Опять о голубях. Вожаком стаи моих голубей был «Пионер», чубатый вертун, краснопестрый, с белыми маховыми перьями, белым галстуком на шее и большими шпорами (бантиками перьев) на ногах. Голубка его была тоже, по расцветке, «пионеркой», как две капли воды, похожей на него, только без чуба.

Пары у голубей, как правило,стабильные, крепкие на всю жизнь. Вне голубятни голуби не даются в руки. Но, если возьмешь голубку с гнезда, то преданный голубь садится тебе на плечо или руку, воркует, кусается (вцепится и дергает за кожу) незлобно–требует, чтобы отпустил ёё.

Меня всегда удивляла способность распознать, даже с большой высоты, что в руках у хозяина его голубка. Вытянешь руку, освободишь одно крыло у голубки, помашешь им и вот тебе «фокус». Голубь, заметив это, отделяется от стаи, пикирует, по ходу вертится через хвост, опять пикирует и вот он уже над тобой, вьётся, ожидая, что ты выпустишь ёё и они вместе улетят ввысь к стае, кружащейся в голубом небе.
Однажды, до или после размолвки с Зибарем (а, может, он был тут не при чём), я при кормежке голубей не обнаружил своего Пионера. Он не вылетел из голубятни на круг, где я насыпал корм и обновил воду в поилках.

Пионер не сидел в гнезде, а, как–то лежал боком, глаза полузакрыты, подёрнуты плёнкой, вздрагивал. Я взял его на руки и увидел кровь. Рана была под правым крылом, внутрь попали перья, он не шевелился, умирал. Мальчишки применяли, стреляя из рогаток, кроме мелкой гальки, кусочки битых поршневых колец. Вот таким кусочком чугуна и был поражен мой любимый Пионер.


Я попытался спасти его и спас. Принёс его в комнату, положил на спинку на стол и стал оперировать. Пинцетом удалил вырванные перья, засохшую кровь. Чугунку не обнаружил. «Обскубал» вокруг раны пух, промыл марганцовкой и засыпал рану белым стрептоцидом. Возвратил в гнездо, он не шевелился, голубка щипала меня за руки и трогала его, перебирая перышки на его шее.
Утром я заметил, что он приходит в себя.
Дал попить ему из моего рта (голуби кормят так своих голубят), он не отказался. Потом, вынес его и положил на место кормежки, к остальным голубям. Подсыпал ему, любимую всеми голубями, коноплю. Он немного поклевал.
Дня через три–четыре, Пионер уже сам слетал на пол голубятни и пешим выходил на круг – кормушку. Он выжил, я спас его!!!
В стае содержалось порядка двух-трех десятков голубей. Привыкаешь к каждому, знаешь характер, повадки и способности. Они тоже привыкают к хозяину, к распорядку жизни.

Чувствовалось, что летать любят больше утром, по свежему воздуху. Возьмешь двух старых в руки, предварительно согнав всех остальных на крышу дома, сильным броском кинешь одного, потом другого вверх. Несколько метров летят по инерции, со сложенными крыльями, затем мощными взмахами, ударяя крыльями над собой, с шумным хлопаньем
начинают набирать высоту. В это время берешь «шугало» - шест с тряпкой на конце и поднимаешь всех остальных.

Взлетев, они соединяются в стаю и кругами уходят, всё выше и выше. Порою набирают такую высоту, что различить их простым глазом уже невозможно – только мелькают на солнышке маленькие пятнышки. Это называлось: «зашли в точку».

Бывало, кружатся так час–полтора, вертуны вертятся, теряя высоту, поднимаются к остальным и повторяется всё с начала. Были случаи, когда разбивались, начиная вращаться на малой высоте (к счастью у нас такого не было). Потом голуби возвращаются, жадно накидываются на корм и воду. Насытившись, отдыхают, пригревшись на солнце. Пьют они не как куры, а, присосавшись, не отрываются от воды.
">Когда я покинул дом, еще много лет голуби снились мне, каждого я помнил, и радостное чувство посещало меня. Порой просыпался тревожно – снилось, что голубятня закрыта наглухо, давно, и голуби погибают от голода.
Что ещё запомнилось?

Прибилась молодая голубка, помесь дикого сизаря с домашним голубем. Я назвал её «Синей» из-за окраса перьев – сизая с коричневатым оттенком.

Пришло время, и она снесла яички. Так, как у неё не было пары, стала насиживать одна, безвылазно. Обычно голубь подменяет голубку на какое-то время, чтоб та поела и размялась, погуляла во дворе.
Здесь же возникла проблема.

Надо было на себя брать обязанности голубя – нагревал на печи рукавичку, сгонял её с гнезда и накрывал яички теплой рукавицей. Синяя тут же пыталась возвратиться на гнездо. Я её не пускал. Постепенно она привыкла к такому «режиму» и успевала наедаться. Вылупился один голубёнок, другое яичко застудилось или был "болтун". Да, второго она бы и не выкормила, погибли бы оба. Малыш подрос, и они вместе летали, занимали одно гнездо, как нормальная пара голубей.
С другими птицами у меня тоже была «дружба». Ловил синиц зимой клеткой – самолов-кой, держал их в квартире, если доживали, выпускал их весной на волю. Был случай, когда, будучи в пионерлагере, я поймал в лесу (был поход) двух птенцов – куропотят, мы создали живой уголок.

Я свой фанерный овальный чемоданчик превратил в клетку для своих куропаток, в нем и привез их домой.

Они прижились, подросли и жили с курами в курятнике. Однако, больше, чем куры, пытались заходить в дом - просили есть из рук. Поднимались на крыло и перелетали в соседние огороды, паслись там, но возвращались. Как-то, случайно, одну придавили дверью, другая заскучала и через какое-то время исчезла. Может, кто из соседей поймал, на жаркое. В общем – пропала.

А у соседей были утки, из подложенных яиц от диких, так те летали самостоятельно на озеро, а назад, как правило, шли пешком, со своими домашними «родителями»…