливали около печей. В исступленной злобе эсэсовцы привязывали захваченных смертников за ноги к машинам или к лошадям и волочили головой по булыжной дороге, ведущей к лагерному крематорию. Трупы укладывались ровными штабелями, и несколько дней спустя эсэсовцы объявили по всему лагерю, что «счет сошелся» — по их словам, все бежавшие из блока смерти были пойманы и казнены.
Это объявление, эти груды обезображенных, страшных мертвецов около крематория по замыслу коменданта должны были внушить ужас всем пленным лагеря и навсегда отучить их помышлять о восстании или о побеге. Но комендант ошибался в своих расчетах — большинство узников восприняло побег смертников как пример истинной доблести, как призыв к ним подниматься против своих палачей.
Подвиг смертников прозвучал как набатный удар колокола, и Интернациональный подпольный комитет еще энергичнее принялся разрабатывать планы будущего восстания и готовить людей к вооруженной борьбе в ожидании подходящего момента. Победное восстание, которое произошло три месяца спустя — 5 мая 1945 года, было прямым продолжением и завершением героической борьбы узников блока смерти.
Страшный Маутхаузен перестал тогда существовать, и бывшие узники вернулись в свои страны, освобожденные из-под власти фашизма. Но, казалось, навсегда останется легендарным, лишенным всяких реальных подробностей подвиг советских людей в смертном блоке. Некому было рассказать об этих подробностях: «счет сошелся», как говорили эсэсовцы, и предполагалось, что никого из участников трагического побега не осталось в живых. Но те, кто был в Маутхаузене, на всю жизнь сохранили память об этом событии.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Понедельник, 01 Апреля 2013, 12.12.20 | Сообщение # 2 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Смертники
В 1958 году несколько бывших узников Маутхаузена прислали мне письма с сообщениями о восстании в блоке смерти. Они вспоминали свои личные впечатления от этого события и передавали слухи, которые потом ходили в лагере. Кстати, по их словам, в Маутхаузене после освобождения в мае 1945 года говорили о том, что будто бы несколько человек из участников побега остались в живых. Я тогда же включил рассказ о блоке смерти в одно из своих радиовыступлений и попросил откликнуться всех, кому что-нибудь известно об этом подвиге.
Уже вскоре я получил письмо из города Новочеркасска от мастера станкостроительного завода Виктора Николаевича Украинцева. Он оказался одним из бывших узников блока смерти, непосредственным участником восстания, ему посчастливилось уцелеть во время побега и впоследствии вернуться на родину. Бывший лейтенант-бронебойщик, он испытал в годы войны немало тяжелого. Попав в плен во время окружения наших войск под Харьковом, он прошел через несколько лагерей, неоднократно пытался бежать из плена, был уличён в актах саботажа на немецких предприятиях, и в конце концов его, как «неисправимого», приговорили к смерти и отправили в двадцатый блок Маутхаузена. Во время побега он спасся не один, а вдвоем с товарищем, который, кстати, тоже почти сразу откликнулся на мое радиовыступление. Это был инженер-конструктор вагоноремонтного завода на станции Попасная Иван Васильевич Битюков. Капитан нашей авиации летчик-штурмовик Иван Битюков в 1943 году, во время боев на Кубани, совершил воздушный таран и вынужден был приземлиться на территории, занятой врагом. Несколько дней он вместе со своим стрелком-радистом скрывался в кубанских плавнях, пытаясь пробраться на восток, к линии фронта, но потом был ранен и захвачен в плен. Он тоже прошел через целую Цепь лагерей, совершил удачный побег, сражался в рядах партизанского отряда в Чехословакии и там снова попал в руки гитлеровцев. На этот раз его со смертным приговором отправили в маутхаузеновский «изолирблок».
Итак, эсэсовцы врали — счет не «сошелся». Двое участников побега оказались в живых. Но их могло быть больше — предстояло вести поиски других уцелевших героев блока смерти.
История восстания смертников в Маутхаузене заинтересовала многих. Ею некоторое время занимался наш известный писатель Юрий Корольков, появилась статья об этом сотрудника Советского комитета ветеранов войны Бориса Сахарова, искала героев и выясняла обстоятельства восстания в блоке смерти новочеркасская журналистка Ариадна Юркова. Нам теперь известны уже семеро уцелевших участников побега, а с их помощью удалось установить имена нескольких руководителей и организаторов этого необычайного восстания.
Шесть месяцев провел в блоке смерти капитан летчик Владимир Шепетя, переживший там гибель многих своих друзей. Теперь он — служащий строительного треста в городе Полтаве. Немногим меньше стаж пребывания в блоке номер 20 лейтенанта Александра Михеенкова, ныне колхозника из Рославльского района, Смоленской области. Вместе спаслись после побега лейтенанты Иван Бакланов, сейчас житель города Шумихи, Курганской области, и Владимир Соседко — колхозник из Калининского района, Краснодарского края. Посчастливилось уцелеть и юному Ивану Сердюку, тому самому «Лисичке», который попал в блок смерти за свое любопытство. Сейчас он работает электрослесарем на одной из шахт в Донбассе.
С помощью этих людей перед нами все шире и полнее раскрывается картина событий, происходивших в таинственном блоке смерти Маутхаузена. И картина эта настолько трагична и вместе с тем проникнута таким высоким героизмом, что восстание и побег смертников Маутхаузена предстают сейчас перед нами как один из самых великих подвигов советских людей в годы их борьбы против фашизма.
Что же происходило за стеной загадочного блока смерти, что за люди находились там, как родился их дерзкий замысел, как сумели они осуществить его?
В блок номер 20 гитлеровцы посылали тех, кого они считали «неисправимыми» и особенно опасными для себя людьми. Туда попадали пленные, совершавшие неоднократные побеги из лагерей, уличенные в антигитлеровской агитации, в актах саботажа на немецких заводах и фабриках. Почти исключительно это были советские люди, главным образом офицеры, политработники, партизанские командиры и комиссары. Среди узников было много наших летчиков, и в том числе несколько старших офицеров, которые в дальнейшем стали главными организаторами и вдохновителями восстания и побега. Сейчас мы можем назвать лишь некоторых, остальные пока остаются неизвестными.
Герой Советского Союза подполковник Николай Иванович Власов занимал в нашей истребительной авиации должность инспектора по полетам. Это был великолепный, бесстрашный и лихой летчик, молодой человек, полный энергии и жизненных сил, с внешностью настоящего русского богатыря — высокий, широкоплечий, русоволосый и голубоглазый. Когда он попал в плен, гитлеровцы поместили его в крепости Вюрцбург вместе с нашими генералами и, к его удивлению, обращались с летчиком крайне предупредительно. Власову даже разрешили оставить свои ордена, и он ходил в лагере с Золотой Звездой на груди. Эта предупредительность, впрочем, объяснялась весьма просто: гестапо надеялось «обработать» этого офицера и привлечь его на службу в так называемую «русскую освободительную армию» предателя генерала Власова. Но уже вскоре они убедились, что из этого ничего не выйдет. Николай Власов с возмущением отвергал все попытки склонить его к измене Родине и не оставлял настойчивых попыток бежать из плена. В конце концов, видя, что ни уговоры, ни посулы, ни угрозы не помогают, гитлеровцы решили уничтожить этого человека. Ему объявили смертный приговор и направили в двадцатый блок Маутхаузена. Но еще до этого Власов успел передать свою Золотую Звезду одному из товарищей по плечу, и тот после освобождения сумел доставить ее на Родину.
Уже немолодой полковник Александр Филиппович Исупов командовал на фронте штурмовой авиационной дивизией. Он был сбит под Одессой в марте 1944 года. Гитлеровцы пытались «обрабатывать» его, как и Николая Власова, но встретили ту же благородную непреклонность коммуниста и советского гражданина. Однажды в лагере Лицманштадт, где содержался Исупов, пленных советских офицеров согнали на так называемый митинг. Перед ними выступил изменник — агитатор из власовской армии, долго и настойчиво доказывавший неизбежность победы Германии в этой войне. Затем немцы предложили высказаться нашим офицерам и первым обратились к Александру Исупову. К общему удивлению, полковник не отказался.
— Я не могу согласиться с выступавшим сейчас господином, — сказал он, и в голосе его звучали гадливость и презрение к предателю Родины.
И он с неумолимой логикой, оперируя многочисленными яркими примерами, один за другим разбил доводы власовца, доказывая, что победа уже близка и что гитлеровская Германия неминуемо потерпит поражение.
— Гитлеровцы обещают нам «свободу», — язвительно говорил он, — посмотрите, какая это свобода. Разве мы не являемся свидетелями того, что сделали фашисты с Польшей, как расправились они с населением наших оккупированных областей, как вывезли богатства из окрестностей Ленинграда, из других городов? Грабеж и рабство — вот та «свобода», которую несет нам Гитлер.
С необычайным волнением слушали его товарищи, а он открыто, прямо в лицо гитлеровцам и власовцу говорил о своей ненависти к фашизму и призывал товарищей не оставлять борьбу и здесь в условиях плена. Митинг был непоправимо испорчен, власовцу пришлось ретироваться, а немцы, хотя и сделали вид, что им, мол, безразлично выступление советского полковника, не простили ему этой речи. Судьба Александра Исупова была решена. Через несколько дней его заковали в наручники и увезли куда-то в закрытой машине. Его товарищи были уверены, что он расстрелян, и только теперь, в последние годы, выясняется, что Исупов был обречен гитлеровцами на медленную и мучительную гибель в блоке смерти Маутхаузена.
Иными путями привела судьба в двадцатый блок бывшего командира авиационной дивизии полковника Кирилла Чубченкова, командира эскадрильи капитана Геннадия Мордовцева и других, но с той поры, как за ними закрылись двойные двери блока смерти, они вступили на одну общую дорогу, ведущую к смерти.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Понедельник, 01 Апреля 2013, 12.12.47 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Страшный цех фабрики уничтожения
Как известно, в гитлеровских лагерях организация учета была поставлена со всей немецкой педантичностью. Каждого пленного из лагеря в лагерь сопровождала специальная карточка со всеми данными о нем, с отпечатками пальцев, с фотографией, сделанной анфас и в профиль, со всеми пометками о побегах и штрафах. Но па карточке каждого, кто предназначался для блока смерти, делались особые пометки. То ее прочеркивали по диагонали красной полосой, то аккуратным писарским почерком на ней было написано: «Фернихтен» — уничтожить, то стояли слова «мрак и туман» или «возвращение нежелательно», а то просто ставилась одна буква «К» — от немецкого слова «кугель» — пуля. Все эти пометки и слова обозначали одно и то же — смерть, самую страшную и мучительную.
Эти мучения начинались, как только смертник попадал в ворота общего лагеря Маутхаузен. Его тотчас же изолировали от остальных узников и помещали в одну из камер так называемого политабтайлунга. Там, в комнатах пыток, он и проходил первоначальную обработку — эсэсовцы избивали его до полусмерти, кололи иглами, пытали электрическим током. Потом его загоняли в «баню», которая тоже была утонченной и нестерпимой пыткой. В небольшом бетонированном помещении отовсюду хлестали тугие, как плети, струи ледяной воды. Захлебывающийся, задыхающийся узник нигде не мог укрыться от этих водяных бичей, а издевательское «купание» продолжалось порой по нескольку часов. После этого лагерный парикмахер простригал смертнику машинкой широкую дорожку от лба до затылка и голого человека выбрасывали прямо на снег, швыряя ему вслед старые полосатые штаны и куртку из какой-то дерюги. Одежда эта заранее подвергалась обработке, чтобы заразить узника чесоткой, экземой или другими накожными болезнями. Ударами дубинок эсэсовцы гнали бегом смертника к железным дверям блока, заставляя его одеваться на ходу. Двери открывались, человека вталкивали туда, а там, внутри, его хватали два эсэсовца, уже поджидавшие свою жертву, и начиналось очередное, еще более жестокое, избиение. Так, пройдя через это «чистилище», человек попадал уже в самый ад — в длинный барак, стоявший в центре узкого двора, огороженного стеной. Этот барак был разделен на три части: две комнаты (по-немецки «штубе»), где ночевали узники, и одно отделение посередине, где находились служебные помещения.
Одна из «штубе» предназначалась для больных — здесь помещались те, кому оставалось жить считанные дни, люди, которые уже не могли ходить, а только ползали. Но и их заставляли в дневное время покидать барак и выползать во двор при любой погоде. Второе, большее по размерам помещение, примерно десять на двенадцать метров, служило жильем всей остальной массе узников. Тут содержалось пятьсот — шестьсот человек. Помещение выглядело пустым, как сарай, — никакой обстановки не полагалось. Не было ни кроватей, ни нар, ни даже соломы на цементном полу. Никаких постельных принадлежностей, даже одеял, узникам не давали, хотя помещение зимой не отапливалось. Люди спали прямо на полу, вернее будет сказать, что они спали друг на друге, потому что лишь небольшая часть узников могла разместиться на этой площади пола, а остальным оставалось ложиться на товарищей или же спать стоя. В душные летние ночи эсэсовцы плотно запирали окна барака, и в сравнительно небольшом помещении, где была скучена такая масса народу, воздух постепенно становился невыносимо тяжелым и спертым, людям не хватало кислорода для дыхания, и многие, не выдержав, к утру задыхались. Зимой же по вечерам, перед тем как загнать узников в барак, помещение поливали из шлангов так, что на полу к ночи всегда стояла на несколько сантиметров вода. Людям приходилось ложиться спать прямо в воду, а среди ночи являлись эсэсовские охранники и распахивали все окна настежь до утра, устраивая издевательское «проветривание». И каждое утро на обледеневшем полу оставались трупы окоченевших людей.
В среднем, служебном помещении барака находилась так называемая умывальня. Здесь были бетонные умывальники, души с холодной водой и ванна с крышкой. В стены умывальни, наверху, были вбиты массивные железные крючья. Фактически эта комната тоже служила местом пыток. Здесь узников на невыносимо долгие часы ставили под ледяной душ или заставляли человека садиться в ванну, доверху наполненную ледяной водой, и топили его там, закрывая сверху крышкой. Людей вешали на железных крючьях или просто забавлялись, надевая смертнику на горло петлю и подтягивая его кверху, пока он не потеряет сознания. Эти крючья как бы приглашали узников повеситься. Специально для этого им оставляли поясные ремни, и многие из пленных, не выдерживая ежедневных издевательств и мучений, предпочитали ускорить свой конец и вешались там в умывальне.
Через коридор от умывальни, наискосок, находилась небольшая комната, где жил старший по блоку — блоковой. Это был здоровенный немец с могучими руками и с тупым лицом животного — уголовник, которого за неоднократные убийства осудили на смерть, но обещали помилование, если он заслужит его жестоким обращением с пленными в блоке смерти, И он выслуживался со всем рвением. Этот палач буквально купался в крови: многие сотни людей погибли от его резиновой, залитой свинцом дубинки, были задушены его руками или сброшены им в канализационный колодец, находившийся перед бараком.
В комнате блокового стояли печка и ящик с углем — это было единственное отапливаемое помещение в бараке. Здесь же хранился и большой ящик с эрзац-мылом — твердыми как камень плитками какого-то неизвестного вещества. Впрочем, как оно мылится, никто из пленных не знал: эрзац-мыло только числилось выданным для узников, но никогда не попадало к ним в руки. Так же формально считалось, что для больных, находящихся в блоке, выданы одеяла, — большая кипа этих одеял лежала в комнате блокового. Но они никогда не выдавались даже умирающим. На стопе одеял спал блоковой.
Блоковой имел свою охрану — два сильных и молчаливых голландца следовали всюду за ним по пятам. Было неизвестно, за что эти люди попали в блок смерти: они никого не понимали, а их родного языка не знал ни один из пленных. Сами они не убивали узников и не издевались над ними и только молчаливо и безропотно исполняли все приказания блокового.
Кроме того, из самих узников была создана так называемая команда «штубединст» — «служба помещений». Этих людей на русский лад называли штубендистами. Они выполняли разные работы внутри блока:
убирали помещения, мыли полы, вытаскивали во двор и складывали трупы, резали эрзац-хлеб и т. д. и за все это получали порой лишнюю ложку лагерного супа — баланды — или маленькую добавку того же эрзац-хлеба. Разные люди были среди этих штубендистов — одни только делали порученную им работу, а другие старались всячески выслужиться перед эсэсовцами и блоковым. Среди этих последних особенно выделялись трое, ставшие непосредственными помощниками блокового, такими же убийцами, как и он сам. Двое — Адам и Володька — были поляками, а третий — «Мишка-татарин» — жителем Крыма. Настоящие имя и фамилия его — Михаил Иханов. Рассказывают, что он был лейтенантом в одной из кавалерийских частей Красной Армии, а потом попал в плен или перешел на сторону гитлеровцев и стал служить в немецких войсках. Конвоируя однажды какой-то железнодорожный эшелон, он совершил кражу, и за это его отправили в один из блоков общего лагеря Маутхаузен. Здесь он принялся ревностно помогать эсэсовцам уничтожать узников и отличался при этом такой жестокостью, что комендант лагеря решил «выдвинуть» его и перевел в блок смерти, где «Мишка-татарин» сделался правой рукой блокового, с наслаждением мучил и убивал своих бывших сограждан и товарищей по заключению.
Среди всех фабрик смерти и их филиалов, в таком изобилии созданных гитлеровцами в разных странах Европы, блок смерти лагеря Маутхаузен был совершенно особым явлением. В нем наиболее ярко и полно воплотилась бессмысленная нечеловеческая жестокость, лежавшая в основе философии немецкого фашизма. Люди, которых посылали сюда, должны были умереть, но их умерщвляли далеко не сразу, а с изощренной, садистской постепенностью. Вместе с тем их не посылали ни на какие работы, они никогда не покидали двора двадцатого блока и, следовательно, не приносили пользы гитлеровскому рейху. Больше того, как ни скудна, как ни похожа НЕ корм скоту была пища, которую давали узникам, все же гитлеровцы вынуждены были тратить на них какое-то количество продуктов: брюквы для баланды, эрзац-хлебе и т. п. А ведь известно, что немецкие фашисты отличались виртуозной экономностью, ничего не тратили зря и использовали для хозяйства даже убитых ими людей: варили из мертвецов мыло и набивали волосами своих жертв матрацы. Чем же объяснить, что они были такими «расточительными» в блоке смерти и тратили продукты на людей, предназначенных к уничтожению?
Этому есть только одно объяснение: блок смерти был еще и «полигоном», где тренировали эсэсовских палачей, где в них возбуждали желание убивать, испытывать жажду крови и наслаждение человеческими страданиями. Узники двадцатого блока стали тем сырьем, материалом, на котором Гиммлер, Кальтенбруннер и другие руководители СС воспитывали тех, кто был опорой гитлеровского режима — «юберменшей» — «сверхчеловеков», утверждавших» господство на земле по единственному праву — праву силы, убивавших людей направо и налево то с равнодушием, то с садистским наслаждением и получавших особое, высшее удовлетворение от людских мучений. Другого смысла существования у блока смерти не было, весь режим, установленный здесь, служил этой цели.
С первыми проблесками рассвета в бараке раздавалась команда «подъем», и плотная масса людских тел, лежащих в несколько слоев друг на друге, разом приходила в движение. Узники торопливо вскакивали на ноги и бежали в умывальню, а на полу оставались только те, кто умер за ночь.
Утренний «туалет» был первым издевательством. Каждый из узников успевал только подбежать к умывальнику, плеснуть себе в лицо горсть воды и потом вытереться рукавом или полой своей куртки. Пленного, который не сделал этого, ожидали жестокие побои. Но тех, кто хоть на секунду задерживался в умывальне, избивали еще более жестоко блоковой и три его помощника.
«Умывшись», пленные бежали во двор и выстраивались по сотням в тесном шестиметровом промежутке между стеной и домом, около правого угла барака. Перед ними, закрывая небо, высилась гранитная стена и на загнутых кронштейнах тянулись ряды колючей проволоки под током. С двух деревянных вышек по углам, наведенные прямо на этот строй, чернели дула спаренных пулеметов, настороженно смотрели из-под железных касок глаза эсэсовцев. Продрогшие на морозном ветру в худой одежонке, босые, с почерневшими от холода ногами, узники, стоя в строю, приплясывали на снегу или на обледенелых булыжниках. Живые скелеты, с острыми, до предела исхудавшими лицами, с телами, покрытыми струпьями, язвами, синяками, незаживающими ранами, эти люди знали, что для них начинается новый день мучений, который приблизит их еще на шаг к смерти, а для многих станет последним днем их жизни. Притаптывая, все время шевелясь, чтобы сохранить в себе последние калории жизненного тепла, они в то же время зорко поглядывали по сторонам, стараясь не прозевать появление эсэсовцев. А в это время штубендисты выволакивали во двор трупы и тащили их к противоположному углу барака под вышкой, складывали там аккуратным штабелем «для удобства подсчета». И сами узники напряженно считали эти трупы. Они знали: если мертвецов будет меньше десяти, то это означает, что «норма» не выполнена и эсэсовцы сегодня будут свирепствовать больше, чем обычно. Но, как правило, «норма» эта перевыполнялась, и каждый день из ворот блока смерти к крематорию o выезжала либо ручная тележка, заваленная доверху трупами, либо наполненный мертвецами грузовик.
Около часу проходило в ожидании. Потом из дверей, ведущих в общий лагерь, появлялся блокфюрер — двадцатипятилетний садист-эсэсовец в сопровождении целой свиты подручных палачей. Узники застывали в строю неподвижно с низко опущенными головами; им не разрешалось поднимать глаз на фашистское начальство. Иногда вместо этого раздавалась команда «ложись!», и одновременно с одной из пулеметных вышек на строй пленных обрушивалась тугая струя ледяной воды из брандспойта, которая сбивала на землю тех, кто не успел упасть. Люди валились ничком друг на друга, и мимо этого лежащего строя медленно проходили эсэсовцы, сыпя удары дубинок, а иногда на выбор пристреливая людей. Затем раздавалась команда «встать!» — и люди вскакивали на ноги, а тех, кто уже не мог подняться, оттаскивали к штабелю трупов.
После этого начиналась издевательская «зарядка», как называли ее эсэсовцы. Узников заставляли ползать по грязи пли по снегу, бегать, ходить на корточках «гусиным шагом», порой по три-четыре километра вокруг барака. Того, кто не мог выдержать этого и сваливался, избивали до полусмерти или пристреливали. Штабель трупов непрерывно пополнялся, пока эсэсовцы не уставали и не уходили отдыхать. И тогда заключенные начинали свое излюбленное занятие — игру в «печку».
Кто-нибудь из узников отбегал в сторону и командовал «Ко мне!». И тотчас же отовсюду к нему бросались люди, сбиваясь в плотную толпу, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы согреть товарища жалким теплом своего истощенного тела. Так продолжалось несколько минут, а потом кто-то из тех, что оказались снаружи, отбегал в свою очередь в сторону и так же кричал: «Ко мне!» Прежняя «печка» рассыпалась и возникала новая. Таким образом люди, остававшиеся в прошлый раз снаружи и не успевшие получить свою порцию тепла, теперь оказывались в центре толпы и могли согреться телами товарищей. Эта игра была борьбой за остывающую в теле жизнь. А потом появлялись те же эсэсовцы, и опять начиналась «зарядка».
В этом чередовании мучительных «упражнений», сопровождаемых избиениями и убийствами и игрой в «печку», проходил весь день. Только поздно вечером пленным разрешали войти в барак.
Кормили смертников не каждый день. Лишь раз в два-три дня в блок доставляли баланду. Как правило, ее варили из гнилой нечищеной брюквы, чтобы вызвать желудочные заболевания у пленных. Летом, в жаркие июльские и августовские дни 1944 года, эсэсовцы придумали другое мучение. Баланду, которую доставляли в блок смерти, солили так, что соль уже не могла больше растворяться в этом жидком супе. А когда узники съедали свою порцию, в блоке перекрывали водопровод. Находясь целый день на палящем солнце, смертники испытывали невыносимые муки, у них пересыхали рты, распухали языки, и многие сходили с ума, не выдержав этой пытки жаждой.
Сама раздача баланды обычно тоже сопровождалась побоями и издевательствами. После того как блоковой наливал каждому из узников понемногу этого мутного супа в консервную банку и люди, стоя в строю, с жадностью съедали свою порцию, все с нетерпением ждали возможной добавки. Блоковой нарочно неопределенно указывал на какую-то часть строя, и оттуда десятка два узников тотчас же бросались к нему, протягивая свои консервные банки, толкаясь и оттесняя один другого. Это и нужно было блоковому. Одного он с силой ударял черпаком по голове, другому доставалось несколько ударов тяжелой дубинкой, третьего он бил ногой в живот, а четвертому и в самом деле плескал немного супа. А за «представлением» с одной из пулеметных вышек обычно наблюдали блокфюрер и его свита, немало потешаясь этим зрелищем.
Каждый день не меньше десяти трупов вывозили из блока смерти в лагерный крематорий. Но эсэсовцам было мало тех, кто умирал за ночь, или тех, кого они убивали во время ежедневных «зарядок». Время от времени они уничтожали узников этого блока целыми партиями. Нередко из строя вызывали специалистов каких-нибудь профессий — портных, штукатуров, слесарей — под предлогом отправления их на работу, и, как только доверчивые выходили, их в окружении конвоя вели прямо к крематорию и там расстреливали и сжигали. Именно так погиб товарищ Виктора Украинцева, одновременно с ним попавший в лагерь, москвич лейтенант Константин Румянцев, которого старожилы блока не успели предупредить об этой уловке эсэсовцев, — он вышел вместе с несколькими другими, когда из строя вызывали сапожников, и в тот же день был уничтожен около крематория. А иногда эсэсовцы просто врывались в барак среди ночи, вызывали по номерам десятка два или три пленных и уводили на казнь. По нескольку человек убивал каждый день и блоковой. Он отмечал узников, чем-нибудь не угодивших ему, записывал их номера, и это означало, что в ближайшие два-три дня он подстережет человека и либо убьет его наповал ударом своей дубинки, либо сбросит в канализационный колодец, откуда на следующее утро штубендисты извлекут труп баграми. К этим жертвам добавлялись еще люди, которых убивали ежедневно помощники блокового — штубендисты Адам, Володька и «Мишка-татарин».
Блок смерти — эта человеческая бойня — был самым «высокопродуктивным» цехом фабрики смерти Маутхаузен. За вторую половину 1944 года здесь уничтожили, по-видимому, больше 6 тысяч человек. К новому, 1945 году в двадцатом блоке осталось всего около 800 узников. За исключением пяти-шести югославов и нескольких поляков — участников Варшавского восстания, недавно доставленных в блок, все узники были советскими людьми, преимущественно офицерами. Хотя каждый из них внешне лишь отдаленно походил на человека, все они оставались русскими советскими людьми по своему характеру и не только жили, не только героически переносили все страдания, которые выпали на их долю, но и мечтали о борьбе, о том, что наступит день, когда они сведут счеты со своими палачами. Некоторые из них, вероятно наиболее сильные, провели в блоке смерти уже по нескольку месяцев, и мысль о том, чтобы дать бой врагам, никогда не оставляла их.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Понедельник, 01 Апреля 2013, 12.13.11 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Узники готовятся
У кого и когда впервые возникла идея массового побега, мы не знаем. Известно, что главными организаторами и руководителями подготовки к восстанию стали Николай Власов, Александр Исупов, Кирилл Чубченков и другие командиры, чьи имена, к сожалению, не сохранились в памяти тех, кто остался в живых. Говорят, что все детали будущего восстания этот подпольный штаб обсуждал во время «печек», когда удавалось незаметно от блокового и его помощников, зорко следивших за узниками, обменяться несколькими фразами. Надо было только заранее устроить так, чтобы вокруг тебя собрались самые надежные люди, которым можно доверять: ведь не исключалась возможность провокации со стороны кого-нибудь из узников.
Неизвестно каким образом, но этот штаб сумел установить связь с Интернациональным подпольным комитетом общего лагеря. Видимо, удавалось иногда перебросить через стену записку пли отослать ее каким-нибудь востока и с запада, и было ясно, что, как только возникнет непосредственная опасность освобождения Маутхаузена, эсэсовцы, может быть, постараются уничтожить всех пленных, содержащихся в лагере, но уж, конечно, в первую очередь — смертников двадцатого блока. Вероятно, Власов, Исупов и их товарищи по подпольному штабу понимали, что, решившись на восстание, им следует осуществлять его как можно скорее.
Когда Иван Битюков попал в блок смерти, он увидел здесь немало летчиков, с которыми его сводила судьба в других гитлеровских лагерях, где ему довелось побывать до этого, и даже встретил одного своего друга и прежнего сослуживца — капитана Геннадия Мордовцева. Он передал Мордовцеву все сказанное чехом-парикмахером, а тот сообщил эту новость руководителям подпольного штаба и взялся сам добыть план. С тех пор каждый раз, как только во время раздачи баланды блоковой предлагал добавку, Мордовцев в числе первых бросался к нему, нарочно устраивая свалку, стараясь получить удар и упасть на землю. Лежа он быстро и незаметно обшаривал днища бачков. Дважды он проделывал это, но безуспешно, и только на третий раз ему удалось нащупать какой-то шарик, прилепленный ко дну бачка. Он отколупнул его и быстро сунул в рот. Но хотя блоковой не видел этого, он все же взял на заметку пленного, который так настойчиво лез за добавкой. Товарищи видели, как он записал номер Геннадия Мордовцева, когда тот, повернувшись, побежал к строю. Это обозначало, что летчик будет в ближайшие дни уничтожен.
Когда вечером узников загнали в барак, Геннадий Мордовцев передал Власову и Исупову этот шарик. Внутри него находился маленький листок папиросной бумаги с планом окрестностей лагеря. Но в тот же вечер, когда Мордовцев был вблизи канализационного колодца, блоковой, незаметно подкравшись к нему, одним ударом сбросил его туда вниз. Так погиб этот смелый летчик, ценой своей жизни добывший своим товарищам возможность осуществить их дерзкое предприятие.
Казалось, как могли помышлять о восстании эти люди, истощенные, обессиленные, полуживые, безоружные и беззащитные перед властью своих палачей! Как могли они мечтать о штурме этой трехметровой гранитной стены, гребень которой был защищен колючей проволокой под током высокого напряжения? Что могли они противопоставить спаренным пулеметам, всегда наведенным на них с вышек? Чем они станут сражаться с вооруженной до зубов эсэсовской охраной лагеря, которая будет поднята на ноги при первых выстрелах? Поистине, всякому здравомыслящему человеку должно было показаться, что эта затея в своей основе обречена на провал.
Три важных человеческих качества могли обеспечить успех отчаянно дерзкому замыслу узников блока смерти — изобретательность, организованность и смелость. И сейчас, когда нам становится известной история восстания, мы можем сказать, что эти люди проявили чудеса изобретательности, показали железную организованность и беспредельную смелость.
Как это ни удивительно, они нашли оружие, вернее, то, что могло заменить его. Штаб решил вооружить узников булыжниками, вывороченными из мостовой двора, кусками угля, которые лежали в комнате блокового, кусками хранившегося там же эрзац-мыла, деревянными колодками со своих ног и обломками цементных умывальников: их предполагалось разбить перед побегом. Дождь этих камней и обломков должен был обрушиться на пулеметные вышки. Но самым важным оружием, которое оказалось в распоряжении смертников, были два огнетушителя, висевшие в жилых помещениях барака. К каждому из огнетушителей прикрепили по три человека, самых сильных, вернее, менее истощенных. Они должны были подбежать к основанию вышки, привести огнетушитель в действие и направить струю пены в лицо эсэсовским пулеметчикам, чтобы помешать им вести огонь и дать возможность штурмовой группе забраться на вышку и овладеть пулеметом. А для того чтобы подойти незаметно к пулеметчикам, решено было в вечер восстания начать рыть подкоп из барака к основанию вышки.
Колючую проволоку под током надеялись преодолеть с помощью одеял, находившихся в комнате блокового. Эти одеяла должны были набросить на проволоку и потом постараться замкнуть ее хотя бы тяжестью собственных тел.
Самого блокового необходимо было уничтожить. Его телохранителей — голландцев решили не убивать, а только связать их и заткнуть им рты. Узники — югославы и поляки, когда им сказали о готовящемся восстании, в один голос ответили: «Мы с вами, русские браты!» Сложнее обстояло дело со штубендистами. В их числе были всякие люди, и они могли оказаться серьезным препятствием, тем более что подготовка к восстанию в последний вечер должна была проводиться открыто на их глазах.
Но ведь штубендисты были такими же смертниками, как и остальные, и понимали, что гитлеровцы уничтожат их вместе со всеми или в лучшем случае в последнюю очередь. Восстание давало им единственную возможность спасти свою жизнь. Подпольный штаб решил в открытую поговорить с ними и предложить им участвовать в побеге.
Этот щекотливый разговор поручили провести летчику майору Леонову. Он был назначен старшим той сотни, в которой на проверках строились штубендисты, и формально считался как бы их начальником, хотя и был таким же узником, как и прочие, но никогда не позволял себе никаких действий, направленных против товарищей по несчастью. Улучив момент, он провел этот разговор, и «Мишка-татарин», Адам, Володька и другие штубендисты дали согласие участвовать в побеге и даже взяли на себя уничтожение блокового. У них действительно не было другого выхода.
Восстание назначили на ночь с 28 на 29 января. Для того чтобы определить самый удобный час, было установлено ночное наблюдение за вышками сквозь щели в стенах барака. Выяснилось, что часовые у пулеметов сменяются ровно в полночь. Решено было начинать восстание в час ночи: к этому времени сменившиеся эсэсовцы уже заснут, те, что останутся на вышках, успеют немного устать и промерзнуть и бдительность их притупится, а следующая смена, которая должна заступить в два часа ночи, еще будет спать в казарме.
Восстание готовилось не только организационно. В эти дни проходила и моральная подготовка, весьма своеобразная и необычная, велась своего рода политическая работа, внутренняя мобилизация людей перед их последним, смертным боем.
Был среди узников блока смерти какой-то советский журналист. Никто из оставшихся в живых смертников не помнит его фамилии, как они говорят, все товарищи называли его по имени — Володей. Невысокий, черноволосый, в черных роговых очках, он был, пожалуй, самым образованным человеком здесь, в блоке. Говорят, что до войны он жил в Ленинграде и там окончил исторический факультет университета. Но работал Володя в газете, выходившей в торговом флоте. Перед войной он ушел в плавание на одном из наших судов и оказался в немецком порту. Вместе со всем экипажем журналист был интернирован, заключен в какую-то крепость, откуда бежал, и за побег был приговорен к смерти и послан сюда, в двадцатый блок. Он-то и стал своеобразным комиссаром восстания, заранее готовя к нему людей.
Перед новым годом, выбрав момент, когда блоковой находился в благодушном настроении, Володя уговорил его разрешить по вечерам рассказывать своим товарищам содержание когда-то прочитанных им книг. С тех пор каждый вечер в переполненном бараке часами раздавался его спокойный, негромкий голос. Володя помнил чуть ли не наизусть множество книг и был великолепным рассказчиком. Видимо, не без умысла он всегда выбирал книги героического содержания, в которых речь шла о подвигах, о том, как люди побеждали, казалось бы, неодолимые трудности. Он пересказывал Дюма и Джека Лондона, «Овода» и «Как закалялась сталь». Оставшимся в живых участникам восстания особенно запомнилась одна история, которую Володя рассказывал несколько вечеров подряд. Это была история группы русских моряков, попавших в немецкий плен, заключенных в какую-то крепость и совершивших успешный побег оттуда. И хотя Володя из осторожности делал вид, что он читал об этом, все, кто слушали его, понимали, что речь идет о событиях Великой Отечественной войны и что либо журналист саг пережил эти события, либо узнал о них от кого-то. Историю эту слушали с захватывающим вниманием: она ' была прямой параллелью к событиям, готовившимся в блоке смерти, и ее удачный исход внушал узникам надежду на успех их отчаянного замысла. В последние же вечера перед побегом, тоже умело притворяясь, что речь идет о прочитанной книге, Володя по поручению штаба подробно рассказывал узникам, как будет проходить их восстание и что должен делать каждый из них. Это был инструктаж, ловко облеченный в форму литературного произведения.
Все было готово, как вдруг произошло поистине роковое событие. До сих пор неизвестно, было ли оно результатом предательства или просто трагическим совпадением. В ночь на 25 или 26 января, за два или три дня до восстания, в барак неожиданно нагрянули эсэсовцы. Старший из них громко выкрикнул 25 номеров, и 25 узников один за другим покинули барак, выходя во двор. Среди вызванных оказались главные руководители восстания: Николай Власов, Александр Исупов, Кирилл Чубченков и другие. Их увели, и на другой день стало известно, что они уничтожены в крематории.
Это было тяжелым ударом для всех. Казалось, что теперь восстание парализовано. Но этого не случилось. Другие люди, имен которых мы не знаем, встали на место погибших и стали руководителями готовившегося побега. Рассказывают, что одним из них был майор Леонов. Подготовка продолжалась своим чередом, но восстание пришлось отложить на несколько дней. Оно было назначено теперь на ночь со 2-го на 3 февраля.
И вот она наконец настала, эта долгожданная ночь. Вечером, как только узников загнали в барак и эсэсовская охрана ушла, был уничтожен блоковой. Штубендисты вызвали его под каким-то предлогом в коридор, один из узников накинул ему на голову одеяло, заранее выкраденное из его комнаты, и «Мишка-татарин» заколол своего шефа ножом. Связали обоих голландцев, и они в ожидании решения своей участи лежали на полу с кляпами во рту, такие же, как всегда, флегматичные и равнодушные ко всему. Командиры сформировали четыре штурмовые группы: три для захвата пулеметных вышек и одну, чтобы отразить атаку эсэсовцев со стороны общего лагеря. Люди вооружились камнями, кусками угля, колодками, расхватывали эрзац-мыло, разбивали цементные умывальники. Специальная команда начала рыть в углу барака подкоп в сторону пулеметной вышки. Впрочем, эту работу пришлось вскоре прекратить: грунт оказался очень твердым, каменистым, и стало ясно, что без инструментов выкопать подземный ход до часу ночи будет просто невозможно. Решили штурмовать пулеметные вышки в открытую, выпрыгивая из окон барака.
Около сотни узников не могли принять участия в побеге: они уже были не в состоянии ходить, большинству из них оставалось жить два-три дня. Со слезами на глазах эти люди провожали своих товарищей в последний бой, просили рассказать на родине об их гибели, передать родной земле их прощальный привет. Они знали, что их сразу же уничтожат после побега, но хотели хоть чем-нибудь быть полезными друзьям в этот решительный час и отдали им последнее имущество, которое было у них, — свои колодки и свою одежду, оставшись совершенно голыми. Половину этой одежды, как и половину одеял, хранившихся в комнате блокового, оставили, чтобы набросить на колючую проволоку под током. Другую половину пустили на тряпки — ими участники восстания обматывали свои босые ноги: ведь им предстояло бежать по снегу.
Наступила полночь, на вышках сменились пулеметчики. В ожидании назначенного часа нервы людей были напряжены до крайности. Каждый со страхом думал об одном: не придут ли сейчас в блок эсэсовцы за очередной партией жертв? Это означало бы катастрофу: гитлеровцы успели бы поднять тревогу до начала восстания. К счастью, этого не случилось.
Без десяти час штурмовые группы заняли свои места у окон барака, готовые рвануться вперед по первому сигналу. Из комнаты блокового принесли стол, и на него поднялся один из руководителей восстания — уже пожилой полковник или генерал интендантской службы с белым пятном седины на коротко остриженных волосах. Медленно обвел он взглядом напряженные, нахмуренные лица узников, умирающих, которые голыми лежали на полу.
— Дорогие товарищи и братья! — взволнованно сказал он. — Я не имею никаких полномочий от нашего командования и Советского правительства, но я беру на себя смелость от их имени поблагодарить всех вас за то, что вы вынесли здесь, в этом аду, оставаясь настоящими советскими людьми. Вы не уронили чести и достоинства гражданина Советского Союза и солдата нашей великой армии. Теперь нам с вами остается выполнить до конца долг солдата и сразиться с врагом в последнем, смертном бою. Многие из нас погибнут в этом бою, может быть, почти все, но будем надеяться, что некоторым удастся уцелеть и вернуться на родину. Давайте же торжественно поклянемся сейчас друг перед другом своей судьбой, жизнями замученных здесь друзей, поклянемся, что тот, кому выпадет счастливая судьба вернуться домой, расскажет людям, что творилось здесь, в блоке смерти, о гибели наших братьев, о наших страданиях и борьбе. Пусть они сделают это во имя полной гибели фашизма, для того, чтобы никогда больше на земле не повторялось таких ужасов. И пусть будет проклят тот, кто не сделает этого! Клянемся, товарищи!
И в бараке торжественно, глухо и грозно прозвучало это слово, повторенное всеми:
— Клянемся!
— А теперь попрощайтесь друг с другом и обменяйтесь адресами,- сказал полковник и спустился со стола.
Несколько минут в помещении слышались только приглушенные рыдания обнимающихся в последний раз людей и торопливо повторяемые вполголоса адреса и фамилии. Потом раздалась команда «Приготовиться!», все снова на минуту пришло в движение, и опять наступила тишина. Люди стояли на местах, напрягшись, затаив дыхание, готовые к броску.
— Вперед! За Родину! — громко грянул приказ.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Понедельник, 01 Апреля 2013, 12.13.37 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Последний бой смертников
Мгновенно распахнулись настежь все окна барака, и толпа узников хлынула во двор, прямо под слепящий свет прожекторов. С одной из вышек торопливо стрекотнул пулемет — эсэсовцы заметили штурмующих. И тотчас же над блоком смерти загремело многоголосое яростное русское «ура!» — узникам уже не к чему было скрываться: начинался их последний, решительный бой.
Теперь по толпе атакующих били все три пулемета. Но уже обрушился на вышки дождь камней, кусков угля, колодок, погасли разбитые прожектора, и пенные струя из огнетушителей ударили в лица пулеметчикам, мешая им вести огонь.
Видимо, один из камней попал в цель — пулемет на средней вышке захлебнулся и смолк. И сразу же, подсаживая друг друга, на площадку вышки вскарабкались узники штурмовой группы. Минуту спустя этот пулемет начал бить по другим вышкам, заставляя эсэсовцев прекратить огонь.
А пока шел бой около вышек, длинная шеренга узников, пригнувшись, выстроилась у основания наружной стены. На плечи к ним карабкались другие и, набросив на проволоку под током одеяла и куртки, повисали на ней. Кое-где люди, охваченные горячим порывом, замыкали проволоку своим телом, а по ним дальше, вперед, лезли их товарищи. Наконец, кронштейны не выдержали тяжести и согнулись. Проволока замкнулась, блеснул яркий электрический разряд, и свет во всем лагере погас. В темноте тревожно выли лагерные сирены, из-за стены доносились крики эсэсовцев и автоматные очереди, и пулеметы всех вышек Маутхаузена наугад били в сторону блока смерти.
Двор блока был усеян трупами, мертвые тела висели на проволоке, лежали на гребне стены, но уже сотни узников, подсаживая один другого, втягивая товарищей наверх, взбирались на эту стену и спрыгивали по ту сторону ее.
Там оказались новые препятствия — ров с ледяной водой, а за ним высокий забор из колючей проволоки. Но уже ничто не могло остановить смертников, вырвавшихся из самого ада, увидевших перед собой свободу. Снова в ход пошли одеяла и куртки, и через несколько минут в проволочном заборе зияла широкая брешь. Выливаясь через эту брешь, сотни узников уже оказывались вне пределов лагеря, на широком заснеженном поле и, разбиваясь тут же на группы, как было заранее условлено, уходили в разных направлениях, чтобы затруднить преследование эсэсовцам. А из ворот лагеря выбегали охранники с собаками, выезжали мотоциклы, освещая фарами поле, по которому, увязая по колено в снегу, выбиваясь из сил, бежали узники.
Самая большая группа направлялась к видневшемуся вдали лесу. Но при свете луны погоня стала настигать ее, и очереди автоматов слышались все ближе. Тогда несколько десятков человек отделились от этой группы и повернули назад. Они запели «Интернационал» и пошли прямо навстречу эсэсовцам, чтобы вступить с ними в последний бой, погибнуть и ценой своей жизни дать возможность товарищам выиграть несколько минут и достигнуть спасительного леса.
Другая группа, под командованием полковника Григория Заболотняка, бежала в сторону Дуная. В нескольких километрах за лагерем узники наткнулись на зенитную батарею немцев. Им удалось бесшумно снять часового. Потом они ворвались в землянки, где спала орудийная прислуга, голыми руками передушили артиллеристов, захватили их оружие, пушки и даже грузовик, стоявший тут же. По приказу Заболотняка на машину погрузили раненых и тех, кто выбился из сил, и группа продолжала двигаться дальше вдоль берега реки. Но уже подходили вызванные по тревоге из Линца колонны моторизованной пехоты, и вся эта группа погибла в неравном бою. Остался в живых только один человек — молодой Иван Сердюк, тот самый «Лисичка», который попал в блок смерти из-за своего любопытства. На его руках скончался тяжело раненный командир группы полковник Григорий Заболотняк, который успел перед смертью сказать Сердюку, что его семья живет в сибирском городе Канске.
За ночь вырвавшиеся из лагеря узники разбежались по окрестностям Маутхаузена. Но, к сожалению, в этом районе мало лесов и довольно густо повсюду разбросаны села и хутора. Беглецы прятались в сараях и на чердаках домов, в скотных дворах и в скирдах соломы, стоявших во дворах или на поле. Однако почти все эти убежища оказались ненадежными — гитлеровцы приняли самые энергичные меры для того, чтобы выловить бежавших.
На поиски были брошены эсэсовцы с собаками. Из Линца и других ближайших городов вызвали войска, и густые цепи солдат с утра прочесывали местность, осматривая каждую яму или куст, обыскивая каждый дом и сарай, протыкая острыми железными прутьями каждую скирду соломы. Была поднята на ноги местная полиция, прекратились занятия в школах, и радио Вены и Линца все время передавало обращения к населению, в которых говорилось, что из концлагеря Маутхаузен бежала большая группа опасных бандитов и что за каждого пойманного будет выдана награда, а всякая попытка укрыть бежавшего и оказать ему помощь карается смертной казнью.
Смертников вылавливали одного за другим. Одних убивали на месте или привязывали ногами к машине и волочили к лагерному крематорию, других собирали группами и вели в лагерь, расстреливая около крематория. Третьи — и таких, говорят, было большинство — не давались живыми своим палачам и в последнем отчаянном порыве кидались на них с голыми руками.
Уже значительно позднее, 5 мая 1945 года, когда восставшие узники Маутхаузена овладели лагерем, среди захваченных ими в плен охранников оказался один эсэсовец, участвовавший в февральских облавах на бежавших смертников. Он рассказал, что, когда беглецов обнаруживали, они обычно не сдавались живыми, а бросались душить эсэсовцев, впивались им в горло зубами и нередко успевали перед смертью убить одного из палачей. По его словам, во время этих облав было уничтожено больше 20 человек из эсэсовской охраны лагеря. Это не считая убитых из числа местной полиции и войск, которые участвовали в облавах. А кроме того, сюда следует прибавить и другие потери. Говорят, что по приказу Гиммлера некоторые эсэсовцы из охраны блока смерти были расстреляны за то, что они допустили восстание и побег, а блокфюрер и комендант лагеря получили тяжелые взыскания.
Больше недели продолжались эти облавы, с каждым днем росли штабеля трупов около крематория, и в конце концов Эсэсовцы объявили о том, что «счет сошелся». Теперь мы знаем, что они лгали: часть узников так и не удалось найти, они спаслись.
Как же это случилось?
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Понедельник, 01 Апреля 2013, 12.14.00 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Выполнение клятвы
Виктор Украинцев, который во время штурма действовал с одним из огнетушителей, вырвавшись за стену и за проволоку, бежал вместе со своим товарищем — Иваном Битюковым. Несколько часов они пробирались в темноте, уходя все дальше от лагеря, и наконец оказались на окраине небольшого австрийского местечка Гольцляйтен, около усадьбы бургомистра, ярого гитлеровца. Они пробрались в сарай этой усадьбы и там наткнулись на спящих людей, которые, проснувшись, не подняли тревоги, видя перед собой страшных, оборванных, измученных беглецов. Эти люди, спавшие в сарае, были батраками господина бургомистра — увезенные из своих родных мест на гитлеровскую каторгу советские граждане Василий Логоватовский и Леонид Шашеро и с ними поляк Метык. Они сразу поняли, что пришли узники, бежавшие из Маутхаузена. Первым делом они накормили их вареной картошкой, приготовленной для скота, а потом, посоветовавшись, решили спрятать смертников на чердаке дома бургомистра: было мало шансов, что эсэсовцы станут искать там.
Батраки знали, что их убьют, если узники будут обнаружены. Но они смело пошли на этот риск. И господин бургомистр Гольцляйтена, принимавший самое активное участие в поимке бежавших и ежедневно выезжавший на облавы, вовсе не подозревал, что, когда он поздно ночью возвращался домой и ложился спать, над самой его кроватью, на чердаке, под кучей заготовленного на зиму клевера, скрываются двое из тех, кого он искал с таким рвением.
Две недели трое батраков прятали Украинцева и Битюкова, кормили их, воруя продукты у бургомистра, урезая для них свою скудную порцию еды, получаемой от хозяев. Потом, когда в округе все успокоилось, они достали беглецам гражданскую одежду, и однажды ночью, распростившись со своими спасителями, Украинцев и Битюков двинулись дальше на восток.
Вскоре судьба разлучила их — однажды они попали в немецкую засаду. Украинцева поймали, по он, зная язык, назвался поляком Яном Грушницким, стойко вынес все избиения и пытки на допросах и в конце концов снова попал в Маутхаузен, но уже в общий лагерь, в польский блок. Здесь он дожил до освобождения 5 мая 1945 года и только после этого признался товарищам, что он — один из спасшихся беглецов блока смерти. А Иван Битюков в одиночку еще долго шел на восток и уже на земле Чехословакии встретил наступающие советские войска.
Так же вдвоем бежали лейтенанты Иван Бакланов и Владимир Соседко. Им посчастливилось уйти далеко от лагеря, и они скрывались в лесах на протяжении нескольких месяцев, добывая себе пищу ночными рейдами в ближайшие деревни. Они так боялись выходить из своего надежного лесного убежища, что даже прозевали конец войны и только 10 мая узнали, что фашистская Германия разгромлена.
Владимиру Шепетя удалось тоже несколько дней скрываться в окрестностях лагеря, достать гражданскую одежду, но в дальнейшем он все же был пойман гитлеровцами и, назвавшись вымышленным именем, попал в другой лагерь для советских военнопленных. Александр Михеенков был единственным уцелевшим из группы полковника Макарова. Остальных узников из этой группы переловили, а Михеенкову удалось скрыться в сарае для скота во дворе одного из австрийских крестьян. Он залез под стог старой соломы и выкопал себе под ним глубокую нору. Это спасло его — и хозяин и приходившие несколько раз эсэсовцы протыкали этот стог со всех сторон железными прутьями, но не могли нащупать беглеца. Дней десять он отсиживался в этом убежище, а потом двинулся на восток, перешел чехословацкую границу и до конца войны скрывался в доме приютившего его чешского патриота Вацлава Швеца.
Все они, возвратившись на родину, никогда не забывали о клятве, которую вместе с товарищами дали, отправляясь в свой последний бой, — рассказать людям о том, что творилось в блоке смерти, о страданиях, борьбе и гибели своих товарищей. Но еще долго рассказы и воспоминания бывших узников оставались лишь достоянием их близких и друзей: как известно, в то время у нас бытовало несправедливое, предвзятое отношение к людям, вернувшимся из гитлеровского плена. Только в последние годы, услышав мое выступление по радио, прочитав в газетах статьи Б. Сахарова и Ю. Королькова, уцелевшие герои восстания в блоке смерти отозвались один за другим.
Впервые бывшие товарищи по блоку смерти встретились в 1960 году в Новочеркасске. Туда повидаться с Виктором Украинцевым съехались Иван Битюков и Владимир Шепетя, Иван Бакланов и Владимир Соседко. Здесь произошла не только встреча героев блока смерти, но и первое послевоенное свидание Украинцева и Битюкова со своими спасителями — бывшими батраками бургомистра местечка Гольцляйтен — шофером из города Клинцы, Брянской области, Василием Логоватовским и мастером Брянского машиностроительного завода Леонидом Шашеро. А два года спустя, осенью 1962 года, бывшие узники блока смерти съехались в Москву. Теперь им представилась возможность выполнить клятву, данную своим товарищам, — они выступили перед миллионами людей в передаче Московского телевидения. Тогда же их принял заместитель министра обороны Союза ССР Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков. А в Советском комитете ветеранов войны состоялась волнующая встреча героев легендарного восстания с бывшими узниками общего лагеря Маутхаузен. Люди, прошедшие через ад страшного лагеря смерти, смотрели сейчас с удивлением и восхищением на тех, кто сумел вырваться из самых глубин этого ада. Они слушали рассказы бывших смертников и сами вспоминали о том, какое огромное впечатление произвели тогда восстание и побег из двадцатого блока и как этот подвиг стал примером борьбы для всех узников Маутхаузена.
Мы знаем сейчас семерых уцелевших после восстания узников блока смерти. Но можно с уверенностью сказать, что должны отыскаться и некоторые другие. Говорят, что тот самый эсэсовец, который был захвачен во время майского восстания и рассказал о своем участии в облавах на бежавших смертников, сообщил, будто в штабелях трупов около крематория тогда не досчитались около двадцати человек. Нет, счет далеко не «сошелся», эсэсовцы объявили об этом только для устрашения остальных узников. По слухам, остался в живых один из руководителей восстания — майор Леонов. Совершенно точно известно, что уцелел после побега бывший лейтенант Михаил Иханов, тот самый «Мишка-татарин», который был подручным палача блокового и уничтожил сам многие десятки смертников. Может быть, до сих пор ходит он по советской земле или скрывается где-нибудь за границей.
О каких-то двух еще неизвестных нам — узниках блока смерти, спасшихся после восстания, рассказывает в своем письме Лидия Мосолова из города Гомеля в Белоруссии. Угнанная из родных мест гитлеровцами, она батрачила у австрийца в селе Швертберг, в семи километрах от Маутхаузена. Около четырех часов утра 3 февраля жители Швертберга были разбужены шумом мотоциклов и выкриками, раздававшимися на улицах села. Прибыла целая колонна эсэсовских мотоциклистов, которые начали обыскивать все дома и сараи. Уже после обыска хозяйка сказала своим батрачкам, что из лагеря Маутхаузен сбежали 500 большевистских комиссаров, приговоренных к смерти, и теперь их повсюду разыскивают. Все утро в окрестностях села слышались выстрелы и лай собак. Часов в десять пли одиннадцать по улице провели большую группу пойманных беглецов — человек 60-70,- окруженную плотным кольцом эсэсовцев. «Это было страшное зрелище,- пишет Лидия Мосолова.- Одни скелеты, покрытые кожей, одетые в полосатые куртки и брюки, а на ноги их нельзя было смотреть. И они не шли, а брели еле-еле».
Как рассказывает Лидия Мосолова, и она и ее хозяина не могли удержаться от слез при виде этих людей. А стоявший рядом с ними хозяин — австрийский крестьянин — вдруг со страхом в голосе сказал:
— Мы пропали!
Его жена испуганно спросила: почему? И он ответил:
— Ведь сюда придут русские. Разве можно простить такое злодейство!
Всю эту группу беглецов вывели на площадь села и там расстреляли. А потом пришли машины из Маутхаузена, и трупы расстрелянных увезли в лагерь.
Долго еще в округе говорили об этом побеге, но постепенно все толки улеглись, и лишь в мае 1945 года, когда в эти места пришли американские войска, стало известно, что на хуторе Виндек, в двух километрах от Швертберга, все это время скрывались двое беглецов из блока смерти. Как сообщает Л. Мосолова, их спрятал в своем доме старик крестьянин, у которого три сына были в гитлеровской армии, а один из них даже служил в войсках СС. Видимо, поняв, Что война проиграна, и опасаясь возмездия для своих сыновей, старик решил смягчить их участь и оказать услугу будущим победителям. Когда двое беглецов появились в его дворе, он тайно от семьи повел их на чердак своего дома и там спрятал. Как раз в это время в доме, говорят, гостил сын, служивший в эсэсовских войсках и приехавший к отцу в отпуск. Быть может, поэтому эсэсовцы, охотившиеся за беглецами, не осмотрели достаточно внимательно этот дом. И до самого освобождения в течение нескольких месяцев этот старик скрывал и кормил своих тайных постояльцев. Лидия Мосолова говорит, что 10 мая 1945 года она беседовала с одним из этих беглецов перед самым его отъездом на родину. И она помнит, что его звали Николаем, а его товарища — Михаилом. Она указывает, что, может быть, более подробные сведения об этих двух участниках восстания и побега могут дать некоторые жители села Широкое, Днепропетровской области, которые работали батраками на этом хуторе Виндек.
Кто были эти Николай и Михаил, мы пока не знаем. Будем надеяться, что они дадут о себе знать, так же как, может быть, обнаружатся и другие уцелевшие участники рассказанных выше событий. Во всяком случае сейчас мы знаем лишь семерых из тех двадцати, которых, как говорят, не хватило эсэсовцам Маутхаузена, пересчитывавшим казненных смертников у лагерного крематория.
Поиски продолжаются. Уже найдены семьи некоторых погибших организаторов и руководителей восстания в блоке смерти. Под Москвой, в Люберцах, живет мать Героя Советского Союза подполковника Николая Власова. В Казани находится жена полковника Александра Исупова. В Москве и в Ростове живут братья Кирилла Чубченкова, тоже полковники, как и погибший герой. Найдены семьи Геннадия Мордовцева, бывшего сержанта милиции из Красноярского края Александра Татарникова, который вел огонь из захваченного пулемета на вышке; отыскались родные других участников восстания.
А сам подвиг героев блока смерти, с такой силой и полнотой выразивший высокие душевные качества нашего человека, овеянный таким возвышающим душу трагическим героизмом, входит сейчас в историю Великой Отечественной войны, как одна из тех ее страниц, что навсегда останутся особенно святыми и дорогими для сердца народа.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
