|
Kgf.Lager Majdanek (KZ Majdanek)
|
|
| Nestor | Дата: Суббота, 18 Августа 2018, 19.23.34 | Сообщение # 31 |
Группа: Эксперт
Сообщений: 25597
Статус: Отсутствует
| Цитата Саня (  )
Прямо наоборот. Этот лагерь вмещал всего 50 чел., а якобы доставили всего 5 тыс. Цитирую текст шире по Вами же приведенной ссылке:
"Примерно в сентябре или октябре 1942 года в лагере на Липовой улице №7 было решено оставить только людей, имеющих фабрично-заводскую квалификацию и нужных в городе, а все остальные, и я в том числе, были отправлены в лагерь "Майданек"."
Будьте здоровы!
Сообщение отредактировал Nestor - Суббота, 18 Августа 2018, 19.27.10 |
| |
| |
| Nestor | Дата: Воскресенье, 19 Августа 2018, 03.34.33 | Сообщение # 32 |
|
Группа: Эксперт
Сообщений: 25597
Статус: Отсутствует
| Цитата ВКБ ( ) Вы вообще понимаете о чем речь идет? Концентрационный лагерь был в большинстве случаев конечной точкой.
Прекрасно понимаю. В ОБД полно ЗК и ПК, где значится Люблин как пункт транзита между лагерями пленных. Разгребание этой кучи фактуры займет минимум год.
Поясню. В очерке истории Майданека (насколько помнится, он у патриотов) рассказывается, что этот концлагерь вырос на базе маленького лагеря РУССКИХ военнопленных СС по адресу, приведенному в воспоминаниях поляка. С лимитом наполняемости 50 чел. Любопытно притом, что туда не приходили большие эшелоны. В сети имеется также книга прибывавших эшелонов в концлагерь, согласно данным которой в день поступало по человек 100-200 всех контингентов. Это подтверждается также данными ПК и ЗК советских пленных. Мемуарист поляк сообщает, что поступил на Липскую в январе 1941 г. Как раз тогда туда была отправлена партия в 4000 польских пленных евреев. Значит, доставка их туда продолжалась от трех недель до полутора месяцев.
С этих непоняток все начинается.
Рассудим логически. Прибывает максимум 5 вагонов (минимальная заполняемость каждого из них 40 чел.). Дальше селекция. Грубо говоря, приехавшие в одном вагоне размещаются в лагере на Липской. Остальные - куда? Где они кантуются, если следовали транзитно - а транзит точно был? Что происходит с ними альтернативно, если их не отправили по маршруту дальше? Пребывают они какое-то время в концлагере или вообще иначе как? Т. е. их немедленно уничтожают? Где? В Майданеке ли?
Кроме того, мы видим в документации ОБД лазарет пленных Люблин. Это не лагерь пленных СС. И (лазарет?)шталаг 303 Люблин - в лексиконе вермахта.
Это самые простенькие вопросы для самого начала.
А Вам, уважаемый ВКБ, все понятно. Где-то что-то прочли о доставке осенью из БП в Майданек большой партии пленных (5 тыс.) - все ясно: зимой доживших до того времени из них казнили.
Тех же ли самых? Откуда такая уверенность в выводах? И где какие доказательства?
Будьте здоровы!
Сообщение отредактировал Nestor - Воскресенье, 19 Августа 2018, 14.15.43 |
| |
| |
| Саня | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 07.01.52 | Сообщение # 33 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Константин Симонов. Лагерь уничтожения
К.Симонов || "Красная звезда" №189, 10 августа 1944 года
То, о чем я здесь собираюсь писать, слишком огромно и страшно для того, чтобы целиком его осмыслить. Нет никаких сомнений в том, что в этом страшном деле будут долго разбираться юристы, врачи, историки и политики. В будущем, в результате подробнейших расследований, выяснится весь размах и все подробности того преступления перед человечеством, которое совершили немцы. Сейчас я знаю далеко не все факты, далеко не все цифры — я говорил только, может быть, с сотой частью свидетелей и видел, может быть, только десятую долю действительных следов преступления. Но человек, видевший это, не в состоянии молчать, не в состоянии ждать. Я хочу рассказать именно сейчас, сегодня, о первых раскрытых следах преступления, о том, что я слышал в эти дни, и о том, что я видел своими глазами.
I.
В конце 1940 года в двух километрах от Люблина на огромном пустыре, тянувшемся справа от Хелмского шоссе, появилось несколько офицеров войск СС и землемеры с рулетками. Через несколько дней здесь был отмерян огромный участок, захватывавший почти весь пустырь общей площадью в 25 квадратных километров. На составленных в гестапо планах этого земельного участка было нарезано 16 огромных квадратов и в каждом из них помещалось по двадцать одинаковых прямоугольников. Прямоугольники обозначали бараки, квадраты — так называемые поля, секторы, окруженные со всех сторон колючей проволокой. Наверху, на первом плане, стояло исчезнувшее впоследствии заглавие «Лагерь Дахау 2». Гестапо предприняло под Люблином строительство невиданного масштаба концентрационного лагеря, который по системе своей представлял точную копию знаменитого лагеря Дахау в Германии, но по размерам в несколько раз превосходил его.
Строительство началось зимой 1941 года. На первых порах к нему было привлечено некоторое число польских гражданских инженеров и рабочих, к которым вскоре, в качестве основной рабочей силы, присоединили поляков и евреев — военнопленных, захваченных во время немецко-польской войны 1939 года, а примерно с августа 1941 года в строящемся лагере в качестве рабочей силы была поселена первая тысяча русских военнопленных и мирных людей. К этому времени в лагере было наполовину застроено первое поле или, как немцы называли его, «первый блок», на котором уже стояли десять бараков. Строительство продолжалось всю осень 1941 года и зиму 1942 года.
Число работавших на строительстве людей постепенно возрастало. Вскоре, вслед за русскими, прибыли большие группы политических заключенных чехов и поляков и переведенных из других лагерей, где они в большинстве своем сидели еще с 1933 года. Осенью 1941 года сюда были переведены на работу первые две тысячи евреев из люблинского гетто. Вслед за ними в декабре 1941 года из люблинского замка прибыло 700 поляков. Потом в лагерь попали 400 польских крестьян, не сдавших своевременно налогов немецкому государству. В апреле 1942 года в лагерь пришли транспорты с 12 тысячами человек из Словакии — это были евреи и политзаключенные. Весь май прибывали все новые и новые транспорты из Чехии, Австрии, Германии. Строительство лагеря шло самыми напряженными темпами, и к маю были закончены 1, 2, 3 и 4 бараки, рассчитанные примерно на 40 тысяч мест.
Май 1942 года можно считать концом первого этапа в истории лагеря. Это был период лихорадочного строительства, погони за увеличением общей кубатуры помещений. Теперь, когда были закончены бараки на 40 тысяч человек, выстроены основные, подсобные и специальные помещения, когда все было обведено двойными рядами колючей проволоки, большей частью электрифицированной, гестапо сочло, что лагерь вступил в строй. Он продолжал расширяться и дальше и расширялся бы до бесконечности, если бы не взятие Люблина нашими войсками, но темпы строительства уже были иные. С мая 1942 года достраивали лагерь постепенно, не торопясь, вводя всевозможные усовершенствования. В мае 1942 года этот лагерь, именовавшийся в официальных бумагах «Люблинским концентрационным лагерем войск СС» стал в неофициальных документах, письмах, записках и устно называться по-новому: «Фернигтунглагерь», что значит по-русски: «Лагерь уничтожения».
В двух километрах от Люблина на пустыре, расположенном справа вдоль Хелмского шоссе, немцы построили крупнейший в Европе «комбинат смерти», главной и единственной целью которого было наиболее простое, утилитарное и скорое уничтожение наибольшего количества людей — военнопленных и политических заключенных. Организация лагеря была во всех отношениях своеобразна, и если в других немецких учреждениях смерти можно по отдельности найти все элементы, которые входили в систему люблинского «лагеря уничтожения», то в таком полном и так сказать комплексном виде эти страшные порождения немецкого изуверства нигде еще с такой очевидностью не представали нашим глазам. Нам известны такие места, как Сабибор или Белжца, куда на расположенное в глуши пустое поле привозили по узкоколейке поезда со смертниками, которых тут расстреливали и сжигали. Нам известны такие лагери, как Дахау, Осьвенцим или «Гросслазарет» в Славуте, где заключенных и военнопленных постепенно умерщвляли побоями, голодом и болезнями. Но в люблинском «лагере уничтожения» было сочетание и того и другого. Здесь в бараках жили десятки тысяч заключенных, которые беспрерывно строили, достраивали и перестраивали свою тюрьму. Здесь были тысячи военнопленных, которые, начиная с осени 1942 года, не допускались к работам и, получая уменьшенный даже по сравнению с заключенными паек, с ужасной быстротой умирали от голода и болезней. Здесь были поля смерти с кострами и кремационными печами, где уничтожали тысячи и десятки тысяч людей, задерживая их в лагере только несколько часов или дней в зависимости от величины партии, для того, чтобы обыскать и раздеть догола. Здесь были обычного типа «душегубки» на автомашинах и прочно построенные бетонированные казематы для удушения газом «циклон». Здесь жгли по древнеиндийскому способу, самым примитивным образом — ряд бревен, ряд трупов, ряд бревен, ряд трупов. Здесь жгли в кремационных печах кустарного типа, сделанных в виде больших железных котлов, и здесь жгли в специально построенном и усовершенствованном крематории для блиц-сжигания. Здесь расстреливали во рвах и убивали ударом железных палок, перебивая шейные позвонки. Здесь топили в бассейне и вешали разными способами, начиная от обыкновенной виселицы с перекладиной и кончая усовершенствованной походной виселицей с блочной системой и маховиком. Это был комбинат смерти, количество ежедневных смертей в котором регулировалось двумя обстоятельствами: первое — числом поступивших в лагерь людей и второе — необходимым количеством рабочей силы, на том или ином этапе бесконечно продолжающегося строительства.
Окончательные цифры уточнятся впоследствии. Но некоторые предварительные начинают выясняться уже сейчас. В общей сложности лагерь функционировал больше трех лет. Когда в Люблин пришла Красная Армия, она застала в нем только несколько сот русских. По показаниям свидетелей, когда мы весной подошли к Ковелю, немцы эвакуировали из лагеря от 12 до 16 тысяч заключенных. Даже если принять цифру 16 тысяч, то в общем к концу существования лагеря в нем оставалось менее 17 тысяч человек. Между тем, средняя цифра наличия заключенных, по ежедневным сводкам комендатуры лагеря, в 1943 году составляла около 40 тысяч человек, колеблясь на несколько тысяч в ту или другую сторону. Если же взять общие цифры числа людей, поступивших в лагерь за три года с лишним, то выясняется, что между последней цифрой 17 тысяч и количеством привезенных в лагерь будет существовать разница во много сотен тысяч человек. Это примерно и будет соответствовать цифре людей, уничтоженных непосредственно в лагере, не считая тех, кто прошел через него прямо на смерть, не будучи зарегистрированными в качестве заключенных. Все эти данные взяты из официальной отчетности администрации лагеря за все годы его существования.
Говоря о поступлении заключенных во время первоначального строительства лагеря, я остановился на мае 1942 года. В апреле и мае 1942 года в лагерь стали поступать массовые партии евреев из люблинского и окрестных гетто. За лето из Словакии и Чехии пришло еще 18 тысяч человек. В июле 1942 года прибыла первая партия поляков, обвиненных в партизанской деятельности. Только эта первая партия состояла из 1.500 человек. В том же месяце пришла большая партия политзаключенных из Германии. В декабре 1942 года из лагеря Осьвенцим под Краковом прибыло несколько тысяч евреев и греков. 17 января 1943 года привезли 1.500 поляков — мужчин и 400 женщин из Варшавы. 2 февраля прибыло 950 поляков из Львова, 4 февраля — 4.000 поляков и украинцев из Таломы и Тарнополя. В мае 1943 года пришла 60-тысячная партия из варшавского гетто. Всё лето и осень 1943 года, с интервалами в несколько дней прибывали транспорты из всех основных германских лагерей — Аксенгаузена, Дахау, Флоссенбурга, Нойгамма, Гроссенрозена, Бухенвальда. Ни в одной из этих партий не было меньше тысячи человек. О том, откуда прибыли новички, в лагере узнавали не только из их слов — узнавали сразу и по их внешнему виду — каждый из лагерей накладывал свою печать. Например, в Осьвенциме было принято всех заключенных, включая женщин, брить наголо и номера вешать не на шею, как всюду, а выжигать на руке. Из Бухенвальда приходили люди, с трудом переносившие солнечный свет: в филиале этого лагеря, называвшемся «Дора», существовал в скалах подземный завод, на котором производились пресловутые «Фау-1» — немецкие самолеты-снаряды. Там работали исключительно славяне, главным образом поляки и русские. Они работали, не выходя на дневной свет, и через полгода подземной работы зрение их настолько ослабевало, что их немедленно партиями отправляли в «лагерь уничтожения» в Люблин.
Я назвал только некоторые цифры и некоторые лагери не для того, чтобы дать действительное исчисление погибших, а только для того, чтобы можно было представить себе хоть часть картины. В дополнение к этому надо сказать несколько слов о национальном составе людей, попадавших в лагерь. Большое число погибших падает на уничтоженных в лагере поляков. Тут были заложники, партизаны, действительные и мнимые, и родственники партизан, и огромное количество крестьян, в особенности выселенных из тех районов, где проводилась немецкая колонизация. Вслед за поляками идет огромное число уничтоженных русских и украинцев. Столь же велико число истребленных немцами евреев, свезенных в лагерь буквально со всех стран Европы, начиная от Польши и кончая Голландией. Далее внушительные цифры, каждая из которых переваливает за несколько тысяч. Это — французы, итальянцы, голландцы, греки. Меньшие, но тоже внушительные цифры, падают на бельгийцев, сербов, хорватов, венгров, испанцев (последние, очевидно, из числа захваченных во Франции республиканцев). Кроме того, среди документов погибших найдены принадлежавшие самым разным людям самых разных наций — норвежцам, швейцарцам, туркам и даже китайцам. В одной из комнат канцелярии лагеря, пол которой целиком завален документами, паспортами, удостоверениями убитых, я, беря наугад эти бумаги, в течение десяти минут нашел документы представителей почти всех европейских наций. Тут был паспорт Софьи Яковлевны Дусевич из села Константиновка Киевской области, украинки, рабочей, родившейся в 1917 году. Тут был документ со штампом «Репюблик Франсе». Эжена Дюраме, француза, металлиста, родившегося в Гавре 22 сентября 1888 года. Тут было свидетельство, выданное народной школой Банья-Лука Рало Жуничу, кончившему школу в 37-м году, исламского вероисповедания, с отметками «добар», то-есть «хорошо», за «мораль, познавание природы и чистописание». Тут был паспорт, выданный в Хорватии Ятирановичу, родившемуся в Загребе, получившему этот документ 2 января 1941 года. Тут был паспорт Якоба Боргардта, родившегося в Роттердаме 10 ноября 1918 года. Тут был документ Эдуарда Альфреда Сака, родившегося в 1914 году в Милане на Виа-Плимо, дом №29, «рост 175, телосложения плотного, особых примет нет». Тут было удостоверение №8544. выданное Саваранти, греку с острова Крит. Тут был немецкий паспорт Фердинанда Лотманна, инженера из Берлина, родившегося 19 августа 1872 года. Тут была рабочая книжка со штампом «генерал-гувернимента», принадлежавшая Зигмунду Ремаку, поляку, рабочему, родившемуся 20 марта 1924 года в Кракове. Тут был какой-то китайский документ с фотографией и иероглифами, которых я не мог прочесть. Тут были документы, залитые кровью и размытые водой, разорванные пополам и растоптанные ногами. Эта ужасная гора документов была надмогильным холмом целой Европы, суженным до пределов одной комнаты.
Трудно даже предсказать, какие кошмарные подробности смогут выясниться при детальном разборе этих документов и опросе бесчисленных свидетелей. Быть может, здесь найдутся следы исчезнувших и погибших за годы германского владычества крупнейших людей Европы. Я пробыл в этом лагере всего несколько дней и говорил с незначительной долей тех свидетелей, которые там имеются. И однако уже в эти дни я наткнулся на один ошеломляющий рассказ. Двое люблинских инженеров, работавших на строительстве в лагере при проведении здесь канализации, как наемные гражданские специалисты, — русский Петр Михайлович Денисов и поляк Клавдий Елинский, среди всего прочего рассказали мне о том, как в конце апреля или в первых числах мая 1943 года они были в лагере на складе строительных материалов и встретили там одного из люблинских евреев, знакомого им обоим еще по мирной жизни. Заключенный переносил на складе доски. Он обратился к ним и, показывая на какого-то дряхлого старика, также переносившего доски, сказал:
— Знаете, кто этот старик? Это Леон Блюм.
Увидев, что поблизости нет никого из эсэсовцев, оба инженера подошли ближе.
Произошел следующий разговор.
— Вы Леон Блюм? — спросил Денисов.
— Да, я Леон Блюм.
— Премьер-министр Франции?
— Да, премьер-министр Франции.
— Как вы сюда попали?
— Я попал сюда вместе с последней партией французских заключенных.
— Почему вы не пробовали спастись там, у себя. Неужели вы не могли? — спросил Денисов.
— Не знаю, может быть, и мог, — сказал Леон Блюм, — но я решил разделить судьбу своего народа, — и на глазах его показались слезы.
Тут появилось несколько эсэсовцев. Блюм вместе с кем-то поспешно поднял на плечо тяжелую вершковую доску и понес. Через несколько шагов, оступившись, он упал. Кто-то из бывших рядом заключенных помог ему подняться. Он снова встал, поднял доску на плечи и пошел дальше.
Денисов и Елинский снова попали на этот склад только через неделю. Они опять увидели здесь того человека, который показал им Леона Блюма, и спросили, где он. Тот лаконично ответил:
— Там же, где скоро буду и я, — и показал пальцем на небо.
Вот только один факт из жизни этого лагеря смерти, — факт упорно, во всех подробностях подтверждаемый обоими свидетелями, находящимися сейчас в Люблине. А сколько страшных разоблачений, касающихся судьбы самых различных людей из самых различных уголков Европы появятся, когда будут раскопаны все материалы и допрошены все свидетели?! // Константин Симонов. 1-й БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ.
(Продолжение следует).
ЛАГЕРЬ УНИЧТОЖЕНИЯ ПОД ЛЮБЛИНОМ. На снимках (вверху): 1. Полусожженные останки узников лагеря. 2. Сарай, наполненный сотнями тысяч пар обуви убитых. Внизу: 1. Печи, в которых немецкие палачи сжигали умерщвленных ими людей. 2. Банки с отравляющим веществом «циклон». Этим газом немцы отравляли свои жертвы. Снимки нашего спец.фотокорр. О.Кнорринга.
https://0gnev.livejournal.com/789530.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Nestor | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 07.02.02 | Сообщение # 34 |
|
Группа: Эксперт
Сообщений: 25597
Статус: Отсутствует
| электрифицированную систему установили не сразу. Первоначально в лагере были те же самые проволочные заграждения, но без тока. Переход на электрическую систему был результатом следующего эпизода. В мае 1942 года партия русских военнопленных, посланная закапывать расстрелянных в Крембецком лесу, поблизости от лагеря, лопатами перебила семерых немцев из охраны и разбежалась. Двое из были них пойманы, остальные пятнадцать скрылись. Тогда оставшихся в лагере 130 военнопленных (из 1000 помещенных сюда в августе 1941 года в живых осталось только 130) перевели в блок, где помещались заключенные. Как-то вечером в конце июня, видя, что всё равно они здесь погибнут, русские военнопленные решили бежать. Несколько десятков заключенных остались. Собрав все имевшиеся одеяла и сложив их по пяти штук одно на другое, пленные составили из этих одеял мосты через колючую проволоку и бежали. Ночь была темная, только четверо из них были застрелены, остальным удалось скрыться. Оставшихся 50 человек сейчас же после побега вывели во двор, положили на землю и расстреляли из автоматов. Но этой репрессией немцы не ограничились. Факт удачного побега оставался фактом, и немцы срочно провели электрификацию четырех из пяти блоков. Только один остался неэлектрифицированным, в нем содержались женщины, от которых было трудно ожидать побега.
(Константин Симонов. Лагерь уничтожения - 2 || "Красная звезда" №190, 11 августа 1944 года)
https://0gnev.livejournal.com/799195.html
Будьте здоровы!
Сообщение отредактировал Nestor - Воскресенье, 19 Августа 2018, 23.17.57 |
| |
| |
| Д-трий | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 07.02.12 | Сообщение # 35 |
Группа: Эксперт
Сообщений: 800
Статус: Отсутствует
| Nestor, Крембецкий лес это про Майданек
|
| |
| |
| Саня | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 07.07.53 | Сообщение # 36 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| 
Когда вы идете по Хелмскому шоссе, справа, всего в каких-нибудь 300 метрах от шоссе, вырастают очертания целого города: сотни низких серых крыш, построенных в правильные ряды, разделенные проволокой. Это большой город, в котором могут жить десятки тысяч людей. Вы сворачиваете с шоссе и в'езжаете через ворота за колючую проволоку. Ряды чистеньких бараков с аккуратными палисадничками, со сбитыми из березовых палок креслами и скамейками. Это бараки эсэсовской охраны и начальства. Тут же и «зольдатенхейм» — специально построенный небольшой барак, где помещался публичный дом для охраны, в который брали женщин исключительно из числа закпюченных и уничтожали, как только какая-нибудь из них беременела.
Дальше идут камеры, где дезинфицировалось платье, снятое с заключенных. В потолке проделаны трубы, через которые забрасывалось дезинфицирующее вещество. Потом они замазывались, двери герметически запирались и производилась дезинфекция. И это действительно так: стены бараков, сбитые из досок, и двери, не окованные железом, — все это построено слишком непрочно для того, чтобы здесь могло производиться что-нибудь другое, кроме дезинфекции платья.
Но вот мы открываем следующую дверь и попадаем во вторую дезинфекционную камеру, построенную уже по совершенно иному принципу. Это квадратное помещение, высотой немного больше двух метров и размером примерно 6 Х 6 метров. Стены, потолок, пол — всё состоит из сплошного серого бетона. Никаких полок для платья, которые мы видели в предыдущем помещении, нет и в помине. Всё голо и пусто. Единственная большая стальная дверь герметически закрывает вход в помещение. Она защелкивается снаружи внушительными стальными скобами. В стенах этого бетонного склепа три отверстия: два из них, — идущие снаружи и выведенные внутрь трубы, третье отверстие — глазок. Это — маленькое квадратное окошечко, загороженное вделанной изнутри в бетон толстой и частой стальной решеткой. Толстое стекло вделано с наружной стороны стены так, чтобы через решетку нельзя было до него дотянуться.
Куда проделан глазок? Чтобы ответить на этот вопрос, откроем дверь и выйдем из камеры наружу. Рядом с ней пристроена вторая маленькая бетонная камера, в которую выходит глазок. Здесь проведен электрический свет и есть выключатель. Отсюда через глазок видна вся внутренность камеры. Здесь же на полу стоят несколько круглых, герметически закупоренных банок, на которых написано «циклон» и дальше мелко — «для специального использования в восточных областях». Содержимое этих банок и засыпали через трубу в ту соседнюю камеру, когда она наполнялась людьми.
Люди были голые, их ставили вплотную друг к другу, и они не занимали много места. На 40 квадратных метрах камеры втискивали свыше 250 человек. Их вталкивали туда, закрывали за ними стальную дверь, обмазывали края ее глиной для более герметической закупорки, и через трубы специальная команда, надевшая противогазы, засыпала туда из этих круглых коробок «циклон». Это мелкие голубые, невинные с виду кристаллы, которые при соединении с кислородом немедленно начинают выделять отравляющие вещества, действующие сразу на все центры человеческого тела. Сквозь трубы засыпался «циклон», командовавший удушением эсэсовец повертывал выключатель, камера освещалась, и он сквозь глазок со своего наблюдательного пункта следил за удушением, которое, по разным показаниям, длилось от двух до десяти минут. Сквозь глазок он безопасно мог видеть всё — и страшные лица умирающих, и постепенное действие газа. Глазок сделан как раз на уровне человеческого тела. И когда люди умирали, наблюдателю не надо было смотреть вниз: умирая, они не падали — камеру набивали так, что и мертвые продолжали стоять в тех же позах.
Между прочим, «циклон» — это действительно вещество, предназначенное для дезинфекции. Им действительно дезинфицировали в соседних камерах платье. Всё прилично, всё аккуратно, всё соответствует действительности. Вопрос только в том, какую дозу «циклона» засыпать в камеру.
Пройдем несколько сотен шагов дальше. Пустое место. Судя по некоторым признакам, здесь раньше было какое-то строение. Да, здесь до осени прошлого года был крематорий. Осенью был окончен строительством другой — усовершенствованный, к которому мы пойдем дальше, а этот был разрушен. Примитивно построенный, он обладал недостаточной пропускной способностью, гораздо меньшей, чем хорошо продуманная, усовершенствованная газовая камера. Этот крематорий представлял собою просто большой барак с цементным полом, где на кирпичных фундаментах были установлены два огромных железных котла, положенных вдоль. Сжигание в них производилось слишком медленно. Правда, окончательного превращения трупов в пепел здесь не ожидали, но даже рассыпание трупа на истлевшие кости происходило не раньше чем через два часа. Одновременно в обе топки закладывалось 14 трупов. Таким образом, крематорий не мог пропустить больше полутораста человек в сутки, в то время как газовая камера даже только при одном, как тут выражаются, «газовании» пропускала в сутки 300 человек. Поэтому до строительства нового крематория в дни больших уничтожений значительную часть трупов приходилось отсюда вывозить грузовиками в поле, расположенное за лагерями, и там закапывать.
Ограда состоит из двух рядов четырехметровых столбов с проволокой, которая наверху еще загибается в виде навеса. Оба ряда столбов отделены один от другого двухметровым пространством, в котором по диагонали, от верха одного ряда столбов до низа другого, вкось идет третий ряд проволоки. Он установлен на изоляторах и был электрифицирован, через него пропускался смертельной силы ток, исключавший всякую возможность побега.
Такую электрифицированную систему установили не сразу. Первоначально в лагере были те же самые проволочные заграждения, но без тока. Переход на электрическую систему был результатом следующего эпизода. В мае 1942 года партия русских военнопленных, посланная закапывать расстрелянных в Крембецком лесу, поблизости от лагеря, лопатами перебила семерых немцев из охраны и разбежалась. Двое из были них пойманы, остальные пятнадцать скрылись. Тогда оставшихся в лагере 130 военнопленных (из 1000 помещенных сюда в августе 1941 года в живых осталось только 130) перевели в блок, где помещались заключенные. Как-то вечером в конце июня, видя, что всё равно они здесь погибнут, русские военнопленные решили бежать. Несколько десятков заключенных остались. Собрав все имевшиеся одеяла и сложив их по пяти штук одно на другое, пленные составили из этих одеял мосты через колючую проволоку и бежали. Ночь была темная, только четверо из них были застрелены, остальным удалось скрыться. Оставшихся 50 человек сейчас же после побега вывели во двор, положили на землю и расстреляли из автоматов. Но этой репрессией немцы не ограничились. Факт удачного побега оставался фактом, и немцы срочно провели электрификацию четырех из пяти блоков. Только один остался неэлектрифицированным, в нем содержались женщины, от которых было трудно ожидать побега.
Перед нами новый подсобный блок. Он огорожен менее тщательно, чем жилые. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: сюда прибывали мертвые или полумертвые, или предназначенные к умерщвлению под усиленной охраной. Здесь, за этой проволокой, никто, за исключением эсэсовцев и команды крематория, не жил больше часа. Посреди пустого поля мы видим высокую четырехугольную каменную трубу с примыкающим к ней длинным и низким кирпичным прямоугольником. Это и есть крематорий. Он сохранился во всей своей первозданной целости.
Чуть поодаль — остатки большого кирпичного строения. За те несколько часов, что остались у команды лагеря между известием о прорыве обороны и приходом наших частей, немцы пытались замести следы. Они не успели взорвать крематорий, но подсобное помещение подожгли. Несмотря на это, следы не стали менее очевидными. Страшный трупный запах наполняет воздух.
Подсобные помещения крематория состоят из трех основных камер. Одна камера набита полусожженными остатками одежды. Это невывезенная отсюда одежда последней партии погибших. В соседней камере сохранилась только часть стены. В эту стену вмазано несколько труб более мелкого диаметра, чем в газовой камере, которую мы уже видели раньше. Это тоже газовая камера, тут тоже производилось удушение (пока еще не выяснено, тем же «циклоном» или другим газом). Когда производилось особенно большое истребление и основная газовая камера не успевала справляться, часть людей приводили сюда и «газовали» непосредственно рядом с крематорием. Третья, самая большая, камера, очевидно, была предназначена для складывания трупов, которые ждали здесь своей очереди для сожжения. Весь пол ее покрыт полуистлевшими скелетами, черепами и костями. Это не результат планомерного сожжения, а результат поджога помещения: когда немцы подожгли третью камеру, то трупы, заваливавшие ее, сгорели. Их много — может быть, десятки, может быть, сотни, — трудно сказать, потому что невозможно сосчитать это месиво полуистлевших костей с обрывками полусгоревшего мяса.
Теперь нам нужно сделать всего несколько шагов, чтобы перейти к самому крематорию. Он представляет собою большой прямоугольник, сложенный из кирпича самой высокой огнеупорности — из динаса. Одна рядом с другой в этой каменной стене расположены пять больших топок, закрывающихся герметическими чугунными дверцами. Круглые дверцы сейчас открыты. Глубокие топки до половины наполнены истлевшими позвонками и пеплом. Перед печами, на площадке против каждой топки, лежат полуистлевшие вследствие пожара приготовленные немцами к сожжению скелеты. Против трех топок — это большие скелеты мужчин или женщин, против двух — скелеты детей, судя по размерам, примерно 10—12 лет. Против каждой топки 5—6 скелетов. Это соответствует их вместимости: в каждую топку полагалось закладывать сразу шесть трупов. Если шестой труп не влезал, команда крематория обрубала невлезавшую часть тела — руку, ногу, голову — и после этого герметически закрывала дверцы.
Всего топок пять. Пропускная способность их была очень велика. Крематорий был рассчитан на сожжение трупов в течение 45 минут. Но постепенно немцы научились форсировать его работу и за счет повышения температуры удваивали пропускную способность: вместо 45 минут они добивались сожжения за 25 минут и даже меньше. Эксперты уже рассматривали этот динасовый кирпич, из которого устроены топки крематория, и по его деформации и перерождению обнаружили, что температура здесь была свыше 1500 градусов. Добавочным свидетельством служат чугунные шибера, которые тоже деформировались и оплавились. Если взять за среднее, что каждая партия трупов сжигалась за полчаса, и добавить к этому всеобщее свидетельство, что, начиная с осени 1943 года, труба крематория дымилась день и ночь, не переставая, и он, как доменная печь, не останавливался ни на минуту, — получится цифра пропускной способности крематория: за сутки примерно 1400 трупов.
Необходимость постройки крематория была в значительной степени вызвана историей с катынским делом. Немцы, боясь дальнейших разоблачений при вскрытии ям, где они закапывали трупы убитых, предприняли на территории Люблинского лагеря, начиная с осени 1943 года, грандиозные раскопки. Они выкапывали полуистлевшие трупы расстрелянных из огромного количества рвов, расположенных вокруг лагеря, и сжигали их в крематории, чтобы окончательно замести следы.
Пепел и истлевшие кости из топок крематория ссыпались в те же самые рвы, откуда были вынуты трупы. Один из таких рвов уже раскопан. В нем обнаружен почти метровый слой золы и пепла.
За лагерем есть еще один недостроенный блок. Тут за колючей проволокой только кирпичные фундаменты. Стены еще не выведены, до конца выстроен всего один барак, в котором не устанавливали нар. В нем не жили люди, но он тем не менее стал, быть может, самым страшным свидетелем всего, что здесь происходило. Этот барак, длиной и шириной в несколько десятков метров, наполовину, на высоту более двух метров, во всю свою длину и ширину, наполнен обувью казненных здесь за три года. Трудно сказать, сколько здесь пар обуви. Может быть, миллион, может быть, и больше. Обувь не помещается в бараке, она вываливается из окон и из дверей наружу. В одном месте ее тяжесть проломила стену, и часть стены вывалилась вместе с горами обуви.
Здесь есть всё: и разорванные русские солдатские сапоги, и польские солдатские ботинки, и мужские штиблеты, и женские туфли, и резиновые ботики, и, главное,— что самое страшное — десятки тысяч пар детской обуви: сандалии, туфельки, ботиночки с десятилетних, с восьмилетних, с шестилетних, с годовалых. Трудно представить себе что-либо страшнее этого зрелища. Ужасное, молчаливое свидетельство смерти сотен тысяч мужчин, женщин и детей! Если пробраться по горам обуви и зайти в правый угол сарая, то можно сразу найти об’яснение существованию этого чудовищного склада. Здесь отдельно сложены тысячи, десятки тысяч подметок, союзок, отдельно сложены обрезки кожи. Здесь разбирали и сортировали ту часть обуви, которая в целом виде уже была негодна к употреблению — отдельно отбирали подметки, отдельно союзки, отдельно каблуки. Как и всё в лагере смерти, этот склад был устроен с утилитарной целью: после убитых ничто не должно было пропасть — ни одежда, ни обувь, ни кости, ни пепел.
В Люблине в одном из больших городских домов — последнее отделение лагеря. В десятке помещений, в десятках больших и малых комнат, там устроен огромный сортировочный склад всего снятого с казненных. В одной комнате мы можем увидеть десятки тысяч женских платьев, в другой — десятки тысяч брюк, в третьей — десятки тысяч пар белья, в четвертой — тысячи дамских сумочек, в пятой — десятки тысяч комплектов детской одежды, в шестой — приборы для бритья, в седьмой — кепки и шляпы.
Я говорил с пленными немцами, которые проходили мимо крематория, мимо рвов с трупами. Они отрицали свое участие в этом. Они говорили, что это сделали не они, что это сделали СС. Но когда потом я допрашивал одного из работавших в лагере эсэсовцев, он, говоря о массовых казнях, утверждал, что это делали не СС, а СД — то-есть гестапо. Гестаповцы говорят, что это сделали эсэсовцы. Не знаю, кто из них жег, кто из них просто убивал, кто снимал ботинки и кто сортировал женское белье и детские платьица, — не знаю. Но когда я смотрю на этот склад вещей, я думаю, что нация, породившая тех, кто сделал это, должна нести на себе и будет нести на себе всю ответственность и проклятия за то, что сделали ее представители.
// Константин Симонов. 1-й БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 07.15.17 | Сообщение # 37 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Помни Майданек, воин Красной Армии!
Сегодня опубликовано коммюнике Польско-Советской Чрезвычайной Комиссии по расследованию злодеяний немцев, совершенных в лагере уничтожения на Майданеке в городе Люблине. Нельзя спокойно читать этот документ. Чудовищные факты беспощадно изобличают извергов-немцев. Они неопровержимо свидетельствуют о том, что немцы творили на Майданеке ужасающие преступления, подобных которым не ведала вся история.
На Майданеке гитлеровские палачи создали огромный комбинат смерти. Он занимал площадь в 270 гектаров. В нем были сотни всевозможных зданий. Он был оборудован самыми различными орудиями смертоубийства — от виселиц до специальных газовых камер. Днем и ночью здесь дымили трубы мощного крематория на 5 сжигательных печей, испепелявших ежесуточно более 1900 трупов. И днем и ночью, пешком, на машинах, в поездах сюда пригоняли десятки тысяч людей, чтобы продуманно, хладнокровно истребить их.
Известно, что еще задолго до захвата власти Гитлер говорил в кругу своих подручных: «Мы разовьем технику обезлюдения… Я имею в виду устранение целых рас...». Майданек — одно из самых законченных воплощений этого изуверского, кровавого замысла людоеда-Гитлера. Майданек — чудовищная фабрика смерти, ставшая местом массового уничтожения различных народов Европы.
Коммюнике Польско-Советской Чрезвычайной Комиссии на основе документальных данных и свидетельских показаний восстанавливает во всех деталях жуткую картину зверских расправ с сотнями тысяч безвинных людей, прошедших через лагерь на Майданеке. Здесь весь режим был подчинен одной цели — истреблению. Заключенные влачили голодное существование. Их истязали непосильным трудом. Отданные под безраздельную власть садистов-гитлеровцев, они подвергались таким мучениям, по сравнению с которыми сама смерть казалась благом. Арсенал истязаний, пыток, применявшихся немцами на Майданеке, был необычайно разнообразен. Немцы не просто убивали свои жертвы — они еще упивались их муками.
Материалы расследования злодеяний немцев, совершенных на Майданеке, пестрят фактами неслыханной жестокости. Это здесь живых людей бросали в печи крематория. Это здесь разрывали младенцев на части. И это здесь немецкие врачи систематически отбирали людей для удушения. Гитлеровцы бесчеловечно издевались даже над прахом своих жертв: «на территории «лагеря уничтожения». Комиссия обнаружила свыше 1.350 кубометров компоста, состоящего из навоза, пепла от сожженных трупов и мелких человеческих костей».
Майданек — это массовые расстрелы. Только за один день — 3 ноября 1943 года — здесь было расстреляно 18.400 человек. Майданек — это массовое истребление удушливыми газами. При одновременном использовании всех камер, специально оборудованных для отравления, здесь умерщвляли в один прием свыше 1.900 человек. «Многочисленными показаниями свидетелей очевидцев, данными судебно-медицинской, технической и химической экспертиз установлено, что гитлеровские палачи систематически на протяжении почти трех лет производили в лагере на Майданеке массовое удушение газами сотен тысяч ни в чем неповинных лютей, в том числе стариков, женщин и детей».
Короче говоря, Майданек — это законченное олицетворение всего гитлеровского режима, всей фашистской Германии. Немцы называли лагерь на Майданеке «фернихтунгслагер». Но что такое сама фашистская Германия, как не такой же гигантский «фернихтунгслагер», т.е. лагерь уничтожения! «Массовое истребление гражданского населения стран Европы, Польши и оккупированных областей СССР составляло политику гитлеровской Германии, вытекавшую из планов порабощения и уничтожения передовой и активной части славянских народов», — справедливо констатирует коммюнике Польско-Советской Чрезвычайной Комиссии. То, что происходило на Майданеке, во всех своих деталях повторяет лишь то, что происходило всюду, где правили гитлеровцы. На Майданеке немцы возвели в систему ограбление заключенных и замученных. Окровавленные детские платьица, очки расстрелянных, костюмы задушенных, — всё это тщательно сортировалось, составляло определенную статью дохода гитлеровских грабителей разного ранга. Такой же грабеж, только в неизмеримо больших масштабах, осуществляли немцы всюду и всегда во всех оккупированных странах. Убийства и грабежи — таков фундамент гитлеровского режима. Осатанелые палачи, чуждые каких-либо человеческих чувств, павшие до предела в своем моральном одичании, — таковы гитлеровцы.
Правда о Майданеке, со всей силой прозвучавшая со страниц коммюнике Польско-Советской Чрезвычайной Комиссии, еще раз напоминает всему миру, что по отношению к такому врагу, как немцы, нет и не может быть никакого снисхождения. Каждый, в ком бьется горячее человеческое сердце, каждый, кто не лишен совести и разума, отчетливо сознает: до той поры, пока окончательно не уничтожена преступная фашистская система, породившая Майданек, пока мир не очищен полностью от палачей и убийц, хозяйничавших во многих майданеках, созданных гитлеровцами, — человечество не может дышать свободно.
Польско-Советская Чрезвычайная Комиссия установила, что за четырехлетнее существование лагеря уничтожения Майданек гитлеровские палачи, по прямому приказу своего преступного правительства, истребили путем массовых расстрелов, массового умерщвления в газокамерах около полутора миллиона человек — советских военнопленных, военнопленных бывшей польской армии, граждан различных национальностей: поляков, французов, итальянцев, бельгийцев, голландцев, чехов, сербов, греков, хорватов и большую массу евреев. Кровь этих безвинных жертв гитлеровских палачей жжет наши сердца. Память о них удесятеряет наши силы, зовет еще быстрее двигаться вперед, еще решительнее и крепче бить подлого и ненавистного врага.
Помни о Майданеке, воин Красной Армии, помни, что немцы собирались всю нашу страну превратить в один колоссальный Майданек! Кто не знает, что уже летом 1941 года германское командование создало специальные «зондеркоманды» из от'явленных душегубов для расправы с жителями Москвы. Но Москвы немцы не увидели. Завоевательные планы Гитлера были сорваны Красной Армией. Наши доблестные войска нанесли врагу решающие поражения. Пламя войны бушует уже у самого логова фашистского зверя. Но наш счет мести немецко-фашистским мерзавцам далеко еще не оплачен. Возмездие только грядет. Напряжем же все усилия, чтобы быстрее, полной мерой взыскать с извергов-немцев за все их безмерные преступления, за каждую каплю пролитой ими крови безвинных людей, за каждую слезинку, каждый стон!
Майданек, сотни других больших и малых майданеков, созданных гитлеровцами на оккупированной советской территории и в других странах, должны быть отомщены и будут отомщены полностью.
ЛАГЕРЬ УНИЧТОЖЕНИЯ НА МАЙДАНЕКЕ. У печей крематория
https://0gnev.livejournal.com/527877.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 07.18.34 | Сообщение # 38 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Лагерь на Майданеке
Б.Горбатов || "Правда" №192, 11 августа 1944 года
Когда с Майданека налетал ветер, жители Люблина запирали окна. Ветер приносил в город трупный запах. Нельзя было дышать. Нельзя было есть. Нельзя было жить.
Ветер с Майданека приносил в город ужас. Из высокой трубы крематория в лагере круглые сутки валил черный, смрадный дым. Дым относило ветром в город. Над люблянцами нависал тяжкий смрад мертвечины. К этому нельзя было привыкнуть.
«Печами дьявола» звали поляки печи крематория на Майданеке и «фабрикой смерти» — лагерь.
Немцы не стеснялись в своём генерал-губернаторстве — в Польше. Они даже желали, чтоб поляк повседневно дышал запахом смерти, — ужас усмиряет строптивые души. Весь Люблин знал о фабрике смерти. Весь город знал, что в Крембецком лесу расстреливают русских военнопленных и заключенных поляков из Люблинского замка. Все видели транспорты обречённых, прибывающих из всех стран Европы сюда, в лагерь. Все знали, какая судьба ждёт их: газовая камера и печь.
Ветер с Майданека стучал в окна: поляк, помни о печах дьявола, помни о смерти! Помни, что у тебя нет жизни, — есть существование, временное, непрочное, жалкое. Помни, что ты только сырьё для печей дьявола. Помни и трепещи!
Трупный запах стоял над Люблином. Трупный запах висел над Польшей. Трупный запах подымался над всей замордованной гитлеровцами Европой.
Трупным запахом хотели немцы удушить людей и управлять миром.
2.
«Дахау №2» — так сначала называли немцы концентрационный лагерь войск СС под Люблином. Потом они отбросили это название. И по своим размерам, и по размаху «производства смерти» лагерь на Майданеке давно превзошёл страшный лагерь в Дахау.
Мы нашли здесь пленников Дахау, Бухенвальда, Осьвенциме.
— Здесь страшнее! — говорят они — О, здесь!..
На двадцать пять квадратных километров раскинулась эта фабрика смерти со своими аггрегатами: полями заключения, межпольями, газовыми камерами, крематориями, рвами, где расстреливали, виселицами, где вешали, и публичным домом для обслуживания немецкой охраны лагеря.
Лагерь расположен в двух километрах от Люблина, прямо у шоссе Люблин—Хелм. Его сторожевые вышки видны издалека. Его бараки — все одинаковые — выстроены в ряды с линейной точностью. На каждом — чёткая надпись и номер. Все вместе они образуют «поле». Всего в лагере шесть полей, и каждое — особый мир, ограждённый проволокой от другого мира. В центре каждого поля — аккуратная виселица для публичной казни. Все дорожки в лагере замощены. Трава подстрижена. Подле домов немецкой администрации — цветочные клумбы и кресла из необструганной берёзы для отдыха на лоне природы.
В лагерь есть мастерские, склады, — немцы называли их магазинами, — водопровод, свет. Есть магазин, где хранился в банках «циклон» для газовых камер. На банках жёлтые наклейки: «специально для восточных областей» и «вскрывать только обученным лицам». Есть мастерская, где делают вешалки. На них — значок СС. Эти вешалки выдавались заключённым перед «газованием». Обречённый сам должен был повесить своё платье на свою вешалку.
На полях лагеря буйно цветёт капуста. Пышная, грудастая. На неё немыслимо смотреть. Её нельзя есть. Она взращена на крови и пепле. Пепел сожжённых в крематориях трупов разбрасывался немцами по своим полям. Пеплом человеческим удобрялись огороды.
Весь лагерь производит впечатление фабрики или большого пригородного хозяйства. Даже печи крематория кажутся, — если не слышать трупного запаха, — маленькими электропечами для варки стали. Немецкая фирма, изготовившая эти печи, предполагала в дальнейшем усовершенствовать их: пристроить змеевик к печам для того, чтобы всегда иметь бесплатную горячую воду.
Да, эта фабрика, — немыслимая, но реальная, — фабрика смерти. Комбинат смерти. Здесь всё — от карантина до крематория — рассчитано на уничтожение людей. Рассчитано с циркулем и линейкой, начертано на кальке, проконсультировано с немецкими врачами и инженерами, словно речь шла о бойне для скота.
Немцам не удалось при отступлении уничтожить лагерь. Они успели только сжечь здание крематория, но печи сохранились. Уцелел стол, на котором палачи раздевали и рубили жертвы. Сохранились полуобгоревшие скелеты в «складе трупов». До сих пор стоит над крематорием страшный запах мертвечины.
Сохранился весь лагерь. Газовые камеры. Бараки. Склады. Виселицы. Ряды колючей проволоки с сигнализацией и дорожками для собак. Остались в лагере и собаки — немецкие овчарки. Они исподлобья глядят из своих будок и, может быть, скучают без дела. Им не надо теперь никого рвать и хватать.
Спасены уцелевшие в лагере заключённые. Есть свидетели, их много. Схвачены палачи.
Мы говорили и с теми, и с другими, и с третьими.
— Я это пережил! — говорит спасённый, и сам удивляется тому, как он сумел всё это пережить.
— Я это видел! — говорит свидетель и сам удивляется: как же он не сошёл с ума, видев то, что он видел?
— Мы это делали, — тупо признаются палачи.
Каждое слово из того, что будет рассказано дальше, можно подтвердить документами, показаниями свидетелей, признаниями самих немцев.
Уже можно приподнять завесу над Майданеком и поведать всему миру страшную повесть о Люблинском лагере — «лагере для уничтожения».
3.
Лагерь для уничтожения. Фернихтунгслагерь.
Международный лагерь смерти.
На воротах его можно было бы высечь надпись: «Входящий сюда, оставь все надежды. Отсюда не выходят».
Из всех стран оккупированной Европы приходили сюда транспорты обречённых на смерть. Из оккупированных районов России и Польши, из Франции. Бельгии и Голландии, из Греции, Югославии и Чехословакии, из Австрии и Италии, из концентрационных лагерей Германии, из гетто Варшавы и Люблина прибывали сюда партии заключённых. Для уничтожения.
То, что немцам неудобно было делать на западе или даже в самой Германии, можно было свершать здесь, в далёком восточном углу Польши. Сюда пригоняли на смерть всех, кто выжил, выстоял, вынес каторжные режимы Дахау и Флоссенбурга. Все, что ещё жило, дышало, ползало, но уже не могло работать. Всё, что боролось и сопротивлялось захватчикам. Все, кого немцы осудили на смерть. Люди всех национальностей, возрастов, мужчины, женщины и дети. Поляки, русские, евреи, украинцы, белоруссы, литовцы, латыши, итальянцы, французы, албанцы, хорваты, сербы, чехи, норвежцы, немцы, греки, голландцы, бельгийцы. Женщины из Греции, остриженные наголо, с номерами, вытатуированными на руке. Слепые мученики подземного лагеря-завода «Дора», где производились «ФАУ-1» — самолеты-снаряды. Политические заключённые немецких лагерей с красными треугольниками на спине, уголовники с зелёными, «саботажники» с чёрными, сектанты с фиолетовыми, евреи с жёлтыми. Дети от грудных до подростков. Те, кому не было ещё восьми лет, находились при родителях. Восьмилетние же «преступники» заключались в общие бараки. Совершеннолетие в немецких лагерях смерти наступает очень рано.
Сколько сотен тысяч было уничтожено в этом международном лагере смерти? Трудно сказать. Пепел сожжённых развеян по полям.
Но сохранился страшный памятник.
На задворках поля за крематорием есть огромный склад. Он весь доверху заполнен обувью, раздавленной, смятой, спрессованной в кучи. Тут сотни тысяч башмаков, сапог, туфель...
Это — обувь замученных.
Крохотные детские ботиночки с красными и зелёными помпонами. Модные дамские туфли. Грубые простые сапоги. Старушечьи тёплые боты. Обувь людей всех возрастов, состояний, сословий, стран. Изящные туфли парижанки рядом с чоботами украинского крестьянина. Смерть уравняла всех. Вот так же, в общий ров — тело к телу — ложились умирать владельцы этой обуви.
Страшно смотреть на эту груду мёртвой обуви. Всё это носили люди. Они ходили по земле. Мяли траву. Они знали: высокое небо над их головою. Эти люди дышали, трудились, любили, мечтали... Они были рождены для счастья, как птица для полёта.
Откуда свалилась на них коричневая беда? За что скосила их смерть? Вот их нет теперь... Их пепел развеян... Только мёртвая обувь, раздавленная, растоптанная, кричит, как умеют кричать только мёртвые вещи...
Зачем немцы сохранили этот страшный памятник? Зачем собирали они и хранили обувь в складе?
В дальнем углу барака мы находим ответ. Здесь лежат груды подмёток, каблуков, стелек. Всё по-немецки тщательно рассортировано. Каждая партия — отдельно.
Всё это шло — немцам. Как пепел на поля, как тепло из крематория в змеевик. Кровь на подмётках не пахнет!
Нет, только немцы способны на такое!
4.
Заместителем начальника лагеря был эсэсовец Туман. Свидетели рассказывают о нём, что он никогда не расставался с огромной овчаркой.
Немцы любят собак.
Они любят играть с ними, кормить их и ссориться с ними. С собаками у них быстрее находится общий язык. Шеф крематория Мунфельд имел комнатную собачонку. Начальник поля русских военнопленных играл с большим догом.
Эсэсовец Туман не пропускал ни одного расстрела, ни одной казни. Он любил лично присутствовать на них. Если автомобиль был доверху набит жертвами, он вскакивал на подножку и ехал на казнь.
Шеф крематория Мунфельд даже жил в крематории Трупный запах, от которого задыхался весь Люблин, не смущал его. Он говорил, что от жареных трупов хорошо пахнет.
Он любил шутить с заключёнными.
Встречаясь с ними в лагере, он ласково спрашивал:
— Ну как, приятель? Скоро ко мне, в печечку? — и, хлопая побледневшую жертву по плечу, обещал: — Ничего, для тебя я хорошо истоплю печечку...
И шёл дальше, сопровождаемый своей собачонкой.
— Я видел, — рассказывает свидетель Станислав Гальян, житель соседнего села, мобилизованный со своей подводой на работу в лагере. — Я сам видел, как обер-шарфюрер Мунфельд взял четырёхлетнего ребёнка, положил его на землю, встал ногой на ножку ребёнка, а другую ножку взял руками и разорвал, — да, разорвал бедняжку пополам. Я видел это собственными глазами. И как все внутренности ребенка вывалились наружу...
Разорвав малыша, Мунфельд бросил его в печь. Потом стал ласкать свою собачонку.
Впрочем, уезжая из лагеря на новое и более высокое место, Мунфельд не взял с собой собачки. Он нежно простился с ней и бросил ее... в печь. Он и здесь остался верен своей природе.
Эсэсовец Тео Шоллин, захваченный нами, занимал в лагере скромное место: он был фюрером кладовой. Он принимал одежду новоприбывших заключённых. Он обыскивал голых людей. Заставлял их раскрывать рты. У него были специальные никелированные щипцы, — он вырывал ими золотые зубы.
До войны Шоллин был мясником на бойне. Его призвали в армию, потом отпустили: мясники нужны были в Германии на бойнях. В 42-м году его все-таки снова призвали и направили сюда, в лагерь. Теперь мясники были нужны здесь.
Шоллин стоит сейчас перед нами и плачет. Он пойман. Слёзы эсэсовца — какие это отвратительные слёзы!
Прежде Шоллин не плакал. Немцы в лагере на Майданеке любили смеяться и шутить.
Вот одна из их «добрых» немецких шуток:
Эсэсовец подходил к заключённому — любому — и говорил:
— Сейчас я тебя расстреляю!
Заключённый бледнел, но послушно становился под выстрел. Эсэсовец тщательно и долго прицеливался. Наводил пистолет то на лоб, то на сердце, словно выбирал: как лучше убить. Потом отрывисто кричал:
— Пли!
Заключённый вздрагивал и закрывал глаза.
Раздавался выстрел. На голову жертвы, обрушивалось что-то тяжёлое. Он терял сознание и падал. Когда он через несколько минут приходил в себя, он видел склонённые над ним лица немцев: того, который «расстреливал» его, и того, который незаметно ударил его сзади палкой по голове.
Эсэсовцы хохотали до слёз.
— Ты умер! — кричали они своей жертве. — Ты умер, и ты теперь на другом свете. Что? Видишь? И на том свeтe есть мы. Есть немцы. Есть CС!
5.
Да, они были уверены, эти гитлеровские молодчики, что весь мир земной и весь мир небесный принадлежит им.
Для этого нужно только истребить пол-Европы. Сжечь в крематории.
Они строили лагерь на Майданеке с гигантским размахом, три года. Это была только первая очередь стройки.
Лагерь строили заключённые. Они осушали болото, копали котлованы, рыли канавы.
Они знали, что строят тюрьму для себя. Бараки, чтоб им в них гнить. Проволочные заграждения, чтоб им не убежать. Виселицы, чтоб их там вешали. Крематорий, чтоб их там сжигали. Проклятая немецкая система! Приговорённые к смерти сами копают себе могилу.
Лагерь вырос на костях и крови заключённых. Умирали и на работе, и в лагере. Замерзали зимой. Валились от истощения.
Каждый вечер на поверке всех выстраивали и осматривали. Тому, кто с трудом держался на ногах, приказывали: лечь наземь. Несчастные ложились. Они знали: это смерть. Встать они уже не могли.
Так лежали они всю ночь в поле. Утром их — и мёртвых, и ещё живых — уволакивали прочь. Зацепив крючками, тащили к крематорию или жгли на кострах, — индийским способом: ряд брёвен -— ряд трупов, и снова ряд брёвен — ряд трупов.
Волочить трупы товарищей немцы приказывали заключённым. Кто не подчинялся, сам тотчас же становился трупом..Здесь были короткие расправы, в этом лагере уничтожения. Человеческая жизнь здесь стоила дешевле пистолетного патрона. Убивали железными палками.
Заключённые же посылались и на работу в крематорий. Туда выбирали самых отупевших и уже сломанных людей. Их щедро поили водкой, хорошо кормили. Пьяные, одуревшие от смертного смрада, они, ничего не сознавая, копошились у печей дьявола. Они знали, что через месяц сами пойдут в печь. «Неудобные свидетели» — так немцы официально называли их.
Ну, что ж! Печь тал печь. Они знали, что всё равно печь сожрёт их поздно или рано. Из этого лагеря нет выхода. Пусть это будет раньше. И они работали у проклятых печей, заливая душу водкой.
Через месяц их всех отправляли в газовую камеру и затем — в печь...
Ненасытные печи пожирали всё. Они дымились круглые сутки. Пять печей сжигали в день тысячу четыреста трупов.
Немцы думали о строительстве второй очереди лагеря. Им мерещился гигантский комбинат смерти. Если б дать им волю, они всю Польшу превратили бы в крематорий...
Красная Армия стремительным наступлением положила конец адской работе печей дьявола.
Пришло время расчёта и ответа…
// Борис Горбатов. г. Люблин.
https://0gnev.livejournal.com/395100.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 08.04.52 | Сообщение # 39 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| К.Симонов || "Красная звезда" №191, 12 августа 1944 года
Я уже рассказывал историю Люблинского «лагеря уничтожения», я говорил о том, какой вид он имеет сейчас. Остановимся теперь на показаниях отдельных свидетелей, с которыми я разговаривал. Их показания составят только, быть может, сотую долю тех свидетельств, которые в дальнейшем станут материалом для следственной комиссии. Мне пришлось говорить с русским военнопленным врачом Барычевым — главным врачом лагерного лазарета военнопленных и еще с фельдшером того же лазарета, с гражданскими инженерами и рабочими, работавшими на строительстве лагеря, с людьми, находившимися в лагере в качестве заключенных и военнопленных, а также и с эсэсовцами, служившими в охране лагеря. Из всех этих разговоров передо мной предстала общая картина жизни «лагеря уничтожения», о чем необходимо здесь рассказать.
Первой предпосылкой, из которой исходили эсэсовцы, властвовавшие над лагерем, было следующее: все люди, попавшие в лагерь, будь они военнопленные или заключенные, будь они русские, украинцы, поляки, белоруссы или евреи, французы или греки и т.п., — всё равно рано или поздно будут уничтожены, никогда при жизни своей не выйдут из пределов этого лагеря и не расскажут о том, что там творится. Эта основная предпосылка определяла и поведение охраны, и методы уничтожения людей в лагере. Мертвые молчат и ничего не могут рассказать. Они не могут сообщить подробности, подтвердить эти подробности документами. Следовательно, ни в чьих руках не будет доказательств, а это, по соображениям немцев, было главное.
Конечно, слухи о лагере в целом, как о лагере смерти, могли дойти до окружающего населения, но это не волновало немцев. Они чувствовали себя в Польше как дома. «Польское генерал-губернаторство» было для них землей, навсегда завоеванной. Те, кто остался жив в его пределах, должны были прежде всего страшиться немцев, и поэтому ужасные слухи, которые шли по всей Польше о Люблинском лагере, казались немцам даже желательными. Трупный запах, в дни особенно больших уничтожений проникавший из лагеря в окрестности и заставлявший людей даже в Люблине закрывать лица платками, устрашал окрестных жителей. Это должно было внушить всей Польше представление о силе немецкого владычества и об ужасах, на которые обречены все, кто рискует сопротивляться. Столб дыма, в течение недель и месяцев стоявший над высокой трубой главного крематория, был виден издалека, и это не смущало немцев. Так же, как трупный запах, этот страшный дым был использован для устрашения. Многотысячные колонны людей на глазах у всех проходили по Хелмскому шоссе и, вливаясь в ворота Люблинского лагеря, никогда уже не возвращались оттуда, — и это должно было быть свидетельством силы немцев, которые могут позволить себе всё, что угодно, и ни перед кем не будут отвечать.
Хочется начать свой рассказ с самого «гуманного» учреждения лагеря — с лазарета. Всех поступавших в лагерь, согласно самым строгим медицинским правилам, прежде чем отправить в общие бараки, посылали на 21 день в карантин в лазарет. Это безусловно соответствовало требованиям медицины. К этому остается прибавить только одну подробность: всех военнопленных, которые прибывали сюда на карантин, помещали по приказу командования лагеря исключительно в бараки, где находились больные с открытой формой туберкулеза. В каждом таком бараке в чудовищной тесноте, где находилось по двести больных с открытой формой туберкулеза, помещалось также и по двести людей, проходивших карантин. Если учесть эту маленькую подробность, то будет неудивительно, что из людей, умерших в лагере так называемой естественной смертью, от 70 до 80 процентов умерло от туберкулеза.
Лазарет в сущности был только частью «лагеря уничтожения». В нем у немцев были свои способы умерщвления, иногда даже более быстрые, чем в обычных бараках. Если же вообще говорить о способах умерщвления, то они были весьма разнообразны и прогрессивно возрастали по мере увеличения лагеря.
Первым местом массового истребления была дощатая будка, построенная в самом начале строительства лагеря между двумя рядами колючей проволоки. Через эту дощатую будку проходил под потолком длинный брус, на котором постоянно висело восемь ременных петель. Здесь вешали всех ослабевших. На первых порах в лагере было недостаточно рабочей силы, и эсэсовцы не забавлялись просто так. Они не уничтожали здоровых. Они вешали только тех, кто ослабел от голода и болезни. Причем для военнопленных существовала привилегия. В этой дощатой будке вешали только заключенных. Группы ослабевших и негодных для работы военнопленных выводились за пределы лагеря, и там их расстреливали. Вешали военнопленных только тогда, когда не набиралось целой группы и было нерентабельно вести одного или двух человек в лес. Тогда одного или двух военнопленных вешали вместе с заключенными.
Вскоре был выстроен первоначальный примитивный крематорий из двух печей, о котором уже говорилось раньше. Газовая камера запаздывала, она еще не была достроена. В этот период основным способом уничтожения больных и ослабевших стал следующий: к крематорию была пристроена небольшая комната с очень узким и низким входом, таким низким, что когда человек протискивался в него, он неизбежно должен был входить, наклонив голову. Двое эсэсовцев стояли по обеим сторонам двери и держали в руках по короткому и тяжелому пруту. Когда человек нагибался, стараясь пройти в дверь, и входил в нее, нагнувшись, эсэсовец ударял его железной палкой по шейным позвонкам. Если один промахивался, другой его дублировал. Если человек в результате этого не был мертв, а впадал в бессознательное состояние, это не имело никакого значения. Упавший считался мертвым, и его клали в топку крематория. Надо сказать, что вообще в лагере существовало правило: тот, кто упал на землю и не может подняться, считается мертвым.
Иногда для умерщвления оставляли истощенных людей на много часов на холоде. К этому остается добавить так называемую вечернюю физкультуру. Она состояла в том, что людей, истощенных вообще и утомленных до предела рабочим днем, после вечерней поверки заставляли в течение полутора часов бегать по грязи, доходившей до колен, по снегу зимой или по жаре летом вокруг всего жилого блока, окружность которого составляет значительно больше километра. Утром собирали трупы, лежащие вдоль всей ограды блока.
Это были, так сказать, обычные, повседневные способы умерщвления. Но звери, хлебнувшие уже человеческой крови, не довольствовались обычными способами. Смерть их жертв была для них не только работой, но и забавой. Не будем говорить о «забавах», обычных для всех немецких лагерей, то-есть о стрельбе на выбор со сторожевых вышек или о смертельном избиении сотен изголодавшихся людей, кидающихся на брошенные им кости. Упомянем здесь лишь о некоторых забавах, специфических для Люблинского лагеря.
Первая «остроумная шутка» заключалась в следующем. Один из эсэсовцев придирался к какому-нибудь заключенному, об’являя, что тот виноват в несоблюдении лагерных правил и поэтому подлежит расстрелу. Заключенного ставили к стенке, и эсэсовец приставлял ему ко лбу свой парабеллум. Ожидая выстрела, человек инстинктивно в 99 случаях из ста закрывал глаза. Тогда эсэсовец стрелял в воздух, в то время как другой эсэсовец, незаметно подойдя к заключенному, ударял его по темени толстой доской. Заключенный падал без сознания. Когда он через несколько минут приходил в себя и открывал глаза, эсэсовцы, стоявшие перед ним, говорили ему, смеясь: «Вот видишь, ты на том свете. Видишь, и на том свете тоже немцы, и тебе некуда от них уйти». Так как человек, обычно окровавленный, не в силах был подняться, то его считали смертником и в конце концов, позабавившись, расстреливали.
«Шутка» №2 была связана с находившимся в одном из лагерных бараков большим бассейном. Заключенного, которого считали провинившимся, раздевали и сталкивали в этот бассейн. Он пытался вынырнуть и выбраться на сушу. Эсэсовцы, стоявшие кругом, сапогами толкали его обратно в воду. Если он увертывался от ударов, ему предоставлялось право вылезти наружу. Теперь он должен был соблюсти только одно условие — полностью одеться за три секунды. Эсэсовцы следили по часам. Конечно, одеваться в течение 3 секунд никто не успевал. И его снова сбрасывали в воду, снова мучали, пока он не тонул.
«Забава» №3 была связана с обязательной смертью того, над кем забавлялись. Прежде чем убить провинившегося, его подводили к сиявшей белизной машине для выжимания белья и заставляли вкладывать кончики пальцев между двумя тяжелыми резиновыми валами, где выжимается белье. Потом один из эсэсовцев или кто-нибудь из заключенных по их приказанию начинал крутить ручку машины. Рука человека до локтя или до плеча закатывалась в эту машину. Крики пытаемого были основой развлечения. Ясно, что человек с раздробленной рукой, как и всякий, кто не мог работать, вслед за пыткой подвергался уничтожению.
Перечисленные «забавы» были, так сказать, общепринятыми. Отдельные эсэсовцы забавлялись каждый по-своему. Приведем только один пример, подтвержденный двумя свидетелями. Один из эсэсовцев, составлявших охрану рабочих на строительстве усовершенствованного крематория, 19-летний парень, без всякого повода подошел к наиболее здоровому и красивому человеку из работавших, приказал ему нагнуть голову и изо всей силы ударил дубинкой по шее. Когда тот упал, эсэсовец приказал двоим другим заключенным взять его за ноги и волочить по кругу лицом вниз, чтобы привести в чувство. Однако, когда его проволокли сто метров по замерзшей земле, он не пришел в себя и лежал неподвижно. Тогда эсэсовец, схватив пустотелую цементную трубу, предназначенную для канализации, поднял ее и бросил на спину лежащему. Потом снова поднял и снова бросил, и так до пяти раз. После первого удара трубой лежавший задергался в агонии, после второго — опять стал неподвижен. После пятого удара эсэсовец приказал перевернуть его лицом вверх и палкой приоткрыл веки. Убедившись, что лежавший мертв, эсэсовец сплюнул, закурил и, как ни в чем не бывало, отошел. Между прочим, это было не только результатом его личных чудовищных наклонностей. В осенние и зимние месяцы 1943 года каждый из эсэсовцев считал своим долгом похвастать, что он убил за сутки не меньше пяти заключенных.
Хочется сказать еще о женщинах. В отдельные месяцы их набиралось в лагере до 10 тысяч. Содержались они точно так же, как и мужчины, с той только разницей, что их охраняли женщины-эсэсовки. Расскажу об одной из этих фурий, имевшей унтер-офицерский чин и являвшейся старшей надсмотрщицей женских бараков. Ее имени пока, к сожалению, не удалось установить, потому что все ее звали просто, переиначив немецкое наименование «лагерзееркой». Эта «лагерзеерка» никогда не появлялась без пайча. Пайчем назывался двухметровый гибкий хлыст, состоявший из толстой проволоки, обтянутой резиной и поверх резины кожей. «Лагерзеерка», уродливая и тощая мегера, отличалась садизмом, связанным с половыми ненормальностями, и была полусумасшедшей. На утренней или вечерней поверке она среди истощенных и исхудавших женщин выискивала самую красивую, сохранившую более или менее человеческий облик, и без всякого повода, взмахнув своим пайчем, ударяла эту женщину по груди. Когда жертва, сваленная этим ударом падала на землю, «лагерзеерка» наносила ей второй удар пайчем между ног и третий удар туда же своим кованым ботинком. Обычно женщина была уже не в состоянии подняться и, прежде чем встать, долго ползла, оставляя за собой кровь. После одной или двух таких экзекуций женщины становились калеками и вскоре умирали. Об этом трудно говорить. Остается только питать надежду, что эта ужасная тварь и тысячи подобных ей будут названы по фамилии, найдены и казнены, то-есть понесут хотя бы сотую долю заслуженной кары.
До сих пор мы говорили о мучениях и смертях тех, кто более или менее продолжительное время находился в лагере. Но лагерь под Люблином был поистине комбинатом смерти, и много людей погибало сразу же по прибытии туда, Таких за три года прошло через лагерь сотни тысяч. Они проходили на поля смерти почти каждый день. По ночам в черте лагеря ревели специально заведенные тракторы, предназначенные для того, чтобы заглушать грохот автоматной стрельбы и крики расстреливаемых. Когда начинал греметь трактор, все в лагере знали, что наступили часы смерти для тысяч людей. Скажем несколько слов только об одном из таких расстрелов, о самом крупном из них, происшедшем 3 ноября 1943 года.
Рано утром вся охрана была поднята по тревоге и лагерь был оцеплен двойным кольцом гестаповцев. С Хелмского шоссе через лагерь потянулась бесконечная колонна людей, которые шли, сцепившись руками, по пяти человек в ряд. Всего их прошло в этот день 18 тысяч. Половину составляли мужчины, другую — женщины и дети. Дети до восьми лет шли вместе с женщинами, а те, что старше, составляли отдельную колонну. Они тоже шли по пяти в ряд, сцепившись руками. Через два часа после того, как голова колонны втянулась в лагерь, по всему лагерю и в окрестностях заиграла музыка. Из нескольких десятков рупоров летели оглушительные фокстроты и танго. Радио играло всё утро, весь день, весь вечер и всю ночь.
Эти 18 тысяч были расстреляны возле нового крематория в открытом поле. Было выкопано несколько рвов, шириною в два метра и длиною в несколько сот метров. Предварительно всех казнимых раздевали догола и потом голыми клали плашмя в эти рвы. Как только в ров ложился один ряд людей, их расстреливали сверху из автоматов. Потом клали второй ряд и снова расстреливали. И так до тех пор, пока ров не бывал полон. Тогда оставшиеся в живых засыпали этот ров землей, а сами переходили к следующему, где расстреливали уже их. Только последний ряд убитых в последнем рву зарыли сами гестаповцы. Зарывали так, чтобы только покрыть землей. Со следующего дня трупы убитых стали с небывалой интенсивностью сжигать в печах нового крематория. Так за один день немцы убили 18 тысяч человек.
В заключение статьи следует упомянуть о двух немцах, — вернее, об одном немце и одной немке, захваченных в плен. Немец имел прямое, а немка косвенное отношение к тому, что происходило в лагере смерти. Немца зовут Теодор Шолен. Он еще не понес заслуженной кары, он еще жив. Ему 41 год. Он родился в Дюссельдорфе. В 1937 году вступил в национал-социалистскую партию, в отряд СС. В июле 1942 года приехал в Люблинский лагерь и стал там ротенфюрером СС. По профессии он — мясник с берлинской мясохладобойни, а в лагере исполнял должность кладовщика. Обязанности его заключались в том, чтобы раздевать приходивших в лагерь заключенных, обыскивать их, снимать с них ту одежду, в которой они пришли, перед тем как отправить их в газовую камеру. Он называет себя кладовщиком, говорит, что в войска СС вступил по ошибке в пьяном виде. Он говорит, что к заключенным относился исключительно гуманно, и плачет, когда на очной ставке свидетели, побывавшие в его руках, напоминают ему о том, как он слесарными щипцами вырывал у людей зубы в поисках бриллиантов, которые могут быть заложены в дупло, и сдирал с зубов золотые коронки, которые по номенклатуре не входили в официальную опись имущества и могли быть присвоены им лично. Он клянется, что он всего-навсего унтер-офицер СС, а убивали людей СД, то-есть гестапо. Изобличенный, он лжет и плачет такими крупными слезами, что наивный человек в первую минуту может ему поверить.
Таков немец. А вот немка. Ее зовут Эдит Шостек. Ей 21 год, она из Центральной Германии. Она приехала в Люблин два года назад, согласно закону, по которому немецкие девушки, достигшие 19 лет, обязаны работать в пользу государства. Она приехала на год, а осталась на два года. Она не убивала и не била женщин пайчем по грудям. Она была только стенографисткой у немецкого директора Люблинской электростанции, и руки у нее не вымазаны в крови. Но когда мы начинаем допрашивать ее подробно, выявляется одно маленькое обстоятельство: она и ее сестра, работавшая тут же в Люблине, получали в качестве дополнительной компенсации вещи из того самого склада вещей, оставшихся после казненных, о котором я говорил. Они с сестрой получили оттуда кружева и туфли. Другие получили, может быть, белье и платья. Третьи, у которых были дети, получили детские рубашечки и туфли, снятые с убитых детей.
Так замыкается цепь, включающая в себя всю Германию. На одном конце этой цепи палач Теодор Шолен, вырывавший у людей золотые зубы и толкавший их в душегубки, на другом конце цепи Эдит Шостек, которая всего-навсего за свою работу получала вещи убитых. Они на разных концах цепи, но цепь одна. Одним больше, а другим меньше, но им придется отвечать всем. Пусть они не кивают друг на друга. Пусть они раз и навсегда поймут это: придется отвечать всем.
// Константин .Симонов. 1-й БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ.
https://0gnev.livejournal.com/801374.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Nestor | Дата: Вторник, 21 Августа 2018, 22.01.08 | Сообщение # 40 |
|
Группа: Эксперт
Сообщений: 25597
Статус: Отсутствует
| Цитата Д-трий ( ) Крембецкий лес это про Майданек
Правильно вроде Кремпецкий. Но меня не это интересовало. Похоже, информация о пленных в концлагере в материале Симонова спутана - смешаны факты по Майданеку и Освенциму в одну кучу.
Будьте здоровы!
|
| |
| |
| Саня | Дата: Среда, 22 Августа 2018, 07.48.36 | Сообщение # 41 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Цитата Nestor ( ) Похоже, информация о пленных в концлагере в материале Симонова спутана - смешаны факты по Майданеку и Освенциму в одну кучу.
Симонов сам там бывал и не мог спутать. Просто тема Майданека менее изучена.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Nestor | Дата: Воскресенье, 02 Сентября 2018, 01.00.55 | Сообщение # 42 |
|
Группа: Эксперт
Сообщений: 25597
Статус: Отсутствует
| Цитата ВКБ ( ) Вопрос был не о понимании слова лимит, а по существу лимита. Кто , когда и зачем назначил лимиты ?
Эти вопросы мы обсуждали в ветке по Освенциму. См. там. Здесь принцип один к одному тот же. На пальцах. Планировалось строить барак (номинальной) вместительностью до 500 чел. А после постройки помещали в него до 1200.
Будьте здоровы!
Сообщение отредактировал Nestor - Воскресенье, 02 Сентября 2018, 01.04.14 |
| |
| |
| Саня | Дата: Вторник, 22 Января 2019, 22.04.51 | Сообщение # 43 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Советские военнопленные-инвалиды, освобожденные из концлагеря Майданек
http://waralbum.ru/322707/
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
|
| Назаров | Дата: Четверг, 22 Августа 2019, 12.49.16 | Сообщение # 45 |
Группа: Администратор
Сообщений: 44217
Статус: Присутствует
| Цитата ALEXANDRGORBACHEV ( ) Куприянов Сергей Феоктистович числится погибшим 20.08.43
Был в Майданеке до 07.07.1944 г.
Sergej Kuprianow 14.09.1920 - moved 07.07.1944
http://www.majdanek.eu/en....=SEARCH
Сергей Куприянов / Sergej Kuprijanow 1920 - 1945
Родился 14.9.1920 в Semjanowskja
Умер 25.4.1945 в Gusen
https://www.gedenkstaetten.at/raum-der-namen/cms/index.php?id=1&L=8
Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
|
| |
| |
| ALEXANDRGORBACHEV | Дата: Четверг, 22 Августа 2019, 13.41.03 | Сообщение # 46 |
Группа: Поиск
Сообщений: 26
Статус: Отсутствует
| Спасибо огромное!!!!
|
| |
| |
| Геннадий | Дата: Четверг, 22 Августа 2019, 21.29.39 | Сообщение # 47 |
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| Цитата ALEXANDRGORBACHEV ( ) Интересует перевод какой-то видимо лазаретной карты. Перевели как повар 60% потерян правый глаз. Несуразица какая-то. Может это какое-то сокращение и koch это не повар? А потерян не глаз, а зрение на 65%?
Вопрос "с бородой". Давно на патриотцентре было, что проценты указаны на примерное состояние здоровья узника.
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 26 Сентября 2019, 20.32.33 | Сообщение # 48 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Присутствует
| Пережитое в лагере уничтожения Майданек
Родился в 1937 г. (по паспорту в 1939 г.) в деревне Хотоля на Витебщине. Весной 1943 г. был угнан немцами вместе с матерью в концлагерь Майданек. Освобожден Красной Армией 30 апреля 1945 г. Сейчас живет в подмосковной Балашихе. Инженер-экономист. Закончил Ленинградский инженерно-экономический институт.
В Управлении КГБ РБ по Витебской области хранятся материалы о репатриации из-за границы (1945 г.) Петровой Анны Ивановны, 1918 г. р., уроженки д. Брыли Суражского района Витебской области: «Проживая на оккупированной немцами территории, в д. Хотоля Суражского района, Петрова А. И. с сыном Александром в принудительном порядке в мае 1943 г. была вывезена в концлагерь г. Люблина, в 1944 г. (месяц не указан) вывезена в концлагеря г. Равенсбрюк, Ноенбранденбург. Освобождена частями Красной Армии 30 апреля 1945 г.».
Была весна 1943 г. Было тихо. Только что прошел дождь. К нам в дом пришли два полицая, одетых в черную форму с белыми повязками на рукавах. Они приказали нам идти с ними. Ничего с собой брать не разрешили. Сказали, что нас только зарегистрируют и отпустят. Взять с собой можно было документы. Мне передалось волнение, мгновенно охватившее взрослых. Все чувствовали — вот он первый шаг к нашей гибели. Никто полицаям не верил. Они были с оружием. Малейшая зацепка — и с нами будет другой разговор.
Бабушка Лиза сказала: «Надо идти». Мы собрались и пошли по мокрой песчаной дороге. Чувствовали свою беспомощность перед этими вооруженными людьми. Я плакал. Полицай взял меня на руки и отдал свою фуражку, чтобы успокоить меня. Он хорошо знал, что нас ведут туда, откуда не выходят,— в фашистский лагерь уничтожения.
Нас собрали на сборном пункте Тарасенки. Хорошо помню — кормили нас гнилой баландой. Людей было много. К нам подошел немец с автоматом, в наброшенной на военную форму шубе. Он приказал тете Нине — дочери бабушки — следовать за ним. Тетя Нина была молодая. Впоследствии я узнал — молодых сразу заставляли работать — рыть для немцев траншеи.
Я все это время был с бабушкой, мама болела тифом. К Тарасенкам ее вели родные отца. Они помогали ей и скрывали от взглядов фашистов. Всем было известно, что при малейшем подозрении на болезнь немцы расстреливали. С больными они не возились — им были нужны здоровые рабы.
Со сборного пункта Тарасенки нас доставили на железнодорожный вокзал Витебска. Разместились в железнодорожном вокзале. Ночью началась бомбежка. Очевидно, наши самолеты били по фашистским скоплениям. Бабушка меня успокаивала, говорила, что это весенний гром и он скоро пройдет.
Утром нас погрузили в вагоны и повезли по направлению к Германии. Охраняли нас конвоиры. Одежда на них была военная немецкая, но говорили они на русском языке. Возможно, это были предатели — власовцы.
Прибыли в город Люблин (завоеванная Германией территория Польши). Перед нами фашистский лагерь уничтожения Майданек. Нас рассортировали. Стариков отдельно, женщин и детей отдельно. Построили в колонну и погнали в баню. Вокруг много немцев, овчарки. Помню, как мы стояли в колонне, впереди была седая пожилая женщина. Она что-то сказала против немцев. Так ее прямо у нас на глазах начали бить палками по спине. Били до тех пор, пока у нее не хлынула кровь из горла и она упала, вся обмякнув.
Мыли нас под душем. Было большое скопление людей. Везде шмыгали одетые в немецкую форму женщины. Немцы спешили. Маму мою и тетю Фрузу одели в полосатую одежду — одежду немецких рабов. Нас, детей и бабушку, одели в гражданскую одежду. Я спросил у бабушки: «Откуда эта одежда?» Бабушка ответила, что эта одежда осталась от загубленных и сожженных здесь людей. Она сказала: «Смотри, внучек, и, если останешься живым, запоминай, как нас здесь будут убивать; ведь отсюда не выходят». Хорошо было известно, что Гитлер приказал уничтожить славян на 50%, оставшиеся будут германскими рабами. Лагеря уничтожения служили для этой цели.
Все последующее время я старался увидеть, понять и запомнить, каким образом нас будут уничтожать немцы.
Нас, детей и женщин, погнали дальше, через проходную лагеря смерти. Помню проходную с фашистами и собаками. Около проходной — чистота, растут маргаритки. Далеко просматривается территория лагеря. Многорядная колючая проволока — ограждение под электрическим током. Частые вышки с фашистами и пулеметами. Справа и слева стоят ряды больших деревянных бараков. Нас с бабушкой, мамой и тетей Фрузой разместили в одном из бараков. Помню двухъярусные деревянные нары. Соломенные матрасы, соломенные подушки. Вместо обычных наволочек — бумажные сетчатые, через которые пролезала солома и колола голову, а солома от матраса колола все тело. Дали очень легкие, холодные одеяла. Маленькая железная печка была не в состоянии прогреть весь большой барак с его многочисленными щелями. И под тонкими, холодными одеялами по ночам нельзя было укрыться от ветра, гуляющего по бараку. Люди замерзали. Некоторые утром и не просыпались, умирали от холода. Один из методов немцев — уничтожать холодом. Прикрыться ночью чем-либо из одежды было бесполезно, так как одежда наша была легкой, а на ногах — деревянные колодки.
Утром нас всех поднимали на аппель в 6 часов утра. Немцы с собаками строили, проверяли и гнали нас на «завтрак», а затем мою маму, тетю Фрузу и других женщин гнали за колючую проволоку работать на полях. Работали они от темна до темна под контролем немцев с собаками. На работе их били, подгоняли, травили собаками, не разрешали брать овощи с грядки для себя или с собой.
При возвращении женщин тщательно проверяли на проходной. Помогали при этом немецкие овчарки. Помню, как у одной женщины нашли картошку. Эта картошка покатилась по земле. Женщину били палками по спине, пока она не упала. Ее бросили в автомашину, которая отвозила мертвых и полуживых истощенных людей для сжигания в крематорий.
Работали женщины по 18 часов в сутки без выходных, предельно напрягая свои физические возможности. Загнать людей на работе до смерти — это метод уничтожения людей в лагере Майданек.
Утром нас кормили гнилой баландой. В обед — опять гнилая баланда, вечером — гнилая баланда. Так кормили сегодня, завтра, неделю, месяц, полгода. От такой пищи люди слабели. Совсем истощенных людей помещали в барак — «лазарет», и оттуда уже никто не возвращался.
Помню, как из одного барака выносили мертвых и полуживых, совершенно истощенных людей и бросали на тележку, некоторые из этих людей еще двигались, но их уже посыпали хлоркой, чтобы затем отвезти в крематорий. Немцы убивали нас голодом.
Помню своего троюродного брата Мишу, сына тети Тани, доведенного до такой степени истощения, что, когда давали ему баланду, она, не усваиваясь организмом, тут же выливалась у него через задний проход. Однажды, примерно через полгода, дали нам по маленькому кусочку конской колбасы. Тетя Таня, чтобы спасти Мишу, отдала ему всю колбасу, которую дали ей на всю ее семью. Но ее дочь Лида вырвала эту колбасу у Миши и съела. Тетя Таня плакала. Она не знала, как еще помочь Мише. Скоро Миша умер. Умерла и мать тети Тани.
Моя мама, чтобы я не умер, старалась принести что-либо с поля, хотя это было смертельно опасно. Маме удалось это только один раз — она принесла мне сурепку. Чтобы я не умер, мама просила меня, чтобы я бегал в другой барак, где были заключенные поляки, и просил у них еду. Я бегал к ним. Поляки иногда получали посылки.
Когда нас кормили в нашем бараке, давали гнилую баланду — то все миски из-под еды были покрыты толстым слоем человеческой слюны — дети по нескольку раз вылизывали эти миски.
Однажды, когда я был рядом с колючей проволокой, мимо проезжали польские рабочие на велосипедах. Один из них остановился и бросил мне пшеничную плюшку с маком. Так и остался в моей памяти аппетитный вкус этой булки.
Окружавшие меня взрослые очень волновались за нашего дедушку Петю, находившегося в соседнем лагере. Нас разделяла колючая проволока под током и вышки с немцами и пулеметами. Бабушка часто брала меня за руку, и мы шли к колючей проволоке смотреть на лагерь, где были дедушка Петя и отец тети Тани. Это был лагерь для стариков.
Днем дедушка Петя был на работе. Они работали с киркой — добывали известняк. Вечером их пригоняли. Мы видели, как их выстраивали в колонну и по очереди заставляли ложиться на стол. Их били палками. Затем их заставляли бежать большое расстояние. Тех, кто во время бега падал, фашисты пристреливали на месте. И так каждый вечер. За что их били, в чем они провинились— мы не знали.
Сначала мы с бабушкой видели дедушку Петю и отца тети Тани. Затем мы их перестали видеть в этих экзекуциях. Позже мы узнали, что их забили палками и сожгли в крематории.
Сейчас известно, что земля вокруг лагеря Майданек покрыта толстым слоем человеческого пепла.
Немцы были очень чистоплотны — у всех, кто был в лагере, не было ни одной вши. Немцы аккуратно в газовых камерах прогазовывали нашу одежду для профилактики.
Немцы любили и чистоту и порядок. Вокруг лагеря цвели маргаритки. И точно так же — чистенько и аккуратно — немцы уничтожали нас.
А жизнь за проволокой продолжалась. По шоссе, видимому из лагеря, часто проходили колонны немцев. Слышались их бодрые, веселые песни.
В лагере немцы жестоко распоряжались жизнями людей. Помню, однажды привезли много людей еврейской национальности.
Евреев не заставляли работать. Евреи иногда парочками прогуливались по территории лагеря. Их нормально кормили. Но через некоторое время к евреям подъехало много автомашин с вооруженными немцами и с собаками. Немцы стали отбирать у евреев детей, якобы в баню. Но родителей трудно обмануть. Они знали, что детей берут, для того чтобы живыми сжечь в крематории. Над лагерем был громкий крик и плач. Слышались выстрелы, лай собак. До сих пор сердце разрывается от полной нашей беспомощности и беззащитности. Не выходит из памяти у меня эта картина. Многих еврейских матерей отливали водой — они падали в обморок. Немцы увезли детей, и над лагерем затем долгое время стоял тяжелый запах сожженных волос, костей, человеческого тела. Детей сожгли заживо.
Через некоторое время эти же машины, также с вооруженными немцами и с собаками, приехали и стали забирать взрослых евреев. Сказывался опыт извергов-фашистов по уничтожению людей. На этот раз такого крика уже не было. Взрослых евреев было легче грузить в машины. После убийства детей у родителей была подорвана психика и они шли вслед за своими погибшими детьми не сопротивляясь. Этих евреев также сожгли живьем. Опять облако тяжелого запаха сожженного человеческого тела долго стояло над лагерем.
Помню, как немцы стали отделять нас, детей, от наших матерей в отдельный барак. До сих пор стоят у меня в глазах истощенные детские худенькие тельца в этом отдельном бараке. У некоторых детишек от крайнего истощения вываливалась прямая кишка, и блоковые постоянно вправляли этим несчастным прямую кишку на место. Они умирали часто — эти мальчики и девочки.
Однажды моя мама каким-то чудом пробралась ко мне в барак. Она увидела, что у меня старые, очень поношенные, рваные ботинки, и взяла свободные — ничейные,— но еще хорошие и дала их мне. Блоковая это заметила. Она прямо на моих глазах начала хлестать резиновым хлыстом мою маму по лицу и по телу. Брызнула кровь. Так и остались у меня в памяти эти ботинки, забрызганные кровью моей мамы. Ее, всю окровавленную и в слезах, блоковая вышвырнула из барака.
По лагерю поползли слухи о приближении линии фронта, и что некоторых будут угонять из лагеря дальше — в глубь Германии. Моя мама узнала, что и ее будут угонять тоже. В лагере она познакомилась с заключенной полькой Иреной, которую должны были освободить. Мама просила Ирену, чтобы та усыновила меня и взяла с собой, когда ее выпустят на волю. У мамы не было уверенности в том, что она останется живой. Ирена познакомилась со мной, подарила мне хорошие ботиночки и красивые брючки. Она подкармливала меня и ждала, когда нас вместе выпустят на волю. Но у меня не было никаких сил, чтобы разлучиться с мамой. Я хотел быть только с ней.
Пришло время — Ирену выпускают на свободу, а я остаюсь со своей мамой. Но наше с ней расставание приближалось. Мама об этом знала. Она подарила мне желтый платочек — цвет разлуки — и показала мне свой такой же желтый платочек. Мама сказала, что, когда ее будут угонять, она будет махать мне своим платочком, а я должен буду махать ей своим. Это мама придумала для того, чтобы мы дольше видели друг друга. Она была уверена, что мы расстаемся навеки. И день расставания наступил. Было много немцев, немок, собак. В полосатой одежде мама стояла в отправляемой колонне. Я стоял с тетей Фрузой. Колонну с мамой погнали.
Вот мама уже в проходной, вот — на шоссе за проходной — уходит мама.
Я все вижу — она машет мне своим желтым платочком. Сердце мое разрывалось. Я кричал на весь лагерь Майданек. Чтобы как-то успокоить меня, молодая немка в военной форме взяла меня на руки и начала успокаивать. Я продолжал кричать. Я бил ее маленькими, детскими своими ножками. Немка жалела меня и только гладила своей рукой по моей голове. Конечно, дрогнет сердце у любой женщины, будь то и немка.
Колонна с мамой ушла. Все стали расходиться. Тетя Фруза взяла меня за руку и увела в опустевший барак. Она обула меня в хорошие сапоги и всячески успокаивала.
Шло время, и начали увозить из лагеря и нас, детей. С нами как воспитательницу немцы взяли тетю Таню. С тетей Таней были и ее дети, я и мой двоюродный брат Яша, сын тети Фрузы. Нас погрузили в вагоны, и мы поехали. Проезжали разбитую Варшаву.
Привезли в город Лодзь, в детский концлагерь. Территория концлагеря окружена колючей проволокой под током. Здесь также вышки с охраной, охрана на проходной. Поместили нас в большом многоэтажном кирпичном здании. Там были металлические винтовые лестницы, многоярусные нары. Одели нас в серую одежду. Кормили так, чтобы только не умерли,— очень скромно. На первом этаже здания было простейшее механическое слесарное оборудование: наковальни, напильники и прочее. Нас приобщали к труду, готовили рабов для Германии.
Ясно было, что за людей нас здесь не считали. Рядом с нашим концлагерем был большой зверинец, где выращивались различные животные: лисы, ондатры — для одежды немцев. По нашим умственным способностям немцы ставили нас на один уровень со зверями.
Немцы очень следили за чистотой. Часто мыли нас в бане. Иногда водили на прогулку в окрестности города Лодзи, чтобы мы не были дохлыми. Ведь в дальнейшем мы должны были выполнять тяжелую физическую работу для Германии.
Помню, как я ловил кузнечиков на окраине города в зеленой траве. Как это было радостно, выйдя из-за колючей проволоки. Иногда колонной нас проводили по улицам. Как жадно я смотрел на спелые вишни в садах окрестных домиков! Находившиеся с нами русские воспитатели рассказывали нам произведения русских писателей.
***
Шло время. Люди нашего лагеря чувствовали приближение линии фронта. Помню, я часто сидел на подоконнике четвертого этажа нашего здания вместе с другими ребятами. Мы видели бесконечное движение автомашин с немцами с востока на запад. Немцы отступали. Иногда их автомашины останавливались, и немцы в белых халатах выскакивали из машин и бегали, похлопывая друг друга, — грелись. Затем машины вновь уходили. Мы радовались, чувствовали приближение освобождения. Наконец, стали слышны звуки разрывов снарядов.
Наступила зима 1945 г. Узники концлагеря очень хотели, чтобы освобождение произошло внезапно и быстро. Иначе фашисты нас успеют расстрелять. Однажды мощная канонада продолжалась всю ночь. А когда наступило утро — вокруг нашего концлагеря стояли рядами советские танки, автомашины с советскими солдатами. Это были части Советской Армии под командованием Г. К. Жукова. Советской Армией нам была дана жизнь.
Помню, как, в окружении охраны, Г.К. Жуков разговаривал со взрослыми нашими воспитателями. Говорили, что Жуков написал донесение И. В. Сталину, что в г. Лодзи обнаружен детский концлагерь, и Георгий Константинович просил Сталина срочно выслать по этому адресу транспорт, людей, врачей для отправки детей на Родину.
Я подошел к танку и заговорил с танкистом. Танкист обрадовался, когда услышал русскую речь от мальчика. Это был совсем еще молодой танкист. Где-то дома ждал его, возможно, такой же маленький мальчик, его брат. Это было не холодно-враждебное отношение солдата-немца, а родное отношение русского солдата. Он накормил меня тушенкой, посадил в машину, показал приборы.
Прошло некоторое время. Был теплый весенний день 1945 г. К нашему большому кирпичному дому бывшего концлагеря подъехало много автобусов. Нас погрузили для отправки на Родину. Было родное отношение русских с русскими. Нет окриков, ударов палок, собак. Родные русские лица, военные. С нами была тетя Таня. Затем на железнодорожной станции мы пересели на поезд, следовавший на Родину. Все мы были слабые после концлагеря. Тетя Таня также была слаба, и у нее недоставало сил смотреть за нами. Когда поезд проходил через Киев, мы с двоюродным братом Яшей отстали от поезда на остановке, заглядевшись на садившихся в автобус наших мальчиков и девочек, которых некому было довезти до дома. Тетя Таня уехала домой, в Хатолю, без нас.
Нас с Яшей посадили.в автобус в Киеве, как детей, отставших от поезда. Привезли в детприемник, но не в тот, в котором разместили знакомых наших ребят, а на которых смотрели мы с Яшей, когда отстали от поезда. Нам с Яшей было одиноко среди незнакомых ребят. Мы тосковали и просили, чтобы нас перевели к своим знакомым ребятам. Скоро нас перевели. Мы встретились, и стало немного веселее. Это был детприемник города Киева для детей, привезенных из Германии.
Воспитатели были и русские, и украинцы. Они относились к нам как к родным. Каждый из них знал, что такое фашистские лагеря смерти. Они знали о наших мучениях. Все мы были ослаблены и истощены. Нас кормили регулярно и без ограничений. Одевали хорошо и тепло. Каждый спал на отдельной кроватке. Регулярно мы занимались физическими упражнениями. Водили на прогулки в окрестности города Киева и кормили даже там. С нами занимались лучшие педагоги. Помню, как мы разучивали русские народные песни. Вокруг в помещении висели портреты советских полководцев. Висел здесь и портрет маршала Георгия Константиновича Жукова.
Рядом с нами был военный госпиталь. Мы часто общались с ранеными бойцами, слышали от них военные рассказы. Нас водили на кладбище, где часто хоронили военных, умерших от ран.
Время шло. Мы несколько окрепли и повзрослели. И вот однажды к нам с Яшей подбежала девочка из нашего отряда и сказала Яше, что к нему приехал его отец. Мы с Яшей побежали навстречу. Но это оказался не отец Яши, а брат его отца, дядя Вася. Дядя Вася сказал, что здесь, в Киеве, он работает. Он сказал, что тетя Таня написала ему письмо, где сообщила, что мы с Яшей отстали от поезда. Она просила его отыскать нас и привезти домой, в деревню Хатолю. Дядя Вася рассказал об этом случае нашим воспитателям. Воспитатели отпустили нас вместе с дядей Васей. Нас начали собирать в дорогу. Одели в самую лучшую матросскую одежду. Она была красивая и теплая. Дали хорошую обувь. Обеспечили питанием на дорогу. И мы поехали с дядей Васей домой на пароходе по реке Днепру.
Дядя Вася привез нас в Хатолю к своей матери. Она жила в одном из уцелевших после фашистов домиков. Затем о моем прибытии в деревню Хатолю сообщили родным моей матери — тете Насте, старшей сестре моей мамы. За мной пришла дочь тети Насти Фруза и увела меня к себе домой — в деревню Барки. Это недалеко от деревни Хатоли. Здесь в землянке я некоторое время жил у тети Насти. Тетя Настя и Фруза относились ко мне хорошо, ведь они мои родные по линии моей мамы. Но я не понравился новому мужу тети Насти, дяде Панасу (прежний муж тети Насти Павел погиб в первые дни войны). Дядя Панас всякими словами задевал меня. Может быть, потому, что я был лишний человек у них в семье и ел лишний кусок хлеба. Это угнетало меня — родительской ласки не было. Я тосковал по своим родителям.
Фото с матерью, 1946 г.
Шло время. И вот однажды в землянку, где я жил, вошла моя мама. Я был маленький и не мог осознать глубину и ничтожную вероятность возможности этой встречи. Но передо мной стояла моя мама. Собаки, удары резиновых жгутов, запах сожженных людей, трупы истощенных узников, мой крик на весь лагерь Майданек, когда уходила от меня моя мама; невозможность уйти от расстрела, когда фашисты отступали. «Мама, как же ты осталась жива?» Я плакал, сердце мое колотилось. Успокоиться я не мог. Мама молча успокаивала меня. Бережными руками мама просмотрела всю мою одежду. Надела на меня кое-что новенькое. А я все плакал…
Источник: Знак судьбы: воспоминания и творчество жертв нацизма. — М.: Мысль, 2001.
http://www.world-war.ru/perezhitoe-v-lagere-unichtozheniya-majdanek/
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Nestor | Дата: Вторник, 24 Декабря 2019, 00.20.00 | Сообщение # 49 |
|
Группа: Эксперт
Сообщений: 25597
Статус: Отсутствует
| Концлагерь / лагерь смерти Майданек
kap1914 wrote in ru_history
Уважаемые коллеги! Анонсирую новую книгу. В издательстве «Пятый Рим» готовится к выходу книга «Концентрационный лагерь Майданек. Исследования. Документы. Воспоминания (под ред. К.А. Пахалюка, Л.А. Терушкина)», подготовленная Российским военно-историческим обществом и НПЦ «Холокост». Предзаказ можно осуществить на сайте издательства со скидкой. В России о Майданеке слышали многие, но перед Вами первая книга на русском языке, посвященная этому лагерю смерти. Впервые публикуются ключевые документы польско-советской чрезвычайной комиссии, воспоминания выживших в нем узников, переводы с немецкого и польского языков.
Предлагаю 13 интересных и значимых фактов об этом концлагере / лагере смерти.
1. Майданек официально так никогда не назывался. В 1941 – начале 1943 г. он был лагерем военнопленных СС, затем - концентрационным лагерем Люблин. Название «Майданек» польское, происходит от местности, где он находился. Концлагерь СС Майданек существовал с октября 1941 г. по июль 1944 г. Он был первым концлагерем СС, освобожденным союзниками (РККА). Несмотря на масштабную пресс-конференцию для международных СМИ и сохранившиеся следы убийств, на западе не придали внимание Майданеку.
2. Помните историю с производством абажуров из человеческой кожи? Это было в Бухенвальде в августе 1941 г. Абажур сделали по просьбе коменданта К.О. Коха. Спустя месяц его назначили комендантом Майданека.
3. Из пяти комендантов лагеря, К.О. Кох и Г. Флорштедт были расстреляны за коррупцию самими нацистами. В апреле 1945 г. в Бухенвальде. Где они и начинали карьеру.
4. Как правило, в комендатуре лагеря служили несколько десятков эсэсовцев, внешнюю охрану несли части батальона СС «Мертвая голова». Несколько сотен их служащих были коллаборационистами. Это либо выпускники учебной школы СС в м. Травники (из числа бывших пленных), либо служащие литовских полицейских вспомогательных батальонов. Среди младших командиров последних был Антанас Балтусис-Жвеяас, который ныне прославляется в Литве как один из национальных героев.
5. Майданек создавался как резервуар рабочей силы для масштабной тыловой базы СС под Люблином. Планировалось, что здесь будут 150 тыс. рабов и военный городок СС на 60 тыс. Однако из-за победы РККА под Москвой ничего не вышло.
6. Майданек превратился в концлагерь, где прежде всего занимались экономической эксплуатацией. Для эсэсовской компании DAW он был самым доходным в 1942 г., в 1943 г. он был 3-м по численности постоянных узников (до 25 тыс.) во всей системе концлагерей, и 1-м по количеству умирающих от истощения.
7. В политику уничтожения евреев Майданек был вписан с весны 1942 г.: сюда отправляли работоспособных евреев и перераспределяли по другим местам. Более того, сотни тысяч евреев, убиваемых в основных центрах уничтожения, грабили. Их вещи свозили в Люблин. Заключенные Майданека участвовали в их сортировке и отправке в Германию.
8. Только с осени 1942 по осень 1943 гг. здесь намеренно убивали евреев в газовых камерах. Майданек стал лагерем смерти. Сюда отправляли тех евреев, кого не успевали убивать в Собиборе, Треблинке и Белжеце. Общее количество убитых евреев оценивается в 60-80 тыс. человек (в Собиборе - 250 тыс., Белжеце - 450 тыс. за тот же период). Самая массовая акция уничтожения состоялась 3 ноября 1943 г.: 18,4 тыс. евреев просто расстреляли, а тела сожгли. В историю она вошла под названием «Праздник урожая». Несмотря на то, что крематорий стал символом Майданека, трупы обычно сжигали в специальных ямах. Они горели днями. Сохранившийся крематорий был введен в строй осенью 1943 г., когда массовые убийства уже прекратились.
9. Происходившие убийства были секретом Полишинеля. С самого начала гражданские фирмы из Люблина занимались строительством лагеря, нацисты нанимали польских технических специалистов. Окрестные жители слышали крики убиваемых людей, дым от костров из тысяч трупов был хорошо виден из Люблина.
10. История Майданека является еще и историей сопротивления. Известны не менее 500 случаев побега, причем наиболее крупный случился 14 июля 1942 г. Группы из более чем 80 советских пленных ночью накинула одеяла на колючую проволоку и бежала. Комендант К.О. Кох приказал расстрелять оставшихся пленных и объявил, будто он сумел предотвратить побег. Правда быстро открылась, и комендант был уволен. Судьба бежавших неизвестна, однако, вероятно, все они погибли либо во время преследования, либо уже сражаясь в партизанских отрядах.
11. Условия содержания в Майданеке были ужасными. Сохранились воспоминания как минимум двух узников (июнь 1942 г. и май 1943 г.), которые после нескольких дней пребывания здесь приложили специальные усилия, чтобы их отправили в Аушвиц.
12. Кого только в Майданеке не было: и евреи, и поляки, и советские пленные. Затем был отдельный женский лагерь. Пытались создать детский лагерь. Через Майданек угоняли на запад мирных жителей Беларуси. В начале 1944 г. сюда свозили больных узников других лагерей. Действительно интернациональная палитра. Но в 1942-1943 гг. евреи составляли 60-80 %.
13. Сложно сказать, сколько всего человек прошло через Майданек. Изначально говорили чуть ли не о 2 млн. Затем цифра снижалась. В настоящее время общее количество заключенных, прошедших через этот концлагерь, оценивается польскими историками из Музея Майданека минимум в 150 тыс. Авторитетная «Энциклопедия лагерей и гетто», выпускаемая Американским Мемориальным музеем Холокоста, указывает на не менее 250 тыс. зарегистрированных узников, а общее количество жертв оценивает в 80-120 тыс. человек в главном лагере и до 20 тыс. в сублагерях.
Будьте здоровы!
|
| |
| |
| Валентин | Дата: Пятница, 04 Июня 2021, 17.29.11 | Сообщение # 50 |
|
Группа: Модератор
Сообщений: 8033
Статус: Отсутствует
|
Państwowe Muzeum na Majdanku
|
| |
| |
| Геннадий | Дата: Понедельник, 02 Октября 2023, 20.54.29 | Сообщение # 51 |
|
Группа: Модератор
Сообщений: 26526
Статус: Отсутствует
| Артем Латышев, кандидат исторических наук.
Пленный советский офицер в лагере смерти "Майданек", с вытатуированным номером на груди. 07.1944 год
https://dzen.ru/a/ZNo6cs9VWE4YU-hp?referrer_clid=3000&from_site=mail
С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
|
| |
| |
| AgniWater71 | Дата: Воскресенье, 08 Октября 2023, 08.03.42 | Сообщение # 52 |
Группа: Администратор
Сообщений: 15569
Статус: Отсутствует
| Цитата Геннадий ( ) Пленный советский офицер в лагере смерти "Майданек", с вытатуированным номером на груди. 07.1944 год
Номер 10763
Советского пленного с таким номером по Майданнеку - не вижу.
Есть поляк, 1943 год, но это не он конечно. Номера узников в концлагерях были " переходящими"
https://collections.arolsen-archives.org/en....984&p=1
Чаще публикуют (более известно) фото другого узника Майданнека (номер 10811 тоже не идентифицируется)
Автор снимков - явно один и тот же
Советский военнопленный - узник концлагеря «Майданек» с вытатуированным лагерным номером
Автор фотографии:
Темин Виктор Антонович
Место съемки: Лагерь «Майданек»
Дата съемки:
1944 г.
Фотоматериалы, собранные Чрезвычайной государственной комиссией по расследованию злодеяний немецко-фашистских преступников о военных преступлениях
Архив:
Государственный архив Российской Федерации
Архивный номер:
Ф. 7021. Оп. 128. Д. 243. Л. 29
https://ok.ru/pobedabudetzanami/topic/67775696106937
Ольга, Новокузнецк
Молчат гробницы, мумии и кости, - Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте Звучат лишь письмена (И. Бунин)
|
| |
| |
