Однажды, чтобы погулять, меня одели в новую борчатку (или барчатку). Это вроде детской шубки, на вате. Барчатка была длинной, на вырост, к рукавам пришиты рукавички на тесемках, муфта. Шапка- ушанка, кушак, валенки.

Я взял какую-то тетрадь, карандаш и решил пойти сам в школу. Вышел из калитки и по тропинке стал выбираться на улицу. Тропа в снегу была узкой, для меня глубокой. Я наступил на полу борчатки, неуклюже завалился, а так - как руки оказались в карманах, или в муфте, я долго самостоятельно не мог подняться.

Стал реветь, от обиды и, какого- то непонятного страха, даже описался. Меня подняли и спросили, что - же случилось. Всхлипывая, я пытался объяснить, что хотел в школу.

Получалось так: « борчатка-а-а-а , а-а-а, школуа-а-а-а, пала-а-а-а, сик..а-а-а…».
Мой поход в школу, эту «борчатку, школу - палу-сик», родные тоже вспоминали много лет, при разных юбилеях, встречах, в общем, застольях.

В это время я уже знал буквы и пытался читать по слогам. Я хотел читать свои книжки. Кто-то из братьев записал меня в библиотеку Дома пионеров. Первыми книжечками, по совету тети- библиотекарши, были «Козетта» и «Гаврош».

Это отрывки из романа Гюго «Отверженные». Я это отчётливо помню.
По настоящему в школу я пошел в 1940 году. Мать на швейной « зингеровской» машинке сшила из клеенки «кассу» для букв. Сами же буквы (весь алфавит) были нарисованы тушью на плотной бумаге братом Иваном.
На нашей стороне (до Ж.Д.-ной линии) было четыре школы: две начальных, одна обычная, другая «железнодорожная», НСШ «неполно- средняя» и СШ «средняя».

Меня определили, почему-то, в «железнодорожную». На всей ЖД, в том числе и в школе была «пятидневка» с одним выходным днём. По-моему наркомом ЖД СССР был Каганович.
Выходные не совпадали с воскресениями, и это мешало общению со сверстниками других школ. Нас считали какими-то особенными, привилегированными, и завидовали.
Четыре года я просидел на одной парте с Витькой Афанасьевым и четыре года мы были с ним отличниками.