| Nestor | Дата: Четверг, 04 Декабря 2014, 01.25.34 | Сообщение # 991 |
Группа: Эксперт
Сообщений: 25600
Статус: Отсутствует
| Ситдиков Мубарак Ситдикович
Поезд остановился, открыли двери вагона. Стало светло. Кто-то из вагона сказал: "Смотри, этот-то не умер" Посмотрел: это не те, кто был, когда меня тот солдат ударил. В вагоне человек пятнадцать.
Спустились с вагона, нас присоединили к другим пленным, построили по 4 человека, повели, остановили метров через двести.
Впервые за все время дали суп в эмалированной кружке. Его съели за несколько секунд, и я не успел даже почувствовать вкус. В супе была вроде перловка, даже картошка. Кажется, он был очень вкусный. Нас, оказывается, привезли в город Минск.
ТИФ УБИВАЕТ БЕЗ ОРУЖИЯ
Наши колонны повели по городу, а, оказавшись за городом, мы увидели двухэтажное здание из белого кирпича, а справа множество то ли бараков, то ли деревенских домов. Приближаемся. Перед нами ворота, через которые может проехать автомобиль или запряженная лошадь, а за ними двумя рядами колючей проволоки огороженная огромная площадь. Заходим на территорию лагеря, а сопровождающие нас немцы остались за воротами.
Колонна распалась. Пошли по баракам. Открываю дверь первого здания - полно народу, иду дальше. Проверив несколько бараков, в одном вроде народу поменьше - захожу. Что это за здание, может бывшие солдатские казармы? Неизвестно. В моем бараке крыша худая, видны щели на потолке. Пол каменный. По всей длине барака по обе стороны по три этажа подобие нар. На третьем этаже обитателей меньше, чем на первом и втором.
Первую ночь на полу, а вторую и третью ночь провел на третьем этаже, выбрав место, где не течет крыша. Утром разнеслась весть - будут давать чай. Я как раз вышел на улицу, искал туалет, но, видно, специального нет. Услыхав про чай, я тоже пошел, куда люди идут. Вижу, народу в этом лагере очень много, не счесть.
По пути за чаем пришлось в трех местах перейти канаву шириной 40-50 см. Бессильные пленные через них переходили ползком, перешагивать не было сил.
Действительно, каждому примерно со стакан дали тепленькую желтоватую жидкость. Обратно я до своего барака не дошел, заглянул в другой, и остался - здесь потолки были целее.
В этот лагерь я попал примерно 13 ноября 1941 года. Уже почти месяц я скитаюсь по Белоруссии, подчиняясь воле немцев. Здесь в лагере примерно 50-60 бараков. В них до войны хранили оружие одной из воинских частей: снаряды, патроны и т.д. На наших так называемых нарах когда-то хранились снаряды по этажам.
В бараках по ночам участились случаи смерти пленных. У всех появились вши, они кишмя кишели. Было ясно: в бараках тиф. Плохо было одному татарскому парню, звали вроде Корбый. У него был хлеб. Об этом я узнал, когда ему собрал на улице дождевую воду, дал попить. Он дал мне кусочек хлеба. Сказал, что у него есть еще товарищ из татар. Около них я нашел офицерский спальный мешок, приспособил его себе, как плащ, стало теплее.
* * *
В бараках все меньше людей, мрут, как говорится, как мухи. Мы перебираемся в бараки потеплее. Как-то в разговоре стали выяснять, кто откуда. Меня один татарин другому назвал "шакирдом" (учеником). Почему, шакирд, смешно же? Я, наверное, действительно был похож на ученика в своем спальном мешке, небольшого роста, молодой (мне тогда было чуть больше 20 лет).
- Говоришь, из Портянура, а сам, наверное, и Туки Майнур не знаешь, - сказал он шутя.
- Я знаю и ее брата Хайбрахмана и отца Саляхутдина,- сказал я. Тут уж он удивился.
- Смотри, точно портянурский. А я ведь из Портянура ушел воевать, - сказал он. Нашему удивлению не было предела. Это был Салях из Татарстана, который перед войной работал в нашем колхозе по найму. Он в первый же день войны ушел на фронт со своей полуторкой. Обо всем мы с ним поговорили, о портянурцах, о его помощнике Габдулхае Вафине, о своем сегодняшнем положении.
* * *
Через 2-3 дня Салях заболел. Он перешел с одним больным в так называемый "лазарет". Когда я пришел из тяжелого "похода" за чаем, его в нашем бараке уже не было. Из "лазарета" никто обратно не возвращался, говорили, что нельзя туда переходить.
А мы в бараке, у кого силы есть, продолжаем "бороться" со вшами. Сняв одежду, пробовали стряхивать, сметать вшей с одежды, топтали их ногами, у кого нет сил они, давили ботинком, сняв его с ног.
Многие бараки уже пусты, умирают пленные десятками. Умерших убирают из бараков 4-6 человек, снимая с нар, куда уносят - не знаем. Санитары молчат, они не немцы, а русские солдаты, видимо, тоже пленные, только их кормят, лица нормальные. Потом прошел слух, что они (человек 15) живут в отдельном бараке, готовят себе еду, питаются. Одни копают ямы, другие таскают трупы, закапывают. В основном, эти люди украинцы. Немцы им больше доверяют. А сами немцы на территорию лагеря вообще не заходят.
* * *
Вот, канавы, те, что шириной 40-45 см, заполнились водой, и переход через них еще более затруднился. Поэтому тех, кто ходит за чаем, стало совсем мало, ведь перепрыгивать через них могли теперь лишь единицы.
Мы теперь живем в бараках по выбору. Когда последний раз переходили в более защищенный от дождей барак, перешел вместе с Адгамом Бикмуллиным и Габдрашитом. Я постоянно слежу за погодой: если дождь или снег - стараюсь набрать воды.
Как-то днем один товарищ из пленных показал коробку размером 20х10 см. "Вот это горчица, если хотите, могу угостить", - сказал он. Я думал что пища, съел целую ложку. Не помню, болел ли тогда после этого желудок, но горчицу запомнил, как продукт питания.
* * *
В барак зашли два полицая (так мы называли служивших немцам советских людей, а немцев-то мы называли "фрицами") и обратились: "Все, кто с 1923 года рождения, выходите и стройтесь у ворот".
Я все еще выгляжу как мальчишка - ни бороды, ни усов. Надеясь на лучшее, я тоже вышел. Собралось 5-6 человек из оставшихся в живых. Двое кажется старше. Полицай пять человек вывел через ворота, довел до здания, где раздают пищу. Каждому дали по кружке густого супа. Это было здорово! Сказали, чтобы мы завтра часов в 11 подошли сюда еще раз. Думаю, меня от смерти в этом лагере спасло именно это. Та ложка горчицы, видимо, очистила мой желудок. Так, шесть дней подряд мы получали по кружке супа.
* * *
В бараках все меньше народу. После нашего прибытия в лагерь, по-моему, новых пленных не поступало. Сколько тогда умерло пленных от тифа, от голода - не подлежит подсчету.
Никто не знает, кто здесь погиб: ни адресов, ни нации, ни фамилии никто не спрашивает. Вот так люди и пропадали без вести. Люди между собой почти не общаются, для разговоров нет сил. Я тоже о моих новых знакомых Адгаме Бикмуллине и Габдрашите Салишеве помню лишь то, что первый был из Нурлата (Татарстан), а второй - татарин из Башкортостана. Более двух лет жили мы с ними вместе, а только это и узнал о них.
Здесь нет туалета, нет и умывальника. Если хочешь сменить одежду - сними с мертвого и переоденься. С этим еще и чужих вшей получишь. Поэтому лишь единицы снимали одежду с мертвых.
К нам теперь даже свои охранники не заходят: никому не хочется подхватить вшей, вместе с ними и болезни. Этот лагерь был расположен близ Минска на территории бывших оружейных складов. Во сколькоя и траншей закопали тогда погибших здесь пленных? Сколько человек здесь захоронено? Есть ли какой знак сегодня на этих могильниках и что на них написано?! После нас там оставались около ста человек обслуживающего персонала.
http://iremember.ru/kavaler....-5.html
* * *
Тех, кто может стоять и шагать, стали строить в ряды. Что же стало с остальными, кто не мог встать?
Построили. Мы одеты, большинство в сапогах, в руках - котелки, в кармане - ложка. У очень немногих - вещевые мешки.
Повели нас к вагонам (оказалось, недалеко). К вагонам приставлены трапы. Если раньше в вагоны грузили по 120 человек, теперь, говорят, по 100. В вагоне рядом такие же, как мы. Часов 10 утра. Вагоны заперли, окна тоже закрыты. Если бы и были открыты, нет среди нас теперь таких сильных, чтобы через окно открыть дверь вагона.
Поезд тронулся, но через 20-30 минут остановился. Около вагонов слышна немецкая речь. Снова тронулись, ехали около часа. Потом, минут через 15-20 после остановки, открылись двери вагона, спустили трап. "Русс, русс", - говорят два-три немца. Немцев около состава довольно много, вблизи виден какой-то поселок.
Было 2 января 1942 года.
НАС ПРОНУМЕРОВАЛИ...
Поселок, куда нас доставили, назывался Седча. Здесь в государственных домах жили рабочие.
От вокзала нас повели к трем домам, расположенным на краю поселка. Остановили у третьего - последнего дома. Дом огорожен двумя рядами колючей проволоки, между ними - колючие рогатки. Через маленькие ворота мы, уже почти скелеты, состоящие из кожи да костей, входим внутрь. Метров 10-12 идем по двору, входим в маленький коридорчик, слева остается дверь, закрытая на замок, а мы входим в дверь направо.
В бараке у самой двери направо голландская печка с плитой, в 50-60 см от нее растянулись длинные нары на два этажа. На нижние нары можно сесть и лечь прямо от пола, а на второй этаж надо подняться с нижних нар (они несколько шире верхних), там тоже можно лечь. Посередине барака в стене квадратное окошко на улицу размером метр на метр с железной решеткой. Во дворе около ворот мы заметили туалет, если можно было так назвать то небольшое дощатое сооружение. А к нам в барак занесли наполовину отпиленную железную бочку, на нее поставили три доски. Кто-то сказал: "Параша есть", и добавил: "А будет ли баланда?" Слова "параша" и "баланда" я никогда не слышал. Что они означают? Только потом стало ясно, что полбочки стало для нас туалетом, т.е. парашей, а баланда - это так называемый суп, который принесли на следующий день. В этом "супе" плавали даже картофелинки и крупинки. Баланду давали строго по 750 грамм через окошечко около двери, через которое только котелок и можно было передавать.
* * *
Мы с Адгамом Бикмуллиным и Габдрашитом Салишевым устроились рядом. Втроем говорили по-татарски. Остальные все говорят по-русски. Среди этих 100 человек люди со всех концов Советского Союза. Мы с собой привезли вшей. А тут уже были тараканы, клопы. Как тараканы живут в этом холоде? Они же должны были вымереть.
Через несколько дней нас повели в баню, расположенную в поселке. Женщины около бани стали возмущаться. "Почему их привели, ведь пятница - наш день". Значит, сегодня пятница. Немцы, видимо, предупредили женщин, моющихся в бане. Когда оттуда вышли все, две ждущих своей очереди женщины вошли туда, несмотря на запрет. Немцы, недолго думая, загнали за ними порядочное количество пленных. Мы впервые за эти кошмарные месяцы мылись в бане. Пока смывали с себя грязь, нашу одежду немцы прокалили, уничтожили вшей, а нижнее белье выдали новое. Даже не верилось, что это сделали немцы. Значит, нас берегут, к чему-то готовят, убивать не будут.
Среди пленных был один пожилой человек, он попал в плен вместе с военными. Отличался деловитостью, рассудительностью, был очень человечный. Звали его Аким Дмитриевич Бойцов, был он родом из Смоленской области. Он в 1914-1918 годы участвовал в первой мировой войне, был в плену, жил в лагерях Германии. Это он предложил определить старшего, вроде коменданта, чтобы он назначал дежурных по бараку (ведь надо же кому-то выносить парашу), следить за порядком. Мы его самого и определили комендантом, он был справедлив, одинаково относился ко всем.
* * *
Вскоре стало понятно, зачем немцы с нами "возятся". Оказалось, что мы им нужны для работы. Дня через три после посещения бани нас вывели из барака (трое больных остались - их закрыли на замок), выстроили по четверо, повели к железной дороге. На путях стоят 3-4 пустых вагона, к одному из них приставлен трап. А в один вагон по трапу грузят торф на носилках две девушки лет 17-18. Носилки - в виде ящика, торф грузят совковыми лопатами. А торф, видимо, спрессованный, он - кусками. Значит, в этом поселке в советские времена было производство по переработке торфа.
Нас подвели к пустому вагону с приставленным трапом, показали на носилки, совковые лопаты, показали жестом: "Грузите". Но не тут-то было! Истощенные, изможденные, мы не могли вчетвером поднять даже пустые носилки. Немцы поняли это (кстати, охрана для нас была большая, хотя как мы могли бы убежать, если ходим еле-еле), показали, чтобы куски торфа носили на руках без носилок. Мы поняли, что для немца важно, чтобы каждый двигался, работал, только чтоб никто не стоял.
Теперь торф носили на руках прямо на край вагона, а кто более сильный - по трапу несут торф вглубь вагона. Около нас работают и немного людей из поселка.
Или уже обед настал для немцев, или они никакого прока не увидели в нашей работе, нас снова выстроили, под охраной (впереди два немца, по бокам по три) нас проводили до ворот лагеря. Так началась наша лагерная жизнь…
Нас сюда привезли 100 человек. Месяца через два от нас убрали двоих украинцев, нас осталось 98. Среди оставшихся запомнились Савченко, азербайджанец Исаев 1920 года рождения, русский Шивяков из Смоленска, Гриша Парамонов 1919-20 года рождения, комендант А.Д. Бойцов, который наравне со всеми и дежурил по бараку. Лет сорока был Золотарев, его кто-то назвал комиссаром, эта кличка потом за ним так и осталась. Двое среди пленных - с Кавказа, они друг на друга похожи, усы и борода с проседью. Говорят на своем языке, но не грузины и не армяне. Хорошие, умные ребята, похоже, что христиане.
Носов молодой - лет двадцати, вроде со средним образованием. А Вателев из Калинина говорит, что он портной, хорошо шьет военные гимнастерки, брюки. Потапову лет 25, он русский. Про "парашу", "баланду" это он и говорил. Утверждает, что если есть стамеска и молоток, может делать колечки. Еще есть русский Сазанков, лет 20-25. А человек со странной фамилией Снесар говорит по-русски чисто, похоже, грамотный и эрудированный, а по нации кто? Не понятно. Был еще один Павел Иванович или Иван Павлович, он впоследствии умер в бараке, его кто-то похоронил в метрах 100 от лагеря, даже крест деревянный поставили.
Нас трое татар: я - Мубарак Ситдиков, Бикмуллину - 35, а Салишеву - 24 года. Из ста человек в памяти остались только вот эти люди.
Зимой, осенью нашу дверь и окно открывает охраняющий нас немец. Желающие выходят во двор, двое дежурных выносят парашу, если нужно - смывают ее водой
Моемся (вода в бараке есть всегда). Завтракаем той же баландой, да 240 грамм хлеба еще дают. Строем нас ведут на работу. Там слушаем разговоры рядом работающих женщин из поселка.
Осенью барак открывают в 7 утра, закрывю в 7 вечера. Барак никогда не освещается - ни лампой, ни свечой, он всегда в полумраке, в длинные осенние, зимние вечера мы жили в полной темноте.
http://iremember.ru/kavaler....-6.html
Наверное, среди пленных были любители курить или выпить. Об этом все здесь забыли. Нет разговоров о семьях, о близких. Наверное, полуголодному человеку не хочется говорить о чем-либо, ведь мы никогда, ни разу не были сытыми, всегда хотелось есть. Лагерная пища просто поддерживала в нас жизнь, "голодный" паек немцев не давал нам умереть. Мысль была лишь одна: как спастись от такого рабства и унижений?
Мы не знаем ничего о ходе войны, о делах на фронте. В один момент среди немцев были слышны слова: "Сталинград капут, Русси Дойчен", - будто Россия стала германской. Не хотелось верить… Если б нам тогда знать правду о войне!
* * *
Примерно через месяц после прибытия в Седчу один из немцев, перед тем как нас строить на работу зашел в барак. На вид веселый, зовут его Фриц. Он объяснил, что он коммунист, что его отсюда направляют на фронт, просит адреса известных советских коммунистов, об этом, мол, не должны знать другие немцы. Провокация? Как его понять? Никто ему никаких адресов не дал…
Иногда 2-3 немца берут с собой одного пленного в близлежащую деревню. Не заходя во двор, через окно пленный выпрашивает для немца яйца, себе хлеб. Иногда берут и двоих.
Однажды в деревню пошел тот немец Фриц, назвавший себя коммунистом. Он взял с собой пленных Носова и Исаева. Если одному пленному удается убежать, остальных выстраивают и 10 пленных расстреливают перед строем. Фриц в конце лета после третьего похода в деревню с Носовым и Исаевым вернулся один. Значит, те двое убежали?
Но никаких действий со стороны немцев после их исчезновения не последовало. Как это понять? До сих пор я этого не понял.
* * *
Зима 1942 года. Нас, восемь человек, направили носить воду в комендатуру. Когда ходили за водой, слышали разговор четырех женщин, которые назвали какого-то человека из какой-то деревни (назвали и фамилию, и деревню), предсказавшего, что немцы далеко вглубь пойдут по России, но война кончится на их земле, их поражением". Эти слова мы воспринимаем как бальзам. Разве иначе может быть? Неужели нас не освободят?!
Осенью того же 1942 года вдруг нас днем закрыли в бараке. Только на второй или третий день услыхали, что на краю поселка уничтожили группу евреев. Говорили, что одному из них перед смертью разрешили помолиться…
Нас охраняли немцы из Гамбурга. Один из них называл себя кохом. Ему лет сорок. Гордится тем, что он повар. После войны ему обещали землю на Украине и деревню со всем населением, а он планирует для управления деревней назначить молодого немца, который не участвовал в войне. Каковы сладкие мечты немца?! Интересно, что с ним стало?…
* * *
Начало мая 1943 года. Прекрасный солнечный день. По велению немца во двор вынесли стол, один стул, одну широкую скамейку, в металлической банке красную масляную краску в отдельной сумке фанерные дощечки размером примерно 8 х 3 см. На нашу верхнюю одежду масляной красной нанесли метку SU. На брюках на одном голенище написали буквы S, на другом U. На ноги дали деревянные колодки. Они очень легкие, но в них не убежишь.
Впервые нас здесь переписали, спросили имя, фамилию, адрес, год рождения. На фанере размером 8 х 3 см написано Stalak 352, а пониже нанесен номер. Мой номер - 48616. Фанеру веревкой повесили к нам на шею, объяснили, что ее можно снимать лишь в бане.
Когда закончили эту процедуру, один из немцев нескольких пленных с номерами на шее даже сфотографировал. Через несколько дней он показал нам эти фотографии, если б просили, может, он нам отдал бы их. Теперь даже жалею, что не взял для истории, а тогда разве хотели мы остаться в истории с номерами на шее?! Наши номера были записаны напротив фамилий и в списке пленных.
* * *
В 1943 году немецкая охрана из Гамбурга была заменена немцами из Мюнхена. Среди них был чех. В один из дней, когда нас охранял тот чех, пленный по фамилии Снесар (которого частенько немец приглашал играть в шахматы) отдал ему какую-то бумажку. Мы, как обычно, пришли после работы в барак, заняли свои места. Немцам, которые нас охраняли, мы дали прозвища: "Очкастый", "Усач", "Худой", "Ученый", "Седой" и т.д., т.е. по их внешнему виду, ведь имен мы их не знали.
Только устроились, тут зашел наш охранник "Седой", назвал фамилию Сазанкова и еще одного пленного. Их вывели за ворота лагеря, где лежали две кучи камней. Их заставили грузить камни, таскать на другую кучу. Когда у Сазанкова уже не было сил поднять носилки, немец распинал его ногами. Они еле вошли в ворота. За что и почему такое наказание? Мы это связали с передачей чеху Снесаром какой-то бумажки. Когда раздавали хлебный паек, Снесару не дали его паек, выбросили. Никто с ним не разговаривал.
Идет к концу лето 1943 года. На погрузку торфа водят всех вместе. Сегодня, к примеру, 10 человек привели на железнодорожный вокзал. Там охранников мы не знаем, их много, один охранник с овчаркой. Охраны много, наверное, потому, что все же вокзал. На станции Седча поезда останавливаются редко. Это вроде какого-то полустанка. Здание станции небольшое кирпичное размером 6 х 6 метров и не очень высокое. Дверь самой станции снаружи закрыта на замок, других дверей нет, открыта лишь дверь в небольшое привокзальное помещение. Мы из сарая в 25-30 метрах от здания носим дрова в привокзальное помещение, аккуратно их складываем. Ходим медленно, охранник тоже похаживает. Вдруг среди немцев поднялась суматоха. Один пленный исчез? Но куда он делся? Как будто сквозь землю провалился. Ведь тут абсолютно некуда бежать. Кругом все как на ладони. Дом на замке, чердак на замке.
Мы долго гадали, куда он мог деться, единственное, что могло придти в голову: у него был ключ от здания вокзала, он мог там схорониться. Значит, немцы сами ему устроили побег. Неужели со 2 января 1942 года он служил немцам подсадной уткой среди пленных? Он с нами жил, голодал вместе с нами… В голове не укладывается, и до сих пор исчезновение Снесара для меня загадка.
В 1943 году я стал вести что-то вроде дневника на клочках бумаги, стал записывать о событиях и впечатлениях, листки прятал под полом нашего барака.
ПОБЕГ
В начале 1944 года меня подозвал к себе один из немцев, объяснил, чтобы я взял котелок. Я сходил за котелком. Немец повел меня из лагеря. В котелок налили баланды, дали 300 гр. хлеба. Если б я знал, что больше не вернусь! Ведь мои дневники так и остались под полом.
Повели меня на вокзал, посадили в вагон, там было уже 20-30 пленных. Поезд пошел. Ехали тихо и долго. Наконец, остановились. Построили нас, повели. Опять проверили каждого, кто мы по национальности. Что интересно, проверяющие - русские. Через сутки нас снова повезли - привезли в лесной лагерь, близ Брест-Литовска. В феврале, марте в этом лагере нас заставили заниматься лесоразработками. Среди пленных был мариец из Башкортостана. Он как-то посмотрел мою ладонь и сказал: "Из всех здесь присутствующих ты один останешься жить". Так мне хотелось верить в то, что выживу!
Из лесного лагеря нас в апреле 1944 года перевели в другой лагерь близ города Орша. Мы чувствовали, что наши наступают, все больше и больше слышались бомбовые удары, значит, фронт близко.
Однажды мы рбтали близ леса. Вдруг - самолеты. Началась бомбежка. Немец крикнул "ложись". Все легли, вижу - кто-то ползет к лесу. Я - за ним. К концу бомбежки мы, человек десять, оказались в лесу. Пошли по лесу, по тропинке, потом вышли на дорогу. Куда идти, в какую сторону? Мнения разделились: четверо хотят в одну, шестеро - в другую. Не приходя к общему мнению, пошли в разные стороны. Я был среди четверых. Дошли до деревни на пригорке, но зайти в деревню побоялись, переждали в лесу. На второй день со стороны Орша мы увидели советские танки.
http://iremember.ru/kavaler....-7.html
Будьте здоровы!
|
| |
| |
