Что дальше было – это потом. Я вспомнил, как было раньше. Сашка, он же Шура был другом мне, а больше моему брату Шурику, « а, я - Толик», так как по возрасту он был между нами. Он был старше меня на пару лет и на столько же младше Шурика.

У Сашки погиб отец, мать и сестра где-то работали. Часто мы оставались дома наедине, играя, фантазировали, представляли почти наяву, что с нами происходит. По деревянному накрашенному полу, сидя в перевернутых набок табуретках, передвигаясь на коленках и царапая краску, «шпарили» на машинах по "Чуйскому тракту". Орали при этом, не помню слов, песню про этот самый тракт и какие-то горы. Урчали, буксовали, разворачивались, сталкивались, тащили друг друга на прицепе.

Есть по Чуйскому тракту дорога,
Много ездит по ней шоферов.
Был один там отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.

Он машину трехтонную АМО,
Как сестренку родную любил.
Чуйский тракт до монгольской границы
Он на АМО своей изучил.

А на "Форде" работала Рая,
И частенько над Чуей-рекой
"Форд" зеленый и Колькина АМО
Над обрывом неслися стрелой.

Полюбил Колька Раечку крепко,
И, бывало, куда ни езжал,
По ухабам и пыльной дороге
"Форд" зеленый глазами искал.

И признался однажды ей Колька,
Но суровая Рая была.
Посмотрела на Кальку с усмешкой
И по "Форду" рукой провела:

"Слушай, Коля, скажу тебе что я.
Ты, наверное, любишь меня.
Когда АМО "Форда" перегонит,
Тогда Раечка будет твоя".

...Из далекой поездки с Алтая
Коля ехал однажды домой.
Быстрый "Форд" и веселая Рая
Мимо АМО промчались стрелой.

Тут и екнуло Колькино сердце -
Вспомнил Раечкин он уговор.
И сейчас же рванулись машины,
И запел свою песню мотор.

Ни обрывов уж тут, ни ухабов,
Калька тут ничего не видал,
Шаг за шагом все ближе и ближе
Грузный АМО "Форда" догонял.

Миг еще - и машины сравнялись,
Колька Раечку вновь увидал,
Обернулся и крикнул: "Эх, Рая!" -
И на миг позабыл про штурвал.

И, как птица, тут грузная АМО
Вбок рванулась, пошла под откос.
И в волнах серебристого Чуя
Он погиб, не увидевши грез.

И на память лихому шоферу,
Что удачи в любви не узнал,
На могилу положили фару
И от АМО погнутый штурвал.

И с тех пор неприступная Рая
Не летит над обрывом стрелой -
Едет тихо, как будто устала,
И штурвал держит крепко рукой...

Когда хотелось есть, а хотелось всегда, он приносил кусок чёрного хлеба, соль и два стакана холодной воды. Мы с жадностью делили хлеб пополам, густо посыпали солью и запивали еду глотками воды. Нам было вкусно, нам было весело и мы горланили, руля «машинами», что есть мочи: «Хлеб, соль, да вода – вот солдатская еда. Хлеб, соль, да вода – вот солдатская еда!!!!!».

Трепки от матери Шурки как-то избегали. Ей было, наверное, не до нас в ту минуту, так, как приходила уставшей. Тогда работали несколько смен подряд. Была - война……..